Глава шестая школьные дни Никто Оуэнса

Лил дождь, и мир растекся на отражения в лужах. Никт спрятался от всех — живых и мертвых — под аркой, которая отделяла Египетскую аллею и заросший пустырь от остального кладбища, и читал.

— Да пропади ты пропадом! — донесся вопль с дорожки. — Пропади пропадом, лопни твои гляделки! Ну погоди, вот поймаю — а я тебя мигом поймаю! — и ты пожалеешь, что на свет родился!

Никт вздохнул, опустил книгу и высунулся из своего укрытия ровно настолько, чтобы увидеть топающего по скользкой дорожке Теккерея Порринджера (1720–1734, «сын вышеупомянутых»). Теккерей, для своих четырнадцати лет крупный и здоровый мальчик, умер, едва поступив в подмастерья к маляру. В качестве обряда посвящения ему вручили восемь медных пенни и велели не приходить без полугаллона полосатой краски для бело-красной вывески цирюльника. Пять часов Теккерей месил башмаками слякоть и подвергался насмешкам в каждой лавке, пока не сообразил, что над ним подшутили. От злости с ним случился апоплексический удар. Через неделю бедняга скончался, яростно тараща глаза на других учеников и на самого мастера Горробина (тот в бытность свою подмастерьем терпел куда большие издевательства и даже не понял, отчего малец так разволновался).

Умирая, Теккерей Порринджер сжимал в руках книгу про Робинзона Крузо — все свое имущество, не считая одежды да серебряного шестипенсовика с обрубленными краями. По просьбе матери его похоронили с этой книгой.

После смерти нрав Теккерея Порринджера отнюдь не улучшился.

— Я знаю, ты где-то тут! Вылезай и получи, что тебе причитается, наглый воришка!

Никт закрыл книгу.

— Я не воришка, Теккерей. Я просто взял ее почитать. Обещаю, что верну.

Теккерей заметил Никта за статуей Осириса.

— Я тебе не разрешал!

Никт вздохнул.

— Тут так мало книг! И вообще, я как раз добрался до интересного места. Он нашел отпечаток ноги. Чужой. Значит, на острове есть кто-то еще!

— Это моя книга, — упрямился Теккерей Порринджер. — Отдай!

Никт хотел было поспорить или хотя бы поторговаться, но заметил обиду на лице Теккерея и сжалился. Он спрыгнул с арки и протянул книгу владельцу.

— На!

Теккерей выхватил книгу и злобно на него уставился.

— Хочешь, почитаю тебе вслух? — предложил Никт. — Мне не трудно.

— Раз ты такой добрый, сунь свою тупую башку в кипящий котел! — заявил Теккерей и двинул ему кулаком в ухо. Никту было больно, но по лицу Порринджера он понял, что тот ушиб руку не меньше.

Старший мальчик ушел вниз по дорожке, Никт проводил его взглядом. Ухо болело так, что в глазах щипало. Никт побрел домой по заросшей плющом дорожке. Один раз его угораздило поскользнуться, и он порвал джинсы и ссадил колено.

В ивовой рощице под кладбищенской стеной Никт едва не врезался в мисс Евфимию Хорсфолл и Тома Сэндса, которые уже много лет восставали из могилы вместе. Том жил во времена Столетней войны, и его надгробный камень давно превратился в обычный валун. Мисс Евфимию (1861–1883, «Усопла, да, но почивает с ангелами ныне») похоронили в викторианские времена, когда кладбище расширили и погребения поставили на поток. У мисс Евфимии была на Ивовой аллее целая гробница с черной дверью. Несмотря на разницу в датах жизни, парочка прекрасно ладила.

— Эгей, юный Никт, не лети! — сказал Том. — А то свалишься.

— Уже! — воскликнула мисс Евфимия. — Господи, Никт! Вот маменька тебя отчитает! Не так просто заштопать эти панталоны.

— Э-э… Извините…

— А еще тебя искал опекун. — добавил Том.

Никт взглянул на серое небо.

— Но еще день.

— Он встал спозаранку. — Никт давно знал, что «спозаранку» — это «рано утром». — И попросил передать тебе, что он тебя ищет. На случай, если мы тебя встретим.

Никт кивнул.

Аккурат за Литтлджонсами поспела лещина. — улыбнулся Том, пытаясь поднять ему настроение.

— Спасибо. — ответил Никт и сломя голову помчался дальше, по мокрой извилистой дорожке, до самой старой часовни.

Дверь часовни была приоткрыта. Сайлес, не любивший ни дождя, ни солнечного света, даже скудного, стоял в тени.

— Мне сказали, ты меня искал.

— Да, — ответил Сайлес. — А ты, похоже, порвал брюки.

— Я бежал. — объяснил Никт. — Э-э… Я тут немножко подрался с Теккереем Порринджером. Хотел почитать «Робинзона Крузо». Про человека на корабле — это такая штука, которая плавает по морю, а море — это вода, похожая на большую лужу… Там еще корабль терпит крушение у острова — это такое место в море, где можно стоять — и…

— Одиннадцать лет, Никт. Ты с нами уже одиннадцать лет.

— Наверное. Тебе виднее.

Сайлес посмотрел на своего подопечного. Мальчик рос худощавым; волосы мышиного цвета со временем чуть потемнели.

Старую часовню затопили тени.

— Думаю, пора рассказать тебе, откуда ты взялся.

Никт глубоко вдохнул.

— Можно и не сейчас. Как хочешь.

Он сказал это беззаботным тоном, но сердце у него в груди громко застучало.

Наступила тишина. Только капал дождь да журчала вода в водосточных трубах. Молчание стало почти невыносимым.

Наконец Сайлес сказал:

— Ты знаешь, что ты другой. Ты живой. И мы — они — тебя приняли, а я согласился тебя опекать.

Никт молчал.

