Лекция 22. Движения глаз и зрительное восприятие

Я в прошлый раз остановился на том, что глаз снабжен чрезвычайно развитым двигательным аппаратом. Вы, конечно, знаете, что, глазное яблоко, прежде всего, снабжено 6 мышцами, которые позволяют осуществить глазу очень широкий диапазон движений. Я уже не говорю о гладкой мускулатуре: это цилиарная мышца, управляющая оптикой глаза, то есть кривизной хрусталика, ну, и наконец, кольцевая мышца, тоже имеющая своеобразную моторную функцию, а именно функцию изменения диаметра, величины зрачка, отверстия, через которое лучи поступают в глаз.

Мне к этому остается только прибавить, что, кроме мышечных движений, существуют еще и эффекторные процессы, которые выражаются изменением состояния сетчаточных приборов. Я имею в виду своеобразные укорочения и удлинения колбочкового и палочкового аппарата глаз, движения пигмента (то есть вещества, наполняющего эти образования), которые тоже осуществляются в процессе реакции на световые раздражители.

В сущности, глаз, как рецепирующий орган, никогда не остается в покое. Он находится в постоянном движении. По крайней мере, когда он работает, то есть за исключением тех случаев, когда световое воздействие прекращается, а веки прикрывают глаз, и тогда рефлекторно глазные яблоки как бы поднимаются вверх, закатываются и находятся в состоянии покоя.

Какие же это движения, которые осуществляет глаз, если говорить о моторных движениях, достаточно отчетливо внешне выражающихся?

Ну, прежде всего, это грубые, большие переместительные движения глаза. Это «наведение», попросту говоря, глаза. Вот то, что я сейчас делаю, перемещая взор от предметов, которые расположены прямо передо мной, на те предметы, которые расположены под некоторым углом. Это произвольные движения, которые иногда, впрочем, осуществляются непроизвольно, рефлекторно. Значит, и те и другие, по управлению своему, движения вергентные, то есть движения, которые устанавливают соотношение зрительных осей каждого глаза: сведение глаз или установка осей обоих глаз как параллельных.

Наконец, это очень характерные для глаз движения, которые обычно называются саккадическими. Это своеобразные прыгающие движения — саккады, скачки, которые глаз совершает в отличие от переместительных движений, автоматически, бесконтрольно, потому что мы по самонаблюдению эти саккадические движения не знаем, — очень быстрые переместительные движения глазных яблок.

Конечно, если речь идет о саккадических движениях, то мы должны сейчас же отметить и паузы. Их называют фиксациями. Я фиксирую глаз на одном объекте или части объекта, на его элементе.

Это движение является своеобразной формой покоя. Но это есть и движение в буквальном смысле, потому что если вы запишете фиксацию глаза на какой-то точке (мы называем ее «точкой фиксации»), при большом увеличении вы увидите, что во время сколь-нибудь длительной фиксации глаз все же проделывает движения в очень небольшом диапазоне.

Попросту говоря, получается не точка, а все-таки известное движение, ограниченное очень узким полем. Но эти микродвижения осуществляются в моменты фиксации, то есть в моменты, когда глаз макроскопически кажется неподвижным.

Я сейчас рассматриваю деталь, точку на находящемся передо мной предмете. Конечно, глаз остановился, но он не находится в покое. Он совершает-таки маленькие движения, микродвижения, ограниченные очень маленькой зоной, так, чтобы в центре этой маленькой зоны оказалась эта фиксируемая точка, как угодно маленькая. Значит, движения здесь продолжаются в момент остановок, то есть фиксации.

Надо, наконец, заметить и еще одну деталь: можно наблюдать такие движения глаза, которые носят характер микродвижений в собственном смысле, это треморные движения или тремор. Это как бы дрожание. Так, мы говорим о ручном треморе. Однако тремор выражается в очень малых единицах. Мы обычно используем угловые единицы, можно, конечно, записывать эти движения в линейных единицах смещения глазного яблока. Это безразлично.

Наконец, это движение, которое тоже входит в круг мышечных движений, это движение нистагма, которое можно наблюдать именно в условиях, когда перед глазами движется некоторый однородный, но рассеченный дискретно, разделенный фон.

В экспериментальных условиях обычно употребляется фон из движущихся полос, и тогда глаз совершает движения преследования полосы и возвращения, то есть проделывает вот этот своеобразный нистагм. Это подкорковое по своему управлению движение, конечно, непроизвольное, тоже не замечаемое нами.

