Искусство Америки

Т.П.Каптерева

Более чем трехвековое господство европейцев в Америке — одна из самых трагических страниц в истории возникновения мировой капиталистической системы. Открытие и освоение Нового Света, которое дало толчок развитию торговли, мореплавания и промышленности и способствовало быстрому вызреванию в недрах распадающегося феодального общества революционного элемента, имело всемирно-историческое значение. Европейцы принесли в Америку более высокий общественный строй. Однако коренной перелом в судьбах народов западного полушария принял на редкость мучительный, насильственный характер. Он сопровождался чудовищным кровопролитием, зверским уничтожением миллионов коренных жителей, а в тех областях, где существовала великая древняя культура,— ее варварским разрушением. Колонизация ввергла народы Америки в пучину неисчерпаемых страданий, нищеты, рабства и бесправия.

Исторические судьбы Северной и Южной Америки складывались по-разному. Первой по времени на мировую арену вышла Латинская Америка, к которой обычно относят всю Южную Америку, часть Североамериканского материка, Центральную Америку, а также острова Вест-Индии. С 1492 г.— даты открытия Колумбом Америки — и до начала 19 в. эта огромная территория подвергалась колонизации со стороны испанцев, португальцев, отчасти французов. Они принесли сюда романские языки, католическую религию, свою культуру, оказавшие в целом значительное воздействие на формирование социально-политической и культурной жизни местного населения. Название «Латинская Америка» (подразумевающее коренное отличие данной части Америки от остальной ее северной части, в которой колонизация началась на столетие позже и где возобладали элементы англосаксонской культуры) условно и давно устарело, так как подавляющее большинство населения многих латиноамериканских стран составляют индейцы, негры, метисы и мулаты, историческая роль которых особенно возросла после того, как здесь сложились новые нации, сбросившие с себя в начале 19 в. гнет испано-португальского колониализма.

Испания, как известно, опередила остальные европейские страны в открытии и захвате огромных территорий Нового Света. К концу 16 в. ей принадлежала почти вся Латинская Америка и около трети Северной Америки. Португальцы же, обратив основное внимание на Восток, сумели все же захватить крупную территорию и в Америке, сосредоточив свои владения в одной, но зато весьма обширной Бразилии.

Уже во второй половине 16 столетия в Латинской Америке завершился в основном первый, завоевательный этап колонизации. В диких местностях или буквально на фундаментах уничтоженных индейских городов основывались новые города. Еще в первой половине 16 в. была установлена система городской планировки с прямоугольной сеткой улиц, с размещением в центре города главной площади, на которой находились собор и ратуша. Архитектурные типы и формы были импортированы из Испании, а условия стремительного и кровопролитного завоевания диктовали более упрощенный характер воздвигавшихся зданий, наделенных чертами крепостной архитектуры,— в первую очередь церквей, предназначавшихся и для обращения индейцев в христианство и для обороны. В архитектуре 16 в., так же как в живописи и скульптуре, художественные традиции европейских и американских народов существовали как бы независимо друг от друга. Процесс их более тесного и плодотворного слияния относится уже к 17—18 векам.

Период с конца 16 и по начало 19 в.— время сложения политической и экономической системы, социальной структуры общества в испанских и португальских владениях в Латинской Америке. Уже в 17—18 столетиях резко обозначаются во многом типичные для последующего развития латиноамериканских стран вопиющие контрасты ошеломляющей роскоши и ужасающей нищеты, прогресса и отсталости, безграничного произвола и полного бесправия.

Латинская Америка раскрыла перед европейцами свои огромные природные богатства — залежи золота и серебра, ртути, драгоценных камней, вызвавшие бурное развитие горнодобывающей промышленности. Не менее перспективным было и развитие сельского хозяйства, в котором сочеталось разведение завезенных из Старого Света культур с издавна существовавшими на материке земледельческими культурами.

Начался подъем различных ремесел; перед Латинской Америкой открылись исключительно благоприятные перспективы мировой торговли. Расширялись, обстраивались новые по тем временам густонаселенные города. Если в 1776 г. население Нью-Йорка составляло всего 12 тысяч человек, то население Гаваны насчитывало 76 тысяч, а Мехико —90 тысяч. В этот период Латинская Америка занимала господствующее положение в западном полушарии, далеко опередив колонии в Северной Америке.

Однако трагическое противоречие заключалось в том, что колоссальные естественные богатства Нового Света достались Испании, одному из самых реакционных и отсталых государств Европы 17—18 вв. Разлагающаяся испанская монархия видела в хищнической эксплуатации и ограблении американских земель источник своего паразитического существования. Правящие классы метрополии нещадно душили проявления какой-либо экономической самостоятельности колоний.

Развитие промышленности, сельского хозяйства и свободной торговли здесь искусственно задерживалось.

Колонизаторы утверждали в Новом Свете феодальный строй. Основой землепользования были огромные помещичьи латифундии, настолько обширные, что некоторые не имели определенных границ, а в Бразилии намного превышали размеры самой Португалии. Насущной задачей времени была потребность в рабочей силе. Периоды массового истребления индейцев, а затем попыток обратить их в рабство, приведших к вымиранию целых племен, дали свои печальные результаты. К середине 16 в. в Вест-Индии, например, не осталось ни одного коренного жителя. С 16 столетия были введены особые формы феодально-крепостнической Эксплуатации индейцев. Приток во многом более выгодной с точки зрения колонизаторов рабочей силы составил ввоз негров-рабов из Африки, начавшийся уже в 16 веке. Через непродолжительное время в Америке возникло многочисленное негритянское население.

Все испанские владения в Америке разделялись на четыре вице-королевства, каждое из которых не зависело от другого и было непосредственно связано только с метрополией. Управление вице-королевствами было построено по образцу испанской феодально-абсолютистской монархии и отличалось довольно сложной бюрократической системой. В 1535 г. возникло первое вице-королевство Новая Испания, которое включало Мексику, Центральную Америку и Вест-Индию. Вице-королевство Перу, основанное в 1544 г., охватывало территории современных Перу и Чили. Позднее, в 1718 г., было создано вице-королевство Новая Гранада (Венесуэла, Колумбия, Эквадор, Панама), а в 1776 г.— вице-королевство Ла Плата, занимавшее территории современных Аргентины, Уругвая, Парагвая и Боливии.

