Женщина‑мышь

Света Саветина

Женщина‑мышь

http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4986589

«Света Саветина. Женщина‑мышь»: АСТ, Астрель; Москва; 2010

ISBN 978‑5‑17‑068351‑2, 978‑5‑271‑29005‑3

Аннотация

Она была наивной, как все приборы 1970 – 1975 годов выпуска – деталей много, от инструкции по сборке – мигрень, без 100 г не заработает. Ей очень рано стало ясно, что все достойное уже совершили какие‑то другие хорошие мальчики и девочки. Мальчик Юра Гагарин уже слетал за нее в космос, юноша со странным именем Тутанхамон уже соорудил себе самый монументальный из кошельков, девочка Норма Джин уже соблазнила президента Америки. Короче, на этом детском утреннике ей выпало быть вечным «зайчиком» в дурацких белых гольфах, с ушами осла и комком ваты на жопе,

Мир уже при встрече сделал ее жизненный старт низким, обозначил светлое будущее, но способов получения неуставных с ним отношений не дал, гад! Придется, ох, придется выпендриваться, выделяться, рельефиться и оттеняться буквально на пустом месте! И учиться никогда не унывать!

Света Саветина

Женщина‑мышь

Каждая из прочих страстей упраздняется одною, какою‑нибудь противною ей добродетелью; уныние же для инока есть всепоражающая смерть.

Иоанн Лествичник

Грех предаваться унынию, когда есть другие грехи…(с)

Я сидела в кабинете директора и ждала, пока этот, в общем‑то, довольно милый человек закончит мяукать в свою vertuшку. Мне практически все было известно. Но босс возжелал соблюсти политесы и лично выслушать «твоюмать» от своей самой агрессивной топ‑менеджерицы. Он доболтал, я выпрямила спину. Понеслось:

– Марин, всякий раз поражаюсь твоему умению стильно одеваться!

– Виктор Сергеевич, достаточно!

– Ну хорошо, если хочешь, сразу – к делу. Марин, как ты знаешь, на последнем совете директоров мы приняли целый ряд достаточно трудных решений… Эти решения дались нам всем крайне нелегко… Пришлось расстаться с людьми, которых мы искали и собирали в команду много лет.

«Остапа понесло», – подумала я и уставилась на его личные инвестиции в Арбат – две, ужасные по цвету, дождливые картинки с участием дам с зонтами и мокнущих щенков. В фокусе стоял еще какой‑то настольный монумент из бронзы, похожий то ли на Джека Воробья, то ли на Дзержинского в кокетливой дамской шляпе. Слушать Сергеича было бессмысленно еще минут пятнадцать. Я знала его восемь лет и, естественно, весь SWOT‑анализ этого сорокапятилетнего отца троих детей и владельца крупного рекламного агентства был вытатуирован на подкорке каждого нашего офисного самурая. Сергеич любил потрындеть, был, в общем, добрым, обожал булавки для галстуков и надежные немецкие автомобили. Из вредных привычек наш босс имел только неизлечимое пристрастие к клетчатым рубашкам – как раз тот случай, когда лучше б курил. Помимо указанного, Сергеич обладал приятного вида женой, недвижимостью в правильных местах и спокойным ровным баритончиком. В стрессовых ситуациях старался быть справедливым, за что имел уважуху и респекты от всех нас. На корпоративах пил воду и танцевал два дистанционно приличных медляка с замгендиршей.

Мне на глаза попалась пуговица с надписью Escada на собственном манжете, мысли тут же унеслись в сторону планируемой поездки в Милан. Я сидела и пыталась припомнить улицу, где в прошлый раз обнаружился чудеснейший бутичок с хозяйкой лет семидесяти, вручную вышившей мне на юбке монограммку. И тут мой слух среагировал на слово «филиал».

– …где тоже работают люди, сильные в своем деле, но нет «движка», нет креатива! И я считаю, что лучшей кандидатуры, чем ты, нам просто не найти!

– Виктор Сергеевич, мы ведь с вами не вчера познакомились! И потом, у вас своими словами гораздо лучше получается! Если вы мне собираетесь сообщить, что меня тоже решено сократить, то на фига, простите, мы тратим время?!

– Ни о каком сокращении речь не идет! Марин, я же сказал! Перевод в филиал, в Пермь!