Я не могу не отметить также еще один факт, который важен для того, чтобы понять работу зрительной системы в общем, факт, тоже относящийся к движению. Это экстрасистемные движения, то есть такие движения, которые суть не только движения глаз, но в которых участвует и скелетный мышечный прибор. Ну, например, это движение поворота головы, если говорить о млекопитающих или о человеке, тем более. Можно себе представить переместительные движения, ограниченные не только движением глаз, но практически это чаще всего есть и перемещение головы.

Значит, опять получается так, что глаз работает, осуществляя собственные, интрасистемные, но вместе с тем и экстрасистемные, то есть выходящие за пределы зрительной системы, движения. Участвуют в нем большие мышечные группы, которые дают поворот туловища, поворот головы, и те движения представляются очень важными для восприятия предметного внешнего мира, для зрительного восприятия. Естественно, возникает очень простой вопрос: а что управляет этими движениями?

Дело в том, что все эти движения, о которых я сейчас говорил, управляются воздействиями на зрительные рецепторы, то есть воздействиями на глаз, на сетчатку глаза.

Таким образом, чувствительные аппараты глаза выполняют две различные функции: первая, с которой мы начали, — это функция собственно собирания информации, получаемой по зрительным путям, зрительным способом, через зрение. Мы нечто видим, нечто воспринимаем, принимаем — это одна функция. А вторая, интимно связанная с этой реципирующей функцией, есть функция афферентирования, то есть управления зрительной системой, органами зрительной системы, я имею в виду — глазами.

При этом в афферентации движений нужно различать (соответственно тому, что я только что говорил об этих движениях экстрасистемы) двоякого рода движения, которые вызываются воздействиями на сетчатые оболочки глаза, на сетчатку. Это проприомоторная афферентация, то есть афферентация самого глазного прибора, зрительного прибора, самих глаз, и гетеросистемная, то есть внешняя по отношению к зрительной системе, — мышечное движение, движение скелетной мускулатуры, осуществляющее повороты головы, наклон головы, поворот туловища и т.д.

Таким образом, положение, которым бы я мог резюмировать только что мною высказанное, следующее: зрительный прибор — глаз — есть самоафферентирующийся прибор, самоуправляющийся прибор. Надо сказать, что здесь требуется привести некоторые замечания — я говорю «самоуправляющийся прибор», имея в виду собственно глазные движения, но это и самоуправляющаяся система, включающая в себя не только моторные компоненты, не только движения глаз, но и движения в более широком смысле, то есть движения головы, туловища. Так оно и происходит.

Можно очень легко показать афферентационную функцию сетчатки. Грубые и уже старые опыты состоят в том, что в некоторых специальных условиях осуществляется воздействие на чувствительные приборы глаза, на сетчатку, на светочувствительные элементы ее, с помощью очень узкого пучка света, который в темноте неожиданно вспыхивает и падает под определенным углом на сетчатку, так что вы можете заранее рассчитать, на какое поле сетчатки, на какую точку поля сетчатки падает этот одиночный достаточно интенсивный раздражитель.

Вы можете наблюдать рефлекторный ответ. Видно из этих опытов, что если такой пучок света — игла света — касается периферических частей сетчатки, далеко расположенных от центра, от фовеа централис, то легко можно вызвать рефлекторный двигательный ответ, захватывающий широкую мышечную область. То есть это раздражитель, который вызывает поворот не только глаз, но и головы. Когда мы двигаем этой световой иглой ближе к центру, то мы можем попасть на такую зону сетчатки, которая вызовет рефлекторное движение только глазных яблок. Вам понятно?

Действительно, чувствительная поверхность глаза, сетчатка глаза, представляет собою рефлексогенную зону, то есть зону, вызывающую многообразные рефлекторные ответы. Это безусловные рефлексы.

Наличие этой двоякой функции: афферентации и рецепции, то есть собственно приема, находит свое выражение в известном парадоксе зрительного восприятия. Парадокс этот состоит в том, что, прежде чем увидеть, мы с вами должны видеть. Или, иначе, я могу это сформулировать так: чтобы видеть — надо видеть.

Поясню сначала это описание ситуации. В поле нашего зрения находится некоторый предмет, который расположен под известным углом к главной зрительной оси, я имею в виду ось бинокулярного зрения, циклопического, как иногда говорят, глаза. Условия восприятия этого объекта недостаточно благоприятны, и тогда феномен, о котором я говорю, выступает с очень большой ясностью.