Бархатный голос Сайлеса продолжал:

— У тебя были родители. И старшая сестра. Их убили. Полагаю, тебя убили бы тоже, если бы не случайность и не вмешательство Оуэнсов.

— И твое. — вставил Никт, которому описывали эту ночь многие очевидцы.

— Там, в большом мире, бродит человек, убивший твоих родных. Судя по всему, он до сих пор ищет тебя и тоже хочет убить.

Никт пожал плечами.

— И что с того? Подумаешь, убьет! Все мои друзья мертвые.

— Да… — Сайлес заколебался. — Они мертвы. И в этом мире им больше делать нечего. Но не тебе. Ты живой, Никт. Это значит, твой потенциал бесконечен. Ты сможешь достичь чего угодно, сделать любое открытие, найти что-то новое. Если ты захочешь изменить мир, он изменится. Потенциал. Как только ты умрешь, всё кончится. Все. Ты сделал что сделал, придумал что придумал, вписал или не вписал свое имя в историю. Возможно, тебя похоронят здесь. Возможно, ты даже восстанешь. Но твой потенциал будет исчерпан.

Никт задумался. Вроде бы Сайлес был прав, хотя на ум приходили кое-какие исключения — например, как его усыновили Оуэнсы. Впрочем, он понимал, что мертвые и живые отличаются друг от друга, пусть даже мертвые ему симпатичнее.

— А ты? — спросил он Сайлеса.

— Что я?

— Ну, ты не живой. Но ты путешествуешь и все такое.

— Я — только то, что я есть, и ничего больше. Как ты сам сказал, не живой. Если меня, скажем так, убить, я просто исчезну. Такие, как я, или есть, или нас нет. Если ты понимаешь, о чем я.

— Не совсем.

Сайлес вздохнул. Дождь кончился; дневной туман превратился в сумерки.

— Никт… У нас много поводов держать тебя на кладбище, в безопасности.

— Человек, который убил мою семью… и ищет меня… Ты уверен, что он до сих пор там? — Никт уже думал об этом и точно знал, чего хочет.

— Да. Еще там.

— Тогда… — Никт наконец произнес непроизносимое. — …Я хочу пойти в школу.

Сайлес отличался крайней невозмутимостью. Настань конец света, он бы и бровью не повел. Однако сейчас он открыл рот, наморщил лоб и произнес:

— Что?!

— Я многому научился на кладбище. — сказал Никт. — Я умею блекнуть и ходить по снам. Знаю, как открывается упырья дверь и как называются созвездия. Но там, снаружи, целый мир: море, острова, кораблекрушения и поросята. То есть всё, чего я не знаю. Здешние учителя многому меня научили, но этого мало, если я хочу выжить в большом мире.

Его речь не произвела на Сайлеса особого впечатления.

— Ни в коем случае! Здесь мы можем тебя защитить. А как защитить тебя там — С тобой может случиться что угодно.

— Да, — согласился Никт. — Ты уже говорил. — Он помолчал. — Кто-то убил моих родителей и сестру.

— Этот «кто-то» — мужчина или женщина?

— Мужчина.

— Значит, ты задаешь неправильный вопрос.

Сайлес приподнял бровь.

— То есть?

— То есть, если я выйду наружу, надо спрашивать не «Кто тебя от него защитит?»

— Да?

— Да. Надо спрашивать, кто защитит его от меня.

В высокие окна царапнули ветки, словно просились внутрь. Острым, как лезвие, ногтем Сайлес стряхнул с рукава воображаемую пылинку.

— Давай найдем тебе школу.

Сперва мальчика не замечали. И никто не замечал, что не замечает его. Никт сидел в классе, отвечал, только если ему задавали вопрос напрямую, и даже тогда ответы его были краткими, бесцветными и легко забывались. Он словно ускользал от взглядов и из памяти.

— Как думаете, его родители — не сектанты? — спросил мистер Керби в учительской, проверяя сочинения.

— Чьи? — не поняла миссис Маккиннон.

— Оуэнса из восьмого «Б». — ответил мистер Керби.

— Это такой прыщавый и высокий?

— Да нет. Скорее среднего роста.

Миссис Маккиннон пожала плечами.

— Ну и что этот Оуэнс?

— Пишет все от руки. — сказал мистер Керби. — Очень красивый почерк. Каллиграфический.

— И потому вы решили, что он сектант?..

— Говорит, у него дома нет компьютера.

— И?

— И телефона.

— Не вижу связи с религией, — сказала миссис Маккиннон. С тех пор как в учительской запретили курить, она начала вязать крючком. Вот и сейчас она упорно вязала крошечное одеяльце — сама не зная, для кого.

Мистер Керби пожал плечами.

— Смышленый мальчик. Правда, в знаниях у него пробелы. И на уроках истории он придумывает всякие подробности, которых нет в учебнике…

— Какие подробности?

Мистер Керби закончил проверять сочинение Никта и положил его в общую стопку. Теперь о мальчике ничто не напоминало, и весь разговор показался учителю туманным и скучным.

— Всякие… — сказал он и тут же все забыл.

Точно так же он забыл внести в список учащихся имя Никта, и тот не попал в школьную базу данных.

Никт был учеником прилежным, но непримечательным — и его не замечали. В свободное время он часто сидел в кабинете английского языка, у полок со старыми книгами в мягких обложках, и в школьной библиотеке, большом помещении с мягкими креслами, где глотал книжку за книжкой с большей жадностью, чем некоторые дети — обед.

Даже одноклассники про него забывали. Конечно, когда он сидел прямо перед ними, его помнили. Но едва Оуэнс скрывался из виду, о нем просто не думали — не было необходимости. Если бы весь восьмой «Б» попросили закрыть глаза и перечислить учеников класса, имя Оуэнса не прозвучало бы ни разу. Он был словно призрак — пока не уткнешься в него носом.

