Голубой свет Луны

Эти сомнения сильно укрепил во мне Игорь Кон, выпустивший недавно великолепную книгу «Лунный свет на заре. Лики и маски однополой любви». Не часто сталкиваемся мы с таким глубоким, тщательным и всесторонним анализом крупных социально‑психологических явлений. К тому же еще нужно добавить смелость первопроходца, взявшегося за одну их самых закрытых и самых скандальных тем. Кон справедливо называет свое исследование мультидисциплинарным: с одинаковым успехом выступает он в качестве историка, социолога, культуролога, этнографа и если не биолога в полном смысле, то в высшей степени компетентного посредника между биологией и гуманитарной наукой. Книге можно было бы предпослать еще один подзаголовок – «Все о гомосексуализме»: нет, наверное, ни одного аспекта, который не был бы рассмотрен и с величайшим тактом помещен в общую композицию. Вас интересует, в чем сходство и в чем различия между переживаниями геев и лесбиянок? Вы получите об этом исчерпывающую информацию. Сексуальная техника? То же самое. Имена великих людей? И они не только перечислены, но и дан глубокий и нетривиальный психологический портрет.

Что до меня, то самым обогащающим мне показался литературоведческий экскурс. Я увидел: если изъять из мирового художественного наследия произведения, так и или иначе вобравшие в себя дух третьего пола, наша сокровищница заметно обеднеет.

«Лунный свет на заре» – итог многолетней напряженной работы, состоявшей, помимо всего прочего, и в освоении гигантского массива публикаций, освещающих весь узел проблем как изнутри, глазами самих гомосексуалов, так и «сверху» – с общечеловеческих позиций. Кон остается генератором смелых и оригинальных мыслей, каким мы всегда его знали и любили, но каждое его слово приобретает еще и дополнительный вес, потому что оно связано с мнением множества авторитетных специалистов.

Если всех их послушать, вопрос, который сейчас стоит передо мной, попросту снят с повестки дня. «Лечить» и «вылечить» Кон пишет только так – в кавычках. Ирония связана прежде всего с беспомощностью и неэффективностью всех врачебных методов. Психоанализ спасовал перед этой задачей полностью. Правда, американский психоаналитик Ирвинг Бубер объявил в свое время, что из каждых трех его пациентов один полностью изменяет свою сексуальную идентичность. Этим последователь Фрейда как бы поправлял великого учителя, который не видел перспектив в работе с гомосексуалами. Но сенсация оказалась преждевременной. Успех, как выяснилось, оценивался самим врачом и не был подтвержден дальнейшими наблюдениями и признаниями излеченных. Не оправдала себя гормонотерапия, которой увлеклись было в 50‑х годах, когда в распоряжении медиков появилось много новых препаратов. Они, как выяснилось, влияют на силу полового влечения, но никак не помогают заменить один его объект другим.

Кон рассказывает и о варварских экспериментах. О лоботомии – хирургическом вмешательстве в мозговые структуры, разрушающем центры полового поведения. Об аверсивной, то есть построенной на отвращении, терапии: пациента приводят в состояние сексуального возбуждения привычными для него способами, но при этом подвергают действию электрического тока или другим ужасающим пыткам, чтобы создать отрицательный условный рефлекс. Естественно, это ничего не дает, только уродует человека. Теперь за «лечение» берутся главным образом безграмотные религиозные проповедники, не знающие куда деваться от собственных сексуальных комплексов.

Меня несколько удивило, что при таком беглом перечислении акцент сделан на каких‑то заведомо несостоятельных, отталкивающих попытках. Грешным делом подумалось: уж не руководило ли автором бессознательное желание провести своего рода аверсивную терапию читательского восприятия, опорочить саму идею врачевания? Гомосексуализм не лечится, говорит нам Игорь Кон. Но и не это еще самое главное. Пафос его книги в том, что его и не нужно лечить.

«Теоретическая переориентация психологии и психиатрии затронула и психоаналитическую теорию, – пишет Кон. – Хотя некоторые психоаналитики по‑прежнему считают гомосексуальность психической болезнью и скорбят по поводу выросшей общественной терпимости к ней, большинство предпочитают идти в ногу со временем. Современный психоанализ чувствительнее классического к индивидуальным и типологическим различиям в этнологии и проявлениях гомосексуальности, признавая, что гомосексуальное желание имеет „множественные корни“ и не является само по себе болезненным. Он уделяет гораздо больше внимания социальным факторам, выводя традиционно приписываемые гомосексуалам и подчас реально существующие болезненные свойства (пониженное самоуважение, ненависть к себе, склонность к самоубийству) не из самой гомосексуальности, а из той стигмы, которой подвергаются геи и лесбиянки. Когда в 1960‑х годах развернулось политическое движение геев и лесбиянок и стало ясно, что многие, если не все, их психологические трудности коренятся не в самой их сексуальной ориентации, а в той общественной сигме и дискриминации, которой они подвергаются, охранительный характер психоанализа, „помогающего“ индивиду приспособиться к заведомо враждебным ему социальным условиям, стал очевиден».

