Ф. Скотт Фицджеральд и Шейла Грэхем

Чтобы показать конкретно, что это значит "подсесть" на любовника, мы можем взять хорошо известный пример — любовную историю Ф.Скотта Фицджеральда и Шейлы Грэхем. В период, последовавший за последним эмоциональным срывом его жены Зельды, Фицджеральд чувствовал, что то, что обещала ему жизнь, по большой части не осуществилось, и что он истощил свою духовную и эмоциональную энергию. Всю свою жизнь он пытался и не мог достичь прочного чувства своего места в мире. Он добивался социального положения, которого так никогда и не достиг, финансового — которого не получил, и литературного, которое очень часто было сомнительным во время его жизни. В "Дальней стороне рая" Артур Мизенер показывает, что все вещи, казалось, сговорились, чтобы не допустить психологического мира и безопасности Для Фицджеральда, который писал о себе: "В общем — я знал, что на самом деле мне не хватает самого необходимого. Во время последнего кризиса я понял, что не имею настоящей смелости, упорства и самоуважения".

После его первоначального писательского успеха Фицджеральд и Зельда покатились по нисходящей спирали, которая закончилась только за небольшое время до его смерти в 1940. В течение этого периода он с трудом выносил свою работу, которую он и Зельда часто прерывали пьянством и переездами, а также большей частью утомительной погоней за удовольствиями. Вследствие таких периодов безответственности Фицджеральд мучался раскаянием. Чтобы облегчить свое чувство вины и осознание провала, он часто затем входил в новый период пьянства и безответственности. К концу двадцатых годов пустое неистовство его существования начало требовать ужасной дани. Зельда перенесла срыв, который в конце концов привел ее в больницу. Сам Фицджеральд начал чувствовать физический и умственный упадок и перенес множество неконтролируемых алкоголических эпизодов. Его финансы, которыми он был озабочен всегда, стали еще большей проблемой. Когда он наконец смог закончить последний роман, "Ночь нежна", тот не был хорошо принят после публикации в 1934. Период, следующий за этим ударом по его самонадеянности, во время которого его личные трагедии также невыносимо возросли, был более болезненным, чем когда-либо ранее. Его алкоголизм достиг совершенно неуправляемого состояния.

В 1937 Фицджеральд переехал в Голливуд, чтобы писать сценарии, оставив (но не покинув) Зельду в санатории в Северной Каролине. В июле этого же года он встретил кинообозревательницу Шейлу Грэхем. Она стала его главной поддержкой до конца его короткой жизни, помогая ему большей частью удерживаться на плаву и быть относительно довольным, делая свою уважаемую работу сценариста и работая над романом. И хотя это было некоторым спасением для измученной души, их отношения, описанные в книге Шейлы Грэхем "Неверный возлюбленный", иллюстрируют ту искаженную, аддиктивную форму, которую может принять человеческая интимность, когда она вплетена в изуродованную жизнь.

Во-первых, Фицджеральд, бросив пьянство, не отказался полностью от химической поддержки. Шейла Грэхем ссылается на то, что "... он был на своей диете, состоящей из кока-колы и кофе", и что он полагался на "снотворные средства и, чтобы проснуться утром, бензедрин". Но все же главным его стимулятором и успокоительным была его любовь. Хотя он и был драматически привязан к Зельде (в качестве одной из ошибок Дика Дайвера, героя, воплотившего его собственное падение, Фицджеральд назвал "отчаянное цепля-ние за одну женщину"), он теперь — когда его первоначальный энтузиазм по отношению к жизни был так основательно притушен — снова отдал всю свою жизнь одной женщине и требовал такого же самопожертвования от нее. Грэхем пишет:

"В начале 1938 мы были настоящими отшельниками в Голливуде. Я посещала мало вечерних событий или производственных вечеринок. Так что я могла все время быть со Скоттом [и еще писала свои статьи], Джонах Рудди за еженедельную плату предоставил мне эту возможность. Мы редко выходили: нам было достаточно быть вместе, и когда мы были порознь, редкий час проходил без того, чтобы Скотт не дал мне знать о своем присутствии. Он звонил мне пять или шесть раз в день".

