Глава 1. Влияние гендерного и психологического факторов на речь персонажей

1.1 Понятие «гендер»

Гендерный фактор идет первым в списке по вполне очевидной причине: главные герои романа – мужчина и женщина. Однако речь пойдет не совсем об их биологическом поле, а о понятии «гендер».

Гендер (англ. gender, от лат. genus «род») — социальный пол, определяющий поведение человека в обществе и то, как это поведение воспринимается. Это то поло-ролевое поведение, которое определяет отношения с другими людьми: друзьями, коллегами по работе, одноклассниками, родителями, случайными прохожими и т.д. (Ильин, 2002)

В психологии и сексологии понятие «гендер» употребляется в более широком смысле, подразумевая любые психические или поведенческие свойства, ассоциирующиеся с маскулинностью и фемининностью и предположительно отличающие мужчин от женщин. Словоупотребление грамматической категории «гендер» подразумевало то, что видимые различия личностных и поведенческих характеристик мужчин и женщин не связаны напрямую с действием биологических факторов, а определяются спецификой социального взаимодействия.

Слово «гендер» заимствововал из грамматики и ввел в науки о поведении сексолог Джон Мани в 1955 году. В общественных науках и феминизме «гендер» приобрёл более узкое значение, обозначая «социальный пол», то есть социально детерминированные роли, идентичности и сферы деятельности мужчин и женщин, зависящие не от биологических половых различий, а от социальной организации общества.

Слово «гендер» в английском языке обозначает различаемую мужественность или женственность личности. Деление на мужское и женское аналогично делению на мужской и женский пол в биологии. Гендер (социальный пол) в широком понимании не обязательно совпадает с биологическим полом индивида, с полом воспитания или с паспортным полом.

Обычно в обществе можно различить два гендера — мужской и женский, однако набор гендеров бывает гораздо шире, существуют сообщества с четырьмя и более гендерами. Социальный пол ведьм, например, не совпадал с социальным полом обычных женщин и по социальной роли был более близок к мужскому социальному полу.

Понятие «гендер» вошло в современную лингвистическую парадигму гораздо позже, чем в другие гуманитарные науки, а именно во второй половине 20 века. Возникла новая отрасль языкознания – гендерная лингвистика. Гендерная лингвистика (лингвистическая гендерология) — научное направление в составе междисциплинарных гендерных исследований, при помощи лингвистического понятийного аппарата изучающее гендер (социокультурный пол). В самом общем плане исследование гендера в языкознании касается двух групп проблем.

1. Язык и отражение в нем пола. Цель такого подхода состоит в описании и объяснении того, как манифестируется в языке наличие людей разного пола (исследуются в первую очередь номинативная система, лексикон, синтаксис, категория рода и т. п.), какие оценки приписываются мужчинам и женщинам и в каких семантических областях они наиболее заметно, отчетливо выражены.

2. Речевое и в целом коммуникативное поведение мужчин и женщин, где выделяются типичные стратегии и тактики, гендерно специфический выбор единиц лексикона, способы достижения успеха в коммуникации, предпочтения в выборе лексики, синтаксических конструкций и т. д. – т. е. специфика мужского и женского говорения.