Для того чтобы различить этот объект, нужно правильно конвергировать, то есть направить глаз на данный объект. Он плохо выделяется из фона. Но все же вы его замечаете. Ну, скажем, в сумеречных условиях, в сумерках, двигаясь где-то по дороге, вы вдруг обращаете внимание на расположенный сбоку от вас предмет.

Почему вы направили туда ваш взор? А направить взор нужно, иначе вы не увидите предмета, правда? Он не будет отчетливо выделяться из фона. Сумеречное освещение, некоторая слитость с фоном. Вот и получается парадокс. Вам нужно заметить этот предмет, затем установить глаз на этот предмет и в результате вы его различаете, вы его видите.

Значит, вы его видите два раза: один раз вы его «видите» (в кавычках) в том смысле, что глаз получает зрительное раздражение, воздействие, в результате которого происходит установка на этот предмет; во втором смысле вы его видите, когда глаз установлен на этот предмет, проделывает известную работу, и в результате возникает образ данного предмета.

Гораздо острее это выступает в экспериментальных условиях. Чтобы увидеть, надо, чтобы глаз уже реагировал на световой раздражитель, падающий на сетчатку.

Опыт, который я описываю, был проделан Юлией Борисовной Гиппенрейтер очень отчетливо. Начались эти исследования лет 6 тому назад и продолжаются до сих пор — это исследования глазных движений¹. Опыт, который я имею в виду, очень прост: перед испытуемым располагается некоторый экран, на котором отчетливо выделяется фиксационная точка, то есть такая точка, на которой испытуемый сосредоточивает свое внимание, попросту говоря, устанавливает зрительные оси так, чтобы эта точка попадала в фовеа централис, в центр глаза, на наиболее чувствительную его часть, и фиксирует ее некоторое время. Я уже говорил, что эта фиксация не абсолютная, не неподвижная, с микродвижениями, но мы от них сейчас можем отвлечься. Глаз как бы прикован к точке. Мы ее называем точкой фиксации. На периферии этого поля — экрана — подается раздражитель, зажигается лампочка, спрятанная за экран (полупрозрачный экран). Неважно, каким техническим способом, тем или другим, возникает где-то здесь на периферии раздражитель. Что происходит с глазом?

Глаз перемещается в новую точку, отрывается от фиксационной точки, он делает скачок. Вот я и спрашиваю: чтобы сделать скачок и при этом точный скачок на вновь появившуюся точку (маленький объект, малых угловых размеров) — нужно ведь увидеть эту точку, нужно, чтобы она оказала воздействие на сетчатку глаза, иначе она действовать не может. Она действует только на сетчатку. Спрашивается, можно ли описать этот опыт так: я вижу точку фиксационную, на которую меня экспериментатор просит смотреть, затем я вижу вторую точку, появившуюся где-то сбоку, на периферии, на некотором расстоянии от точки фиксации, и вследствие того, что я вижу появившуюся точку, я перевожу взор на этот новый раздражитель, возникший неожиданно для меня справа или слева. Нет, оказывается, так описывать нельзя потому, что я ее не вижу, хотя эта точка и вызывает скачок глаза, то есть реакцию зрительной системы, моторную реакцию.

Откуда это можно видеть? А это просто сделать. Рефлекторное движение перемещения на месте, а различение, видение точки отсутствует. Как это доказать?

А очень простой способ: надо условиться с испытуемым, что если произойдет какое-то изменение, возникнет какая-то точка вне этой фиксационной точки, то следует реагировать нажиманием на ключ телеграфного типа, на какой-нибудь контакт, на котором уже лежит рука испытуемого, в том случае, если она будет Х-образная, и не надо нажимать, если она будет представлять собой кружок.

Тогда получается следующая картина: глаз уже сделал свое движение, он уже осуществил зрительный рефлекс, рефлекторное движение, а, оказывается, для того, чтобы увидеть эту штуку, надо еще некоторое время. Рука отстает. Моторная реакция самая простая, как угодно задолбленная, выученная заранее — рефлекс уже образован, положительный на одно, отрицательный на другое, все равно требуется гораздо большее время, чем необходимо для переместительного движения. В особенности с началом этого скачка.

Я забыл сказать, что во время этих опытов происходит сплошная запись этих движений с большим увеличением, развертка производится на любой составляющей — на вертикальной, на горизонтальной, на двух составляющих, неважно. Это технические детали.