Феодальный гнет в Латинской Америке усугублялся неограниченной властью католической церкви. Аппетиты духовенства, развившего здесь бурную миссионерскую деятельность, были поистине безграничны. Уже в начале 17 в. в Новом Свете было построено семь тысяч церквей и пятьсот различных монастырей, а к 1810 г. церкви принадлежало больше трети всей земли. Сосредоточив в своих руках громадные богатства, церковь стала неопреодолимой силой, препятствовавшей экономическому и общественному прогрессу, распространению культуры, просвещения, политической свободы. Ее роль еще более возросла после того, как в 1569 г. Испания учредила в Латинской Америке инквизицию. Не менее активно проявляли себя здесь и различные монашеские ордена. Самым агрессивным и влиятельным был орден иезуитов, который даже основал в 1610—1768 гг. в юго-восточном Парагвае своеобразное теократическое государство, лишь формально подчиненное испанскому губернатору. По справедливому замечанию одного исследователя, деятельность католической церкви в Новом Свете можно охарактеризовать следующими полными иронии словами: «Я тебя граблю, давлю, убиваю, но я тебя спасаю».

В истории латиноамериканского общества 17—18 вв. все представляется насыщенным непримиримыми противоречиями. Сохранение высшей власти за испанцами, которые составляли ничтожное меньшинство в колониях, вызывало возмущение креолов, то есть потомков завоевателей, местных уроженцев, которых держали здесь все же на положении граждан второго сорта. Но креольское общество не было однородным. С одной стороны, именно креолы внесли особый вклад в интеллектуальную жизнь колоний,— показательно, что впоследствии из среды креолов вышли многие вожди национально-освободительной борьбы. Вместе с тем верхушка креольского общества, получившая от испанцев поместья и рудники, неистовствовала в своем желании затмить все показной и невиданной для Старого Света роскошью. Все это развертывалось на фоне крайней распущенности нравов высшей знати и духовенства, злоупотреблений властью, взяточничества, продажи государственных должностей и полного произвола. Между тем миллионы коренных жителей, с которыми обращались хуже, чем со скотом, а также рабов-негров умирали от нищеты и непосильного труда на рудниках и плантациях. Многочисленные восстания индейцев и негров потрясали основы колониального строя.

Однако латиноамериканская культура не несла в себе прямого отражения Этих бурных 'событий. В целом она отмечена печатью консерватизма, что вполне объяснимо, ибо господствующие классы Испании стремились всячески воспрепятствовать проникновению в колонии новых идей, насаждая здесь культуру метрополии в ее наиболее реакционных проявлениях. Особенно это сказалось в области литературы. За исключением очень узкого круга имен, литература Латинской Америки колониального периода носила всецело подражательный характер. В области архитектуры и изобразительного искусства католическая церковь принесла в Латинскую Америку весь богатый репертуар своего идейного и эстетического воздействия: великолепие пышных храмов и огромных резных алтарей, мистическую взволнованность образов скульптуры и живописи. Нет необходимости доказывать, насколько сковывало творческие возможности латиноамериканских народов насильственное навязывание им культуры, импортированной из Европы. И тем не менее в этот период, зачастую в трагически противоречивых формах, совершался процесс приобщения их к достижениям мировой науки, просвещения и искусства, имевший столь существенное значение в развитии самосознания молодых складывающихся наций. Вместе с тем то новое и подчас передовое, что, несмотря на ограничения и строжайшую цензуру, проникало в Латинскую Америку, попадало не на бесплодную почву.

Хотя развитие местной культуры в колониальный период было подорвано, оно продолжалось подспудно. Особенно наглядно живучесть древних традиций сказалась в пластических искусствах. В результате слияния элементов европейской и местной художественных культур в 17—18 вв. возникло новое латиноамериканское искусство, отмеченное чертами своеобразия, свежести и оригинальности. Следует, однако, учесть, что сфера распространения этого искусства охватила далеко не в равной степени все колониальные владения. В тех областях, где индейское население составило большинство и где существовали высокоразвитые художественные традиции, были созданы наиболее интересные и самобытные произведения. Европейский элемент, напротив, преобладал там, где местное население было почти полностью истреблено. Вместе с тем не все разделы искусства развивались в этот период равномерно. Пожалуй, в наименее благоприятных условиях оказалась живопись. Сам круг ее сюжетов и образов, подчиненных церковному шаблону, ее изобразительная система и техника были здесь особенно чуждыми. Требовалось длительное время для создания местных профессиональных кадров. Однако и в латиноамериканской живописи 17—18 вв., в которой, как и в живописи метрополии, господствовали картины религиозного содержания и портреты, заметна близость к народному творчеству. Своеобразие ее произведений раскрывается именно в их наивной «лубочности», непосредственности образного мышления и яркой декоративности красок, в которых использовались местные краски индиго и кошениль.

Близость к народному творчеству сказалась и в области скульптуры. И здесь мастера принуждены были работать в сфере религиозной пластики, создавая раскрашенные деревянные статуи святых, резные алтари, проповеднические кафедры. Столь присущее им развитое чувство пластической формы придавало особый характер многим произведениям, особенно выполненным из камня. Оно проявилось и там, где, казалось бы, оставались незыблемыми каноны церковного искусства. Мастера вносили в декоративные формы элементы своего языческого фольклора, а в изображение Христа, который стал для индейцев символом их собственных страданий, черты индейского этнического типа. Применялась иногда и сложная древняя техника. Церковь допускала все эти «вольности» в значительной мере потому, что она очень скоро поняла всю выгоду от широкого использования бесплатного труда искусных индейских мастеров. Не менее широко использовался их труд в строительстве и в прикладном искусстве.

17—18 вв.— время расцвета в Латинской Америке ряда промыслов, особенно производства тканей, изделий из кожи и драгоценных металлов. Как правило, возглавляли эти промыслы испанцы, но именно индейцы были здесь основными исполнителями изделий, вносившими в них и свой природный вкус и свои художественные традиции. Не случайно в колониальный период было создано немало великолепных произведений прикладного искусства.

Однако самые значительные художественные достижения этого времени относятся к области архитектуры. Активная строительная деятельность была одним из средств утверждения господства испанцев и португальцев в Новом Свете. Многое, что было создано здесь, носило характер откровенной пропаганды католицизма. И вместе с тем слияние элементов европейского и местного зодчества дало интересный и плодотворный результат. В лучших памятниках латиноамериканской архитектуры традиции испанского Ренессанса и барокко обогатились неисчерпаемой фантазией народного творчества. То новое и самобытное, что проявилось в архитектуре Латинской Америки, относится не столько к оригинальным плановым и композиционным решениям зданий, сколько к их декоративному убранству, которое придало многим постройкам ни с чем не сравнимый облик. Сочетание различных художественных традиций, среди которых известную роль играла традиция мавританского зодчества, способствовало созданию произведений, подчас резко отличных по своему облику от памятников европейской архитектуры. Однако менее всего в них следует искать нарочитую экзотику и манерную искусственность— в природных условиях стран Латинской Америки, в рамках прижившихся здесь художественных традиций они воспринимаются естественно и органично.