– Куда‑а‑а??!!! Виктор Сергеевич, вероятно, компания как‑то охрененно заработала в кризис, и теперь мы можем платить мне баснословное бабло за поднятие целины?! Не‑не, sorry, откатываем этот вариант! Я знаю, что сэйлаки просрали два мощнейших годовых контракта и денег нет. Тогда в чем дело?!

Сергеич сидел с лицом страдальца, понимая, что моя словесная диарея только началась. Он встал с кожаного трона, сложил ручки бубликом и попробовал с другой стороны:

– Марин, поверь, я сделал все что мог… И потом, в Перми тебе снимут вполне достойную квартиру, предоставят все условия! Только вот… то, что я тебе сообщил, это не все… Решено сократить зарплату по твоей позиции на 30%.

– Виктор Сергеич, то есть даром за амбаром – это про меня по пунктам? Причем за каким амбаром? Это где вообще, Пермь? Я зачем, по‑вашему, в Москву после школы приехала, училась не в себя, работала по 12 часов в день? Я что, в Пермь хотела?!!!

– Марина!

– Балерина! Виктор Сергеевич, вы же сто лет меня знаете! Ну почему вы все это говорите?

Я знала, что давление на жалость Сергеича обеспечит мне в лучшем случае прощение за непарламентские высказывания, но делу, по большому счету, не поможет. Блин, я все знала, но, как дура, до последнего не верила в то, что это может произойти со мной. Собрав волю в кулак, я спросила:

– Какие у меня варианты, кроме Перми за ползарплаты?

– Сокращение, – вздохнул Сергеич.

* * *

Выйдя из директорского кабинета, я машинально подумала, что если напьюсь прямо у себя за столом, то ни одного дурного слова мне никто не скажет, не исключено, что сам Сергеич притащит шоколадок на закуску. Я цапнула со стола Vogue и на секунду задержалась около охранника Николая, который, ничего не спрашивая, протянул мне очередную зажигалку. Свои зажигалки я вечно теряла, а чужие собирала и складывала в карманы, за день набиралось прилично. В конце рабочего дня тактичный Николай произносил: «Марина Марковна, а можно попросить вас вывернуть карманы?» Я высыпала на стол reception кучи чужих зажигалок, и мы с ним хохотали. Шуточки про «столовое серебро нашли, но осадочек остался» донимали меня много лет.

На улице было свежо после дождя и пахло мокрым асфальтом. Я подумала, что буду ужасно скучать по охраннику Николаю, наизусть знающему мои привычки. Через пару затяжек решила не пить в офисе – пусть младшие учатся держать удар, глядя на меня. В результате кризисных жоп, моих подчиненных осталось всего пятеро, и все они тряслись осиновыми листами, а я ничего не могла с этим поделать, поскольку пришла пора паковать LV.

Хотелось реветь от обиды, но было не место. И потом, красные глаза, опухшая морда и нулевой КПД – это не то, куда можно тратиться даже мысленно. Я стояла и, как дура, задавалась исконно русскими вопросами: «Кто виноват» и «Что делать»? Но мозг по‑прежнему работал, и через пару минут я уже уговаривала себя, что большие и важные дядьки, задумавшие поиграть в кризис, просто забыли рассказать мне правила игры, поэтому лично я ничего со всем этим поделать не могу. Надо было обдумать главное – «пошли все нах» или все‑таки «здравствуй, Пермь». А для начала – вернуться в свой кабинет и произвести плановый разнос по проекту оформления тиража нетленки одного именитого нефтянника, почувствовавшего себя, увы, сразу Толстым.

Я велела секретарю Надьке кликнуть моих в «пыточную» и затарить нас всех какими‑нибудь напитками. Через несколько минут мой бравый отряд был в сборе. Этих людей я собирала долго, и каждый из них был обожаем мной прежде всего профессионально. В нашем деле полно своих стереотипов. К примеру, дизайнер просто обязан одеваться как игуана, ковырять в голове фломастером и глубокомысленно молчать. Арт‑директор должен быть кокаинистом, психопатом и в виде хобби фотографировать жаб. Вследствие чего слова «криэйтор» и «придурок» быстро стали синонимами. Никто из моих против этого особо не боролся.