Бобу Фартингу было двенадцать, но он вполне мог сойти (и иногда сходил) за шестнадцатилетнего: крупный подросток с кривой ухмылкой и полным отсутствием воображения. Он был практичным в самом примитивном смысле слова — умелый магазинный воришка, мелкий хулиган, который плевать хотел, что его недолюбливают, главное, чтобы слушались. У Боба Фартинга была подружка по имени Морин Квиллинг — все ее звали просто Мо — худая и бледная с соломенно-светлыми волосами, водянисто-голубыми глазами и острым любопытным носом. Боб любил воровать в магазинах, но именно Мо советовала, что стащить. Боб умел бить, мучить и запугивать, Мо указывала ему на очередную жертву. Как частенько говорила сама Мо, они прекрасно дополняли друг друга.

Эти двое сидели в уголке библиотеки и делили деньги, отнятые у семиклассников. Восемь или девять одиннадцатилеток были вынуждены каждую неделю отдавать им свои карманные деньги.

— Сингх до сих пор жмется. — сказала Мо. — Найдешь его.

— Ага, — сказал Боб. — Куда он денется.

— Что он стащил? Компакт-диск?

Боб кивнул.

— Объясни ему, что он совершает серьезную ошибку. — Мо любила притворяться этаким крепким орешком из телесериалов про полицию.

— Легко, — ответил Боб. — Классная мы команда.

— Как Бэтмен и Робин. — подхватила Мо.

— Скорее как доктор Джекилл и мистер Хайд. — сказал тот, кто все это время незаметно сидел с книгой у окна, а потом встал и вышел.

Пол Сингх сидел на подоконнике у раздевалки, запихнув руки глубоко в карманы, и думал мрачную думу. Он достал руку из кармана, разжал и посмотрел на горсть фунтовых монет. Покачал головой и снова зажал монеты в руке.

— Для Боба с Мо? — услышал он, подскочил от неожиданности, и деньги рассыпались.

Второй мальчик помог собрать монеты и отдал Полу. Мальчик был старше и кого-то Полу напоминал.

Пол спросил:

— Ты от них?

Второй мальчик покачал головой.

— Не-а. По-моему, они гады. — Он заколебался, но потом добавил: — Вообще-то я пришел дать тебе совет.

— Какой?

— Не отдавай им деньги.

— Тебе легко говорить!

— Потому что меня они не шантажируют? — Старший мальчик посмотрел на Пола, и тот пристыженно отвел глаза. — Тебя били и запугивали, пока ты не стащил для них компакт-диск. Потом тебе пригрозили, что расскажут всё взрослым, если ты не будешь отдавать им свои карманные деньги. Что они сделали, сфотографировали тебя в магазине?

Пол кивнул.

— Откажись, и все. Не слушайся.

— Они меня убьют. Они сказали…

— А ты им скажи, что полиция и директор школы больше заинтересуются теми, кто заставляет младших таскать для них вещи и отдавать карманные деньги, чем мальчиком, которого они вынудили украсть диск. Скажи, что если тебя тронут хоть пальцем, ты сам позвонишь в полицию. Что ты все записал, и если тебя обидят, например, побьют, твои друзья сразу отошлют письмо директору и в полицию.

— Но… я не смогу!

— Тогда ты будешь отдавать им карманные деньги до конца учебы. И всегда будешь бояться.

Пол подумал.

— А может, лучше сразу рассказать полиции?

— Как хочешь.

— Сначала попробую сделать, как ты сказал! — улыбнулся мальчик — впервые за три недели.

Вот так Пол Сингх и объяснил Бобу Фартингу, почему тот не дождется от него денег. Пол ушел, а Боб Фартинг еще долго стоял молча, сжимая и разжимая кулаки. На следующий день к Бобу подошли еще пятеро одиннадцатилеток и потребовали, чтобы тот вернул деньги, отнятые у них в прошлом месяце, а не то они пойдут в полицию. Огорчению Боба Фартинга не было предела.

— Это все он! — прошипела Мо. — Он это начал. Они бы сами ни за что не додумались! Вот кого надо проучить. Тогда остальные будут ходить по струнке.

— Кто он? — спросил Боб.

— Который вечно сидит с книжкой. Б библиотеке. Ник Оуэнс Вот кто.

Боб неуверенно кивнул.

— Это какой?

— Я тебе его покажу.

Никт привык не привлекать внимания, привык жить в тени. Когда все взгляды по тебе только скользят, особенно ясно чувствуешь, если тебя заметили. А уж если в тебя тычут пальцем и ходят за тобой следом…

Они шли за ним от самой школы. Никт не спеша миновал газетный киоск на углу и железнодорожный мост. Двое — плотный мальчик и востроносая светловолосая девочка — не отставали. Никт зашел на крошечный двор городской церкви, где тоже было небольшое кладбище, и остановился у гробницы Родерика Перссона, его супруги Амабеллы, а также второй жены, Портунии («Они почили, чтоб проснуться вновь»).

— Ты — тот самый! — сказал за спиной голос девочки. — Ник Оуэнс Слушай сюда, Ник Оуэнс! Сейчас ты у нас получишь.

— Вообще-то я Никт. — Он обернулся. — С буквой «т» на конце. А вы — Джекилл и Хайд.

— Это ты виноват. Ты подговорил семиклашек!

— Сейчас мы тебя проучим. — осклабился Боб Фартинг.

— А я люблю учиться. — сказал Никт. — Если бы вы учились лучше, вам бы не надо было выманивать карманные деньги у маленьких.

Боб наморщил лоб.

— Ты покойник, Оуэнс!

Никт покачал головой и повел вокруг рукой.

— Да нет вообще-то. Вот они — покойники.

— Кто они? — спросила Мо.

