Отступница наполовину

Агата Мэри Кларисса была третьим ребенком в семье, уклад которой можно охарактеризовать как классику британского быта среднего класса – в смысле отстаивания консервативных взглядов на вещи и исповедования пуританских ценностей. На формирование странно замкнутого характера девочки, которая слыла среди сверстников необщительной, потерянной и даже забитой, оказали влияние несколько принципиальных факторов.

Во‑первых, хотя семейную атмосферу ряд биографов оценивает как насквозь пропитанную и наполненную любовью, для самой младшей в семье девочки она оказалась не такой уж однозначно спокойной. Девочка с самых первых дней предстала перед весьма мрачным выбором: соперничать со старшими братом и сестрой за внимание родителей или попытаться создать свой собственный воображаемый мир, заменяющий по комфорту семейную атмосферу. Бороться за родительскую любовь оказалось для нее делом нелегким и, по большей части, неблагодарным, потому что бойкие старшие ребята успешно тянули одеяло на себя и мать чаще отдавала предпочтение шумным, безудержно щебечущим Монти и Мэдж, чем тихоне Агате. Такое положение дел подрывало психологическую основу существования маленькой девочки, а ветреная и легкомысленная мать была слишком занята собой, чтобы глубоко вникнуть в неясные детские страхи и понять глубинную причину тревог своей маленькой девочки. Конечно, было бы несправедливым преувеличением считать, что в семье существовало неравное отношение к детям и что Агата была брошенным ребенком. Но если учесть, что младший ребенок всегда более беззащитен, отсутствие теплой привязанности к девочке со стороны матери и даже некоторые явные элементы отстраненности жалили ее гораздо больнее, чем ее брата и сестру. И следовательно, то, что на психике старших детей никак не сказалось, отразилось на Агате тяжелым штампом отчужденности.

Во‑вторых, слишком поверхностное отношение матери к детям в случае с Агатой подчеркивалось еще и почти постоянным отсутствием отца. К моменту ее самоидентификации в реальном мире дела в семье пошли не совсем так, как хотелось бы. Это вынуждало отца львиную долю времени уделять заботам о том, как поправить все ухудшающееся финансовое положение семьи. Таким образом, детство младшей дочери заметно отличалось от первых лет жизни старших детей. Похоже, что к моменту наибольшей психологической уязвимости младшей дочери нервозность и тревога начали тихо расползаться по всему дому, приобретая характер туманной угрозы, все больше похожей на грозно нависшую, напитывающуюся темной влагой грозовую тучу. И эта туча разразилась ужасающим громом и холодными ливневыми потоками, когда отец неожиданно скончался. Агате было всего одиннадцать, когда весь мир вокруг начал стремительно меняться. Ее страхи превратились в навязчивые фобии, а призраки стали постоянными гостями болезненно восприимчивого воображения. Правда, за редкие счастливые минуты общения отец успел привить младшей дочери патологическую любовь к головоломкам, ребусам, арифметическим и логическим загадкам, которая в будущем станет основой феномена писательницы – будет привлекать интерес широкой читательской аудитории совершенно неожиданными и необычайно острыми сюжетными линиями с бесчисленным количеством загадок, трюков и кодов.