В огромных колониях Нового Света было воздвигнуто колоссальное количество украшенных скульптурой и живописью зданий. Далеко не все они дошли до нашего времени. Стихийные бедствия, и в первую очередь землетрясения, разрушали целые города; подлинным бедствием, особенно для городов в бассейне Карибского моря, были вторжения пиратов. Памятники искусства иезуитского государства в Парагвае после того, как в конце 18 в. иезуиты были оттуда изгнаны, стали добычей времени и тропических лесов.

Особенно щедро и многосторонне представлено искусство в вице-королевстве Новая Испания, и в первую очередь в основной его части — Мексике. Тесная связь с архитектурой метрополии сказывалась здесь не только в заимствовании основных форм, но и в повторении тех стилевых этапов, через которые проходило испанское зодчество. При этом свойственная испанскому искусству стилевая пестрота и совмещенность различных художественных этапов выразились в мексиканской архитектуре с еще большей очевидностью. Общее представление о мексиканском искусстве колониального периода в значительной мере осложнено сильным воздействием местных традиций, по-разному проявляющихся в различных художественных центрах. Однако, несмотря на возникающие вследствие этого трудности, можно наметить в общих чертах основные художественные тенденции в развитии мексиканского искусства 17—18 вв.

Воздействие испанского Ренессанса, начавшееся с конца 16 в., значительно ослабевает в зодчестве Мексики к середине следующего столетия, уступая место строгому, торжественно-холодному стилю Эрреры, создателя Эскориала. Этот стиль долго сохранялся в Испании. Но, пожалуй, еще большей устойчивостью он отличался в испанских и португальских колониях, что объясняется господством здесь иезуитов — основных пропагандистов этогостиля, который последователи и эпигоны Эрреры возвели в некий безжизненный и сухой архитектурный канон.

Собор в Мехико. 1563-1813 гг. Архитекторы Алонсо Перес Кастаньеда, Диего де Арсиньега, Хосе Дамиан Ортис де Кастро, Мануэль Толса. Вид с запада.

В середине 17 в. крепостное монастырское строительство в Мексике, господствовавшее в прошлом столетии, сменяется строительством величественных католических соборов. В одном из ранних сооружений — соборе в Пуэбла (заложен еще в 16 в., освящен в 1649 г., портал —1664), созданном по проекту испанских Зодчих Франсиско Бессера и Хуана Гомеса де Мора, барокко делает еще первые шаги, и здесь заметно воздействие стиля Эрреры. Но в близком к этому памятнику соборе в городе Мехико уже преобладают барочные формы. Столичный собор (1563—1813) несет на себе отпечаток различных периодов в развитии мексиканской архитектуры. Он был начат по проекту Алонсо Переса Кастаньеды и Диего ди Арсиньеги; башни закончены в 1791 г. Хосе Дамианом Ортисом де Кастро, а купол воздвигнут архитектором Мануэлем Толса. Примыкающее справа к собору так называемое Саграрио Метрополитано (1749—1768) представляет собой, по существу, самостоятельное здание. И тем не менее собор в Мехико, — самый большой в Латинской Америке, замыкающий восточную сторону огромной главной площади города, обладает несомненным художественным единством. Завершенные мощными волютами контрфорсы подчеркивают основные членения его широкого двухбашенного фасада. Редкой даже для Латинской Америки роскошью отличается убранство интерьера, своего рода сокровищницы католического искусства. Всем своим монументальным обликом, сложностью и грандиозностью форм храм как бы призван символизировать торжество христианства в завоеванных землях. Не случайно, что здание такого масштаба было воздвигнуто на развалинах Теночтитлана, прекрасной древней столицы могущественного государства астеков.

Собор в Мехико — один из лучших образцов мексиканской архитектуры раннего барокко, которая, однако, не приобрела здесь широкого распространения. Гораздо более типичны для Мексики, особенно со второй половины 18 в., памятники так называемого ультрабарокко, развивавшего традиции испанского чурригереска. Как и испанские постройки, здания мексиканского ультрабарокко не отличаются сложной объемно-пространственной композицией; все внимание зодчих сосредоточено на оформлении фасада, центральным элементом которого является огромный и необычайно нарядный портал. Подобные чисто декоративные тенденции, сливаясь с издавна существовавшей на мексиканской почве любовью к красочности и пышной орнаментальности, приобретают здесь свое крайнее выражение. В нагромождении и преизбытке декоративных форм как бы находят выход необузданная фантазия, бьющий через край художественный темперамент, особое, во многом чуждое европейскому глазу пластическое видение индейских мастеров. Столь присущий испанской архитектуре принцип контрастного сопоставления плоскости стены и выделенного в ней декоративного пятна — контраст, придающий оттенок особой остроты и драматизма художественному образу,— применялся здесь не всегда. Зато заметнее стремление к декоративному заполнению всей поверхности фасада, причем его каменное убранство теряет структурный каркас, значительно уплощается и напоминает причудливую узорчатую ткань.

Не все произведения мексиканского барокко равноценны. Некоторые из них, особенно небольшие церкви, расположенные в бедных и глухих индейских городках, кажутся слишком наивными и провинциальными, напротив, другие, отличающиеся чрезмерной пышностью, далеко не безупречны с точки зрения строгого вкуса. И тем не менее мексиканская архитектура 18 столетия принадлежит к интереснейшим явлениям культуры колониального периода в Латинской Америке. Ее лучшие образцы создают впечатление особой жизнерадостной непосредственности, в них находят в той или иной мере отражение народные вкусы, обычаи и представления. Эффект, порождаемый этими памятниками, заставляет вспомнить скорее памятники зодчества Востока, нежели Европы. Но в присущей их облику яркой зрелищности зачастую больше выразительности и силы, нежели в произведениях затронутой увяданием испанской архитектуры 18 века.

Собор в Сакатекасе. 1730-1760 гг. Фрагмент западного фасада.