Бублик у нас «отвечал за базар» – копирайтил все, что попадалось под руку. Как этому небритому панку удавалось вещать тупым текстом в нескольких внутрикорпоративных изданиях крупных клиентов и одновременно поддерживать блоги известных брендов от имени мифических идиоток типа pink&hot, я не понимаю?! Вне офиса Бубл расставлял ловушки снов, воспитывал хомяка Геннадия и ездил в отпуск на Курилы.

Варвара была готом, совмещая смертеподобную внешность с глубинными знаниями 3D. Ее добрые коллеги разместили над рабочим местом офисную доску с надписью: «Позитив – ацтой, мрак – рулит». Варвара была довольна, но улыбаться не стала.

Европа обладал фантастическими знаниями в области современной русской литературы, блестяще излагал и негласно соревновался с Бубликом. Баловал нас всех литературными новостями, таскал в офис мамины булочки, уважал костюмы от Paul Smith и выглядел почти как человек, не считая бриллиантовой серьги в ухе.

Климов был старше остальных. Его отличительной чертой был абсолютно недоверчивый взгляд. Именно ему чаще всего задавали вопрос: «Я что, вру, по‑твоему? А что ты тогда так смотришь?» Или:

– Климов отнесется к твоим словам с недоверием.

– Не, Климов просто посмотрит!

Второй отличительной чертой Климова была гениальность. Художественно образованный, Климов умел творить чудеса. Труднее всего ему давалось делать «зеленое зеленее», так что трудился Климов «трудным трудом» с надписью «арт‑директор» в книжечке для таких записей.

Пашулькой звали здорового 30‑летнего мужика, добряка, женатика и совершенно безотказного человека. Пашулька был неутомимым верстальщиком, обожал hot keys и немузыкально фигарил по клаве, отчего в помещении стоял постоянный эффект отбойника.

Я быстренько окинула взором компанию и мысленно заставила себя собраться. Я буду страшно скучать по ним, увы, успела влюбиться в свою команду. А как иначе? Ведь это те самые люди, которые однажды обклеили весь мой кабинет от пола до потолка стикерами со знаменитыми событиями, произошедшими в день моего рождения. Это они писали мне служебные записки типа: «Коллективное прошение о возможности отсутствия на корпоративном мероприятии ввиду временного прекращения поставок волшебной травы, необходимой для пребывания на указанном мероприятии в образе землян». Или: «Заивление. Марыся тыжа тожа вероятно ну мне хотелось бы так думать, хотя наверное вряд ли – Чилавек, короче, отпусти меня нах в отпуск или я зарежу нас всех. «О» – подпись Бублика.»

В общем, я буду страшно по ним скучать. Потом, когда уеду. А сейчас я открываю рот:

– Климов, ты ведь собираешься меня сейчас поразить, не так ли?

– Ма, я бы поразил, но вот эти гаденькие чипотли… – Климов машет в сторону хихикающих Пашульки и Бублика – Ма, они не дают мне нормально работать! Ма, позырь, чо они мне наваяли!

Климов тянет мне кучку исчирканных листиков с очередными шедеврами. По ломаному русскому в кучерявом почерке я сразу узнаю Пашульку. Все, что я тщательно просматриваю, ни на миллиметр не приближает работу к презентации клиента, все эти «хорьки‑парикмахеры, демонические скунсы‑убийцы» и прочая живность, рождающаяся ежедневно на листочках А4, меня уже порядком достала. Я поднимаю голову и начинаю шипеть:

– Климов, ты был за старшего. Тебе пипец, и ты знаешь, как он выглядит!

– Ма, не кипи, мы большие и слушаемся! Ма, короче, дело в следующем: я тут набросал в общих чертах – золота килограмм, как ты велела, и русского духа – немерено, там такая ромашка на переднем плане, что любой всплакнет. Ма, ты тока скажи этим животноводам, чтоб они не ржали как дебилы, а я тебе через полчасика из них макетик вышибу.

– Климов, время пошло.