При изучении речевого и в целом коммуникативного поведения также учитывается гендерный фактор. Однако в последние годы его роль не считается столь радикальной, как это было на начальном этапе. Гендер рассматривается как один из параметров, при помощи которого в общении конструируется социальная идентичность говорящего. Как правило, он взаимодействует с другими параметрами — статусом, возрастом, социальной группой и т. п. В науке пока не сложилось единой концепции исследования гендера в коммуникации. Одной из наиболее известных работ в этой области стал труд Деборы Таннен «Ты меня просто не понимаешь. Женщины и мужчины в диалоге» (1990). Автор анализирует коммуникативные неудачи в общении лиц разного пола и объясняет их разными требованиями, предъявляемыми обществом к мужчинам и женщинам, а также спецификой социализации в детском и подростковом возрасте, когда общение происходит преимущественно в однополых группах. Под воздействием этих факторов у мужчин и женщин вырабатываются разные мотивы поведения, разные стратегии и тактики общения. Речевое поведение мужчин, как правило, нацелено на достижение и сохранение независимости и высокого статуса. От женщин общество ожидает неконфликтности, уступчивости, эмоциональности. Эти различия ведут, согласно концепции Д. Таннен, к различиям в целях общения и в интерпретации высказываний. Одни и те же высказывания могут интерпретироваться с позиции статуса или с позиции поддержания взаимосвязи, солидарности и помощи. Произнося одни и те же фразы, мужчины и женщины могут руководствоваться разными мотивами и по-разному интерпретировать слова собеседника. Например, оказание помощи можно истолковать как проявление солидарности и укрепление взаимосвязи. Но можно увидеть в помощи и намек на то, что помогающий (-щая) демонстрирует свое превосходство и пытается доминировать в отношениях. Кроме того, в каждой культуре существуют традиции и ритуалы общения, не одинаковые для мужчин и женщин. Так, во время застолья слово чаще предоставляется мужчинам. Вряд ли женщина исполнит роль тамады. В этой связи Д. Таннен говорит о гендерлекте — социально и культурно обусловленных особенностях общения мужчин и женщин. По мнению Таннен, различия в коммуникативных стратегиях полов уходят корнями в глубокое детство. «...Начиная с раннего возраста, создаются разные миры, в которых потом живут взрослые мужчины и женщины. Поэтому неудивительно, что женщины и мужчины, стремящиеся к гармонии в их отношениях, часто обнаруживают, что их партнеры не понимают их и даже критикуют» (1996;401).

Теория гендерлекта не нашла общей поддержки в лингвистике, однако надо признать, что модель, разработанная Д. Таннен, обладает объяснительной силой, о чем свидетельствует высокая популярность этого труда — он переведен более чем на 30 языков и постоянно переиздается.

В целом, тема речевой коммуникации полов, описание и анализ особенностей их дискурса является весьма разработанной и популярной, особенно для западной феминистской лингвистики. Одним из пионерских исследований в этой области стала работа Робин Лакофф «Язык и место женщины» (1975), посвященная особенностям женского речевого поведения. По мнению Р. Лакофф, речевое поведение женщины отличается неуверенностью, меньшей агрессивностью по сравнению с мужским, большей гуманностью и ориентированностью на своего партнера по коммуникации. Женщина более внимательно выслушивает мнение собеседника, не стремится доминировать над ходом беседы. Мужчины же в диалоге более агрессивны, стремятся в беседе «держать ситуацию под контролем», менее склонны к компромиссам. В связи с этим такой речевой стиль женщины создает ореол неуверенности в себе и некомпетентности, что наносит ущерб её имиджу. Какие же черты женской речи способствуют этому? Р. Лакофф полагает, что в английском языке к этим чертам можно отнести преференцию женщин к разделительным вопросам, использование повышающей интонации там, где должна быть понижающая, употребление семантически опустошенной лексики (well, so), специальных пластов словаря, описывающих традиционно женские сферы жизнедеятельности, частое употребление эмфазы, различного плана интенсификаторов и модальных частиц. К тому же «женские» модальные средства гораздо разнообразнее и употребляются женщинами чаще. И в довершении всего, женщины шутят гораздо реже мужчин. Если же женщина начинает использовать «мужские» речевые тактики, то она воспринимается как неженственная, наглая, феминистка. Р. Лакофф считает, что такое речевое поведение женщины часто приводит к коммуникационным неудачам. Автор называет такое положение вещей «ситуацией двойной связанности». Сравнивая мнения Д. Таннен и Р. Лакофф, мы видим, что их точки зрения в основном совпадают. Они обе приходят к выводу о доминирующей роли мужчины в беседе, его коммуникативной агрессивности и стремлении контролировать ситуацию. Их теория о социальной обусловленности особенностей речевого поведения позволяет говорить о прямой зависимости речи от мужской либо женской психики и психологии. Речь человека неразрывно связана с его психикой. Изучением изменений в речи, вызванных различными психическими процессами, и зависимости речевого поведения от специфических особенностей психики, занимается психолингвистика. Психолингвистические исследования речи мужчин и женщин показывают, что имеются определённые различия между тем, как говорят и пишут мужчины, и тем, как говорят и пишут женщины. Если в настоящее время не совсем корректно говорить о гендерлекте, то правомерно говорить об определённых особенностях речевого стиля мужчин и женщин (Белянин, 2008, 201). Так, мужчины чаще перебивают, более категоричны, стремятся управлять тематикой диалога и т.д. Существенно, что в отличие от распространённого мнения, мужчины говорят больше, чем женщины, строят более короткие предложения, чем женщины. Мужчины в целом гораздо чаще употребляют абстрактные существительные, а женщины — конкретные (в том числе имена собственные). Мужчины чаще используют существительные (в основном, конкретные) и прилагательные, в то время как женщины употребляют больше глаголов. Мужчины употребляют больше относительных прилагательных, а женщины — качественных. Мужчины чаще используют глаголы совершенного вида в действительном залоге. Женская речь обнаруживает большую концентрацию эмоционально-оценочной лексики, а мужская оценочная лексика чаще стилистически нейтральна. Женщины склонны к интенсификации прежде всего положительной оценки. Мужчины чаще используют отрицательную оценку, включая стилистически сниженную, бранную лексику и инвективы; они гораздо чаще употребляют сленговые слова и выражения, нелитературную и ненормативную лексику, в то время как женщины придерживаются слов с нейтральной стилистической окраской. К типичным чертам женской речи относится гиперболизованная экспрессивность и более частое использование междометий.

