Силоамская башня и новейшие обстоятельства

Казалось бы, на что уж привычный образ — башня Силоамская, упомянутая Спасителем? О ней ведут речь очень часто. Но на то и Писание, чтобы все многообразие его смыслов, вся их глубина и непостижимая гармония громадного корпуса текстов раскрывались не сразу, а постепенно.

Обратившись к эпизоду с упоминанием башни Силоамской (см. Лк 13:4), можно увидеть одну деталь, которая, как представляется, не так уж часто попадает в сферу внимания.
Еще раз — слова Христа: Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?
Нередко этот вопрос воспринимается как риторический, то есть как особый ораторский прием, способствующий запоминанию слушателями того, что будет сказано далее. А что если посмотреть на этот вопрос не как на риторический? Что если слушатели Христа действительно так считали? Очень на то похоже, и проявления такого представления о судах Божиих широко распространены и поныне.
Считается, что в Ветхом Завете установлено однозначное соответствие между благочестием и всяческим (прежде всего материальным) процветанием. Благочестивые преуспевают, нечестивцы бедствуют. Но так ли абсолютно соответствует положению дел это мнение?
Единственная заповедь Декалога, обещающая земную награду: Почитай отца твоего и матерь твою... чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе было на... земле... (Втор 5:16). Заметим, кстати, что здесь сказано не люби, а почитай, что исполнено глубокого смысла: любить не заставишь, а почитание — вопрос душевной чистоты и духовной дисциплины; вот и православная аскетика уподобляет труд ухода за престарелыми молитвенному труду, утверждая, что это самые тяжкие из обязанностей человека. Про процветание здесь тоже сказано не так чтобы однозначно: хорошо может быть и нематериального характера.
А в книге Иова идею несчастья как воздаяния за грех отстаивают три его друга, настойчиво уговаривающие страдальца покаяться. Он же упорствует в том, что невинен. И что же? Книга завершается речами Бога, Который среди других слов говорит: Бог выше человека... Он не дает отчета ни в каких делах Своих (Иов 33:12-13). В данном случае это означает, что Бог выше приписываемых ему человеческих свойств, даже таких, как справедливость, как наказание и поощрение. И когда Елиуй в долгих речах превозносит всесилие Божие (вроде бы все правильно! и мы такое часто слышим, а подчас и сами произносим!), Бог говорит (не ему, а Иову): кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? (Иов 38:2). Далее к Елифазу Феманитянину обращены следующие слова Господни: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов (Иов 42:7). Им предлагается принести жертву Богу в присутствии Иова: ...и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов (Иов 42:8).
Итак, в Ветхом Завете Бог отвергает идею однозначного соответствия греха и беды — и не исключено, что потому, что от нее недалеко не только до мысли судить Бога за суды Его, но и до убежденности в том, что коль скоро мы постигли закономерности, по которым Бог воздает за добро и зло, то и сами можем править суд. Но тем не менее эта идея никуда не делась и дожила до поры земной жизни Христа. В 9-й главе евангелия от Иоанна — главе полной жизни, потому что она повествует и о великой Божественной силе Христа, и о множестве разнообразных человеческих заблуждений, — апостолы, увидев слепорожденного и находясь в плену все той же идеи, спрашивают: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? — и следует ответ Спасителя: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии (Ин 9:2-3).
Казалось бы, вот уже и в Новом Завете об этом сказано устами Самого Христа. Но между тем стремление в случае любого несчастья активно выявлять виновных (не выявлять даже, а обличать по принципу «сам виноват») и при этом мерить Божий Промысел по своей хиловатой мерке живет и очень часто побеждает и естественное человеческое чувство сострадания, и заповеди Христовы.
Сейчас множество добрых людей, верующих и не особенно или совсем нет, прилагает массу усилий для того, чтобы наладить помощь инвалидам, в том числе и особенно — инвалидам детства. Важность этой работы просто невозможно оценить в должной мере и даже описать ее нелегко. Но давайте не будем закрывать глаза на то, что помощь инвалидам претыкается о стену враждебности, построенную именно на злых и несправедливых словах «сам(и) виноват(ы)». Я знаю случай, когда родители, проявляя чудеса самоотверженности, выхаживали ребенка с тяжелейшим ДЦП и побеждали — ребенок делал и понимал куда больше, чем ему «полагалось» по диагнозу: сам ел, двигался по дому и даже гулял немножко, понимал, что ему говорят родители, сам пытался общаться, слушал музыку... А вокруг кипели отвратительные пересуды, которые нельзя было преодолеть даже указанием на то, что люди-то весьма порядочные и всегда были такими. А даже если бы и нет — что с того? Можно подумать, что все другие блещут непорочностью...
