Глава 14. Утренний обход получился каким-то скомканным

Утренний обход получился каким-то скомканным. Старшего врача Медалонта сопровождала вместо вереницы практикантов только Старшая сестра Летвичи. Подходили они исключительно к самым тяжелым больным и большую часть времени провели у постели Морредет, по-прежнему загороженной ширмой и звукоизоляционным полем.

Медики все еще находились там, когда около кровати Хьюлитта остановились по пути в ванную Хоррантор и Бовэб. Первым заговорил дутанин.

– Пожалуй, в скремман сегодня играть не придется, – проворчал Бовэб. – Похоже, никто не знает, что стряслось с Морредет. Я попробовал выспросить у сестры-кельгианки, но ты же знаешь этих кельгиан – они или выкладывают всю правду, или вообще помалкивают. А ты что-нибудь знаешь?

Хьюлитт все еще чувствовал себя виноватым в случившемся, и говорить об этом ему не хотелось. Но эти двое были друзьями Морредет – ну, пусть не друзьями, но хотя бы хорошими знакомыми, и они имели право знать правду. Лгать им Хьюлитт не собирался, но он не был и кельгианином, поэтому мог слегка и приврать.

– У нее был приступ, – объяснил он. – Медсестра вызвала бригаду реаниматоров и сказала им, что у Морредет остановились сердца. Когда они прибыли, они закрыли кровать звукоизоляционным полем. Что там происходило потом – я не знаю.

– Мы, наверное, все проспали, – вздохнул Хоррантор. – Но худларианка добрая и поговорить любит. Может, она нам все расскажет, когда вечером сменит кельгианку. – Хоррантор запнулся и указал в сторону сестринского поста. – Вы поглядите, кто идет по палате вместе с падре Лиореном. Торннастор! Что он тут делает?

Существо, о котором шла речь, принадлежало к тому же виду, что и Хоррантор, но было гораздо крупнее. Его шкура была испещрена морщинами, ну и конечно, оно шагало на всех шести ногах. Ответ на вопрос Хоррантора поступил как бы сам собой. Лиорен и Торннастор остановились около кровати Морредет и исчезли за ширмой. Следом за ними там же исчезла сестра-кельгианка с антигравитационной каталкой.

– Да уж, там теперь небось тесновато, – отметил Хоррантор.

Никто ему не ответил. Молчание затянулось. Хьюлитта все время преследовал образ Морредет, неподвижно лежавшей на кровати, и, чтобы немного отвлечься, он спросил:

– А кто такой Торннастор?

– Я его раньше никогда не видел, – ответил ему Хоррантор. – Но это наверняка Торннастор, потому что в госпитале, кроме меня, есть только один тралтан, и он диагност. Торннастор – Главный патофизиолог госпиталя. Говорят, он редко выходит из лаборатории и пациентов видит только мертвых или разрезанных на куски.

– Хоррантор! – оборвал друга Бовэб. – Деликатности у тебя – как у пьяного кельгианина.

– Ой, простите, – извинился тралтан. – Что-то я не то сказал, правда... Смотрите, они выходят.

Первой из-за ширмы появилась кельгианка. Она толкала перед собой каталку, колпак которой теперь был закрыт. За ней следом вышли Торннастор, Медалонт и Летвичи. Шторы убрались в щели на потолке, и около пустой кровати остался только Лиорен. Тарланин несколько секунд постоял, уставившись всеми четырьмя глазами в пустоту, а затем тронулся с места, но за другими не пошел.

– Сюда идет, – прорычал дутанин – это он так шептал. – Хьюлитт, и вроде бы на тебя смотрит.

И действительно, Лиорен, глядя на Хьюлитта двумя глазами, шел к кровати землянина. Остальные два глаза он соответственно направил на Хоррантора и Бовэба. Приблизившись, он сказал:

– Прошу простить, что прервал ваш разговор, друзья, но мне нужно поговорить с пациентом Хьюлиттом наедине.

– Конечно, падре, – ответил Хоррантор, а Бовэб добавил:

– Мы как раз собирались уходить.

Дождавшись, когда тралтан и дутанин отойдут подальше, тарланин уточнил:

– Надеюсь, вам сейчас удобно со мной поговорить? Уделите мне некоторое время?