Вот и получается, что сначала глаз реагирует на появление светового раздражителя, затем происходит элементарное различение. Это видно по ходу показателей времени реакции. Я вас спрашиваю, когда начинается мышечная реакция? А с момента, когда глаз уже среагировал на новый появившийся раздражитель.

Значит, получается такая ситуация: для того чтобы видеть, уже должна быть какая-то реакция двигательной системы, зрительной системы.

Существует парадокс — чтобы увидеть нечто, нужно, чтобы это нечто уже воздействовало на сетчатку, обеспечило бы всю подготовительную работу — установочные движения, конвергенционные движения и т.д. Вот почему мы с вами можем очень четко выделять афферентационную функцию и функцию собственно воспри-нимательную, рецепторную или перцептивную. Причем — это тот же самый чувствительный прибор.

Надо сказать, что изучение афферентационного поля, а значит, и рецепиру-ющего поля, позволили измерить и ввести функционально-морфологическое понятие так называемого «афферентационного зрительного поля» и «оперативного поля зрения». Это было очень важное различение, введенное несколько лет тому назад в тех же исследованиях, которые я цитировал, сейчас это исследования Юлии Борисовны Гиппенрейтер и других. Я тоже принимал некоторое участие в этих исследованиях в свое время. Нужно сказать, что это, с моей точки зрения, очень важное различение.

Почему важное различение? Потому что теперь вы видите, что вот эта удивительно сложная морфология сетчатки — сосредоточение палочек, повышение чувствительности к центру, наоборот, уменьшение числа колбочек, повышение числа палочек и более рассеянные элементы, меньшее число рецепирующих элементов на соответствующую площадь сетчатки — она-то теперь раскрыта. Более широкое афферентационное поле, высокая палочковая чувствительность, сравнительно редкие элементы — зачем им там надо быть плотными, то есть сосредоточенными в большом количестве? И наконец, эти колбочковые элементы на периферии объединяются в группы: то есть покрывая известную площадь, они, однако, не дискриминируют внутри этой своей группы воздействия, потому что они имеют один нервный вход, подходят к одному нервному волокну, грубо говоря.

Теперь понятно, что периферия прежде всего выполняет афферентационную функцию. Центральное поле, прецентральное поле прежде всего отчетливо выполняет реципирующую функцию.

Надо сказать, что таким образом неразумность распределения оказывается разумным распределением. И чтобы увидеть очень слабый свет, слабый раздражитель, лучше смотреть не центральным зрением, а несколько периферическим. Там есть такая кривая, которая так хитро поднимается по чувствительности, и есть действительно такое пропериферическое поле, которое особенно чувствительно. Да! Для светового сигнала, но не для предметного восприятия. Таким образом, все оказывается разумным, и эволюция, которая создала эту очень странную, с точки зрения наивной геометрической оптики, неравномерность сетчатки, оправдана функционированием зрительной системы. Она необходима для ее функционирования.

При этом я должен заметить, что движения и воздействия, которые характеризуют работу этого широкого, по сравнению с реципирующим, афферентационного поля, находятся вне как бы самого зрительного восприятия в собственном смысле, то есть, попросту говоря, они не «зашумлпвают» конечного эффекта, видимого образа.

Я уже говорил, упоминая эти двигательные движения, что никакие саккадические движения, никакие дрейфы, то есть медленные сползания, медленные движения глаз (я, кажется, забыл о них упомянуть, но это неважно, это общеизвестная вещь), просто нами не отмечаются, правда? Поэтому предварительные афферентирующие сигналы мы тоже не замечаем. Поэтому и получается иллюзия такая — то есть это не иллюзия, это больше, чем иллюзия, — это такая феноменальная картина, такое явление, что я действительно двигаюсь в условиях сумеречной освещенности и вдруг вижу некоторый объект, например веточку, которая расположена где-то немножко в стороне и немножко сливается с фоном, правда? Я не вижу, однако, первых воздействий, первых впечатлений, которые заставляют меня установить глаз на объект. И тем самым глаз, то есть зрительная картина, освобождается от шумов, от впечатлений, которые собственно не участвуют в построении образа, а выполняют как бы функцию подготовки построения, порождения образа. Вот как обстоит дело.