Среди произведений мексиканского ультрабарокко различают несколько направлений. Одно из них носит условное название «стиля столицы», что подразумевает не столько создание этих построек в городе Мехико, сколько более высокий профессиональный уровень исполнения и, пожалуй, более очевидную зависимость от испанского чурригереска. Здесь заслуживают внимания такие постройки, как уже упомянутое выше Саграрио Метрополитано, созданное андалусским архитектором Лоренсо Родригесом в содружестве со скульптором-индейцем Педро Патиньо Икстолинке, церковь св. Троицы, воздвигнутая также в Мехико (1775—1783), иезуитский храм св. Мартина в городе Тепотцотлан (1760—1762), церковь св. Ириска в Таско (1751—1758) и многие другие. Причудливая капелла Посито в Гваделупе (1777—1797; работы Франсиско Геррера-и-Торрес) представляет довольно редкий для мексиканской архитектуры образец центрической композиции. На севере и юге Мексики, в ее различных областях и городах (Оахаке, Морелии, Гвадалахаре, Керетаро, Гуанахуато) культовое зодчество имело местные особенности. Чрезвычайно интересен храм в Сакотекасе (1730—1760), в котором высокое профессиональное мастерство сочетается с воздействием местных древних традиций. Издали плоский тяжеловатый резной портал создает впечатление испещренной узором статичной, косной массы. Впечатление это усиливается при рассмотрении сложного переплетения его бесконечных сливающихся, громоздящихся, как бы порождающих друг друга декоративных форм. По своему пластическому облику, по тому первостепенному значению, которое приобретает здесь эффект количественного нагромождения форм, здание напоминает скорее сооружения Индии, нежели памятники европейской архитектуры.

Святилище Окотлан в Тласкала. Ок. 1760 г. Портал.

Самым самобытным направлением в мексиканском зодчестве было так называемое «народное барокко». Оно называется также архитектурой поблано, то есть архитектурой жителей ПУэблы, колыбели «народного барокко». Главная особенность здесь — введение в зодчество цвета, применение в фасадах и куполах зданий ярких поливных изразцов, в чем отразилась и мавританская традиция и исконная привязанность индейцев к звучным краскам. Сооружения «народного барокко» представлены многими памятниками, среди которых наиболее известны такие, как церковь св. Франциска в Акатепеке (начало 18 в.), церковь Санта Мария в Тонанцинтле (середина 18 в.) и так называемое святилище Окотлан в Тлакскала (ок. 1760). Их во многом диковинный облик — такое же порождение народной фантазии, как и удивительные по своей красочности и занятности предметы мексиканского прикладного искусства или отличающиеся неистощимой выдумкой и пышностью разнообразнейшие празднества, обряды и народные карнавалы.

Широкое развитие в Мексике 18 в. получило и светское строительство. Воздвигнутый на месте Теночтитлана Мехико превратился в большой и красивый город. В его центре возникла уже упомянутая выше обширная площадь, окруженная собором, дворцом вице-королей и ратушей. Улицы города украшали богатые жилища испанской и креольской знати и величественные здания учебных коллегий. Причудливостью и нарядностью, лишенной оттенка официальной торжественности столичной архитектуры, отличались дома Пуэблы.

В 17—18 вв. декоративная скульптура в Мексике, неразрывно связанная с архитектурой, достигла высокого расцвета. Ее роль в убранстве церковных интерьеров была не менее активной, чем на фасадах зданий. Впечатление ошеломляющей роскоши производили резные деревянные густо позолоченные алтари, украшенные статуями святых. Преизбыток декоративной скульптуры буквально подавлял зрителя в интерьерах, созданных мастерами «народного барокко». Так, например, калейдоскопическим мерцанием блестящей позолоты и ярких красок встречает молящихся внутреннее пространство церкви Санта Мария в городе Тонанцинтла, наводненное раскрашенными фигурами святых, ангелов, херувимов, пророков, солдат и танцоров, которые возникают среди зеленой листвы и плодовых деревьев.

Св. Диего из Алькала. Фрагмент скульптуры. Раскрашенное дерево. 17 в. Мехико, Музей религиозного искусства.

Более традиционный характер имела станковая скульптура. Здесь заслуживает упоминания исполненное экспрессии изображение св. Диего из Алькала (17 в.; Мехико, Музей религиозного искусства).

Обращаясь к мексиканской живописи 17—18 вв., необходимо отметить, что на фоне других латиноамериканских стран, в живописи которых черты провинциализма и отсталости были выражены очень явственно, мексиканская живопись представляется более развитой и стоящей на более высоком профессиональном уровне. Особого внимания заслуживает творчество креольских художников, то есть местных уроженцев, таких, например, как Бальтасар Эчаве Ибиа (1632—1682), одним из первых включившего в композицию пейзаж, владевшего законами перспективы и знанием анатомии, а также Алонсо Лопе де Эррера (1579—1648), создавшего «Успение богоматери» (1662; Мехико, галлерея Академии Сан Карлос)—монументальное, уверенно исполненное полотно.

Во второй половине 17 в. церковная живопись Мексики развивалась под воздействием как бы двух европейских источников. С одной стороны, это были картины Сурбарана и Мурильо, которые импортировались в Новый Свет, а с другой — произведения Рубенса и его круга, распространявшиеся здесь путем репродукционной фламандской гравюры. Самым одаренным колористом и виртуозным мастером второй половины столетия был Кристобаль де Вильяльпандо (1645—1714), в огромных полотнах которого, украсивших собор в Мехико, сказались традиции фламандского барокко и вместе с тем близость к произведениям испанского живописца Вальдес Леаля.

18 столетие отмечено в Мексике широким развитием портретного искусства — своеобразного художественного явления, к которому опять же трудно применить критерий современного ему европейского портрета. Эти плоскостные и очень красочные изображения, напоминающие древнерусские «парсуны», отличаются во многом наивной, но настойчивой попыткой раскрыть характерные черты модели. Их известное обаяние — в яркой декоративности образа, в том, что они доносят до нас неповторимый облик жителей Нового Света — представителей его культуры, аристократии, детей, знатных дам в экстравагантных туалетах, украшенных драгоценностями и тропическими цветами. Среди портретистов 18 в. выделяется креольский художник Мигель Кабрера (1695—1768), создавший целую школу.

Входившая в вице-королевство Новая Испания Гватемала славилась своей архитектурой, особенно в ее главном городе, носившем пышное испанское название Сант Яго рыцарей гватемальских. Этот город наряду с Мехико и Лимой считался одним из самых прекрасных и благоустроенных городов Нового Света. Его судьба была поистине трагична. Испытав в течение двух столетий последствия неоднократных землетрясений, в 1773 г. он принял чудовищный удар как бы всех стихийных сил — извержения вулкана Фуэго и наводнения, возникшего в результате многодневного тропического ливня. Город с его многочисленными храмами и дворцами был полностью разрушен, его ценные архивы и библиотеки погибли под водой. Спустя семь лет город был перенесен в восточный район, а место некогда цветущего Сант Яго получило название Антигуа, то есть Древняя.