Но еще задолго до этих изменений пугливая, как лесная лань, и удивительно впечатлительная девочка больше жила внутри своего одинокого фантастического мирка, отвергая реальность и все чаще убегая от нее. Про Агату говорили, что она предпочитает оставаться одна, разговаривая с вымышленными людьми или предметами. Так жить было легче и комфортнее. Сложности общения с живыми людьми усиливались нелепой застенчивостью: девочка деревенела и терялась по любому поводу, ее страхи переросли в невротическое беспокойство и часто нездоровые опасения в том, что в ее жизнь ворвется кто‑то страшный и дикий, совершающий беспощадные убийства и разрушения. Развитию зловещих фантазий и слишком чувствительной восприимчивости способствовали книги, тогда как никто из близкого окружения не постарался помочь девочке преодолеть развившиеся комплексы. Будучи очень посредственной ученицей в течение очень короткого периода учебы, возможно, по той же причине бессознательной антипатии учителей к вечно унылому, необщительному ребенку, она побеждала мрак одиночества все более крепнущей дружбой с книгами, открывающими сказочный и пленительный параллельный мир. В этом мире можно было забываться, и девочка с раннего возраста оценила его изумительный комфорт. Если жизнь британского обывателя текла, как вода из крана, беззвучно и тихо, то в книжном мире можно было пережить совершенно немыслимые потрясения, оказаться вовлеченной в такие дела, о которых обычный человек не смеет даже мечтать. Еще в четырехлетием возрасте каким‑то чудесным образом девочка едва ли не самостоятельно освоила искусство чтения и, как пиявка, начала старательно высасывать чарующие знания из всего бездонного наследия человеческой мудрости. Начав с увлекательной «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла, на редкость любознательная девочка вдумчиво пропустила через себя потрясающее количество книг. Еще она обожала слушать истории взрослых, с детских лет демонстрируя удивительные способности впитывать и сопоставлять все детали.

При этом кажется уникальным, что ее бессистемное домашнее образование не позволило до конца освоить даже грамматику, и как следствие – в будущем ошибки в текстах стали ее писательской визитной карточкой. Впрочем, Агату, как и подавляющее большинство девочек, готовили к тривиальному исполнению простой и неоригинальной женской роли: успешному замужеству, произведению на свет здорового потомства и, при желании, посильному участию в его воспитании. Поэтому важнее образования оказывались всевозможные уроки и наставления по приобретению утонченного вкуса и изысканных манер, а также обязательные занятия рукоделием и танцами. Первое ассоциируется с функцией охранительницы домашнего очага, постоянно занятой мыслями об уюте и потомстве. Второе – с ролью веселого мотылька, способного искусным порханием заставить того или иного кавалера остановить на себе блуждающий взгляд и, может быть, задержать на себе мужское внимание.

Агата, которую воспитывали «хорошей девочкой», послушно следовала родительским установкам, и некоторые из них заметно скорректировали развитие ее личности. Так, с детских лет готовя ее к замужеству, отец и мать твердили, что английская барышня должна уметь прятать свои эмоции. Родительская работа с формирующейся психикой не прошла даром, загнав маленькую пытливую улитку еще дальше и глубже в угол своей воображаемой раковины. Она ведь была так послушна! Даже когда однажды в детстве Агате подарили собаку, она не сумела выплеснуть радость наружу, и чтобы никто не увидел ее безграничного счастья, попыталась спастись бегством от людей. Позже ошалевшего от немого восторга ребенка нашли запершимся в туалете.

Жизнь обывателя в ее классическом исполнении всегда незамысловата и проста, она не оставляет места для таких сложных понятий, как развитие личности. Да и может ли быть признана личность женщины, когда мир преобразовывают мужчины, управляя всеми сферами бытия. В таких несокрушимых условиях воспитывалась Агата, совершенно не предполагая, что главным делом ее скромной жизни станет ломка этих устоев и изменение восприятия мужским миром интеллекта женщины.

Зато отвержение Агатой реального мира неожиданно закрепилось неудавшейся музыкальной пробой, которая как раз и поставила жирную точку на ее посещении школы. Когда девочку, усердно осваивавшую по настоянию матери игру на клавишных инструментах, попросили выступить перед школьной аудиторией, у нее произошел нервный срыв. Шок, вызванный неспособностью публично общаться с людьми, настолько потряс ее, что вылился в настоящую болезнь с температурой и лихорадкой. Этот драматичный эпизод детства сыграл значительную роль в дальнейшей жизни Агаты, поскольку прочно укрепил в ней характеристику непоколебимого интроверта и изменил намерения матери сделать из дочери профессиональную пианистку. Разрыв между теплым миром фантазий и невыносимо суровыми реалиями резко увеличивался, заставляя Агату все больше прятаться в глубине своего подавленного сознания. Хотя как‑то, будучи уже в преклонном возрасте, Агата Кристи заявила, что мечтала в детстве стать оперной певицей, скорее всего, это было лишь выражение трансформированного материнского желания, соединенное с подсознательной жаждой ребенка не отличаться от сверстников боязнью действительности и не чувствовать в связи с этой фобией своей мучительной ущербности.