Что касается оперативного поля зрения, то здесь мы тоже встречаемся с очень серьезным осложнением. Было бы очень просто, если бы оперативное поле зрения оказалось точечным или очень узким, как, скажем, узкое поле чувствительности кончика пальца, которым я обвожу контур предмета. Нет. Дело в том, что эта зона, это поле, которое мы называем оперативным, рабочим полем зрения, представляется достаточно широким. Оно может быть измерено следующим способом: можно пользоваться мгновенным предъявлением, как мы говорим на нашем профессиональном жаргоне, «тахистоскопическим», то есть с помощью прибора, который дает возможность на заданные небольшие интервалы предъявлять какой-то объект, а затем его убирать из поля зрения. Какова техника этого предъявления — это безразлично. Она бывает механической в старых тахистоскопах, потом она стала проекционной по типу фотографического затвора, а теперь работают с электронными тахистоскопами, то есть высвечивают заданный объект в заданное время с помощью телевизионного экрана, кинескопа. Но это неважно. Техника здесь усовершенствуется, но суть остается та же самая. Берется некоторое минимальное время, и в это минимальное время предъявляется то или иное количество объектов или объектов, также занимающих то или другое поле. Время экспозиции так мало, что глаз переместительного движения совершить не успевает. Время, требуемое на перемещение, больше, чем время экспозиции.

И вот тогда-то и выясняется, что глаз работает не как точка. Все-таки глаз работает... Ну, мне приходилось слышать такое выражение, оно мне запомнилось, потому что наглядное, — «не как палец, а как ладошка», то есть это довольно широкое поле одномоментного схватывания.

Значит, глаз здесь выступает как многоканальный рецептор. Понятно? Который работает одновременно по параллельным каналам.

Как измерить это поле? Велико ли оно? Видите ли, можно дать какие-то величины. Ну, может быть, так я бы сказал, очень осторожно, потому что здесь оговорки, что это где-то порядка 12°, ну максимум 20°.

Почему такой колоссальный разброс «от и до»? Вы себе представляете углы? 10° и 20"! Огромное различие! А иногда говорят — 5° всего. Как это объяснить, это расширение и это сужение — поле колеблется? Это очень просто: дело в том, что величина этого оперативного поля оказывается изменчивой и зависящей от свойств самих объектов, если хотите, единиц восприятия, единиц, с которыми вы работаете.

Это давно известная вещь. Кстати, в старой психологии, в психологии конца XIX века, когда ставились опыты с так называемым объемом внимания (в те времена так и говорили —«объем внимания» или иногда говорили — «объем сознания»), в общем, эти данные были уже получены: число элементов не может быть слишком велико. Главное, что эти элементы несут физические, геометрические, вернее, меры, потому что если я вам буду предъявлять буквы, то окажется, что это, скажем, магическое число 7+2. Оно давно было известно, и его введение — не заслуга современных авторов. Просто 7+2 — красивая формула. В общем, давайте будем принимать 7 как среднее. А если я вам буду давать слова, сколько букв будет воспринято? Сразу увеличивается количество, потому что другая единица. Вы работаете не с буквой, а со словом.

На любом материале вы можете это показать. Если единицы для вашего восприятия, а не для вашей сетчатки, не для вашего глаза, велики, объемны, то, соответственно, сильно растет и их количество, и широта поля практически одномоментного восприятия. Что происходит внутри этого операционного поля? Как строится симультанное схватывание? Это проблема для исследования. Ну, конечно, об этом мы никак не можем судить субъективно, можем судить только в результате объективного исследования, очень тщательного и тонкого. Надо постараться проникнуть в это одномоментное схватывание.

Это очень сложный вопрос потому, что мы ведь имеем только результат. Мы не имеем процесса.

Ну, хорошо. Мы имеем эффект такой: в малые интервалы времени предъявленный материал в результате дает образ, который включен в это довольно широкое или относительно широкое, оперативное, то есть собственно реципирующее поле зрения.

А как это происходит? Ведь очевидно, что должны произойти там какие-то метаморфозы, какие-то преобразования. Причем вы можете делать очень широкие допущения, благодаря тому, что сетчатка обладает известной инерционностью, то есть воздействие на сетчатку не исчезает мгновенно, а дает некоторый «постэффект». Короткий он или длительный — это другой вопрос. Во всяком случае деятельность этого постэффекта позволяет допустить возможность процесса, идущего не по актуальному воздействию, а по следованию, инерционное последействие.