— Те, кто здесь живет. Послушайте: я привел вас сюда, чтобы поговорить…

— Ты нас сюда не приводил. — сказал Боб.

— Но вы тут. — возразил Никт. — Я хотел, чтобы вы оказались тут. Пошел сюда. Вы пошли за мной. Какая разница?

Мо нервно огляделась.

— Ты тут не один?

— Боюсь, ты не понимаешь. Пора с этим кончать. Нельзя вести себя так, будто все остальные для тебя ничего не значат. Перестаньте всех обижать.

— Ой-ой-ой! — Мо хищно оскалилась. — Боб, стукни его!

— Я Дал вам шанс. — произнес Никт. Боб яростно двинул кулаком, но мальчик исчез, а кулак Боба врезался в надгробие.

— Куда он девался? — спросила Мо.

Боб ругался и тряс ушибленной рукой.

Мо недоумевающе оглядела сумрачное кладбище.

— Он был тут. Ты видел.

Боб не отличался богатым воображением и развивать его сейчас был не намерен.

— Может, смылся?

— Никуда он не смывался. Он просто исчез.

У Мо воображения хватало: ведь это она была генератором идей. Волосы у нее зашевелились от страха.

— Что-то мне тут не по себе… Надо сматываться! — пискнула Мо.

— Я этого типа сейчас найду! — возразил Боб Фартинг. — И так отколошмачу!

У Мо засосало под ложечкой. Тени вокруг как будто задвигались.

— Боб… Я боюсь!

Страх — заразная штука. Он передается другим. Иногда достаточно сказать «боюсь», чтобы страх стал ощутимым. Боб тоже очень испугался. И молча бросился прочь. Мо наступала ему на пятки. Когда они выскочили на улицу, уже включали фонари, под которыми тени становились жутковатыми черными пятнами.

Они прибежали к дому Боба и включили во всех комнатах свет. Мо позвонила матери и со слезами потребовала, чтобы за ней приехали на машине, хотя идти было совсем недалеко.

Никт удовлетворенно проследил за ними глазами.

— Славная работа, милый. — сказал кто-то. Он обернулся и увидел высокую женщину в белом. — И поблек хорошо, и страху нагнал.

— Спасибо. — сказал Никт. — Я впервые опробовал страх на живых, в смысле, теорию-то я знал…

— Все вышло как нельзя лучше! — радостно заключила она. — Я Амабелла Перссон.

— Никт. Никто Оуэнс.

— Живой мальчик? С большого кладбища на холме? Правда?!

— Э-э… — Никт и не подозревал, что его знают за пределами собственного кладбища.

Амабелла заколотила в стенку гробницы.

— Родди! Портуния! Выходите! Гляньте, кто к нам пришел!

Их стало трое. Амабелла представила всем гостя, и Никт пожал еще две руки со словами: «польщен» и «рад знакомству» — Он знал, как здороваться с жителями всех эпох за последние девятьсот лет.

— Вот этот юный Оуэнс напугал детей, которые, без сомнения, того заслужили. — объяснила Амабелла.

— Отличное ты им устроил представление. — заявил. Родерик Перссон. — Кто они — низкие личности, достойные порицания?

— Пристают к младшим. — сказал Никт. — Забирают деньги и все такое.

— Нагнать страху — для начала весьма неплохо. — сказала Портуния Пересом, полная женщина, на вид гораздо старше Амабеллы. — А что ты заготовил на случай, если этого будет не достаточно?

— Если честно, я… — начал Никт, но Амабелла его прервала:

— По моему мнению, ему стоит заняться их снами. Ты ведь умеешь ходить по снам, правда?

— Точно не знаю. — сказал Никт. — Мистер Пенниуорт показывал, как, но я не… в общем, кое-что я знаю только в теории, и…

Портуния Перссон вмешалась:

— Снохождение — замечательно, но я предлагаю потусторонний визит. С этими хулиганами так и надо действовать.

— О-о… — растерялась Амабелла. — Потусторонний визит? Портуния, милочка, я не думаю, что…

— Вот именно что не думаешь. В отличие от других.

— Мне уже пора домой, — поспешно вставил Никт. — Обо мне будут беспокоиться.

— Конечно!

— Приятно было познакомиться!

— Приятного вам вечера, молодой человек!

Пока Амабелла и Портуния Перссон спорили, Родерик Перссон добавил:

— Позвольте напоследок осведомиться о здоровье вашего опекуна. Как он поживает?

— Сайлес? Хорошо.

— Передайте ему от нас привет. Боюсь, настоящий член Почетной гвардии вряд ли заглянет на крошечное кладбище вроде нашего. И все же… Приятно знать, что они есть.

— До свидания!

Никт не понял, о чем говорит Родерик, и решил обдумать услышанное позже. Он взял ранец с учебниками и с облегчением нырнул в тень.

Посещение школы не отменяло занятий Никта у мертвых. Ночи были длинными; иногда Никт не выдерживал, отпрашивался с занятия и ложился спать еще до полуночи. Впрочем, чаще он учился до утра.

В последнее время мистеру Пенниуорту не на что было жаловаться: Никт усердно выполнял задания и засыпал его вопросами. Сегодня ночью он хотел освоить потусторонние визиты и выяснял всякие тонкости — к расстройству мистера Пенниуорта, который сам ничем подобным не занимался.

— А как именно создать в воздухе струю холода? С устрашением я вроде бы разобрался, но как довести страх до ужаса?

Мистер Пенниуорт пыхтел, вздыхал и объяснял как мог — часов до четырех утра.

В школу Никт пришел совсем вареный. Первым уроком была история — этот предмет мальчику нравился, хотя ему часто хотелось поправить учителя: все было не так, по крайней мере, если верить очевидцам. Но в это утро Никту было не до того: он изо всех сил старался не заснуть.