Бубл, Пашуля и Климов, изображая спешку, толкутся в дверном проеме. Европа с Варварой умудрились доделать «бородатый» заказ с выставкой и сейчас сидят королями. Я смотрю работу, говорю парочку мыслей о втором этаже и гостевой зоне и отправляю их к товарищам. Сквозь стеклянную стену виден Сергеич, беседующий с охранником. Я сижу в задумчивости и разглядываю рисунки про хорьков. Начинаю тихонько похихикивать над картиной «Запорожские наташи пишут письмо турецкому хулигану». Придурки!

Входит Сергеич с видом второклассника‑второгодника с картины «Опять двойка» и начинает подлизываться:

– Мариш, а не пообедать ли нам вкусно? А может, и поужинать, время, вон, уже к шести?

– Виктор Сергеич, а вам кусок в горло полезет после содеянного? – язвлю я.

– Марин, ну зачем ты так? – обижается Сергеич, потративший все свои дипломатические таланты на это предложение поддержки в трудную минуту.

Мне и впрямь становится стыдно: отрываться на Сергеиче – не по‑джедайски, добрый он, да и, скорее всего, если мог что‑то изменить – сделал бы это.

– Поедем в La Casa, котлету хочу, – говорю я.

– Собирайся, через пять минут у машины жду, – отвечает Сергеич.

Я уже воображаю, как буду два часа слушать мямли своего босса, но, в надежде извлечь пользу в виде информации, встаю и иду за сумкой.

Едем довольно быстро, потому что в нашей компании все, включая водителей, работают по принципу «невозможное – возможно, а если ты считаешь иначе, то биржа труда открывается ровно в 9.00». Многие за сигареткой рассуждают о тирании, шутят о том, что поводом для невыхода на работу может быть только смерть, ноют про отсутствие времени на личную жизнь. Все это – гон чистой воды. Не нравится – иди нах – это раз! И не надо забывать, что все вышеназванные беды не хило компенсированы зарплатой – это два! Были компенсированы, до кризиса… Блин, жизнь поделилась на «до» и «после», как было бы круто сделать «вместо»! Я начинаю мыслить планетарно, даже представить себе не могу людей, которых увольнение настигло в 45 лет. Тут все гораздо хуже, возрастной ценз. Мы все, трудолюбивые муравьишки, долго‑долго искали, пахали, выстраивали будущее, а сработало, как всегда, мое любимое: «Хочешь насмешить Господа – расскажи ему о своих планах». С другой стороны, не хрен расслабляться! Все, что происходит сейчас лично со мной – просто плата по счету за привыкание к хорошему. Понравилось? Оплати!

– Сергей, паркуйтесь где‑нибудь и ждите, – сказал Сергеич.

Мы с ним зашли в рестик, нас посадили за стол и выдали читанки. Через минуту мое периферийное зрение засекло тень официанта, а Сергеич начал атаку:

– Марин, Petit Chablis? – поинтересовался он.

– Шаблями делу не поможешь, – ответила я глубокомысленно. – Абсент King of spirit, сахар не жечь, отдельно – вода с лаймом и листьями мяты, – выдала я уже в сторону притаившейся тени.

– А мне тогда морсику клюквенного, – обрадовался Сергеич, потому что выпить бокал вина он еще мог, а вот абсент, в его понимании, был чистой воды наркотиком. Однажды заботливый босс абсолютно серьезно спросил, не стану ли я резать уши, хлебнув этого напитка? Я ответила, что для этого мало пить абсент, нужно сначала стать Ван Гогом, а вот если им станешь, то режь что хочешь – ты уже в истории!

Мы с Сергеичем перечислили тени официанта все свои заветные кулинарные мечты, тень ушла в стену (как – не знаю), и босс понял, что надо как‑то сглаживать напряжение первых минут:

– Марин, ты не расстраивайся. Не может ведь все это продолжаться вечность! Главное, ты остаешься в компании, а потом мы что‑нибудь придумаем. Да и там, в Перми, не дураки ведь в команде. И город большой, наверное, интересный. Я, правда, сам не был, но Анатолий Громов, ты его знаешь, рассказывал, что любопытно. Галерея есть, кремль какой‑то…

– Виктор Сергеич, что мне делать с машиной и квартирой? – спросила я самым дочерним голосом, на который была способна.

– С квартирой ничего делать не нужно, а с машиной подумаю. Там, до всех этих перипетий, служебный парк был неслабый – лексусы, кажется, но теперь‑то, понятно, все проще.