Дошедшие до нас после восстановления здания Гватемалы составляют лишь незначительную часть ее богатого архитектурного наследия. И тем не менее они свидетельствуют о высоком уровне строительного мастерства и подлинном своеобразии гватемальского зодчества. В противоположность каменной архитектуре Мексики здесь широко использовалась штукатурка (что в целом характерно для всей приморской архитектуры Америки). Храмы (один из лучших — церковь Богоматери Милосердия, 1760), в которых отсутствовали высокие и пышные фасадные башни — в целом столь типичные для латиноамериканских построек,— представляли развивавшиеся скорее в ширину, нежели в высоту фасадные композиции с плавными округлыми очертаниями общего силуэта. Часто применялась система деления фасада на квадраты и прямоугольники с нишами, в которых находились статуи. Местные традиции сочетались здесь с традициями испано-мавританского Зодчества, особенно в создании украшенных арочными галлереями и фонтанами внутренних дворов — патио (например, прекрасный двор Гватемальского университета, начат в 1763г.). Общий облик светлой архитектуры Гватемалы с ее как бы подчеркнуто «южными» формами жизнерадостен и приветлив.

Из островов Вест-Индии количеством памятников выделяется Куба. Вслед за Эспаньолой (испанское название острова Гаити) Куба стала одной из первых жертв испанского завоевания, о чем красноречиво свидетельствует уже упомянутый факт поголовного истребления здесь индейского населения к середине 16 столетия. Вскоре же Куба превратилась в один из основных форпостов испанского продвижения в Центральную и Южную Америку. Все это наложило определенный отпечаток на развитие ее колониальной культуры, в котором можно в основном наметить два периода.

Географическое положение острова было выгодно в стратегическом отношении— Куба как бы прикрывала доступ в испанские владения,— а также для широкого развития внешнеторговых связей. Рано основанные портовые города (Сант Яго де Куба в 1514 г., Гавана в 1515 г.) использовались как склады для колониальных товаров. Нападения английских, голландских и французских пиратов, не раз опустошавших остров, потребовали создания здесь мощных испанских крепостей. Особенно сильно была укреплена Гавана. Ее оборонительные сооружения, среди которых наиболее живописно расположена далеко выступающая в море крепость 16 в. Эль Моро, обладают своеобразной суровой красотой. Этот период развития архитектуры Кубы, охватывающий 16 и отчасти 17 столетие, обнаруживает прямую зависимость от вкусов, господствовавших в метрополии.

Собор в Гаване. Начат в 1748 г. Западный фасад.

Ратуша в Гаване, 1776-1792 гг. Общий вид.

Гораздо многообразнее представлено зодчество Кубы в 18 в., в период расцвета ее городов и сложения местной креольской культуры. Гавана превращается в большой густонаселенный город с множеством церквей, общественных и жилых домов. К числу его наиболее интересных сооружений относится кафедральный собор (начат в 1748г.). В решении его фасада сохраняются принципы так называемого иезуитского стиля. И вместе с тем этому сравнительно небольшому зданию из темно-серого камня присущи и строгое благородство форм и богатство ритмических соотношений. Гаванский собор замыкает восточную часть маленькой прямоугольной площади, окруженной жилыми домами 18 века. Все вместе образует очень привлекательный, одновременно и скромный и торжественный архитектурный ансамбль. Чрезвычайно интересно светское зодчество Кубы 18 века. В Гаване привлекает внимание здание ратуши (1776—1792), а также многочисленные жилые дома. Традиции жилого строительства этого периода оказались очень плодотворными, сохраняя свое значение в течение всего 19 столетия. Чаще всего преобладали двухэтажные постройки с деревянной, идущей на уровне второго Этажа террасой, которая покрыта далеко вынесенной кровлей. У домов — выходящие на улицу большие окна, красивые входные порталы, а внутри — уютные дворики (патио).

Большую роль в кубинской архитектуре играло дерево — в украшении нарядными решетками балконов (этим славился город Сант Яго), а также в создании разнообразных наборных деревянных потолков. Восприняв у испанцев традиции Этого тонкого и изощренного искусства (в свою очередь заимствованного у мавров), кубинские мастера обогатили его рядом интересных и новых приемов.

Различные области Латинской Америки внесли в большей или меньшей степени свой вклад в развитие колониальной художественной культуры. Своеобразна архитектура Эквадора, особенно города Кито, сочетающая европейские традиции с возникшими на американской почве новыми декоративными формами (например, иезуитская церковь в Кито, 1722—1765). Славился Эквадор и своими резчиками по дереву, большинство из которых были метисы. Заслуживает внимания и живопись Венесуэлы, представленная в конце 18 и начале 19 в. преимущественно произведениями портретного характера. Творчество крупнейшего художника Колумбии Грегорио Васкеса Себальоса (1638—1711), особенно в его рисунках, стоит па уровне лучших достижений латиноамериканской живописи колониального периода.

Однако как ни интересны произведения архитектуры и изобразительного искусства Гватемалы, Кубы, Эквадора, Колумбии, Венесуэлы, все же именно Мексика выделяется разнообразием и богатством памятников среди других областей Америки. С ней могут соперничать лишь области Центральных Анд, представляющие второй основной культурный очаг Латинской Америки. И это не случайно, ибо основанное здесь вице-королевство Перу, включавшее до 1776 г. (то есть до образования вице-королевства Ла Платы) территорию современной Боливии, возникло на месте уничтоженного конкистадорами государства инков и в своей культуре несомненно сохранило отдаленный отблеск этой древней великой цивилизации.

Собор в Куско. Начат в 1560 г. Архитекторы Мигель де Вераменди, Франсиско Бесерра, Бартоломе Каррион, Мигель Сенсио. Западный фасад. 1651-1654 гг.

Если в Мексике временем расцвета был 18 век, то в вице-королевстве Перу расцвет относится к 17 столетию. Богатством и красотой памятников славилась освованная Писарро в 1535 г. столица Перу Лима, крупный порт на Тихом океане, куда свозились товары и предметы искусства из многих стран мира. Но еще более значительным художественным центром был расположенный высоко в Андах город Куско, древняя столица государства инков. И по сей день Куско остался одним из самых удивительных городов Америки. Исторические судьбы Перу нашли в его облике как бы наглядное воплощение. Грандиозные руины инкских построек не только соседствуют здесь с христианскими храмами и дворцами, но и служат подчас их фундаментами. Узкие улочки пробиваются между рядами суровых крепостных сооружений, и нередко их мощные каменные плиты оказываются основанием самого заурядного жилого дома. По количеству католических церквей ни один город Америки не может соперничать с Куско. Сложение своеобразных особенностей архитектуры Куско относится к середине 17 столетия, когда после землетрясения 1650 г. открывается как бы новая страница в истории города, который начинает быстро и пышно обстраиваться новыми зданиями. Расположенные на главной площади города — площади Оружия — кафедральный собор (фасад 1651—1654) и церковь Иезуитского братства, так называемая Компания (1651 — 1668), принадлежат к самым значительным сооружениям этого периода.

Улица в Куско.

