От собирательства к высаживанию растений

По мере накопления свидетельств становится ясно, что одомашнивание мезолитического периода, при котором люди круглый год жили на одном и том же месте, знаменует неизбежный переходный период (в далеко отстоящих друг от друга районах и в разное время) между палеолитом и неолитом. На более поздних стадиях развития культуры северные земли Европы всегда отставали на два-три тысячелетия от ближневосточных территорий, где произошли окончательные нововведения в приручении скота и окультуривании зерновых; и потому вполне обоснованным будет усмотреть в хорошо укорененной мезолитической культуре Дании убедительные свидетельства, указывающие на многие значительно более ранние достижения, совершенные в других местах.

Надо полагать, для долгого ряда экспериментов, необходимых для культивации и улучшения сортов растений, понадобился некий «запас прочности», охранявший человека от голода. И лишь большой улов рыбы вроде лосося, который ловился в запрудах, как, например, на северо-западе Тихоокеанского побережья, или изрядный запас моллюсков мог бы дать человеку возможность начать заниматься каким-либо постоянным частным делом, — например, обработкой земли. В подобных тропических или субтропических краях дополнительным источником пищи служили деревья вроде кокосовой и финиковой пальм, банан и хлебное дерево. Срок, необходимый для культивации плодовых и ореховых деревьев, созревание которых длится порой тридцать лет или больше, намного превышал промежуток времени, нужный для скрещиванья однолетних растений. Как указывал Оук Эймс, это доказывает, что защита деревьев и уход за ними начался гораздо раньше. Иными словами, садоводство (вознаграждающее труд превосходными плодами) предшествовало сельскому хозяйству, нацеленному на большие урожаи, и ровно как сделало его возможным. Главнейшие тропические продукты — таро, маниока, кокос, плоды хлебного дерева, не говоря уж о бананах, манго и дурьяне, — широко распространились по побережьям Тихого океана и Южных морей; а ямс, самый распространенный из всех клубневых овощей, достиг даже Южной Америки.

Хотя имеющиеся крохи сведений весьма разрозненны и плохо сгруппированы, они все же позволяют сделать достаточно твердый вывод: в мезолитической культуре мы видим начало постоянной обработки земли в течение всего года, — а именно такое условие важно для досконального наблюдения за свойствами тех растений, которые размножаются половым путем и которые нужно возделывать, разбрасывая или засеивая семена. Возросшая в результате стабильность жизни, наверное, не раз соблазняла голодного охотника. Впрочем, союз охотника с земледельцем служил на пользу обоим: ведь когда выдавался неурожайный год, пережить тяжелую пору общине помогали охота и рыболовство. Во время «великой депрессии» 1930-х годов в США многие семьи в нищих шахтерских поселках сумели выжить отчасти благодаря рыбалке и охоте.

Вместе с этой надежностью, вызванной регулярным снабжением едой, сама жизнь тоже приняла новый регулярный характер — и, если можно так выразиться, новую одомашненность. Небольшие мезолитические общины прочно приросли к месту своего обитания, словно клубни или моллюски. А это, в свою очередь, явилось благоприятным фактором для дальнейших экспериментов по одомашниванию.

Знания, необходимые для подобных экспериментов, вероятно, передавались дальше по тем же маршрутам, по которым распространялись и излюбленные типы камней. Эти камни, проделывавшие изрядные путешествия, свидетельствуют о высокой развитости искусства их добычи и что они подвергались сравнительным пробам на качество. Эванс в своем исследовании «Роль человека в преобразовании облика земли» замечает: «Некоторые топорики из медного купороса, обнаруживаемые на территории Британских островов, происходят из маленького месторождения порцелланита на Тивбуллиаге... — островке столь крошечном, что он ускользнул от внимания даже Ирландского Геологического надзора.»

Ган постулировал, что с первыми шагами к окультуриванию растений произошел соответствующий сдвиг в приручении животных: одомашнивание собаки и свиньи. Биологи и этнологи сходятся на том, что собака стала первым одомашненным животным; столь же очевидным представляется и то, что приручили ее отнюдь не из-за охотничьих качеств. Предков собаки — шакалов и волков — скорее привлекало к человеческим поселениям то же самое, что заставляет соседских псов у меня в деревне, как бы хорошо их ни кормили хозяева, наведываться ко мне в мусорник: это любовь к костям и требухе.