Одинокое существование Агаты в реальном мире подчеркивалось в период формирования личности еще и продолжительным отсутствием брата и сестры: Монти к моменту взросления впечатлительной малышки стал посещать родительский дом едва ли не раз в год, а Мэдж приезжала лишь в редкие воскресенья, всякий раз становившиеся праздниками. В это непростое время самопознания и тщательного поиска своего места в пространстве мир Агаты заполнили няня, кухарка и гувернантки, а еще довольно неповоротливые вдовствующие бабушки. У первых она переняла неприхотливость к внешним формам существования, у «толстых дам в черном» позаимствовала невозмутимость.

После смерти главы семьи в доме Клариссы Миллер царствовало невыносимое уныние, а к многочисленным страхам Агаты добавились переживания за совершенно упавшую духом мать. Финансовые проблемы предопределили переезд в Каир, где плата за проживание была не такой высокой, внешние перемены и знакомство с экзотической природой могли бы послужить в хорошем смысле встряской для психики. Действительно, возраст брал свое, и Агата не без задора посещала клубные вечеринки и пикники, предполагающие милое общение с молодыми людьми, танцы и флирт. Само собой разумеется, атмосфера в обществе статных офицеров и начинающих ученых‑востоковедов была наэлектризована, и это обстоятельство не могло не отразиться на взрослеющей девушке. Если следовать хронологии биографов известной писательницы, прошло определенное время, прежде чем застенчивая и неразговорчивая Агата почувствовала в себе силу женственности. Молодость сама по себе привлекательна, а в условиях ограниченного выбора даже мало увлекающаяся светскими беседами девушка казалась если и не принцессой, то очень милой и интересной особой.

Очень скоро Агата получила первый опыт влюбленности – объектом ее чувств оказался опытный ловелас в чине майора, обхаживавший девушку по всем правилам современного этикета. Но стрелы Амура не поразили сердца Агаты, преимущественно потому, что не сраженным любовью остался ее разум. Этот нюанс весьма примечателен, поскольку свидетельствует о завидном интеллектуальном развитии девушки, и даже пятнадцатилетний разрыв в возрасте не мог житейской мудростью покрыть всех белых пятен в образовании жениха. Дело не столько в нестыковке влюбленных, сколько в отношении к происходящему самой девушки. К этому времени ее бессистемное поглощение знаний и любовь к литературе сформировали такую платформу эрудиции, которая оказалась выше и мощнее формального образования представителей светского общества. Несмотря на молодость, в Агате отсутствовало свойственное молоденьким девушкам доминирование эмоционального восприятия происходящего, она вела себя скорее как сосредоточенный на деле мужчина, чем как ожидающая выгодного предложения о замужестве девица на выданье. В конечном счете для нее первичное значение имела личность, а не мужские достоинства, обрамленные показной доблестью и впечатляющими чертами мужественности.