Он сосредоточился на уроке и не обращал внимания ни на что остальное. Думал о Карле Первом, о своих родителях — мистере и миссис Оуэнс, — и первой семье, которую не помнил. Вдруг в дверь постучали. Весь класс и мистер Керби повернулись к двери и уставились на семиклассника, который был послан за учебником. А в руку Никта внезапно что-то вонзилось. Он молча поднял глаза.

На него сверху вниз смотрел ухмыляющийся Боб Фартинг, зажав в кулаке остро заточенный карандаш.

— Я тебя не боюсь! — прошептал Фартинг.

Никт посмотрел на руку: в месте укола набухла капелька крови.

После обеда Мо Квиллинг подошла к Никту в коридоре.

— Ты ненормальный! У тебя нет друзей.

— Я пришел в школу не ради дружбы. — честно ответил Никт. — Я пришел учиться.

Мо дернула носом.

— Ну, тогда ты точно больной. Никто не идет в школу учиться. Нас сюда посылают!

Никт пожал плечами.

— Я тебя не боюсь! — продолжала Мо. — Твои вчерашние штучки тебе не помогут!

— Ну и ладно. — сказал Никт и пошел дальше по коридору.

Может, зря он вмешивается — Где-то он ошибся, это точно. Мо и Боб уже о нем говорят, и, наверное, семиклассники тоже. Все на него косятся, показывают друг другу. Никта начали замечать, и это ему совсем не нравилось. Сайлес предупреждал, что надо держаться в тени и почаще блекнуть. Теперь всё изменилось.

Вечером Никт рассказал все опекуну. Сайлес отреагировал неожиданно резко.

— Ну как ты мог совершить такую… глупость! Я же говорил тебе, как ты должен себя вести. А теперь о тебе гудит вся школа!

— Что я должен был делать?

— Что угодно, только не это! Сейчас всё не так, как в старые времена. Тебя могут выследить, Никт. Найти. — Лицо Сайлеса оставалось неподвижным, как твердая порода над кипящей лавой. Но Никт чувствовал, что тот очень сердит. Он отлично знал своего опекуна и понимал, что Сайлес едва сдерживает гнев.

Никт нервно сглотнул.

— Что мне теперь делать?

— Больше не ходи туда. Мы отправили тебя в школу в качестве эксперимента. Будем считать, что эксперимент не удался.

Никт помолчал.

— Но мне нужны не только уроки… Представляешь, как здорово сидеть в одном классе с людьми, которые дышат?

— Никогда не видел в этом особой прелести! — отрезал Сайлес — Итак, завтра в школу ты не идешь.

— Я не хочу убегать. Ни от Мо с Бобом, ни из школы. Лучше отсюда.

— Будешь делать, как тебе скажут, мальчик. — Голос Сайлеса прозвучал во тьме сгустком бархатного гнева.

— А то что? — Щеки Никта запылали. — Как ты меня здесь удержишь? Убьешь?

Он круто развернулся и пошел по дорожке к воротам кладбища.

Сайлес хотел было позвать его, но остался молча стоять на месте.

По лицу опекуна никогда нельзя было ничего прочесть. Сейчас же оно превратилось в книгу, написанную на давно забытом языке немыслимым алфавитом. Закутавшись в тени, как в одеяло, Сайлес смотрел мальчику вслед и не двигался с места.

Боб Фартинг спал и видел сон про пиратов посреди солнечного синего моря. Он был капитаном собственного пиратского корабля — отличного корабля, где матросами были или послушная мелюзга, или девчонки на год-два постарше, очень симпатичные в пиратских нарядах. И вдруг все пошло наперекосяк: палуба опустела, и к его судну по штормовым волнам поплыло другое — черное, размером с нефтяной танкер, с рваными черными парусами и флагом с изображением черепа на носу.

И, как это бывает во снах, он почему-то очутился на черной палубе второго корабля.

— Ты не боишься меня. — сказал человек, который стоял над ним и пристально смотрел на него.

Боб поднял глаза. О, ему было страшно! Он боялся этого мертволицего человека в пиратском костюме, который держал руку на эфесе абордажной сабли.

— Вообразил себя пиратом, Боб? — спросил захватчик, и Боб заметил в нем что-то знакомое.

— Ты? Этот… Никт Оуэнс!

— Я — Никто. А ты — ты должен измениться. Начать жизнь с чистого листа. Перевернуть страницу. Исправиться. В общем, ты понял. Или тебе будет плохо.

— То есть как плохо?

— В голове плохо. — объяснил предводитель пиратов, который оказался всего-навсего одноклассником. Теперь они стояли в школьном зале, а не на палубе, хотя качка не прекращалась.

— Это сон! — сказал Боб.

— Конечно, сон! Я же не чудовище, чтоб мучить тебя по-настоящему.

— Подумаешь, напутал! — ухмыльнулся Боб. — На руку посмотри! — Он кивнул на черную отметину от собственного карандаша.

— Хотел обойтись без этого… — произнес Никт, склонив голову набок, словно к чему-то прислушивался. — Между прочим, они голодные.

— Кто?

— Те, кто в подвале. Или в трюме. Зависит от того, в школе мы или на корабле, правда?

Боб встревожился.

— Это не… не пауки?

— Может, и пауки. Сам посмотришь. Боб замотал головой.

— Нет! Пожалуйста, только не пауки!

— А разве. — сказал Никт, — не все от тебя зависит? Исправляйся, или попадешь к ним.

Под полом кто-то закопошился — Боб Фартинг понятия не имел, кто, но ничуть не сомневался, что в жизни не видел ничего более жуткого.

Он проснулся от собственного крика.

Никт услышал крик — вопль ужаса — и понял, что затея удалась.

Он стоял на дорожке перед домом Боба Фартинга; на лицо оседали капли ночного тумана. Никт очень устал: снохождение далось ему нелегко. Хорошо хоть Боб испугался простого шума.