Хьюлитт ответил не сразу. Он впервые видел падре так близко. Он, правда, смотрел библиотечные записи о тарланах, но к личной встрече оказался не готов. Код физиологической классификации тарлан был БРЛГ, и они представляли собой существа на четырех коротких ножках, с телом в форме конуса. У тарлан имелось по четыре срединных конечности на уровне пояса – эти конечности были длинными, суставчатыми и мускулистыми и служили для поднятия тяжестей. Еще четыре конечности, предназначенные для выполнения более тонкой работы, росли на уровне шеи. На одинаковых расстояниях друг от друга по окружности головы на стебельках располагались четыре глаза, способные двигаться независимо друг от друга. Рост взрослого тарланина, как утверждал библиотечный компьютер, равнялся восьми футам, но Лиорен превышал средние показатели как ростом, так и массой тела. Созерцание тарланина в непосредственной близости вовсе не порадовало Хьюлитта. Учитывая события прошедшей ночи, он не рассчитывал услышать ничего хорошего. Вместо того чтобы ответить на вопрос священника, он сам спросил его о том, что мучило его последние шесть часов:

– Что случилось с Морредет?

Выражение странного, искривленного лица тарланина оказалось прочесть еще сложнее, чем худларианское. Лиорен ответил:

– Мы не знаем, что случилось с Морредет, но сейчас она чувствует себя хорошо, с ней все в порядке.

Учитывая профессию Лиорена и не забывая о том, что кровать Морредет опустела, Хьюлитт решил, что слова падре не что иное, как утешение осиротевшему другу. Но Хьюлитт мечтал услышать не это. Неожиданно звуки, оглашавшие палату, стихли – срединной рукой Лиорен нажал клавишу включения звукоизоляционного поля. Хьюлитт пока не понял, каким из отверстий на лице тарланин разговаривает но голос Лиорена звучал спокойно и мягко.

– Похоже, за случившееся ответственны трое. Сестра-худларианка, я и вы. Мне бы хотелось начать с вашего вклада в происшедшее.

Не дав Хьюлитту и рта раскрыть, тарланин продолжал:

– Худларианка уже сказала мне, что ваш ночной разговор был записан монитором и внесен в историю болезни в целях последующего изучения. Предыдущие разговоры были записаны без вашего ведома и разрешения в связи с необычностью вашего заболевания. Медалонту показалось, что, будучи в неведении на предмет записи, вы поведете себя более раскрепощенно, а то, что вы скажете, окажется во много раз ценнее всех ваших бесед с врачами, хотя большая часть записей никакого клинического значения иметь не будет. Теперь вы знаете, что все сказанное вами записывается, но больше ваших слов меня интересует ваша эмоциональная реакция на травму пациентки Морредет. Родились ли у вас какие-либо сильные чувства в отношении ее увечья и хотите ли вы поговорить о них?

Хьюлитт немного успокоился. Он ожидал от Лиорена выговора, но теперь понял, что больничный священник не собирается его ругать.

– Хочу, – кивнул Хьюлитт. – Но многого от меня не ждите, падре. Никаких особо сильных чувств по поводу травмы пациентки Морредет я не испытываю, кроме обыкновенного сочувствия к беде существа, не являющегося моим близким другом. Когда я узнал, как много для нее значит повреждение шерсти, я попытался помочь ей разговором о том, что пережил в период с десяти до двадцати лет. Вероятно, я ляпнул что-то лишнее.

– Я бы так не сказал, – возразил Лиорен. – Вы пытались найти верные слова в очень непростой с эмоциональной точки зрения ситуации. Кое-что из сказанного вами... Скажите, та проблема, о которой вы говорили с пациенткой Морредет, разрешена или нет? В вашей истории болезни говорится о том, что вы не женаты и не имели даже кратких связей с лицами противоположного пола.

Удивившись тому, что разговор о Морредет так резко перескочил на него, Хьюлитт ответил:

– Нет, проблема не разрешилась. Я чувствую себя неловко в женском обществе, невзирая на то что у меня сохранилась нормальная физическая реакция на женщин, да и сам я по-прежнему привлекателен для них. Я страшусь возврата стресса, я страшусь за себя и за свою потенциальную партнершу. Я страшусь той боли, которая заменяет мне наслаждение. Мне бы не хотелось, чтобы это повторилось... Но почему вы спрашиваете об этом? Вы осуждаете мое поведение? Вы полагаете, что это скорее вопрос морали, нежели медицины?

– Нет, это медицинский вопрос, – не задумываясь отозвался Лиорен. – Но если эта тема волнует вас так, что вы чувствуете – вам необходим духовный совет или руководство, прошу вас, скажите мне об этом. Я располагаю обширными знаниями о многочисленных табу и верованиях Федерации и смогу вам помочь. Меня очень интересуют и ваши верования, если они у вас есть. Если вы неверующий, не волнуйтесь. Я не собираюсь ни проповедовать, ни вовлекать вас в веру.