Возможно, на момент знакомства с майором Чарлзом, да и ко времени своего следующего увлечения, окончившегося помолвкой, она еще не ощущала внутри себя отчетливого зова женской природы, заглушающего своей могучей силой голос разума. Но вскоре Агата все же услышала этот сладострастный призыв и «клюнула» как раз на самую опасную для женщин наживку – смесь эдакой удалой бесшабашности с исключительным мужеством и безоговорочным авторитетом мужчины, знающего свои желания и способного вести по жизни свою избранницу. Через несколько дней знакомства с привкусом безумной, закручивающей вихрем любви Агата приняла одно из немногих в своей жизни эмоциональных решений – стать женой неустрашимого пилота Арчибальда Кристи. Таким образом, родительская установка на замужество все‑таки оказалась реализованной. Агата сознательно двигалась к тому, что отвергала ее душа, – к обыденному существованию в рамках традиционной семьи. Тут ей была уготована посредственная роль домохозяйки и воспитательницы потомства. Как «хорошая девочка» и послушная дочь своих родителей, Агата исполнила их волю. И кто знает, как сложилась бы ее судьба, если бы к тому времени внутри нее уже не сформировалась «плохая девочка», жаждущая чего‑то большего, чем сулит незамысловатая действительность. Ей нужны были какие‑то более сильные страсти и потрясения, нежели могла дать роль степенной английской барышни. Ведь, по сути, и отказ майору Чарлзу был тихим бунтом воспламененной души, бессознательным саботажем уготованной роли, мгновением протеста против безропотного исполнения традиционно сложившихся и не меняющихся столетиями установок. И все же она была обречена: тайна природы, неминуемо притягивающая женщину к мужчине, и могучее заклинание детства, помноженное на необходимость подчиняться жизненному укладу и общественному мнению, сделали традиционную женскую роль в сознании Агаты неотъемлемой частью жизни. Она, конечно же, хотела быть женой и матерью, как хорошо воспитанная собака с радостью идет под поводок. Вполне возможно, Агата забыла бы о своих литературных начинаниях, окажись ее брак удачным. Ведь именно так произошло с ее старшей сестрой Мэдж, которая даже издала цикл рассказов, но затем, после замужества, уже не считала серьезным и пристойным возвращаться к литературному самовыражению.

Действительно, представляется крайне важным тот факт, что к моменту ощущения себя полноценной женщиной, способной следовать неуклонному вековому циклу, Агата уже имела за плечами первые успешные пробы пера, которые стимулировали ее продолжать поиск себя на нескончаемом поле жизни, часто кажущимся, как и в детстве, бездонным пространством теней. Сочинять она начала еще в детстве, но в этом нет ничего особенного: порой в добропорядочных семьях к литературным пробам дочерей относились так же, как к вязанию или к осваиванию музыкальных инструментов и танцев. В конце концов, все это может оказаться хорошим подспорьем при воспитании потомства. Большее любопытство вызывает тот факт, что Агата не оставляла своего увлечения. Скорее всего, этому способствовало несколько причин: с одной стороны, для неисправимой одиночки это было хорошей возможностью получить эмоциональную разрядку и пережить в воображении фантастические приключения; с другой – некоторые атрибуты признания такого странного для девочки увлечения послужили серьезным ободрением и мотивацией продолжать начатое дело. Например, полученный в восемнадцать лет небольшой денежный приз за опубликованный рассказ стал отменной встряской: Агата вдруг поняла, что случайно нащупанная ею нить может завести туда, где обычно боится ступить нога женщины. В то время она не знала точно, нужно ли ей литературное признание, ведь подсознательно всю жизнь она готовилась стать любящей женой и заботливой матерью. Но ей определенно было приятно, что кто‑то видит и оценивает ее интеллект, а не только распускающуюся и благоухающую женственность, которая вот‑вот примет на себя заботы, предопределенные обществом.

Один из биографов Агаты Кристи Джанет Морган указывает, что первые годы XX века, когда девочка начала писать, были отмечены едва ли не повальным увлечением оккультными теориями, мистицизмом и спиритизмом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Агата начала с некоторого подражания Эдгару По, испытывая необъяснимую страсть к привидениям, различным трактовкам потустороннего мира, и использовала по примеру многих британцев того времени слишком широкую вольную интерпретацию понятия «безумие». Это, впрочем, захватывало читателя. Еще одним крайне важным штрихом является упоминание в биографиях Агаты Кристи, что именно мать подтолкнула ее к написанию рассказов. Но тут, скорее всего, не было никакого умысла и, тем более, дальнего прицела. Просто стареющая женщина, отягощенная шлейфом финансовых проблем и необходимостью выдать замуж Агату, видела перед собой более успешный пример старшей Мэдж и потому толкала младшую на проторенный путь в слепой и необоснованной надежде, что ее творческие пробы станут одним из множества других факторов общей привлекательности девочки, и тогда какой‑нибудь герой появится на горизонте, чтобы сделать ей предложение руки и сердца.