При использовании синтаксической связи мужчины чаще употребляют подчинительную, а не сочинительную связь, а также придаточные времени, места и цели, тогда как у женщин в основном преобладают придаточные степени и уступительные.

В. И. Карасик в своем эссе “Речевая индикация социального статуса человека” (2001) также указывает на определенные различия в речевом поведении мужчин и женщин, в том числе и на то, что мужчины более агрессивны и стремятся к доминированию. Объяснением этому служит тот факт, что представители сильного пола, пользуясь властью в обществе, пользуются властью и в беседе. Помимо этого, Карасик говорит о предпочтении женщин к приблизительным количествам предметов, в то время как мужчины обычно называют точную цифру.

Исследовательница С. Зимин (1981) опровергает фольклорную истину о разговорчивости женщин и молчаливости мужчин. Хронометраж показывает, что мужья говорили больше жен по времени и чаще пользовались возможностью начать беседу. Женский стиль отличается, по мнению ученой, большей имплицитностью, намеками. (Цит. по: Карасик, 2001, с. 43)

Заслуживает внимание замечание Дж. Холмс (1990) о том, что простой подсчет языковых форм в речи мужчин и женщин может привести к неверным выводам, поскольку языковые формы многозначны. Следует учитывать субкатегориальные разновидности тех языковых форм, которые берутся в качестве социолингвистических маркеров, таких как question tags, модальные ограничители “sort of”, “you know”, “I think”, интенсификатор “of course”. Выяснилось, например, что женщины используют форму I think большей частью для выражения уверенности, а мужчины - для выражения неуверенности. Мнение о женщинах как о неуверенных в себе, пассивных участниках диалога, как считает этот исследователь, не соответствует действительности. (Там же, с. 43)

1.2 Гендерные и психологические особенности речи персонажей романа «Коллекционер»

В свете вышесказанного проанализируем речь и речевое поведение персонажей «Коллекционера». Миранда использует разделительные вопросы («…then the government would have to do something, wouldn’t it?»), различные виды эмфазы: дробление предложений («I ask him for light. Literally. Daylight.»), повторы («Endless, endless, endless time.»), интенсификаторы («He is so slow, so unimaginative, so lifeless; I’m so sick, so frightened, so alone.»), модальные конструкции («I think it may be timbered outside; I thought I might be able to run.»). Что касается ведущей роли в диалоге, то она, несомненно, принадлежит Миранде. Она является инициатором беседы, потому что хочет добиться влияния на Калибана, а также ей необходимо общение для развлечения и сохранения трезвомыслия. Реплики героини обычно длиннее и более развернуты по сравнению с высказываниями Фредерика. Краткость реплик Клегга объясняется его интеллектуальной неразвитостью, замкнутостью, желанием сохранить тайну. В нижеследующем примере М. обозначает реплики Миранды, а С. – Клегга (Caliban).