Одна из причин, по которой я задал вам этот вопрос, – продолжал падре, – состоит в том, что я больше не занимаюсь врачеванием. Но когда-то я был опытным медиком, и порой мне интересно переигрывать моих бывших коллег. Частенько их это обижает, бьет по их профессиональной гордости. Да и кто я такой, чтобы осуждать другого, избравшего безбрачие?

– Простите, падре, – выдавил Хьюлитт. – Что-то я нынче не слишком расположен к общению. Скажите конкретно, что бы вам хотелось узнать?

Лиорен издал долгий булькающий звук, который транслятор переводить не стал, и сказал:

– Все, что вам хотелось бы мне рассказать. Но прежде всего мне кажется, что вас по-прежнему удручает ваша затянувшая девственность, но об этом вы так подробно поведали в разговоре с Морредет, что теперь говорить об этом не стоит. А мне бы хотелось узнать, не было ли в вашей жизни других эпизодов – физических, психологических, религиозных, которые бы вас беспокоили, а медикам казались пустяками, не имеющими значения, и потому они не отразили эти эпизоды в вашей истории болезни. Помните ли вы что-либо в таком роде?

– Ну, если этого нет в моей истории болезни, – вздохнул Хьюлитт, – наверное, я и сам позабыл об этом. Стоило мне почувствовать, что со мной что-то не так, я непременно об этом рассказывал. Жаловаться вошло у меня в привычку.

Мгновение Лиорен молчал. Когда он заговорил вновь, Хьюлитту показалось, что падре смущен и взволнован. Тарланин устремил на землянина все четыре глаза.

– Случай у вас на редкость необычный, пациент Хьюлитт, – сказал священник. – Мы изучали ваши разговоры с Медалонтом, Брейтвейтом и худларианской сестрой, а также с тремя вашими партнерами по карточной игре, слушали беседу с Морредет, в которой вы выказали редкую деликатность и чувствительность. На основании всего этого мы заключили, что у вас немного неладно с психикой. Учитывая, что вы всю жизнь воюете с медиками, таких отклонений можно ожидать, но при этом личность ваша сохранила устойчивость и организованность. Если в вашем заболевании присутствует психологический компонент, в чем мы уже начали сомневаться, то он упрятан так глубоко, что пока не видно даже его следов.

– Я же всем и каждому тут твердил, что дело вовсе не в моем воображении, – возмутился Хьюлитт.

Лиорен, не обращая внимания на его возмущение, продолжал:

– Объективно вы являете собой совершенно здорового землянина-ДБДГ. Помимо необъяснимого сердечного приступа, имевшего место в день вашего поступления в госпиталь, ваш монитор постоянно регистрирует оптимальные параметры всех жизненно важных показателей. Правда, в настоящее время параметры немного понижены, но это можно отнести на счет бессонной ночи. Не сомневаюсь, вы волновались за Морредет.

– Итак, у меня все в порядке с головой и тело супермена, – не пытаясь скрыть злость, съязвил Хьюлитт. Наверняка его собираются выписать из госпиталя как симулянта. – Спасибо, что еще раз напомнили мне об этом, падре. Что мне вам еще рассказать?

Тарланин склонился к Хьюлитту и открыл рот. Впервые землянин увидел, какие у Лиорена острые и большие зубы. Хьюлитт поздравил себя с тем, что смог удержаться и не вскочить с кровати, рванув по палате куда глаза глядят. Поистине, тут можно было привыкнуть ко всему.

– Не знаю, – отвечал падре. – Что угодно. Что-нибудь такое, что, как вы, земляне, говорите, позволило бы мне «запустить зубы» в вашу проблему.

– З-зубы? – выдавил Хьюлитт, не отрывая глаз от открытого рта собеседника. Заставив себя хохотнуть, он проговорил:

– А знаете, у меня с зубами никаких проблем. Было кое-что, когда я был маленький, на Этле, но это пустяки. Мне было семь лет, и у меня начали прорезываться два коренных зуба, а молочные все не желали выпадать. Десны у меня болели, но я гораздо больше боялся, что зубная фея не положит мне под подушку денег за выпавшие зубы. Вы знаете про зубную фею? Ну, это я потом как-нибудь расскажу. Когда стал прорезываться третий коренной зуб, а молочный отказывался выпадать, наш стоматолог утратил всякое терпение и удалил мне все три молочных зуба. Затем мои зубы вели себя образцово, и всякий раз на подушке меня ждали деньги от зубной феи. Но наверное, это глупо – рассказывать вам про зубы.