Значит, есть известная трудность, заключающаяся в том, чтобы проникнуть в интимные процессы, которые происходят в самой зрительной системе, после того, как кончилось это одномоментное воздействие и дальше возникает одномоментный образ. Это особый вопрос. Ясно только одно — по всем материалам, которыми мы располагаем, по-видимому и в этом случае, когда мы имеем дело с восприятием в сравнительно узком поле небольшого числа вот таких единиц, все же не происходит процесса, который может быть описан так: картина на сетчатке, образ, как результат передачи этой картинки в некие высшие инстанции, ну, и наименование этой картинки словом. Так не происходит.

Такое допущение будет недостаточным, то есть наше предположение, первое положение, высказанное мною вначале, о том, что происходит вот эта переработка и что мы никогда не видим, в сущности, картинки на сетчатке, а видим посредством сетчатки предмет, сохраняет свою силу в этих ограниченных условиях. Поэтому приходится сделать еще одно допущение: помимо тех внешних движений, о которых шла речь, — смещение глазного яблока, дрейф, саккадические движения, вергентные движения и т.д., по-видимому, еще существует и какая-то активность зрительной системы, которая не выражает себя прямо на моторных путях.

Я мог бы резюмировать теперь все сказанное следующим образом: конечно, функция перцепции, то есть зрительного восприятия, основывается, имеет своим источником, так сказать, «экранный эффект» на сетчатке, то есть сетчаточное изображение, проекцию на сетчатке. Но этот эффект проекции на сетчатке не создает образа восприятия. И не способен превращаться в него. Этот проекционный эффект обеспечивает только связь с воздействующим на глаз светом в предметном мире и образует как бы ту ткань, которая входит в состав зрительного образа. Это есть зрительная ткань. Это своеобразное качество модальности ощущения.

Теперь я хотел бы подойти к вопросам, которые я рассматриваю сейчас с несколько другой стороны, прежде всего, со стороны некоторых установленных, хорошо исследованных явлений, доказывающих справедливость той формулы, которую я только что дал, то есть формулы о том, что мы видим посредством сетчаточного проекционного образа, но не видим образ. Видя мир, мы видим его посредством, в частности, механизма осуществляющейся сетчаточной проекции, но никогда не видим сетчаточного образа. Сетчаточная проекция и образ обладают разными свойствами, и они могут быть сопоставлены прямо между собой, вот что очень интересно. И это прямое сопоставление было получено в опытах, которые обычно называют опытами, изучающими константность величины и формы воспринимаемых объектов.

Я опишу два опыта. Один из них относится к константности величины объекта и второй — к константности формы. Я хотел бы, чтобы вы ясно представили себе, в чем смысл этих опытов, и поэтому я покажу, как это делается руками. Это очень просто.

Вы хорошо понимаете, что, смотрите ли вы бинокулярно или монокулярно, если у вас есть две линии, то вы без труда можете решить задачу: сблизить их немножко, так чтобы между ними узенькая полосочка получилась, через которую я вижу фон, в данном случае доску. Вот теперь я начинаю придвигать эту линию к себе — и вот, наконец, я вижу совершенно отчетливо, что они оказываются совершенно равными. Я сделал объективное подравнивание, одной величины к другой величине. Делал я это практически очень точно. Я могу это проверить чем? Пользуясь таким вот движущимся экраном, я могу просить несколько раз одного и того же испытуемого устанавливать равенство, всякий раз сбивая его. Как показывает этот очень простой опыт, всякий раз данный испытуемый довольно точно устанавливает все в ту же позицию.

Вот теперь я записал величины, которые я сравнивал, и расстояния, на которых я их установил. Вы понимаете, что я могу сделать простейшее оптико-геометрическое построение: вот здесь у меня будет величина проекции на сетчатке глаза. Эта дистанция должна быть какой? Отвечать вот этой величине и этой величине. По законам геометрической оптики, по законам обыкновенной проекции... Вот теперь-то я и буду сравнивать эмпирические цифры, которые были получены в описанном опыте, с этими расчетными.

И что же я увижу? В большей или меньшей степени — кстати, эта величина называется коэффициентом константности — они оказываются сдвинутыми.

Значит, величина видимого образа не совпадает с величиной сетчаточного образа! Вот очевидное, наглядное и очень четкое различение по параметру величины между видимым образом (его величиной) и образом (проекцией) на сетчатке. По отношению к форме тот же самый процесс. Я начинаю с подготовительного опыта, а именно: я беру окружность, вычерчиваю ее. Затем беру эллипс и черчу (ограниченными шагами) все промежуточные положения между отчетливыми эллиптическим изображением и кругом, то есть меняю пропорцию осей. Вам понятно, что получается? Это почти круг. Чуть-чуть вытягиваю, еще более вытянутый и так дальше в сторону эллипса. Вам ведь понятна картина?