Что ж, теперь лишний раз подумает, прежде чем обижать маленьких.

А теперь что?

Никт сунул руки в карманы и пошел, сам не зная куда. Бросил кладбище, думал он, брошу и школу. Уйду в другой город и буду целыми днями сидеть в библиотеке, читать и слушать, как дышат живые. Остались ли в мире необитаемые острова, как тот, на котором жил Робинзон Крузо? Вот бы найти такой…

Никт шел потупившись, а иначе заметил бы, как из окна чьей-то спальни за ним внимательно следят водянисто-голубые глаза.

Он зашел в темный переулок: там ему было лучше, чем на свету.

— В бега, стало быть? — спросил девичий голосок.

Никт промолчал.

— Так вот в чем разница между живыми и мертвыми, да? — Никт сразу узнал, что это Лиза Хемпсток, хоть и не видел ее. — В мертвяках не разочаруешься! Они уж свое отжили. Мы не меняемся. А от вас, живых, сплошное расстройство. Думала, ты мальчик храбрый, мальчик благородный, а он вырос и надумал сбежать из дома.

— Ты ко мне несправедлива! — возмутился Никт.

— Тот Никто Оуэнс, которого я знала, не сбежал бы с кладбища, не попрощавшись с теми, кто его вырастил. Ты разобьешь сердце миссис Оуэнс.

Об этом Никт не подумал.

— Я поссорился с Сайлесом.

— И что с того?

— Он хочет, чтобы я вернулся на кладбище. Бросил школу. Мол, это слишком опасно.

— Это почему? При твоих талантах да моих чарах тебя почти не видать.

— Я сам полез им на глаза. Б общем, двое ребят обижали маленьких. Я хотел, чтобы они перестали. Привлек к себе внимание…

Теперь Лиза показалась — туманная фигура поплыла рядом с Никтом.

— Он где-то рыщет, тот, кто хочет тебя убить. Кто всю твою семью порешил. А ты нужен нам живой. Чтобы ты удивлял нас, разочаровывал и очаровывал. Вернись домой, Никт.

— Знаешь… Я столько всего наговорил Сайлесу. Он будет злиться.

— Если б он тебя не любил, ему было бы все равно. — сказала Лиза и замолчала.

Опавшие листья скользили под ногами, края мира расплывались в тумане. Жизнь перестала казаться Никту такой четкой и ясной, какой была пару минут назад.

— А я ходил по снам, — сказал он.

— И как?

— Хорошо получилось. Ну, неплохо.

— Так скажи мистеру Пенниуорту. Он обрадуется.

— Ты права…

Никт дошел до конца переулка и вместо того, чтобы свернуть направо, в большой мир, повернул налево, на главную улицу, чтобы попасть на Дунстан-роуд и старое кладбище.

— Эй, куда собрался?

— Домой. Как ты сказала.

В витринах горел свет. Из забегаловки на углу слышался запах жареной рыбы с картофелем. Влажная мостовая блестела.

— Вот и умница. — От Лизы снова остался лишь голос. И вдруг этот голос вскрикнул: — Беги! Или блекни! Что-то неладно!

Никт открыл было рот, чтобы ее успокоить, как вдруг дорогу пересек большой автомобиль с полицейской мигалкой и затормозил прямо перед ним.

Оттуда вышли двое.

— Простите, молодой человек. — начал один. — Мы из полиции. Разрешите узнать, что вы делаете на улице так поздно?

— Я не знал, что нарушаю закон. — ответил Никт.

Один из полицейских, высокий и крупный, открыл заднюю дверцу машины.

— Мисс, это тот, кого вы видели?

Из машины высунулась Мо Квиллинг, посмотрела на Никта и ухмыльнулась.

— Точно, он! Торчал у нас на заднем дворе. А потом убежал. — Она посмотрела Никту в глаза. — Я все видела из спальни! Я думаю, это он бил наши окна.

— Кто такой, как фамилия? — спросил приземистый полицейский с рыжими усами.

— Никто. — ответил Никт. — Ай! — Рыжий захватил его ухо большим и указательным пальцами и крепко сжал.

— Без глупостей! Говори, что спросили, ясно?

Никт молчал.

— Где живешь?

Никт молчал. Он попытался поблекнуть, но для этого — при всех ведьмовских чарах — нужно, чтобы на тебя перестали смотреть. А на Никта смотрели все трое, причем один из представителей закона облапил его своими ручищами.

— Нельзя арестовать человека за то, что он отказывается назвать свое имя или адрес.

— Нельзя. — согласился полицейский. — Но можно держать тебя в участке, пока ты не скажешь нам, как найти твоих родителей, опекуна или другого взрослого, который за тебя отвечает и кому мы можем тебя передать.

Он посадил Никта на заднее сиденье, рядом с Мо Квиллинг. Та улыбалась, как кошка, которая слопала всех канареек.

— Я видела тебя из окна. — прошептала она. — И вызвала полицию.

— Я ничего не делал. — сказал Никт. — Я даже не был у тебя в саду. И вообще, почему они посадили тебя в машину?

— Тихо там! — прикрикнул верзила. Все замолчали. Наконец машина остановилась у дома — скорее всего, родителей Мо. Полицейский открыл дверь, и девочка вышла.

— Завтра мы позвоним и расскажем твоим родителям, что выяснили. — сказал он.

— Спасибо, дядя Тэм! — улыбнулась Мо. — Рада исполнить свой гражданский долг!

Его везли по городу молча. Никт изо всех сил пытался поблекнуть, но ничего не получалось. Ему было совсем тошно: за одну-единственную ночь он ухитрился впервые по-настоящему поссориться с Сайлесом, убежать из дома, потом передумать, а теперь еще и опоздать домой. Говорить полиции, где он живет и как его зовут, нельзя. Значит, остаток жизни он проведет в участке или детской тюрьме. Если такие бывают.