Со временем собака полностью сжилась с человеческой общиной, превратившись в верного стража, который (как и другое издревле прирученное животное — гусь) голосом давало знать о приближении чужака, подавая голос. Лишь позднее собаки стали охранять маленьких детей и помогать человеку охотиться и пасти скот. Однако главное назначение собаки в начальный период одомашнивания было поедать отбросы; и в таком качестве мусорщика она, как и ее товарищ свинья, благополучно просуществовала на протяжении всего развития тесных человеческих общин, вплоть до девятнадцатого века, даже в таких больших городах, как Нью-Йорк и Манчестер. Примечательно, что уже в историческую эпоху в Месопотамии свинья и рыба считались священными животными; оба они составляли часть изначального мезолитического созвездия.

Наиболее важные стороны этого длительного процесса одомашнивания можно описать, не упоминая каких-либо новых орудий, кроме топора; но, разумеется, форма топора, уже давно использовавшегося человеком, была усовершенствована, и лезвие уже прикреплялось (пусть непрочно) к топорищу. Кроме того, появилась новая техника изготовления других режущих приспособлений: мелкие острые камни — микролиты — в один плотный ряд загоняли в доску или скрепляли глиной и использовали наподобие пилы с зубьями.

Действительно, одна из причин, из-за которой техника подготовки земли к обработке и разрыхления почвы развивалась даже медленнее, чем шло само окультуривание растений, была ограничивающая человека нехватка соответствующих новых орудий. Хотя неолитическую культивацию зачастую называют мотыжной культурой, сама мотыга была довольно поздним изобретением. Дешевых и хороших мотыг не могло быть вплоть до железного века. Главным средством для обработки почвы, вплоть до египетских и шумерских времен, оставалась палка-копалка, к которой для веса иногда прикреплялся снизу камень. Даже когда был изобретен плуг, поначалу он представлял собой ту же палку-копалку, которую волочили по земле, а не тот взрывающий борозды плуг, который появился лишь в более поздний период железного века. Сравнительно поздний шумерский «Диалог между Плугом и Киркой», где обсуждаются достоинства обоих инструментов, заставляет предположить, что главенство плуга утвердилось отнюдь не сразу.

Невероятный рост урожаев, о котором свидетельствуют хозяйственные записи на Ближнем Востоке, объяснялся использованием перегнойных почв, на месте бывших болот, а также использованием навоза, орошением и, прежде всего, селекцией семян: таким образом, усовершенствование орудий не имело к этому никакого — или почти никакого — отношения. Что касается плуга, запряженного волом, то его главное преимущество состояло в том, что он позволил обрабатывать большие участки земли мало используя ручной труд. Такой способ экономии труда позволил увеличить площадь обрабатываемых земель, но сам по себе не повысил урожай с каждого акра.

Ботанические знания, приобретенные в ходе длительной культивации растений, не опирались ни на какую строгую систему абстракций с помощью символов, — так что современный исследователь едва ли осмелится бы назвать их научными. Но разве эти знания принесли бы такую пользу, если бы не были, по сути дела, результатом проникновения в причины вещей и важные взаимосвязи, которые передавались из поколения в поколение с помощью речи? Если некоторые из магических предписаний, которые на протяжении тысячелетий сохранялись в поговорках и народных приметах, и оказались ошибочными, то все-таки подавляющее число древних наблюдений демонстрирует замечательную способность делать элементарные здравые выводы. Последним достижением архаических народов стала привычка хранить необходимые знания в форме метких пословиц. К счастью для настоящей интерпретации, некоторые из таких традиционных наблюдений позже проникли в письменные памятники — например, в поэму Гесиода «Труды и дни».

Те, кто по-прежнему пренебрежительно относится к заблуждениям, свойственным донаучным представлениям, не замечают массы накопленных позитивных знаний, которые оправдывали их; и зачастую эти знания оказывались куда важнее применявшихся материальных орудий. Задолго до того, как техника бронзового века стала во всю мощь использовать более ранние достижения в садоводстве и земледелии, архаический человек уже проделал предварительную — исследовательскую — работу настолько хорошо, что, за исключением лишь нескольких растений вроде садовой клубники и ежевики, все наши сегодняшние домашние растения и животные являются «конечными продуктами» неолита. Цивилизованный человек улучшил более ранние породы, увеличил количество получаемой из них пищи, усовершенствовал их форму, вкус и строение тканей, скрестил с растениями различных культур и вызвал бесконечный ряд вариаций. Все это так: однако он не ввел в культивацию ни одного нового вида.

Если не считать отрезка времени, необходимого для совершения этих первых шагов, значимость самого достижения вполне сопоставима со значимостью научных открытий, которые в конце концов привели к расщеплению атома и расширению космического пространства.