Затем я провожу такой вспомогательный опыт: я предлагаю испытуемым определить, где круги, а где эллипсы. Без труда это делает всякий человек. И вот мы можем получить пороговую величину, установить порог различения формы: круг — эллипс. Вам ясна операция?

Я знаю, что нужно иметь такое-то минимальное соотношение осей, чтобы данная фигура воспринималась уже как эллиптическая, не как круг, а как эллипс.

Надо сказать, что пороги здесь низкие. Мы очень хорошо отличаем формы правильного круга в отношении его некоторого сплющивания, вытягивания, то есть когда он начинает превращаться в эллипс. Это очень низкие пороги, то есть чувствительность здесь очень высока.

Теперь я делаю следующее: я беру реальный круг или изображенную окружность. Могу пользоваться кругами или окружностью — это безразлично. Могу круг вырезать из картона или из другого материала, поместить его на ось. Здесь сделать угломерную шкалу и начинать поворачивать его. Вот так меряют пороги, требуя от испытуемого, чтобы он обнаруживал, когда происходит деформация, когда он видит уже эллипс.

Но оказывается что это делается с громадной задержкой. Значит, проекция уже эллиптична, сетчаточная проекция, причем выше порога различения, мы только что измерили порог. Образ круга сохраняется, константность его формы, то есть устойчивость его формы. Вам понятна операция?

Опять вывод какой? Совпадают между собой проекционный образ, вычисленный, и образ видимый? Нет. Не совпадают. И по очень простой причине: потому что я вижу еще круг, а проекция уже эллиптическая. Значит, не совпадают.

Мы взяли другой параметр, форму, и получили тот же результат, что и с величиной.

Надо сказать, что когда мы исследуем цветовое зрение (это, кстати, вопрос тоже очень сложный), то мы там констатируем то же положение, то есть мы можем говорить о константности цвета. Правда, там это выступает гораздо более сложным образом. Потому что там нельзя сразу говорить о проекции, то есть о сетчаточном изображении и собственно образе, там сопоставление гораздо более сложное. Там врываются очень многие факторы, которые зависят от самого свойства цветового раздражителя.

Но все же примат свойств самого объекта, как он существует в особенностях его фактуры, словом, в его объективности, как он выступает, здесь оказывается доминирующим, решающим, главным, по сравнению с физиологическими эффектами, вызываемыми в мире электромагнитными волнами той или другой длины, то есть движением по видимому цветовому спектру.

Чтобы вам пояснить, что я имею в виду, я приведу банальные, общеизвестные вещи, давным-давно описанные. Но чтобы не искать примеров, я просто процитирую какие-нибудь старые учебники, вроде такого, например, явления: мел при сумеречном освещении отражает меньшее число лучей, чем практически темное тело при ярком свете, хотя мы всегда, конечно, видим мел или вообще белый предмет белым, светлым, а темный предмет темным. Ну, это такое наивное наблюдение, совершенно верное эмпирически, которое только должно быть понято. Это вы видите на ахроматических цветах: белый, черный, потом идут переходные серые — и те же самые явления констатируются в отношении цветовых, хроматических цветов.

Здесь тоже открываются очень сложные зависимости, так что некоторые цвета остаются константными, несмотря на то, что они объективно отбрасывают лучи другого цвета, то есть не те, которые отвечают видимым нам, воспринимаемым цветом. То есть опять мы здесь наблюдаем очень резкое различие между сетчаточным эффектом и образом.

Резюмируя, я могу сказать, что различение сетчаточного образа и видимого образа при постановке проблемы об отношении того и другого оправдывается просто широко установленными и широко известными в настоящее время фактами. Это прежде всего чисто фактическое положение.

Ну и наконец, я хотел бы сегодня начать изложение, относящееся еще к одному подходу, к той же проблеме построения зрительного образа, то есть к проблеме сознания.

Речь идет о необходимости проанализировать активность глаза. Деятельность зрительной системы, если выражаться более точно. Что это за работа, которую выполняет зрительная система? Как сопоставить эту работу, эту деятельность зрительной системы вообще с человеческой деятельностью? И можно ли ее сопоставлять? Что это такое? Это что: полноценная человеческая деятельность в восприятии? Может быть, она построена так же, как и вообще человеческая деятельность?