– Виктор Сергеич, вот скажите мне, а что я там делать буду? У меня и здесь‑то последние съемки были полгода назад – бюджетов нет, а там что? Вывески для магазинов интимуслуг и саун?

– Ты не ершись! Там региональные TВ – бюджеты остались! Это мы тут объелись, не знаем, на какие Канны выпендриваться, а там нужно то, ради чего мы вообще придуманы – делать так, чтоб покупали товар! Да, народ попроще, но тебе же без разницы – пельмени или депутаты, у тебя задача другая!

– Виктор Сергеич, у меня Рюрик совсем больной, да и старенький он уже, – вздохнула я, видимо, вследствие поступившего в организм третьего глотка абсента.

– Это попугай твой, что ли?

– Ну да.

– Любишь птиц? – участливо поинтересовался Сергеич.

– Не‑а, только Рюрика, – ответила я, соображая, что с темы Рюрика надо съезжать, потому как слезы не за горами.

– Не расстраивайся, с собой его возьмешь, устроитесь в лучшем виде. Я вот только не знаю, что твой Марк про это скажет, мужик он у тебя серьезный. Как у вас с ним?

– Да никак, вот этим точно париться не надо, – ответила я, уже готовая убить босса за копание во мне лопатой, потому что после попугая тема Марика была самой говняной на свете темой для обсуждения.

– Мариш, ты не сердись, – стушевался Сергеич. – Ты ж сама мне говорила, что личная жизнь в твоем случае – не главное. Но я – человек семейный, для меня все это очень дорого, вот и волнуюсь за тебя как за близкого человека. Эх, Марин, говорил тебе тогда, не торопись ты с отказом!

– Виктор Сергеич! – заулыбалась я, справившись с волной говна про Марика.

– Ну ладно, ладно, взрослая девочка, сама разберешься, знаю, – угомонился босс.

– Виктор Сергеич, вернемтесь в регионы. Что там за структура, кто в правлении, что за люди, сколько их там вообще?

– Рулит там Федор Скалич. У него связи хорошие, он из местных. По твоим делам есть пара‑тройка людей, даже своя монтажная, кажется. Офис хороший, я фотки видел. Тебе кабинет обещали. У них на носу тендер на P&G, да и кое с кем из наших прошлых табачных клиентов удалось договориться. В общем, нужно ехать и показывать класс!

– Или fuck … – изрекла я в задумчивости.

– Марина! – пожурил Сергеич, не употребляющий никаких бранных слов даже в мыслях. Я часто думала, что же он выкрикивает, если, к примеру, споткнется или прищемит палец? «О?» Или «Больно‑то как?» Или хотя бы «Черт!» Однажды мы с Сергеичем и двумя аккаунтами приперлись в полном параде на презентацию к клиенту, стоим, ждем приглашения, рассматриваем листы с макетами и понимаем, что альтернативно одаренная Надька прихреначила несколько листов на жвачку! Скорее всего, у этой дуры кончился клей, а мы жутко опаздывали, делая все, как всегда, в последний момент. Аккаунты не нашли слов, я тихо прошипела: «Пиздец! Надька – труп!», а Сергеич сказал: «Н‑да‑а…» Вообщем, ждать от нашего босса человеческих эмоций не приходилось, он для такого свинства был слишком воспитан.

– Виктор Сергеич, а брифаните про Скалича? Я же должна знать целевую аудиторию.

– Марин, не волнуйся, вы с ним точно сработаетесь, я ему по телефону многое про тебя рассказал, велел беречь всячески. Он нормальный мужик, в рекламе давно, рыбалкой увлекается, кстати, – заметил Сергеич.

Это боссовское «кстати» было совершенно некстати и, в основном, сдавало миру «маленькие слабости» самого Сергеича: когда наш директор объявлял на совещании о необходимости отъезда в командировку больше чем на два дня, мы все ухмылялись, потому что знали, что удочки уже у него в багажнике. Босс продолжал:

– У Федора там пиарщики, говорят, сильные, а еще есть даже какой‑то специальный отдел по сувенирке. Я подробностей не знаю, на месте разберешься.

– Виктор Сергеевич, вы так говорите, как будто наверняка знаете, что я не откажусь, – решаю поддеть босса, чтоб не расслаблялся и скорбел отчетливее.