Американская психиатрическая ассоциация еще в 1973 году, после долгой внутренней борьбы, исключила гомосексуальность из своего перечня психических болезней – такую практическую расшифровку дает Кон своей посылке о ведущих тенденциях нынешнего времени. В 1980 году в официальном списке диагнозов упоминалась только «Эго‑дистонная гомосексуальность», то есть отвергающая себя, бунтующая против себя сомой. В 1987 году и с этим диагнозом было покончено, причем, по мотиву, очень характерному для американского мышления. «Эго‑дистонной гетеросексуальности» (когда человек не считал бы себя гомосексуалом, но и гетеросексуальная жизнь у него бы не ладилась) в списке диагнозов не было, и это сочли проявлением дискриминации. Все, что осталось в ведении медицины, – это лишь «постоянное и выраженное беспокойство по поводу своей сексуальной ориентации» в разделе неспецифических сексуальных расстройств.

В том же направлении скорректировала свои подходы к диагностике и Всемирная организация здравоохранения. «Современная психиатрия, – резюмирует Кон, – озабочена тем, как помочь геям и лесбиянкам преодолеть свои социальные и психологические трудности». Но мы уже прочувствовали, что источник этих психологических трудностей – вовне, в жестоком и косном мире, десятками способов, от самых грубых до самых изощренных и утонченных, показывающем гомосексуалам, что они в нем нежеланные гости. Следовательно, если кто‑то и нуждается в лечении, то это мир, а вовсе не они.

Но мир не безнадежен. Не так быстро, как хотелось бы, но все же упорно и неотвратимо он проникается идеями демократического плюрализма. Он отказывается от своей вековой потребности устранить индивидуально‑групповые различия, разделяя людей по этим признакам на «чистых» и «нечистых», «нормальных» и «ненормальных» и давая одним группам привилегии и преимущества в ущерб другим. Современный человек, утверждает Кон, уже не испытывает потребности в строгих определениях, он может позволить себе быть множественным и разным, не задаваясь вопросом «почему?». Все его социальные роли, включая и половые, становятся все более подвижными и текучими, они более не втискиваются в прокрустово ложе однозначных и жестких определений.

Каждый демократически мыслящий человек обязан поддерживать политическую борьбу геев и лесбиянок, требующих признания своей особой идентичности и гражданских прав. Нигде в мире, а уж в России и подавно, эти задачи не решены. Но в исторической перспективе, считает Игорь Семенович, это неизбежно случится. И тогда всякая надобность в политическом объединении отпадет. Соответственно будет меняться и самосознание. «Любое угнетенное меньшинство противопоставляет тезису о своей неполноценности антитезис о своем превосходстве. И то и другое одинаково ложно. Творческие потенции надо доказывать не в постели». Я с полной убежденностью подписываюсь под этими словами Кона, с одним только небольшим уточнением. Принадлежность к меньшинству не играет тут существенной роли, как и характер притеснений. Угнетение ассоциируется с социальным неравенством, с жесткими формами подавления. А чтобы заработал психологический механизм гиперкомпенсации, достаточно и легких полутонов – отсутствия симпатии, недостаточного уважения.

Готов принять и мысль Кона о принципиальной неустранимости однополой любви, имеющей глубокие биологические и социально‑культурные предпосылки, о нелепости борьбы с ней и что еще, пожалуй, существеннее – о несводимости ее к единым, стандартным типам и образцам. «Бесконечно сложное взаимодействие генов, гормонов и нервных путей порождает множество разнообразных типов сексуальности (гомосексуал‑, гетеро‑, би‑, интер‑, транс‑), не сводимых к единой системе детерминант и предрасполагающих индивидов к тем или иным сексуальным сценариям и типом поведения, которые в одних случаях представляются взаимоисключающими, а в других – взаимодополнительными. А уж индивидуальные различия в выборе типа сексуального партнера, эмоциональной окрашенности испытываемых чувств и предпочитаемой сексуальной технике и вовсе необозримы. Это верно не только относительно гомосексуальности. Если бы кто‑то прокоррелировал на достаточно большой выборке психологические свойства мужчин, предпочитающих блондинок брюнеткам или позицию „женщина сверху“, он нашел бы немало занимательного. Но вряд ли на этом стали бы строить „типологию личности“.