А между тем среди русских святых есть один, которого можно назвать инвалидом детства. Это преподобный Пимен Многоболезненный, 900 лет со дня преставления которого мы отмечаем 11/24 февраля 2010 года. Больной от рождения, он упросил родителей отдать его в Киево-Печерский монастырь; те отнесли его туда с надеждой на исцеление, но сам он молился о продолжении болезни, считая ее для себя душеспасительной. Постриг его совершили ангелы во образе иноков. При жизни Преподобный проявлял прозорливость и имел дар исцеления. Иногда прислуживающие ему из братии по лености оставляли его без хлеба и воды, но он не переставал быть радостным, а только объяснял, что больной и ухаживающий за ним получают равную награду...
Так что не только Писание, но и церковная история учат нас не искать прямой связи между несчастьем и неблагочестием. Иными словами, горе и болезнь далеко не всегда служат наказанием за грех; пожалуй, гораздо чаще они предоставляют путь к спасению. Тогда откуда же это ожесточение против больных? Против бедных на самом деле тоже; нет числа высокомерным и ожесточенным советам, как бедный человек мог бы не быть таковым.
Как славно было бы, если бы можно было сказать, что эту злобу (давайте назовем вещи их подлинными именами) христиане с Божией помощью отвергают. Увы, это не так; ей всего-навсего придают «духовное» измерение и рассуждают уже не о том, в чем несчастные виноваты, а о том, в чем они грешны. Почему-то это вовсе не считается осуждением, а рассматривается как исполнение своих обязанностей (наверное, такому облегченному к себе отношению весьма способствует якобы богословская публицистика, в которой слова ересь, еретик, вечное проклятие и геенна встречаются на каждом шагу, а вот до Христа и Его Благой Вести дело как-то не доходит). Попробуйте заметить, что-де не христианское дело так вот относиться к людским несчастьям, и вам сурово заявят: «а ты не суди». Вот так вот: суждение высказывать нельзя, а осуждать можно, но, очевидно, не всем, а привилегированному сословию, получившему на то полномочия... неизвестно от кого, но уж точно не от Бога.
Дальше — больше. Иногда создается впечатление, что говорящие (и пишущие!) забыли не только о том, что все мы грешны (мы-то — может быть, а они нет), но и о том, что все мы смертны.
Среди неверующей части населения весьма распространены пересуды в случае чьей-то смерти. Здесь бывают нюансы, но объединяет их одно: мягко говоря, недоброжелательность к усопшему и твердая уверенность, что с говорящим-то ничего подобного случиться не может.
Крайний случай такой уверенности я наблюдала воочию: умер мой сосед по лестничной площадке, знакомый с детства, учился на класс старше. Сорок с лишним лет; цирроз печени. Встретивши как-то другого соседа, тоже давнишнего знакомого (на два класса старше) в подпитии, я спросила, не опасается ли он того же. Последовал ответ: «Нет, NN был дурак, портвейн пил, а я умный, я пью водку». Умер через год.
И так далее: пожилые в случае смерти ровесника очень возмущаются его неосмотрительностью (не то ел, не так лечился, потому что на самом деле им страшно); смерть молодых ввергает их в гнев: «Ну и молодежь нынче пошла!». Молодые в случае смерти пожилых пожимают плечами: «А что ж после сорока делать? Зачем жить-то?», а если умер ровесник (теперь это встречается все чаще), реакция на его смерть такая же, как у пожилых, — потому что опять-таки страшно.
А как же христиане? А в общем так же, но об этом ниже.
Слова «новейшие обстоятельства», вынесенные в заголовок, относятся к страшной катастрофе — к пожару в Перми — и к еще более страшной по сути реакции на нее. Хочется надеяться, что среди тех граждан, которые посылали негодующие сообщения о том, что этих на вертолетах в Москву отправляют, а простому человеку... (нашли кому позавидовать — заживо сгоревшим!), христиан не было. Но православный рунет буквально лопался от суровейших обличений порока. Послушайте, а те московские студенты, которые пару лет назад так же заживо горели у себя в институте из-за того, что корыстная администрация, сдавая помещения, грубо нарушила правила противопожарной безопасности, — они-то в чем были виноваты? Что учиться захотели? И уж конечно, на каждом шагу упоминалась башня Силоамская: как же иначе, мы люди православные и уж точно считаем, что с нами ничего подобного не произойдет. Самым омерзительным было то, что тут же размещались фотографии из жизни ночного клуба, действительно далекой от добродетельного времяпрепровождения. Но ведь как-то не по-христиански смотреть на такое и другим показывать, а? А если учесть, что те, кто на снимках, может быть, уже покойники или от этого недалеки? И что у них есть родственники и друзья?