– Марин, что значит «откажусь»? То есть, ты что вообще решила? – глаза у Сергеича сделались круглыми, лобешник наморщился, а бровки стали похожи на две дуги. В таком вот смешном виде он продолжал:

– Мариш, я к тебе со всей душой, а ты?! Ну что у тебя за манера – все время насмехаться? Ты не можешь туда не ехать, разве не ясно? – Сергеич начинал сердиться.

– Да ясно мне все… Виктор Сергеич, а когда вообще вся эта хрень с кризисом закончится? – спросила я и тяжело вздохнула для пущей жалости.

– Да непонятно, Марин. Еще годик, как минимум, я думаю. Тут уж не до хорошего. Нам всем нужно просто это переждать, и никаких резких движений, ты поняла? В конце концов, Пермь – это не край света какой‑то, это не смертельно, это, между прочим, Урал!

– Вот‑вот, и Василий Иванович, наверное, так же думал, – заметила я.

– Кто‑о‑о? – удивился Сергеич.

– Чапаев, – говорю. – Греб себе одной рукой и думал, что Урал – это не смертельно.

– Тьфу, ну что ж ты за человек такой, – сказал босс, подавив смешок.

Дальнейшие посиделки с шефом я решила свести к пасторали – женщины, дети, щенки. Вытянуть Сергеича на сантименты было делом плевым. Он с громадным удовольствием рассказывал о супруге, оболтусах и дачном участке. Пока он журчал, я утвердилась в решении не нажираться при нем в жопито, но, на всякий пожарный, попросила себе отступные на завтра:

– О чем разговор, Мариш?! Конечно, приходи после обеда! Что ж я, тиран какой, что ли? – ответил мой наивный добряк Сергеич.

Войдя в квартиру, я, по обыкновению, сообщила Рюрику о своем явлении:

– Рюря, Маня дома.

– Рюр‑р‑ря, – был мне ответ.

За прошедшие десять лет мне не удалось выбить из этой пернатой конструкции больше ни одного слова. Я стала воспринимать это как сознательный отказ, поскольку почитала Рюрика как чрезвычайно умную и очень хитрую птицу. Наполнив хвостатому другу поилку, я села по‑турецки на пол и уставилась в телефон. Голова работала над выбором рецепта выхода из мерзкого настроения. Вариантов было не много:

1. Набухаться в одинарии и тупо уснуть, а завтра все вспомнить и подумать на свежую голову.

2. Позвонить Ольге, зазвать ее к себе, поныть и набухаться с ней.

3. Надеть кроссовки и гулять по набережной до ночи.

4. Набрать в Google слово «Пермь» и посмотреть, что будет.

5. Позвонить маме и все рассказать.

6. Набрать Марка и....

Из всего перечисленного 1‑й и 2‑й казались скучными, 3‑й и 4‑й – слишком здоровыми, 5‑й я себе запрещала последние пятнадцать лет. А вот 6‑й манил непредсказуемостью. Оставалось решить вопрос о том, выпить или нет еще немного, перед тем как набрать Марика, поскольку вопрос про «выпить после» в данном случае вообще не стоял, однозначно – в хлам! Я посмотрела на Рюрю, он едва заметно качнул клювом, на что я радостно констатировала:

– О’кей, Рюря, как скажешь! – и полезла за льдом для виски.

Усевшись на подоконник с телефоном, бокалом, бутылкой, сигаретами, мундштуком и зажигалкой, я ощутила себя до зубов вооруженной и готовой к бою. Потом просто набрала номер:

– Клава, что случилось? – послышалось на том конце после второго гудка. У Марка была манера давать мне самые разнообразные колхозные названия.

– Да как сказать… – туго начала я, мысленно расстреливая себя за отсутствие подготовленного эффектного вступления. – В общем, Марк, я, кажется, переезжаю в другой город, это по работе.

– Когда? – механически вопросил поникший Марик.

– Хороший вопрос! Знаешь, я как‑то забыла об этом спросить у Сергеича, но полагаю, что очень скоро, потому что конец месяца и все бумажные вопросы решаются именно в это время.

– Мара?

– Что?

– А как же я?