Прообразом кафедрального собора в Куско послужил построенный в Испании храм Сан Мигель де лос Рейос в Валенсии (17 в.). Широкий, обладающий массивными пропорциями и простотой очертаний, фасад собора в Куско с его тяжелой каменной кладкой и крепкими угловыми башнями создает впечатление пластически законченного архитектурного образа, по сравнению с которым испанская постройка кажется сухой и академичной. Особенно это различие заметно в решении центрального портала, который в перуанском соборе увенчан трехлопастным фронтоном и построен на сложном сочетании динамических форм, создающих эффектные контрасты света и тени. Подобные, хотя и видоизмененные формы фасада отличают и церковь Компании, величественного и зрелого архитектурного памятника. Здесь особенно интересны очертания башен, которые в плане представляют квадрат с вписанным восьмиугольником, а также овальные формы их окон. Многочисленные культовые сооружения Куско 17 в. варьируют этот сложившийся тип храма, который оказал воздействие и на развитие архитектуры Лимы, где в свою очередь церкви приобрели большую пышность и сложность форм (церковь св. Франциска, 1657—1674). Не случайно, что дальнейшая эволюция зодчества Лимы в 18 столетии характеризуется нарастанием декоративности.

Дворец Торре Тагле в Лиме. 1735 г. Фасад.

Среди светских построек Перу следует упомянуть созданный в столице дворец Торре Тагле (1735; ныне Министерство иностранных дел). И здесь снова повторяется излюбленный мотив сложного, выступающего над антаблементом фронтона, а всему зданию присуща массивность и простота очертаний. Оригинальны крупные, закрытые деревянными решетками террасы второго этажа, характерные для многих жилых построек Перу.

Параллельно с архитектурой этих двух городов, которую, как и в Мексике, также можно условно назвать «стилем столицы», в горных центрах Перу и Боливии, таких, как Арекипа, Кахамарка, Пуно, Лампа, Потоси, и в маленьких селениях, расположенных у высокогорного озера Титикака, формировался своеобразный стиль, в котором, по существу, преобладали традиции индейского искусства. Не случайно поэтому фасады церквей Арекипы напоминают узорчатую народную вышивку, а портал боливийской церкви Сан Лоренсо в Потоси (1728—1744)—деревянную резьбу. Этот нарядный и очень красивый портал — пожалуй, самый оригинальный в Америке и самый выразительный по степени проникновения в колониальную архитектуру и пластику фольклорных индейских представлений. Портал состоит из арки, опирающейся на тонкие спиралевидные колонки, которые оканчиваются необычными кариатидами — фигурами индейцев. Все здесь фантастично и полно наивной прелести: фигуры христианских святых, напоминающие индейских военачальников (например, статуя архангела Михаила в глубокой нише), символические изображения звезд, солнца и луны и уж совсем неожиданные для христианского храма персонажи — обнаженные наяды, играющие на гитарах.

Xуан Томас. Мадонна Альмудена. Раскрашенное дерево. 1698 г. Куско.

Скульптура Куско 17 в. мало изучена. Ее лучший мастер Хуан Томас известен и как архитектор. Созданная им деревянная раскрашенная статуя мадонны Альмудена (1698; Куско) навеяна пластикой сельской школы. Но в пропорциях ее фигуры, в острых чертах совсем не испанского лица и особенно в его выражении, замкнутом и бесстрастном, ощущается индейское происхождение скульптора.

В середине 17 в. живописная школа Куско, которая могла бы соревноваться с мексиканской (во всяком случае, не уступая ей в самобытности), разделилась на два направления. Одно из них, подражательное (которое существовало во всех латиноамериканских странах), не представляет интереса. Гораздо привлекательнее второе направление, которое сближалось с народным творчеством и где были созданы забавные, очень красочные, полные какого-то трогательного простодушия картины. Они изображали по преимуществу религиозные сюжеты, но иногда в них проглядывала и реальная жизнь колониального Куско («Процессия тела Христова», 1660, в церкви св. Анны).

Особое место в истории стран Латинской Америки занимает Бразилия. Хотя испанская и португальская системы управления и эксплуатации колоний имели много общего, нельзя не упомянуть об особенностях развития Бразилии, нашедших своеобразное отражение в ее культуре. Если в течение 16—17 вв. испанцы захватили на материке значительные золотоносные районы, то основным богатством португальцев в Бразилии в этот период были пока лишь огромные пространства плодородной земли, приносившей обильные урожаи сахарного тростника, который в 17 в. служил главным предметом бразильского экспорта. Не случайно поэтому в течение двух столетий колонизации португальцы неустанно захватывали и исследовали новые бразильские земли. Наконец, в 1692 г. здесь было открыто золото, а в 20-х гг. 18 в. и месторождения алмазов, что произвело подлинный переворот в бразильской экономике. Таким образом, в истории колониальной Бразилии ясно обозначены два этапа. Первый, охватывающий 16 и особенно 17 столетие,— время активного освоения земель и экспроприации индейцев, осуществляемых, с одной стороны, отрядами колонистов — бандейрантес, а с другой— католическими миссионерами, и в первую очередь иезуитами. Характерное для Бразилии заселение страны, которое шло одновременно с разных пунктов вдоль побережья, обусловило образование отдельных, не связанных друг с другом центров. В 17 в. самыми развитыми в хозяйственной жизни колонии становятся северные районы, климатические условия которых благоприятствовали разведению сахарного тростника.

По сравнению с культурой испанских колоний бразильская культура этого периода представляется как бы отстающей в своем развитии. Здесь сыграл роль и тот факт, что уже с середины 16в. иезуиты монополизировали влияние на всю духовную жизнь страны. Иезуиты, а также другие монашеские ордены насаждали Здесь архитектуру, в которой сказывалась сильная зависимость от португальской архитектуры конца 16 века. Тип иезуитского храма с характерным членением фасада и двумя боковыми башнями подвергся в Бразилии значительному упрощению. Широкое распространение получили однонефные церкви без трансепта, со строгим очертанием фасада, в котором боковые башни фланкировали треугольный фронтон, а декор почти отсутствовал. Аскетически сдержанный облик храмов контрастировал с богато украшенными интерьерами, в которых особой пышностью отличалась расположенная в абсиде так называемая главная капелла.

В 17 в. большое количество культовых зданий было построено в северных районах Бразилии— городах Ресифи, Олинде и особенно Байе (современном Сан-Сальвадоре)— резиденции генерал-губернатора и крупнейшем центре работорговли. Одним из лучших памятников архитектуры этого периода является церковь францисканского монастыря в Байе (1710). Интересен внутренний двор церкви, где стены двухъярусной галлереи покрыты происходящими из Португалии сине-белыми изразцовыми панно с многофигурными композициями. Звучные синие тона этих изразцов оживляют монотонную белизну гладких стен и превосходно сочетаются с мягко-красными тонами черепичной крыши.