Задолго до возникновения цивилизаций, использовавших металлы, древний человек выделил наиболее полезные для него разновидности растений, животных и насекомых из тысяч существующих видов (в свою очередь, выделенных из сотен тысяч видов), которые он, должно быть, терпеливо перепробовал. Все виды пищи и большинство материалов, пригодных для одежды, жилья и транспорта, человек узнал и стал использовать до возникновения металлургии. Хотя горечь, как правило, неприятна на вкус, древний человек путем экспериментов научился удалять из потенциально полезной пищи ядовитые алкалоиды и кислоты; и хотя крахмалистые твердые зерна несъедобны в сыром виде, наши неолитические предки научились измельчать их в муку и готовить тесто, чтобы выпекать из него на плоском камне легко усваиваемый хлеб.

Лошадь стали использовать как тягловую силу и для езды верхом довольно поздно — значительно позже, чем запрягли онагра. И мы знаем, что египтяне — уже в исторические времена — пытались приручить некоторых особенно свирепых кошачьих, чтобы держать их в качестве домашних животных или брать с собой на войну, — однако ни то, ни другое им не удалось, поскольку все еще дикие создания, впадая в панику во время сражения, нередко набрасывались на собственных хозяев. В амазонских лесах примитивные народы стали использовать сок каучукового дерева (этого важного подспорья для современного мототранспорта) для изготовления мячей и плащей; возможно, это произошло довольно поздно — тогда же, когда научились пить настой кофейных бобов в качестве стимулирующего средства. Как знать? Важно помнить о том, что все эти нововведения, ранние или поздние, явились непосредственным порождением «неолитического» садоводства. И если бы человек не продолжал беспрестанно разыскивать и пробовать всё новые растения — что было характерно для первобытного собирательского хозяйства, — то завершающая стадия — отбор и культивация — так и не была бы достигнута.

Исчерпывающий характер этой первоначальной цепочки открытий почти столь же ошеломляющ, что и разнообразие, достигнутое благодаря половому отбору и скрещиванию. Эдгар Андерсен в книге «Растения, человек и жизнь» отмечал, что «существует пять естественных источников кофеина: чай, кофе, кола, какао, а также мате и его родственники. Древний человек обнаружил все пять растений и понял, что они снимают усталость. Биохимические исследования не добавили ни одного нового источника к уже известным.»

Точно так же, не какой-нибудь дотошный химик из сегодняшней фармацевтической лаборатории, а первобытные америнды впервые открыли, что змеиный корень (резерпин) помогает успокаивать людей, находящихся в состоянии помешательства. Это было гораздо более невероятное открытие, нежели пенициллин: лишь дух эксперимента и способность к тонким наблюдениям позволили установить подобную закономерность; и все равно оно остается поразительным, поистине таинственным, как и народное поверье — оправдывающееся в случае хинной коры, — что естественное лекарство относится к тому же роду веществ, что и те, которые порождают данную болезнь.

Таким образом, знания, требовавшиеся для культивации, не ограничивались лишь умением идентифицировать съедобные растения: скорее, они затрагивали свойства почв, смену времен года, климатические изменения, качества удобрений, снабжение водой; это была чрезвычайно сложная группа переменных, различных для каждого растения, даже если они произрастают в пределах одной климатического ареала. Многие такие наблюдения предшествовали воплощению в жизнь окультуривания растений в период неолита: так, австралийцы, собиратели зерна, продолжавшие жить в палеолитических условиях, в своих поисках оказались достаточно наблюдательными, чтобы заметить, что злаки лучше растут, если их обильно поливать; они даже могли изменить русло ручья, чтобы он увлажнял участок земли с дикими колосьями, которые они употребляли в пищу.

Итак, прежде всего я хотел бы подчеркнуть, что неолитическую фазу отмечают отнюдь не изменения — действительно произошедшие — в изготовлении орудий и утвари; ведь главные технические успехи (применение сверления и шлифовки, а потом и преобразование возвратно-поступательного движения во вращательное движение, как, например, в устройстве смычковой дрели и палочки для добывания огня) являлись, в большинстве своем, порождениями позднего палеолита. Даже глина нашла себе применение в палеолитических лепных фигурках животных и людей задолго до того, как начала служить материалом для месопотамских домов и горшков (здесь, опять-таки, искусство обгоняет утилитарные нужды). Чтобы понять технику одомашнивания, мы должны сосредоточиться скорее на религиозных переменах, которые все больше затрагивали жизнь, воспитание и половую сферу — во всех их проявлениях.