«M. A few measly detective novels. Don’t you ever read proper books—real books? (Silence.) Books about important things by people who really feel about life. Not just paperbacks to kill time on a train journey. You know, books?

C. Light novels are more my line.

M. You can jolly well read The Catcher in the Rye. I’ve almost finished it. Do you know I’ve read it twice and I’m five years younger than you are?

C. I’ll read it.»

В монологических высказываниях в своем дневнике (в письменной речи) Миранда изъясняется в основном простыми, неполными, эллиптическими предложениями. Это связано с ее чрезвычайно эмоциональной натурой. Она творческая личность со своим индивидуальным стилем речи.

«The silence. I’ve got a little more used to it now. But it is terrible. Never the least sound. It makes me feel I’m always waiting».

«The fabulous pools win. His photo in the paper. We all said we’d seen him about».

Во внутреннем монологе Клегга находим частотное употребление развернутых, сложных, распространенных предложений, синтаксическая структура которых близка к технике «потока сознания» Посредством этих конструкций передается движение мысли и внутренние переживания героя. Однако их громоздкость характеризует Фредерика как человека неразвитого, непривыкшего к рефлексии:

«I told her about working in the Annexe and seeing her and thinking about her and the way she behaved and walked and all she’d meant to me and then having money and knowing she’d never look at me in spite of it and being lonely».

«Well, of course with Aunt Annie and Mabel out of the way I bought all the books I wanted, some of them I didn’t know such things existed, as a matter of fact I was disgusted, I thought here I am stuck in a hotel room with this stuff and it’s a lot different from what I used to dream of about Miranda and me».

Большое количество односоставных и неполных предложений придают повествованию Миранды интонацию живой речи, динамичность, экспрессивность:

«My theory is that I have to unmartyr him. The time in prison. Endless time».

«He’s never had anything to do with girls. With girls like me, anyway. A lilywhite boy».

«Hands too big, a nasty fleshy white and pink. Not a man’s hands. Adam’s apple too big, wrists too big, chin much too big, underlip bitten in, edges of nostrils red. Adenoids».

«It’s his line. The mock-humble. Ever-so-sorry».

«But I know now I must save up my escape attempts. Outwit him. Plan ahead. Survive».

«It is all pain, and it buys nothing. Gives birth to nothing. All in vain. All wasted».

«Even a baby. His baby. Anything. For freedom».

«No newspapers. No radio. No TV».

«Hateful primitive wash-stand and place. The great blank door. No keyhole. Nothing. The silence».

Номинативные односоставные предложения имеют большой экспрессивный потенциал, поскольку именные группы, являющиеся их главным и единственным членом, совмещают в себе образ предмета и идею его существования:

«Power. It’s become so real».

«The silence. I’ve got a little more used to it now. But it is terrible. Never the least sound. It makes me feel I’m always waiting».

«Absolutely sexless. Fish-eyes. They watch. That’s all. No expression».

Последнее высказывание относится к внешности Клегга, столь же невыразительной, невзрачной, как и его речь. Коллекционер делит мир на «плохое» и «хорошее», «правильное» и «неправильное». «Good», «bad», «nasty», «funny», «wrong», «right» - часто повторяющиеся речевые элементы. Мир Клегга ограничен рамками его увлечения, он не способен выйти за эти рамки, мыслить другими, более обобщенными категориями.

Немаловажную роль в характеристике персонажей играет и такой стилистический прием, как повтор. В романе мы встречаем разные виды повторов, использующихся преимущественно в характерологической функции, например:

«I must have some fresh air and light. I must have a bath sometimes, I must have some drawing materials. I must have a radio or a record-player... I must have fresh fruit and salads. I must have some sort of exercise» - анафорический повтор (речевая конструкция «I must have» повторяется в начале параллельных синтаксических периодов) в сочетании с модальным глаголом «must» передают нам настроение Миранды - решительность, готовность постоять за себя.

На протяжении всего романа, Грей пытается понять, прочувствовать Клегга, «достучаться» до него. Очередная попытка сделать это передана кольцевым повтором в сочетании с синтаксическим параллелизмом, анафорой и полисиндетоном: «Do you know that every great thing in the history of art and every beautiful thing in life is actually what you call nasty or has been caused by feelings that you would call nasty? By passion, by love, by hatred, by truth. Do you know that?»