Однажды, когда она хотела совершить путешествие в Нью-Йорк, Фицджеральд запротестовал: "Но кто эти люди, которых ты увидишь? Они не настоящие. Я был там. Я бросил все это. Чего ты хочешь от этих людей? Чего ты хочешь от Нью-Йорка?"

"О..." — я не могла подобрать слов. "Нью-Йорк возбуждает меня. Он заставляет меня трепетать".

"Шейла, ты уже нашла то, что ты ищешь. Ты ищешь любовь, того, кто поймет тебя. У тебя есть я. Я люблю тебя и понимаю тебя. Тебе незачем ехать в Нью-Йорк".

Более того, когда ее лучшая подруга приехала в Голливуд из Нью-Йорка, Фицджеральд настоял, чтобы они уехали на уикенд, когда она должна была прибыть, и чтобы подруга ехала в свою собственную квартиру немедленно. Он даже дошел до выбора квартиры для нее и внесения депозита. Когда подруга приехала в резиденцию Шейлы, она нашла записку с извинением и ключ. Грэхем комментирует: "Так Скотт заставил меня поступить с лучшей подругой. Он ревновал к ней. Он был настолько очевидно несчастен, что я не могла ему отказать". Возможно, даже более крайним был способ, которым Фицджеральд и его любовница реагировали на ожидаемый визит ее босса, Джона Уилера:

"По мере того, как приезд Уилера приближался, Скотт становился все более и более угрюмым. Увещевания не помогали. И как случалось множество раз до того, когда я находилась в затруднении, решение пришло по вдохновению. Ночью перед приездом Уилера я легла в Госпиталь Доброго Самаритянина на небольшую операцию, которую мой доктор советовал сделать "когда-нибудь — никакой спешки". Я выбрала это время, чтобы быть слишком больной для встречи с Джоном Уилером. Скотт отвез меня в госпиталь, утешившись наконец".

Хотя она временами находила поведение Фицджеральда своеобразным, все же Грэхем не считала его

непривлекательным. Она рассматривала эти два последних случая как примеры "непрекращающейся нежности Скотта". Ее собственное отношение характеризуют ее слова: "я начала жить, когда он появился". Она рассказывает и о своем желании быть заключенной внутрь своего любовника:

"Я смотрела в его лицо, ища его, стараясь найти его тайну, его чудо для меня, и я говорила, почти молитвенно: "Если бы я только могла войти в твои глаза и закрыть веки за собой, и покинуть весь этот мир снаружи..."

Он обнял меня, и я прильнула к нему..."

Их отношения были аддикцией. Ф.Скотт Фицджеральд и Шейла Грэхем изолировали себя от внешнего мира, пренебрегая своей работой и прервав все свои другие личные отношения в Голливуде. Каждый из них, кажется, чувствовал, что любой опыт был ценным, или вообще допустимым, только если он был опосредован другим. Убеждение, которое стоит за этим чувством — и всеми отношениями — выразила Грэхем, сказав, что "начала жить, когда появился он". Если появляется потребность участвовать во всех аспектах жизни другого, то ее заключительной формой является полный контроль над другим, или уверенность в другом, так что один человек не существует без того, чтобы и другой также не был здесь. Это, в сущности, то же самое, что и наркотическая аддикция, где человек чувствует себя живущим, только находясь под действием наркотика. Предельное утверждение желания быть пожранной любовью — последний отрывок из Грэхем, где она хочет пробраться в разум Скотта, потерять свое сознание в его, и сформировать одно человеческое существо из двух незавершенных созданий.