— Простите, а есть тюрьмы для детей? — обратился он к полицейским.

— Что, сдрейфил? — спросил дядя Тэм — То-то. Ох уж эти малолетки! Расплодились, как сорняки. Кое-кому за решеткой самое место.

Никт так и не понял, утвердительный это ответ или отрицательный.

Мальчик выглянул из окна. Над машиной, чуть в стороне, летело что-то большое, больше и чернее любой птицы. Размером с человека. Оно мигало и пульсировало, словно летучая мышь в полете.

Рыжий сказал:

— Как приедем в участок, сразу скажешь, как тебя зовут и кому позвонить, чтобы тебя забрали. Мы сообщим, что тебя уже наказали, и пусть везут тебя домой. Понял? Если будешь слушаться, быстро со всем этим покончим, и бумажек оформлять не надо. Мы тебе не враги.

— Нечего с ним миндальничать! Посидит до утра за решеткой, не рассыплется, — сказал второй, оглянулся на Никта и добавил: — Правда, если сегодня там будет тесновато, придется перевести тебя в вытрезвитель. Алкаши — не самая приятная компания.

Врет он всё, подумал Никт. Это они специально: добрый полицейский и злой полицейский…

Машина свернула за угол, и вдруг раздался глухой стук. Что-то большое скатилось на капот и упало в темноту. Взвизгнули тормоза. Рыжий тихо выругался.

— Он выбежал на дорогу! Ты видел?!

— Я толком ничего не видел. — сказал верзила. — но кого-то, ты сбил.

Они вылезли из машины и включили фонарики. Рыжий за причитал:

— Он весь в черном! Ничего не видно!

— Вот он! — крикнул верзила. Оба подбежали к телу, лежавшему на земле, и направили на него свет.

Никт нажал на ручки дверей — не работают! Передние сиденья отгораживала металлическая сетка. Даже поблекнув, из машины не выбраться.

Он подался вперед и вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что лежит на дороге.

Рыжий полицейский сидел на корточках рядом с телом. Второй стоял над ним с фонариком.

Никт увидел лицо лежавшего — и бешено, отчаянно заколотил в окно.

Верзила подошел к автомобилю.

— Чего надо? — раздраженно спросил он.

— Вы сбили моего… моего папу!

— Ты шутишь!

— Этот человек похож на него! Можно я посмотрю?

Полицейский сник.

— Эй, Саймон! Тут малый говорит, что это его папаша.

— Да ты, блин, шутишь!

— Он вроде серьезно. — Верзила открыл дверь и выпустил Никта.

Сайлес лежал на спине, там, где его сбила машина. Неподвижный, словно мертвый.

У Никта защипало в глазах.

— Папа!.. Мой папа умер!..

Я ведь не совсем вру, сказал он себе.

— Я вызвал «скорую». — сказал рыжий Саймон.

— Несчастный случай. — сказал второй.

Никт согнулся над Сайлесом и стиснул его холодную руку в своих. Если уже вызвали «скорую», времени мало.

— С работой в полиции можете попрощаться. — сказал им Никт.

— Это был несчастный случай, ты сам видел!

— Он выскочил под колеса…

— Я видел только то, что вы решили удружить племяннице и припугнуть мальчика, с которым она поссорилась в школе. Вы арестовали меня без ордера просто-напросто за то, что я ходил по улице ночью, а когда мой отец выбежал на дорогу, чтобы остановить вас или выяснить, что происходит, вы нарочно его сбили.

— Это был несчастный случай! — повторил Саймон.

— Ты поссорился с Мо в школе? — спросил дядя Мо, Тэм. В его голосе звучало сомнение.

— Мы оба учимся в восьмом «Б», в школе Старого города. Вы убили моего отца.

Издали донесся вой сирен.

— Саймон! — позвал верзила. — Иди сюда, поговорим. Они зашли за автомобиль. Никт остался рядом с Сайлесом.

Полицейские оживленно что-то обсуждали (до Никта донеслось: «Племяшка, мать ее!» и «А ты куда смотрел?!»). Саймон ткнул пальцем в грудь Тэма… Никт прошептал:

— Они не смотрят. Давай!

И поблек.

Темнота свернулась черным сгустком, и тело, распростертое на земле, встало.

— Я отнесу тебя домой. Обними меня за шею.

Никт крепко вцепился в опекуна, и они нырнули в ночь.

— Прости меня. — сказал Никт по дороге на кладбище.

— Ты меня тоже.

— Больно было? Когда ты под машину подставился?

— Да. Скажи спасибо своей подружке-ведьме. Она меня нашла и рассказала, в какую ты попал беду.

Они приземлились на кладбище. Никт посмотрел на свой дом так, словно видел его впервые.

— Я здорово сглупил, да? Поставил под удар и тебя, и себя.

— Дело не только в этом, юный Никто Оуэнс Но и в этом тоже.

— Ты был прав. Я туда не вернусь. А если вернусь, то по-другому.

Всю неделю Морин Квиллинг страдала, как никогда в жизни. Боб Фартинг перестал с ней разговаривать. Дядя Тэм на нее накричал и приказал держать рот на замке, потому что иначе его уволят и ей мало не покажется. Родители злились. Все пошло наперекосяк даже семиклашки перестали бояться! Сплошной облом Она винила во всем Оуэнса и мечтала увидеть, как он корчится в жутких муках. Ах" полиция ему не понравилась… Она снова и снова строила жестокие и изощренные планы мести. От этого становилось чуть легче, но в жизни все равно ничего не менялось.

Больше всего на свете Мо не любила наводить порядок в школьной лаборатории. Дежурные собирали спиртовки, проверяли, на месте ли пробирки, чашки Петри и неиспользованные фильтры. Все в классе дежурили строго по очереди, и Мо попадала в лабораторию раз в два месяца. Естественно, ее очередное дежурство пришлось именно на эту, худшую неделю в ее жизни.