Несколько лет назад в одной из своих полунаучных‑полупублицистических работ я практически повторил ход мысли Кона, описав ту же эволюцию общественного сознания, тот же переход от косного, нормативного мышления к плюрализму, от дискриминации к полноправию, от неприятия к терпимости. Но мои наблюдения касались более широкого круга явлений. Я говорил о людях, стигматизированных в массовом сознании под презрительными кличками «психов», «шизов», «сумасшедших», «ненормальных». Уж их‑то никто не обвинял в странных, не всегда благовидных поступках, во множестве неудобств, причиняемых ими окружающим, – больные люди, и этим все сказано. Что с них возьмешь? И все же они подвергались жесточайшей дискриминации. Сам факт, что человек «стоит на учете», делал его абсолютно беззащитным перед соседями, сослуживцами, собственными родственниками. Никакой роли не играло, что стоит за психиатрическим диагнозом: полная неадекватность, безумие или вполне терпимые отклонения от некой «золотой середины» в поведении и в речах. Достаточно было кому‑нибудь этого захотеть, из корыстных побуждений, ради мести или просто «из вредности», и человек надолго попадал в изоляцию, почти ничем не отличающуюся от тюремной – решетки на окнах, замки на всех дверях, полная зависимость от персонала.

Мне и теперь нередко приходится прикладывать массу усилий, чтобы защитить своих больных от несправедливости, злобы, непонимания, но ведь и сравнить нельзя их нынешнее положение с прежним. В самых сложных коллизиях уже не просматривается былой нетерпимости. Если раньше все мысли были о том, как защитить общество от психически нездоровых его членов, то теперь ставится вопрос об их защите, силами всего общества, от тех бед и опасностей, которые им угрожают. И в тоже время все мы понимаем, что впредь развитие этого процесса будет зависеть не столько от успехов демократии, сколько от реальных возможностей медицины, от способности предупреждать и лечить психические недуги.

Спешу подчеркнуть: этот пример я привел без всякой задней мысли, с единственной целью – подчеркнуть свою солидарность с Коном там, где мы с ним сходимся. Я уже говорил, когда речь шла о гермафродитах, что не воспринимаю нарушения в половом развитии как болезнь, и это полностью относится к данной разновидности третьего пола, означающей перверзию сексуального объекта. Другого, более подходящего слова, у меня нет. Но в моей работе прекрасно можно обойтись и без названия. А вот понять, нужна ли моя работа в принципе – это мне действительно необходимо.

В книге о ликах и масках однополой любви есть еще одна интереснейшая параллель – с левшами. Сейчас, когда мы в огромном количестве смотрим западные фильмы, я постоянно обращаю внимание, сколько актеров за едой и за письменным столом пользуются левой рукой вместо правой. На экране это особенно бросается в глаза. В повседневной жизни левши встречаются мне несравненно реже. Но это не потому, что российский климат более благоприятен. У нас было принято с раннего детства переучивать детей, и хоть последнее время врачи и учителя призывают родителей этого не делать, не все согласны к ним прислушиваться.

Леворукость, пишет Кон, тоже казалась многим народам подозрительной и опасной. Левшей считали людьми порочными, приписывали им связь с дьяволом, их убивали и изгоняли. Даже в прошлом веке, гордо отмежевавшемся от былых суеверий, готовы были скорее подвести под них научную базу, чем отвергнуть. Обследования в тюрьмах и в психиатрических больницах дали основания считать, что левши особо предрасположены к преступлениям, к психическим аномалиям, к заиканию и лунатизму. Ломброзо и Флисс включали в число этих пороков также гомосексуализм и другие половые извращения.

Сегодня эти теории полностью отвергнуты. Чем биологически отличаются левши от «правшей», уже прояснено достаточно, хотя постоянно поступают дальнейшие уточнения, и если кто‑нибудь сейчас заговорит о психической или нравственной неполноценности этих людей, его просто поднимут на смех.

Какие‑то мостики между этим явлением и гомосексуальностью просматриваются. И та, и другая особенность у мужчин встречается вдвое чаще, чем у женщин. В начале 80‑х годов, когда в центре внимания ученых оказались пренатальные гормоны, говорили об избытке тестостерона в организме плода как о вероятной причине обоих отклонений. В последнее время интерес переместился к развитию мозговых структур, и тут тоже обнаруживается некая общность. Но пока нет никаких данных в пользу взаимной корреляции.

Сколько мучений переживали несчастные левши, а вместе с ними и их воспитатели, в попытках, чаще всего безуспешных, переупрямить природу! А оказалось, что проблема была целиком придумана, в действительности ее нет. Вопрос не в том, какая рука у человека основная, – важно, что он умеет делать это рукой. Леворукость не мешает ничему, а в отдельных случаях может даже помогать. Спортивные комментаторы, например, всегда упоминают об этой особенности выдающихся боксеров или теннисистов, подчеркивая, что благодаря ей они кажутся просто непобедимыми.

Умело использованная аналогия обладает колоссальной убедительностью. Не требуется даже педалировать выводы – они возникают сами. Если одна проблема, долго досаждавшая людям, оказалась мнимой, значит, такая же судьба ожидает и другую.

Не хотелось бы выглядеть человеком, идущим не в ногу со временем. Но в моей профессии это не аргумент.

Date: 2015-07-27; view: 276; Нарушение авторских прав