В следующем примере кольцевым повтором передана неуверенность, присущая Фредерику: «I didn't know how long people could go without food, she seemed pale and weak to me. She spent all the time sitting against the wall on her bеd, her back turned looking so miserable I didn't know what to do.»

Ненависть и презрение Миранды к Клеггу также выражены посредством повторов в сочетании с парцелляцией: «If only I had the strength to kill you. I'd kill you. Like a scorpion. I will when I'm better... I'd come and kill you.»

Миранда с сарказмом пародирует манеру поведения Клегга, определяя ее фразовым эпитетом «I'll-take-your-word-for-it.» Героиня презирает Коллекционера, когда тот, уставившись в альбом, всем своим видом демонстрирует, что искусство прекрасно, хотя и не считает так: «He was sitting still looking at the book with an Art-Is-Wonderful air about him.» Калибан проявляет лишь свою некомпетентность, и в этой ситуации Миранда занимает доминирующее положение, несмотря на то, что она все еще во власти Клегга, человека, похитившего ее. Такие фразовые эпитеты как: «I'm-sorry-expression on his face», «an air of please-don't-thank-me», «I-deserve-it-all» несут отрицательно-презрительную оценку поведения Калибана. Вместе с тем они выявляют его неуверенность, ориентированность на партнера по коммуникации и стремление во всем услужить Миранде. Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что Клегг, внешне демонстрируя доминатность, маскулинность (он навязывает Миранде образ жизни, распоряжается ее временем, держит ее, как вещь в своем доме), внутренне, как личность, находится в зависимом положении, что манифестируется его речевым поведением, позой, мимикой.

Синтаксический повтор в сочетании с анафорическим лексическим повтором придает внутреннему монологу Миранды особую экспрессивность и эмоциональность. Миранда счастлива тем, что весь день посвятила искусству, и мы понимаем, как ей дорого все, что с ним связано: «I've spent the whole day with Piero, I've read all about him, I've stared at all the pictures in the book, I've lived them.»

Отчаяние, безнадежность Миранды переданы анафорическим повтором речевой конструкции «it's despair»: «It's despair at the lack of feeling, of love, of reason, in the world. It's despair that anyone can ever contemplate the idea of dropping a bomb or ordering that it should be dropped. It's despair that so few of us care. It's despair that there's so much brutality and callousness in the world. It’s despair that perfectly normal young men can be made vicious and evil because they’ve won a lot of money. And then do what you’ve done to me».

В данном примере мы находим сразу несколько стилистических приемов. Наряду с анафорическим повтором здесь имеет место и лексический синонимический повтор (brutality - callousness, vicious - evil), синтаксическая конвергенция в виде группы однородных дополнений, поддержанная полисиндетоном (of feeling, of love, of reason), а также градация. Все это придает высказыванию еще большую динамичность и эмоциональность.

Беспокойство, тревогу, страх за будущее передает эхом звучащий вопрос: «What will happen to me? I've never felt the mystery of the future so much as here. What will happen? What will happen?»

В следующем примере употребление частичного параллелизма в сочетании с полисиндетоном придает взволнованность внутреннему монологу Клегга: «... But I was too weak. The next thing was I was naked and she was against me and holding me but I was all tense, it was like a different me and a different she.» В романе мы обнаруживаем многочисленные повторы, создающие эмфазу путем простого удвоения синтаксической конструкции. Интересно, что почти все подобные повторы принадлежат Миранде, что позволяет нам дополнить речевой портрет героини такими характеристиками, как необыкновенная чувствительность, ранимость, импульсивность.

Приведем несколько примеров таких повторов: «I hate you, I hate you»; «I pity you. I pity you for what you are and I pity you for not seeing what I am»; «don't resist, don't resist»; «don't kill me, don't kill me»; «I can't, I can't»; «I will not give in. I will not give in»; «I won't die. I won't die.» и другие.

Довольно часто в монологе коллекционера используется многосоюзие, что делает высказывание более экспрессивным: «What thought I would do was drive home and see if she was worse and if she was I'd drive her into the hospital and then I'd have to run away and leave the country or something...»