Боюсь, что дело доходит уже до того, что если начать произносить слова о человеколюбии и сострадании, тебя сурово одернут, что это-де мол из области общечеловеческих ценностей и к верующим никакого отношения не имеет. А то, что те общечеловеческие ценности, которые действительно ценности, а не болтовня, были сформулированы и утверждены христианством? А то, что Бог наш — Человеколюбец?
Здесь самое время обратиться к продолжению слов Христа о башне Силоамской, приведенных в начале: Если не покаетесь, все так же погибнете (Лк 13:5).
Это относится действительно ко всем, но создается впечатление, что те, кто обличал покойников, адресовали эти слова своим читателям, но не себе.
А по какому праву?
Не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мк 2:17; Лк 5:31). Эти слова Христос говорит книжникам и фарисеям в ответ на упреки в том, что Он общается с мытарями и грешниками. Замечательно именно то, что говорил Он это в ответ на фарисейские обличения. Таково уж свойство фарисеев всех времен и народов — они всегда торопятся обличать.
Эти слова Христа припоминают мудрые батюшки, когда кто-то заявляет им, что безгрешен. Батюшки объясняют, что таковой «праведник» не имеет своей доли в спасении Христовом, что он для рода человеческого посторонний. Честно говоря, мало помогает, потому что убежденность в собственной праведности (то есть на самом деле упорствующую нераскаянность) так просто не прошибешь. Но тем, кто стремится к покаянию, помнить это полезно.
Еще раз обратимся к святцам. В них числится святой отрок Артемий Вертольский; многие знают, что ему рекомендуется молиться о пропавших детях. На вопрос же о его житии, о том, почему он, собственно говоря, прославлен, обычно следует ответ: «Его громом убило». Странный был бы повод для канонизации, но к реальным обстоятельствам он имеет лишь косвенное отношение. В действительности же отрок Артемий погиб в грозу от удара молнии, и его односельчане были настолько поражены его предполагаемой страшной греховностью (вот он, все тот же мотив!), что оставили тело без погребения, не говоря уже об отпевании*. А через несколько лет тело нашли нетленным и не тронутым дикими зверями. И тут и произошло то, из-за чего Артемий был канонизирован: люди покаялись в своем жестоковыйном осуждении и похоронили отрока с почестями. Говоря словами Евангелия от Иоанна, на нем явились дела Божии. Замечательное основание для того, чтобы призадуматься и не спешить с осуждением почивших, в том числе — почивших внезапно.
Как-то мы в неправильную сторону повернули, стремясь особо блистать благочестием. Чем-то не тем блещем. В наших православных традициях — мягкость, доброта и неосуждение даже виновных. Об этом свидетельствует многое: и обычай посещения тюрьмы в дни церковных праздников с раздачей милостыни, и практически обязательный выход к дороге, когда гнали этап, и тоже с подаянием (много хлопот было с этим «пережитком» советским конвоирам!), и не в последнюю очередь народное предание о пояске Божией Матери, рассказывающее о следующем.
Как-то Христос спросил апостола Петра, привратника Небесных врат, о некоторых странного (точно уж не святого) вида людях, которые все чаще и чаще стали попадаться в раю. Апостол ответил, что он их не впускал, и предложил поискать место, откуда они проникают. И вот в дальнем укромном уголке Спаситель и Петр увидели Божию Матерь, которая распускала свой голубенький поясок и опускала нитку вниз. А по этой нитке карабкались в рай те, кому там быть вроде бы не полагалось. Петр хотел было вернуть все к установленному порядку, но Господь удержал его: «Оставь, Она лучше знает, что нужно делать».
Конечно, рассказ этот далек от догматики, но в нем отражается именно та духовность (да, это и есть национальная духовная традиция), которую мы со всем тщанием ищем. Так, может, найдем и будем любить Бога и ближнего?
...А главная причина для того, чтобы не высказывать приговора усопшим, наверное, состоит в том, что не следует отводить себе роль общественного обвинителя на Страшном суде. Все мы там будем — и все будем обвиняемыми. И будут там свидетели обвинения — те, о которых мы дурно говорили, и не так уж важно, были ли мы правы или нет.
От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф 12:37).

*Избирательность наших молитв заслуживает сугубого внимания. Считается уважительной причиной для того, чтобы не молиться о ком-то, собственное сомнение в его праведности и даже просто личные антипатии. Но позвольте, за кого же еще молиться, если не за грешников и за врагов? Не нужно забывать, что церковному поминовению подлежат все крещеные, а за некрещеных усопших можно (и нужно!) молиться святому мученику Уару; во многих храмах есть его икона и даже церковь в Москве поставлена в его память.

Рисунки Ксении Наумовой

Date: 2015-08-15; view: 362; Нарушение авторских прав