Следует думать, что она, то есть деятельность зрительной системы, имеет то же строение, что и всякая другая человеческая деятельность. Что деятельность зрительной системы есть настоящая деятельность, человеческая деятельность.

Иначе говоря, анализируя в целом зрительную перцептивную деятельность (это относится и к другим видам перцепции, скажем к тактильному, осязательному восприятию), мы можем обнаружить, что иногда эта деятельность выступает очень отчетливо как настоящее действие — процесс целенаправленный. Можно говорить о перцептивных действиях. Нужно ли приводить примеры таких перцептивных действий? По-видимому, нет.

Тогда передо мной возникает цель — мне надо что-то наблюдать, — и тогда как строится деятельность моей зрительной системы? Она обязательно включает в себя известный ряд отдельных целенаправленных произвольных актов. И тогда эта деятельность зрительной системы выступает как произвольная деятельность, подчиненная цели, и тем самым как деятельность сознательная, в настоящем значении этого слова.

Кстати (я хочу заметить это между строк), когда вы ставите зрительную задачу перед кем-нибудь, то вы указываете обыкновенно, то есть должны указать (иначе эту задачу нельзя поставить) на цель. Нельзя дать наблюдателю инструкцию: «наблюдайте»... Достаточно этого или нет? Недостаточно. Что нужно еще сказать? Для чего наблюдать, какую цель мы должны при этом преследовать, что, иначе говоря, наблюдать. Более конкретно она звучит, менее конкретно, это вопрос другой, но она должна быть поставлена. И когда мы ставим задачу сами перед собой, то мы всегда выделяем какую-то цель. Я должен нечто обнаружить зрительным путем — и это есть целевой акт, это есть действие.

Значит, мы выделяем крупную единицу, действие в собственном смысле, перцептивное действие — так это надо называть. А наряду с этим что мы должны выделить? Ведь иногда это только способ осуществить какое-нибудь действие — практическое, внешнее, двигательное или же зрительное. И вот тогда оказывается, что мы имеем основание вычленить в этой активности зрительной системы собственно зрительные операции, способы исполнения зрительного действия.

Вам понятно различие? Все то, что я говорил о зрительном действии вообще и об операции этого действия, приложено к работе зрительной системы.

Далее. Но ведь зрительные операции должны чем-то реализовываться, какими-то аппаратами. И мы, таким образом, вступаем как бы на третий слой, третий уровень, идя сверху вниз, — мы вступаем в область изучения реализующих эти зрительные операции, действия механизмов. То есть в собственно ту интимную работу зрительной системы как системы аппаратов, которым присущи определенные функции.

Я думаю, что современные исследования восприятия необходимо должны учитывать эти структурные единицы зрительной деятельности, то есть выделять собственно целенаправленные процессы зрительного восприятия, перцептивные зрительные действия, способы осуществления этих действий, перцептивные и зрительные операции и, наконец, реализующие эти процессы аппараты, механизмы. Я бы сказал так: известные психофизиологические функции или психофизиологические системы, то, что я бы мог обозначить одним словом — «реализаторы». Значит: действие, операция и реализация, процессы реализации этих действий и операций. Понятно? Получается послойное, поуровневое различение, которое ориентирует исследование.

И в заключение одно слово. Есть еще одна проблема, которая возвышается над ранее мною выделенными и вместе с тем позволяет их осмыслить. Эта проблема, которая венчает восприятие (я имею в виду зрительное восприятие прежде всего) — и как конец «венчает дело», как венец венчает, освящает то, что венчается — всю систему.

Я разумею порождение сознательного образа, который несет в себе очень важную прибавку, важную черту. Я вижу не только вот эту вещь. Я еще вижу, воспринимаю эту вещь, как относящуюся к известной категории, правда? В ее значении. Поэтому, если бы меня спросили, что же воспринимает человек, я бы сказал, что это объективный предметный мир, который выступает перед ним в своем значении, в широком смысле слова. Это осмысленное категориальное восприятие, то есть восприятие, имеющее своим результатом сознаваемый, сознательный образ мира.

Вот эта большая проблема нам останется для рассмотрения. Следующие занятия и будут посвящены вот этим двум вопросам: во-первых, более детальному анализу проблемы процессов и во-вторых — проблеме сознания.

¹ См.: Гиппенрейтер Ю.Б. Движения человеческого глаза. М., 1978.

Date: 2015-08-15; view: 270; Нарушение авторских прав