– Кто знает, что в вашем случае глупо, а что нет, – задумчиво проговорил священник. – Но, пожалуй, я с вами согласен. Можете припомнить еще какие-нибудь не внесенные в историю болезни важные случаи?

Хьюлитт стал рассказывать, и чем дальше, тем больше вспоминал разных случаев. К его удивлению, в истории болезни фигурировали даже самые пустяковые эпизоды. Последовал нудный перечень обычных для мальчишки ушибов и порезов. Порезы и ссадины у него всегда заживали очень быстро, хотя некоторые из них поначалу казались такими глубокими, что их следовало бы зашить.

– В детстве и юности я не любил докторов, – сказал Хьюлитт. – Потому что они упорно прописывали мне лекарства, думая, что от них станет лучше, а все выходило с точностью до наоборот. Сначала мне показалось, что и Медалонт – не исключение, но он отменил все лекарства, и пока со мной ничего страшного не произошло, кроме сердечного приступа в первую ночь. Мне продолжать, падре? Вам такие сведения от меня нужны?

– Сам не знаю, какие сведения мне нужны, – признался Лиорен. – Да и услышь я от вас нужные мне сведения, вряд ли бы я понял, что это именно то, чего я жду. Но если все, что вы и множество лечивших вас докторов говорите, правда, и учитывая два имевших место необычных клинических явления, остается одно вероятное объяснение. Для меня оно более очевидно, чем для вас, хотя я и неохотно с ним соглашаюсь.

Тарланин еще ближе наклонился к Хьюлитту, и землянин заволновался: не упадет ли на него тяжеленный священник. Хьюлитт почти физически ощутил волнение падре.

– Пациент Хьюлитт, – спросил Лиорен, – являетесь ли вы членом религиозной секты?

– Н-нет! – вырвалось у Хьюлитта.

– До своей гибели при авиакатастрофе, – продолжал священник, – являлись ли ваши родители членами какой-либо секты? А ваши бабушка и дедушка? Вероятно, эта секта была крайне малочисленной, поскольку не могла расширить ряды своих последователей, существуя в окружении материалистов. Наверняка приверженцы этой секты придерживались высоких правил морали, были преданы своим верованиям и отличались непоколебимой верой. Вы тогда были очень маленьким, но, может быть, ваши родители все же наставляли вас в вере?

– Нет, – снова ответил Хьюлитт.

– Вы достаточно хорошо подумали? – возразил падре. – Подумайте как следует.

Он отклонился назад. Хьюлитт не понял, что это означает – успокоение или же разочарование.

– Простите, падре, – сказал он. – Вы ранее спросили меня насчет моего отношения к религии, и я отказался от вашей помощи. Я думал, вы сразу поняли, что я – человек неверующий. Так зачем же вы задаете мне столько вопросов на тему религии? Повторяю: я никогда не был верующим.

Хьюлитт ужасно обрадовался тому, что кровать загорожена звукоизоляционным полем – падре Лиорен заговорил настолько громко, что в противном случае его было бы слышно на другом конце палаты.

– Я задаю эти вопросы потому, что вынужден их задавать. Религиозные воззрения порой в значительной мере сказываются на психике пациентов. А в особенности я их задаю из-за того, что произошло сегодня ночью.

После вашего разговора с пациенткой Морредет, – взволнованно продолжал Лиорен, – пациентка, состояние которой до тех пор не внушало опасений, сильно разнервничалась, что в итоге привело к тяжелейшим спазмам. Вы помогали дежурной сестре удерживать пациентку, когда худларианка делала ей укол успокоительного. Затем у нее остановились оба сердца. Можно было бы как-то по-другому назвать ваши действия, но факт остается фактом – то, что вы сделали, называется не иначе как «наложение рук».

Когда прибыла реанимационная бригада, – чуть спокойнее проговорил падре, – реаниматоры пришли в ярость – второй раз за два дня их вызвали в эту палату, и оба вызова в итоге оказались ложными. Торннастор в полном изумлении, что редкое явление для главы Отделения Патофизиологии. Он попросил перевезти Морредет в его лабораторию для более тщательного обследования. Произошло невероятное. А пациентка Морредет счастлива безмерно, потому что на месте ранения у нее выросла новая прекрасная шерсть.

Лиорен немного помолчал, потом добавил почти извиняющимся тоном:

– Наш госпиталь славится тем, что тут непрерывно творят медицинские чудеса, но то, что случилось с Морредет, – поистине чудо. Даже я в недоумении.

А как вы все это объясните, пациент Хьюлитт?