В монологе Калибана находим пример апосиопесиса – эмоционального обрыва высказывания: «If I'd spoked in a la-di-da voice and said I was Lord Muck or something, I bet... still I've got no time for that». Клегг прерывает свое высказывание, объясняя это нехваткой времени, но мы понимаем, что это всего лишь отговорка. А истинная причина, вероятно, в нерешительности Клегга, его нежелании обозначить свои мысли вслух.

Среди большого количества односоставных и неполных предложений в речи Клегга весомую долю составляют предложения диалогической речи, где пропускаются все те формы, которые легко угадываются благодаря ситуации и контексту: «It was a teacher I had. When I was a kid. He showed me how. He collected. Didn't know much. Still set the old way. And my uncle. He was interested in nature. Always helped». Такое построение речи персонажа демонстрирует его волнение от воспоминаний, несобранность, сбивчивость мыслей.

Любые сильные переживания, стрессовые состояния, психические заболевания обязательно отражаются на характере нашей речи.

Фредерика Клегга можно охарактеризовать как педанта, или ананкаста (от греч. anancasmus – вынуждать, заставлять) (Руднев, 2002). Больные одержимы, им свойственны обычно скрупулезность, педантизм, склонность к формализму наряду с тревожной неуверенностью в себе («I could go on all night about the precautions. I used to go and sit in her room and work out what she could do to escape. I thought she might know about electricity, you never know with girls these days, so I always wore rubber heels, I never touched a switch without a good look first. I got a special incinerator to burn all her rubbish. I knew nothing of hers must ever leave the house. No laundry. There could always be something»). Одновременно с этим необходимо отметить утрированно частое употребление местоимения первого лица в повествовании Клегга, что изобличает замкнутость, сосредоточенность на себе и эгоизм говорящего: «I sent him away. Then the vicar from the village came to me and I had to be rude with him. I said I wanted to be left alone, I was Nonconformist, I wanted nothing to do with the village, and he went off la-di-da in a huff. Then there were several people with van-shops and I had to put them off. I said I bought all my goods in Lewes».

Педанты, будучи нередко страстными коллекционерами, случается, попросту крадут важные для них предметы коллекций. Как это случилось в отношении Миранды. Ананкаст боится жизни со всеми ее возможными неприятностями, даже самыми крошечными. Боится и собственного несовершенства, своих грехов. Но это, однако, не муки совести, а, например, навязчивые переживания, что совершил что-то недозволенное. Клегг пытается оправдать себя, свои бесчеловечные поступки. Он как бы говорит, что зло совершилось не по его воле, а во всем виновато стечение обстоятельств.

«What I’m trying to say is that having her as my guest (персонаж использует эвфемизм в стремлении смягчить свою вину) happened suddenly, it wasn’t something I planned the moment the money came».

«What I am trying to say is that it all came unexpected. I know what I did next day was a mistake, but up to that day I thought I was acting for the best and within my rights».

«I remembered the beginning, the days in the Annexe just seeing her come out of the front door, or passing her the other side of the street, and I couldn’t understand how it all happened so that she was there below, dead».

«I kept on thinking of her, thinking perhaps it was my fault after all that she did what she did and lost my respect, then I thought it was her fault, she asked for everything she got».

«What I am trying to say is that it all came unexpected».

В последнем примере под it подразумевается болезнь и скоропостижная смерть Миранды. Речь героини во время болезни, когда она страдала от болей и жара, ярко отражает ее психическое и физическое состояние. Записи в дневнике становятся еще более эмоциональными, наполняются ненавистью к Калибану, Богу и всему человечеству.

«He brought a thermometer. It was a 100 at lunch, and now it’s a 101. I feel terrible. I’ve been in bed all day. He’s not human».

«I hate God. I hate whatever made this world, I hate whatever made the human race, made men like Caliban possible and situations like this possible. If there is a God he’s a great loathsome spider in the darkness. He cannot be good».

«God is impotent. He can’t love us. He hates us because he can’t love us». Учащаются повторы определенных фраз, которые Миранда твердит как молитву и пытаясь убедить себя, что она не погибнет вот так, в заключении, от воспаления легких.