Одновременно в Бразилии создавались и светские постройки, главным образоги в фазендах, то есть поместьях владельцев сахарных плантаций. Фазенда обычно состояла из дома хозяина с примыкавшей к нему капеллой, большого открытого двора и здания, где жили рабы. Архитектура фазенд, мало изменявшаяся в течение колониального периода, отличалась простотой, четко выраженным утилитарным характером, стремлением к спокойным геометризированным формам. В этом своеобразном ансамбле широкие горизонтальные линии основных построек уравновешивались вертикальным движением венчающей капеллу башенки. Низкая, с далеким выносом кровли, расположенная на втором этаже господского дома открытая веранда давала возможность широкого обзора и как бы составляла контраст к замкнутому, огороженному стеной внутреннему двору.

Своеобразная замедленность стилевых изменений в бразильском зодчестве сказалась не только в том, что в нем лишь к концу 17 в. и к началу 18 в. появились формы барокко, но и в том, что начавшийся со второй половины 18 столетия расцвет бразильского барокко охватил и первые десятилетия 19 века. Развитие новых форм искусства в Бразилии совпадает со вторым этапом ее колониальной истории, который начинается в 18 столетии. Это время, когда Бразилия дает 85% мировой добычи золота, когда заселяются южные части страны, возникают новые города. Оживляется духовная жизнь общества, чему немало способствовало изгнание иезуитов в 1759 году. Растет антипортугальское движение, которое к концу 18 столетия принимает форму борьбы за национальную независимость.

Область Минас-Жераис (Главные рудники) со столицей Вила-Рика, то есть Богатый город,— уже сами эти названия свидетельствуют, что именно здесь развернулась основная добыча золота и алмазов,— превратилась в крупнейший политический, экономический и культурный центр Бразилии.

Расположенная среди гор, Вила-Рика (в истории искусств более известна как современный город Оуро-Прето), подобно большинству городов в области Минас-Жераис, является своеобразным музеем бразильского искусства. Живописный силуэт этим городам придают нарядные белые башни церквей, поднимающихся над скоплением тесно прижатых друг к другу черепичных крыш; идущие с гор родники находят выход в многочисленных красивых городских фонтанах.

Церковь Сан Педро в Мариане. План.

Алейжадинью и Франсиску Лима ди Серкейра. Церковь св. Франциска в Сан Жуан дель Рей. 1774- 1804 гг. Западный фасад.

В бразильской культовой архитектуре этого времени — в решении планов и фасадов зданий — преобладают кривые, волнистые линии. Украшающие фасад башни имеют обычно круглую или овальную форму, которая умело связывается с изогнутыми формами фронтона и круглого окна над входным порталом. Небольшие по размерам, бразильские церкви, обладающие динамичным силуэтом, нарядные, но не перегруженные декором, который лишь подчеркивает основные элементы фасада (вход, окна, фронтон, навершия башен), создают законченный архитектурный образ. Здесь сильнее, чем в зодчестве испанских колоний, где преобладает фасадная композиция, выражены пластика массы здания и связь его с окружающим пространством. Хотя в бразильской архитектуре менее заметны, нежели, например, в мексиканских и перуанских постройках, местные традиции, она вполне самобытна. Очень естественно воспри-нимаясь на фоне тропического пейзажа, ее памятники производят впечатление изящества и спокойной жизнерадостности, в противовес тяжеловесной и несколько навязчивой пышности архитектуры Мексики и Перу. Впечатление это усиливается применением мягкого цветового контраста светло-серых тонов каменного массива Здания и оранжевого мыльного камня в карнизах, пилястрах и колоннах. К лучшим образцам бразильской колониальной архитектуры принадлежат церкви св. Франциска в Оуро-Прето (1766—1794) и в Сан Жуан дель Рей (1774—1804). Указанные постройки связываются с именем одного из наиболее интересных мастеров не только Бразилии, но и всей Латинской Америки 18 в., талантливого архитектора Антониу Франсиску Лишбоа (1730—1814), сына португальца и негритянки-рабыни, прозванного Алейжадинью. то есть Бедный калека.

Церковь Иисуса в Конгоньяс ду Кампу. 1757-1777 гг. Вид с запада. Скульптура, лестница и портал работы Алейжадинью. Окончены в 1805 г.

Алейжадинью. Статуи пророков на лестнице церкви Иисуса в Конгоньяс ду Кампу. Камень. Окончены в 1805 г.

Дарование Алейжадинью также ярко проявилось в области скульптуры, где он, подобно другим мастерам своего времени, создавал пышные алтари, кафедры, украшал главные капеллы, смело вводя в декор экзотические мотивы щедрой бразильской природы. Особенно известна его оконченная в 1805 г. скульптурная композиция перед церковью Иисуса в Конгоньяс ду Кампу (1757—1777). Это широкая, сложного криволинейного очертания белая терраса, украшенная статуями двенадцати апостолов. Расположенная на возвышенности, с которой открывается далекий вид на окружающую горную долину, она производит издали целостное и эффектное впечатление. Округлые формы храма (где Алейжадинью приписывается лишь оформление входного портала) находят созвучие в динамичных изогнутых очертаниях террасы, а темные силуэты крупных статуй из аспидно-серого мыльного камня воспринимаются как своеобразные элементы общей декоративной композиции. Вблизи особенно заметно декоративное назначение скульптуры, ее упрощенные, даже несколько огрубленные формы и вместе с тем выразительность фигур, изображенных в резких поворотах, в необычных восточных головных уборах и одеждах, с острыми «ястребиными» чертами лица.

Менее интересна бразильская живопись колониального периода, представленная главным образом плафонными росписями.

Трудно представить что-либо более противоположное пышной роскоши и яркой Эмоциональности искусства испанских и португальских колоний, чем то искусство, которое развивалось на территории будущих Соединенных Штатов Америки. Подчеркнутая простота, строгость, прозаизм и солидность, сочетаемые с наивной непосредственностью,— эти отличительные черты молодого североамериканского искусства в косвенной форме отражали особенности происходившего здесь процесса колонизации и сложения определенных экономических основ и идеологических представлений.