Вот оно! Блин, сработало! Дальнейшее уже не представляло сценарной загадки, я лавировала в этих розовых соплях, как чемпион по слалому! Самое опасное место в развитии вечера заключалось в том, чтобы в определенный момент успеть повернуть все несколько иначе, чем в предшествующие триста пятьдесят раз!

Марк был воспитанным, образованным, уже лысым, но еще не старым, в меру циничным и неженатым. Мы познакомились три года назад на дне рождения одной довольно известной барышни, работающей в одном известном медиа. Праздник удался настолько, что, проснувшись утром, я сделала несколько потрясших меня открытий: во‑первых, мой собственный чулок висел на люстре, во‑вторых, ни малейших воспоминаний о том, кому я тут дарила ночь, полную огня, у меня не было! Минут десять было реально страшно. Потом началось возвращение сознания, и встроенный компьютер женской логики стал вырабатывать версии, одну за другой. Нужно было вспомнить всех самцов, находившихся в непосредственной близости от меня на момент перехода с вина на виски. Безуспешно! Больная голова не желала работать на полную мощь и требовала только Н2О и «не кантовать». Метод последовательного перебора присутствующих тоже ничего не дал – многих я видела впервые и просто не помнила в лицо. Нужно было встать, найти телефон и выбрать «помощь зала или звонок другу». Предварительно я решила еще немного поспать и закрыла глаза. Мой мозг взорвался в одно мгновение, как если бы меня привязали к JBL на концерте Оззи Озборна! Страшный, раздирающий голову звук заставил меня сесть в кровати, от внезапного рывка вперед я долбанулась башкой о свои же коленки и только потом заняла относительно вертикальное положение! Звук повторился, только тогда, потирая лоб, мне удалось идентифицировать его со звонком телефона, мирно лежащего на соседней подушке. Я приложила орущий прибор к уху и, зажмурившись, нажала вызов:

– У‑у… – все, что я смогла выдавить в трубу.

– Фекла, да вы по сию пору дрыхнете?! Негоже! Уже почти четыре часа! – бодро басила моя труба.

– Вы кто, муж‑чи‑на? – адским тоном вопросила я, реально не понимая, что за сволочь делает с людьми такие страшные вещи посредством обычного телефонного звонка.

– Нельзя сказать, что вот этого я и боялся! Я подготовился! И если вам не сложно заглянуть в холодильник…

– Послушайте, – перебила я. – Вы явно ошиблись номером. Всего доброго! – нажав на отбой, я расслабленно упала обратно в подушку. И тут же вскочила как ошпаренная! Твою мать! Это не моя подушка!!! Я испуганно начала озираться по сторонам. Странно, как я могла не увидеть этого раньше – я была в чужой квартире! Телефон снова зазвонил, я осторожно ответила:

– Да?

– Маня, это снова я. И зачем вы кидаете трубки, я же не договорил! – басил уже знакомый голос.

– Послушайте, мне очень стыдно, но я не понимаю, кто вы, а еще, кажется, не понимаю, где я? У вас есть какие‑то версии?

– Клава, кстати, если с вами случилась амнезия, то напомню: вы мне позволили вчера искать всяческие производные на тему вашего имени, чему я и рад, так вот! Клава, мужайтесь, вы у меня!

– Где это – у вас? – вяло поинтересовалась я, подумав: как много текста в этом мужском басе!

– У меня в квартире, со всеми удобствами, но вы заперты, потому что лишней пары ключей нет, я вам с утра пытался сказать, но…

– Какой удод сдает такую инфу пьяному человеку?! Извините, – постеснялась я, – но это прописные истины!

– Да я не то чтобы настаивал, я так…

– В общих чертах ясно. Есть вопросы, – деловито подытожила я.

– Слушаю?

– Как мне отсюда выбраться? Где я вообще? И кто вы, черт побери? – на ровном выдохе выпалила я, начиная соображать.

– Марин, это что, все всерьез? – удивился бас.

– Примите мои извинения, мистер Х, но хрен его знает, что я вам там наговорила и наделала, так что всерьез или нет – я решу, как только вы мне сообщите вводные. А там, как говорится, каков бриф – таков и креатив! – судя по хамству, я медленно начинала трезветь.