В унылые часы беспредельного одиночества Агата много экспериментировала с рассказами, и материнский импульс если и сыграл свою роль, то лишь начальную, потому что она почувствовала незнакомый доселе привкус радости от самого процесса сочинительства. Она словно на время внедрялась в другой мир и переживала там целую жизнь, с трепетом, трогательными и волнующими ощущениями, порой восторгом, который недоступен в земной жизни. Особенно для нее, молодой барышни, которую всю жизнь учили скрывать свои эмоции. Литературные медитации стали захватывать Агату еще больше, когда неожиданно она осознала, что за литературным признанием кроется нечто большее, чем уход от сумрачной действительности, а именно духовная и, возможно, финансовая независимость. И первое и второе в создавшихся условиях казалось одинаково важным.

Хотя рассказы издатели с цикличностью машины возвращали Агате обратно, она не унывала. Но все‑таки после очередного возвращения рукописи в дело опять ненавязчиво вмешалась мать, попросив доброго друга семьи и довольно известного писателя поговорить с дочерью. Советы опытного литератора и умудренного жизнью человека оказались чудодейственными: обстоятельное письмо содержало ряд важных практических рекомендаций, с ним Агата получила и хорошую дозу психологической поддержки. Небезынтересно, что ключевые поступки, такие как отправка рукописей и переписка с издателями, попытки разобраться с кухней литературного творчества, девушка, несмотря на все свои комплексы затворницы, делала сама. Это отражает не столько существенную трансформацию личности, сколько четкое вычленение приоритетов и направление усилий на достижение тех или иных целей. По сути, уже с семнадцати‑восемнадцатилетнего возраста Агата жила двумя жизнями: внешней, проявлявшейся в покладистости и готовности следовать традициям, и внутренней, выражавшейся в возрастающей интеллектуальной силе и способности нести в мир идею.

Несмотря на твердое решение создать семью, Агата с началом Первой мировой войны продолжала вести свою собственную жизнь, которая мало походила на смиренное ожидание будущего мужа. Пока отчаянный Арчи Кристи совершал на самолете невероятные трюки над полями сражений и зарабатывал себе знаки отличия героя, Агата пошла работать в военный госпиталь. Там она столкнулась с истинным лицом войны, с окровавленными бинтами и запахом гниющего тела. Молодой девушке, только что вступившей во взрослый мир, было нелегко, и она по‑прежнему искала убежище в литературных пробах. Снова Агата как бы разрывалась между двумя мирами, и опять комфортнее для души оказывался тот, что существовал в ее невероятно развитом воображении. Среди прочего, она досконально изучила фармакологию, особенно скрупулезно занимаясь ядами и удивительными по свойствам химическими смесями, которые сыграют на страницах будущих романов роль верных спутников и помощников писательницы.

Агата Миллер стала женой Арчибальда Кристи во время его краткосрочного отпуска. К тому времени она уже печаталась и чувствовала определенную потребность окунаться в упоительную бездну своих собственных фантазий, отвлекаясь от неприятностей ежедневной суеты. Начался самый весомый период ее жизни: она уже вкусила некоторых земных радостей, таких как любовь и замужество, но не могла наладить свою жизнь по устоявшимся в викторианском обществе правилам. Кажется, виною была война, следствием которой стало продолжительное отсутствие мужа. Эхо изменчивого течения жизни и растущее желание защитить свою личность от слишком прямолинейных канонов и ограничений для женщины толкали Агату к поиску новых форм самовыражения. Она взялась за написание детективного романа.

Date: 2015-08-15; view: 291; Нарушение авторских прав