Различные европейские народы обосновались на новых освоенных землях Североамериканского материка: французы — на берегах Миссисипи и в Канаде, голландцы — на Манхэттене (остров в устье реки Гудзон, ядро будущего Нью-Йорка), шведы — на реке Делавар. Однако наибольшее развитие и значение получили английские поселения, первые из которых возникли в 1607 г. в Виргинии и этой датой открыли эпоху колонизации Северной Америки. На протяжении 17 — 18 столетий англичане основали ряд колоний, особенно в Новой Англии (на северо-востоке США), а в результате войны с Голландией (1672—1674) расширили свои владения на Атлантическом побережье. В 1756—1763 гг. были захвачены у французов Канада и Восточная Луизиана. К концу 18 в. английские колонии в Северной Америке стали основным очагом борьбы за независимость. К этому времени их капиталистическое развитие далеко шагнуло вперед по сравнению с Латинской Америкой, которая как бы застыла на стадии феодализма. Вместо крупного помещичьего землевладения в английских колониях господствовало мелкое фермерское хозяйство, где применение наемного труда стимулировало созревание новых капиталистических отношений. Вместе с тем протестантизм, который был представлен в Северной Америке множеством враждовавших между собой сект, не обладал единой и несокрушимой идеологической силой католической церкви, державшей под своим гнетом всю духовную жизнь испанских колоний. Нельзя не учитывать также и воздействия самой метрополии: Англия была в то время ведущей промышленной державой мира, и это не могло не наложить свой отпечаток на экономическое развитие ее владений в Новом Свете.

Было бы, однако, глубоко ошибочным в какой-либо мере идеализировать процесс североамериканской колонизации. Как и в Латинской Америке, это была драматичная, отмеченная проявлениями крайней жестокости и человеческой низости страница истории. Многие индейские племена, создатели прекрасных произведений искусства, исчезли с лица земли; однако их старая культура не погибла бесследно— она составила часть той постоянной среды, которая воздействовала на вкусы переселенцев из Европы, оказав тем самым влияние на формирование художественной культуры североамериканских стран.

Развитие искусства в североамериканских территориях 17—18 вв. шло на первых порах довольно медленно. Жизнь колонистов, слишком трудная и суровая, наполненная повседневной борьбой за существование, не благоприятствовала художественному творчеству. Кроме того, развитие искусства тормозилось распространением строгих догм пуританского вероучения, совершенно отвергавшего какие-либо изображения, которые считались порождением дьявола. Не случайно поэтому отпечаток своеобразного аскетизма так заметен в облике жилых зданий, обычно лишенных каких-либо украшений. Вместе с тем подобный характер ранней архитектуры был продиктован прежде всего чисто утилитарными целями создания прочного, удобного, практичного, приспособленного к новым климатическим условиям жилища. В этих постройках колонисты сохраняли те основные, сложившиеся еще в средневековье формы жилищ, которые были распространены у них на родине. Голландцы обращались к столь знакомому им типу кирпичного дома с высоким щипцовым фронтоном; французы, шведы, англичане также строили в традициях своего зодчества. Особый интерес представляют дома в английских поселениях. Это чаще всего массивные бревенчатые сооружения, имевшие первоначально в плане одну или две комнаты и выступавший второй этаж. Нередко применялась мансардная кровля, а к торцу пристраивалась высокая кирпичная кухонная труба. Облик этих домов (дом Джона Уарда в Сэлеме 17 в. и многие другие) отличался простыми и скупыми геометрическими формами; в них привлекает красота естественных материалов и связь с природным окружением — свежими травяными лужайками и купами плодовых деревьев. Обычно группа таких домов воздвигалась в поселках Новой Англии около так называемого дома для собраний — большого сараеподобного здания с колокольней, служившего для пуританских сект местом для молитв. Собственно же церковные постройки в традициях готики сооружались лишь в англиканской Виргинии.

Единственным видом живописи, который получил широкое распространение в 17—первой половине 18 в., был портрет— дилетантские, по существу, ремесленные и чаще всего анонимные произведения, которые исполнялись местными любителями или, реже, заезжими профессионалами. Портреты запечатлевали облик того или иного представителя только что зарождавшейся здесь молодой буржуазии. В этих плоских, застылых, уныло однообразных изображениях повторялись как формы парадного барочного европейского портрета, так иногда даже и портретов второй половины 16 столетия (например, Антониса Мора).

Жилой дом в Вильямсбурге. 1-я половина 18 в.

Дом Независимости (Старая ратуша) в Филадельфии. 1741 г. Главный фасад.

К середине 18 столетия неуклонно повышающийся уровень экономической и культурной жизни североамериканских колоний стимулирует развитие новых, более зрелых форм архитектуры и изобразительного искусства. Растут крупные города — Филадельфия, Бостон, Нью-Йорк (так был переименован англичанами захваченный ими в 1664 г. у голландцев Новый Амстердам). Сооружаются первые Значительные каменные здания общественного характера, как, например, Старая ратуша в Филадельфии (1741; позднее Дом Независимости), и многочисленные городские жилые дома. Воздействие форм барочной архитектуры, лишенной, однако, пышности и декоративного размаха, сталкивается на американской почве с принесенными из Англии традициями классицизма (так называемого «геор-гианского стиля») и подвергается здесь своеобразной переработке в духе ясной простоты, солидности и практичности. Изменяется облик жилого дома — своего рода комфортабельного и в то же время достаточно скромного особняка. Оштукатуренные снаружи и внутри, с умеренным декоративным убранством и комнатами, обшитыми деревянными панелями, эти жилые дома создают впечатление уюта и добротности, придавая самобытный облик молодым американским городам.

Развитие самостоятельной национальной художественной культуры происходит и в живописи 18 столетия. Здесь по-прежнему господствовал портрет, достигший, однако, большего профессионального мастерства и живой выразительности. Находясь в известной зависимости от работ английских портретистов 18 в., произведения американских живописцев несут в себе и самобытные качества. Джозеф Блекбёрн (1700—1765), Роберт Фик (1724—1769), Мэтью Пратт (1734—1805), Джон Дьюранд (работал в 1767—1782 гг.) изображают преуспевающих колонистов-торговцев, фермеров, горожан, подчеркивая в их облике черты обыденности, житейской заурядности, отпечаток повседневной практической деятельности, спокойной деловитости и вместе с тем волевую собранность, сознание собственного достоинства. Любовно и тщательно воспроизводились бытовые детали; достоверность передачи окружающих и тесно связанных с человеком предметов обихода или атрибутов его деятельности способствовала созданию законченного конкретного образа.

Эти черты еще отчетливее проступают в портретах Джона Копли (1737— 1815) и Бенджамина Уэста (1738—1820), основная деятельность которых относится уже к следующему художественному периоду. Освободительная война за независимость 1775—1783 гг., открывая новую эпоху в истории Америки, кладет начало бурному росту капитализма и новому этапу художественной культуры, вследствие чего искусство этого периода и последующих за ним лет более правомерно рассматривать в связи с искусством новой художественной эпохи — 19 столетия.

Date: 2015-08-06; view: 459; Нарушение авторских прав