«I will not give in. I will not give in».

«I will survive. I will escape. I will not give in. I will not give in».

«I won’t die I won’t die».

«I won’t die. I won’t die. Not for Caliban».

«Useless useless. I won’t die I won’t die».

Речь Миранды становится все более сбивчивой, бессвязной, полной отчаяния. И чем больше она впадает в агонию, тем это заметнее отражается на ее словах и мыслях. В своих последних записях измученная и сломленная безысходностью Миранда обращается к Богу и человеку, которого она любила. Но у нее даже нет сил закончить фразу.

«Dear dear G.P... this

Oh God oh God do not let me die.

God do not let me die.

Do not let me die».

В начале же сказа Миранды мы сталкиваемся с символикой света – целой группой лексем, значение которых так или иначе связано со светом: «light», «day light», «nightlights», «sun», «shine», «God», «sunlight,» «white», «starlight», «keyhole full of light», «artificial light», «flashlight». Этим словам противопоставлены такие как: «madness», «awfulness», «darkness», «devil», «hell», «ugliness». Для Миранды свет – символ жизни. Обращаясь к своей сестре Минни, Миранда напишет «The thing I miss most of all is fresh light: I can't live without light. Artificial light, all the lines lie, it almost makes you long for darkness». Миранда скучает по всему новому, свежему. Рассказывая об этом сестре, она прибегает к использованию лексемы «fresh» в различных ее значениях (свежий, новый, чистый (ALED)) в сочетании с повтором: «I have been here over a week now, and I miss you very much, and I miss the fresh air and the fresh faces of all those people I so hated on the Tube and the fresh things that happened every hour of every day if only I could have seen them - their freshness, I mean. The thing I miss most of all is fresh light...» Использование многозначности слова в сочетании с повтором по своей стилистической функции приближается здесь к игре слов, так как прилагательное «fresh» используется в разных значениях и с разными коннотациями. Исходя из всего вышесказанного, мы можем предположить, что как у читателя, так и у самого автора Миранда ассоциируется с красотой, светом, свежестью, чистотой. Миранда – это мир прекрасного. Миру героини противопоставляется мир Калибана – темнота, уродство, искусственность, ограниченность, жестокость, насилие, зло.

Подводя итоги исследованию, проведенному в первой главе, можно сделать следующие выводы.

Речевое поведение человека во многом определяется гендерным фактором, а также зависит от специфических особенностей психики.

Речь главных персонажей романа «Коллекционер» Клегга и Миранды маркирована многими особенностями, которые определяют речевое поведение соответственно мужчин и женщин. На указанные особенности накладывают отпечаток психические, личностные характеристики каждого из персонажей и те специфические черты, которые манифестируют изменения в их психическом состоянии. Так, Миранда часто является инициатором беседы, принимая на себя ведущую роль в диалоге. Именно она более агрессивна в беседе, пытается доминировать над ее ходом, т.е. применяет тактику мужского речевого поведения. Однако Клегг, хотя он и не стремится управлять тематикой диалога (т.е. отказывается от типично мужского поведения в беседе), односложностью своих реплик, внешней неэмоциональностью добивается сохранения независимости и реального контроля. Никем никогда не замечаемый, ничтожный Калибан ощущает свою власть над Мирандой, кажущаяся агрессивность и настойчивость которой – лишь все более отчаянные попытки изменить ситуацию. Изменение физического и психического состояния Миранды, ее отказ от борьбы отражаются на ее речевом поведении. Настойчивость и стремление контролировать ситуацию, повлиять на собеседника сменяются унынием («Useless.Useless»), безверием («I hate god…god is impotent»), приказы уступают место униженным просьбам (ср.: «I must have fresh air…, I must have a bath…, I must have a radio» VS «don’t kill me, don’t kill me»).

На речевое поведение Калибана накладывает отпечаток психическое расстройство (ананказм), которое характеризуется одержимостью, неуверенностью в себе, боязнью собственного несовершенства и стремлением к самооправданию. («What I’m trying to say is that having her as my guest (эвфемизм) happened suddenly, it wasn’t something I planned the moment the money came»).