Хорошо хоть с ней была миссис Хокинс, учительница естественных наук — та собирала в стопку работы.

— Ты молодчина, Морин. — похвалила девочку миссис Хокинс.

Из банки с консервантом на них слепо уставилась змея.

— Спасибо. — сказала Мо.

— А ты разве должна дежурить одна?

— Со мной записан Оуэнс, но он уже несколько дней не ходит в школу.

Учительница нахмурилась:

— Это который? У меня его нет в списке.

— Ник Оуэнс Волосы пепельные, давно не стригся. Молчун такой. Это он перечислил в работе все кости скелета, помните?

— Не совсем. — призналась миссис Хокинс.

— Ну, хоть вы вспомните! Все его забыли! Даже мистер Керби!

Миссис Хокинс сложила последние работы в сумку.

— Спасибо, что убираешь за двоих, милочка. Не забудь перед уходом протереть столы.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

В старой лаборатории были деревянные столы со встроенными горелками и кранами и полки с большими бутылями, где плавали разные твари — мертвые, причем довольно давно. У Мо при виде них всегда по спине бегали мурашки. В углу комнаты стоял пожелтевший человеческий скелет. Мо не знала, настоящий ли он, но сейчас он казался ей очень страшным.

Каждое движение отдавалось в пустом классе эхом. Мо включила верхний свет и даже лампу над доской, чтобы было не так страшно. Потянуло холодом Мо решила, что надо усилить отопление, но батареи и так жарили на полную мощность. Девочку пробил озноб.

Ей становилось все больше не по себе. Как будто она не одна и кто-то на нее смотрит.

Конечно, кто-то смотрит, сказала себе Мо. На меня таращится сотня трупов из банок и скелет впридачу! Она покосилась на полки.

Тогда-то твари в банках и зашевелились. Змея с невидящими белыми глазами развернулась. Костлявое морское существо заерзало. Котенок, мертвый уже лет тридцать, оскалился и начал царапать стекло изнутри.

Мо закрыла глаза. Это всё понарошку, сказала она себе. Ничего страшного не происходит.

— Я не боюсь! — вслух сказала она.

— Вот и хорошо. — донесся голос из темноты за дверью. — Плохо, когда страшно.

— Тебя забыли все учителя!

— Зато ты меня помнишь, — сказал мальчик. Причина всех ее несчастий.

Она швырнула в него колбой, но промахнулась и попала в стену.

— Как Боб? — спросил Никт как ни в чем не бывало.

— Сам знаешь. Перестал со мной разговаривать. На уроках молчит, потом идет домой и делает домашку. Или гоняет игрушечные вагончики.

— Хорошо.

— А ты… тебя уже неделю нет в школе. Ох, и влетит тебе, Ник Оуэнс! Недавно приезжала полиция. Тебя искали.

— Да, кстати… Как поживает твой дядя Тэм?

Мо промолчала.

— В каком-то смысле ты победила: я бросил школу. А в каком-то — нет. Морин Квиллинг, тебя никогда не преследовали призраки? Ты никогда не боялась, что из зеркала на тебя посмотрят чужие глаза? Тебе не казалось, что, хоть ты и в пустой комнате, но не одна? Это неприятно.

— Ты будешь меня преследовать? — Ее голос дрогнул.

Никт совсем-совсем ничего не сказал, только молча глянул на нее. В дальнем углу что-то упало: сумка со стула. Когда Мо оглянулась, в комнате никого не было. Во всяком случае, она никого не увидела.

Дорога домой в темноте показалась ей бесконечной.

Мальчик и его опекун стояли на вершине холма и смотрели на городские огни.

— Все еще болит? — спросил мальчик.

— Немного. Но у меня все быстро заживает. Скоро буду таким, как обычно.

— Тебя могло убить, когда ты встал перед машиной? Сбить насмерть?

Опекун покачал головой.

— Конечно, есть способы убить таких, как я. Но с машинами они никак не связаны. Я очень старый и очень стойкий.

— Я плохо поступил, да? Главное было, чтобы никто меня не заметил. А я пристал к этой парочке, и меня тут же поймала полиция и все такое. Я повел себя как эгоист.

Сайлес приподнял бровь.

— Это не эгоизм. Тебе нужно общаться с себе подобными, что вполне объяснимо. Просто в мире живых всё по-иному, и нам сложнее тебя защищать. Я хотел держать тебя в полной безопасности. Но для таких, как ты, полная безопасность возможна лишь там, куда ты попадешь в самом конце. Когда все твои приключения утратят смысл.

Никт потер ладонью надгробный камень Томаса Р. Стаута (1817–1851, «Все ближние глубоко скорбят»), чувствуя, как крошится мох.

— Он ведь еще там. — произнес мальчик. — Тот, кто убил мою первую семью. Мне все равно нужно узнать о людях. Ты запретишь мне покидать кладбище?

— Нет. Я ошибался и тоже получил урок.

— Что же теперь?

— Будем стараться удовлетворять твой интерес к книгам и миру в целом. Есть библиотеки. И другие способы. Ситуации, когда ты можешь быть среди живых, например, театр или кино.

— Это что, как футбол? В школе мне нравилось смотреть, как ребята играют.

— Футбол… Хм-м… Матчи проходят рановато для меня. — сказал Сайлес. — Но мисс Лупеску в свой следующий приезд вполне может сводить тебя на игру.

— Хорошо бы. — сказал Никт. Они пошли вниз по склону.

— За эти недели мы с тобой изрядно наследили. А они тебя, между прочим, до сих пор ищут.

— Ты уже говорил. Откуда ты знаешь? И кто такие «они»? Что им нужно?

Сайлес уклончиво покачал головой. Никту оставалось только смириться.