Фицджеральд претендовал на большинство прерогатив в этих отношениях. Он сохранил за собой право возвращаться на Восток, чтобы навестить Зельду, и приглашать к себе свою дочь, в то время как Шейле это было запрещено. Он также (когда хотел) настаивал на соблюдении своего рабочего расписания, с легкостью вмешиваясь в планы Шейлы. Личное доминирование Фицджеральда характеризовало их отношения даже в тех областях, где он помогал своей любовнице, к примеру, когда он наставлял ее в истории и литературе. Такое мужское превосходство - не то чтобы единственная форма, которую могут принять аддиктивные отношения, но в них это не является чем-то необычным. Не следует интерпретировать это как признак того, что один партнер в большей степени контролирует себя или ситуацию, чем другой. Потребность Фицджеральда в Грэхем была такой же сильной, как и ее потребность в нем. Вспомним описание взаимной потребности при неравных отношениях из "Искусства любви" Эриха Фромма:

"Садист так же зависит от подчиненного партнера, как и последний от первого; ни один не может без другого жить. Разница только в том, что садист командует, эксплуатирует, бьет и унижает, а мазохист позволяет собой командовать, эксплуатировать, бить и унижать себя. Это значительная разница в реалистическом смысле; в более глубоком эмоциональном смысле разница не так велика, как то, что является общим — слияние без целостности".

Интенсивность потребности Фицджеральда показывает его поведение в то время, когда Грэхем все же порвала с ним во время очередного запоя. В итоге он добился ее возвращения, поклявшись бросить пить, но сначала совершил несколько не имевших успеха выходок, которые ясно показали его отчаяние. Например, он всю ночь звонил ей, угрожая ее убить. Самым же наполненным ненавистью актом была телеграмма, посланная ее боссу и имевшая целью разрушение ее карьеры.

"ШЕЙЛА ГРЭХЕМ СЕГОДНЯ ЗАПРЕЩЕНА ВСЕМИ СТУДИЯМИ... СОВЕТУЮ ВАМ ОТОСЛАТЬ ЕЕ ОБРАТНО В АНГЛИЮ ГДЕ ЕЙ САМОЕ МЕСТО ОСТАНОВИТЕСЬ ВЫ ЗНАЕТЕ ЧТО ЕЕ НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ ЛИЛИ ШЕЙЛ?" Испытывая глубокие опасения относительно своего происхождения, Грэхем сообщила это имя в Голливуде одному Фицджеральду.

Невозможно недооценить стоящую за этой атакой злобу на ее жизненность и персональную идентичность. Фицджеральд мог, конечно, быть пьян до невменяемости, но в его поведении видна враждебность, которая могла быть направлена только на того, кого он ненавидел. Мог ли он испытывать эти чувства по отношению к женщине, которой был абсолютно предан несколькими днями раньше? С другой стороны, в мыслях Шейлы Грэхем, процесс был примерно таким же:

"Я не сожалела о затруднениях Скотта... Пусть Скотт страдает. Чем больше я думала об этом, тем более разгневанной становилась. Я его прикончу. Я взяла подаренные им первые издания его книг — каждая с посвящением — и медленно разорвала их от корки до корки... Я не хочу больше видеть его имя, я не хочу больше слышать его имя, я не хочу, чтобы мне напоминали о чем. Я ненавидела этого человека. Он предал меня".

Естественно, у нее была веская причина действовать таким образом, и возможно, что ее отношение было временным приступом раздражения. Однако, оно отражает полное отчуждение от того, с кем она до этого чувствовала себя единым существом.

Кроме всего прочего, эти крайние эмоциональные реакции позволяют окончательно убедиться в том, что их отношения были аддикцией. Все это время действия любовников по отношению друг к другу были продиктованы их собственными потребностями. Следовательно, когда их единство было разрушено — даже временно — они не имели той основы, которая бы их связывала. Каждый из них был неспособен уважать другого, или хотя бы представлять его с его собственной точки зрения, как человека, продолжающего жить своей собственной жизнью. Для каждого невозможно было заботиться о благополучии другого; если один любовник не удовлетворял потребности другого, значит, он перестал существовать. К тому же, после прекращения отношений их предшествующее странное поведение стало казаться гротескным. Эти любовные аддикты были похожи на людей, которые не могут употреблять наркотик, к которому пристрастились, в умеренных дозах. Когда аддикт прекращает прием, он должен прекратить его совершенно. Поскольку аддикцию выбирают ради продуцируемого ею тотального переживания, она может быть приемлема эмоционально только в этой форме. Бывший аддикт не может даже представить себе меньшей, чем тотальная, связи с тем, что было его аддиктивным объектом.

Date: 2015-08-06; view: 404; Нарушение авторских прав