– Все же вредная вы баба, Маруська! – сообщила труба и была убита об стенку. Все срослось: и слово «баба» я не выносила, и слушать это все уже не могла, и «блевать немедля» – стало очевидным законом, посему я, не откладывая, занялась делом.

Телефон потренькал еще пару раз, но его заглушал звук льющегося крана, да и я была абсолютно is not available now. Вода спасла, как всегда, будучи налитой на голову, в голову и просто текущей перед глазами, эта дружественная алкоголикам субстанция сотворила очередное чудо и снова поимела право величаться «живой». Все это я медленно гнала по расплавленной голове ровно в тот момент, когда услышала, что где‑то в недрах чужого жилища открывается дверь. Левой пяткой я толкнула дверь, защищавшую меня от пришельцев, и уставилась на место производства шорохов и возни.

В проеме стоял лысый мужик с букетом подсолнухов и двумя пакетами, из которых торчали бутылки. Большинство бутылок было с водой, но одна, с шампанским, предательски сверкнула этикеткой. Я резко хлопнула дверь ванной и отсутствовала еще минут двадцать только для того, чтобы, открыв дверь снова, сказать почти незнакомому человеку:

– Сука какая!

– Клава, ну шож вы жрете не в себя, а потом людей чураетесь! – весело и по‑одесски защебетал хозяин квартиры.

– Я не знаю, кто вы, но вы – сволочь, дядя! – добавила я и, ощутив крайнюю слабость в ногах, ломанулась по касательной в сторону уже знакомой мне кровати. С мыслями «проснусь и убью» я уснула.

Очнувшись через неизвестное мне количество времени, я обнаружила на лбу холодное полотенце. Где‑то слева призывно переливалась жидкость в стакане, шторы плотно задернуты, и определить, что за ними происходит, не представлялось возможным. И как‑то нереально стыдно и неловко, но нужно выбираться из кровати. Я тихонько сползла на пол в надежде собрать воедино свой вчерашний прикид. Чулок заботливо снят с люстры и лежал на столике, второго нигде нет. Я нащупала рукой выключатель и застонала – огромное зеркало шкафа отразило всклокоченную меня, сильно напоминающую выкаканную сливу. Я влезла в аккуратно сложенное рядом с чулком платье, сделала глубокий вдох и открыла дверь спальни.

Лысый мужик басил что‑то в телефон где‑то дальше и правее по коридору. Я потихоньку двинулась на звук и через пару шагов ощутила легкий запах табака. Остановившись, я прикинула, что если смогу закурить, значит, есть шанс выжить. Голова продолжала немного шуметь, но уже не вращалась вокруг оси, что дало мне основание двигаться дальше. Мужик стоял на балконе, я приблизилась к нему на безопасное расстояние и произнесла:

– Добрый день!

Он обернулся, невыносимо ернически заулыбался и попрощался с кем‑то в трубке.

– Маруся, как вы себя чувствуете? По моим подсчетам, должно уже отпустить. Вы проспали почти весь день, а это лучшее лекарство, учитывая объемы, которые вы вчера осилили…

– Тихо‑тихо, – перебила я. – Вот про объемы я пока не готова!

– Понимаю! Тогда, может быть, сладкого чайку? – бодро поинтересовался гражданин.

– Пожалуй… буду признательна также за краткий информационный дайджест, и, простите, мне действительно неловко, но… как ваше имя? – поинтересовалась я.

– Ну, это само собой, – засмеялся тип. – Меня зовут Марк, присаживайтесь, Клавдия.

– Почему вы меня называете всякими странными именами, – вяло поинтересовалась я, втискиваясь в кухонный стул.

– А это мы с вами вчера такую игру придумали! Вы очень веселились!

– Вот как? Ну, рассказывайте все остальное, Марк – обреченно вздохнула я.

Через пару минут мы ржали как кони, Марк, в отличие от меня, помнил все и сообщал подробности, сдабривая их своими комментариями. Безобидный вечер закончился на обучении мною курению какого‑то спортсмена, отловленного среди гостей. Именинница с грязными танцами умудрилась к тому времени рассорить две супружеские пары, долбануться головой об кафель в туалете, где тут же уснула. Я же, беспрестанно требуя виски, успела провести коротенький литературный экскурс по норвежцам, уложить разрыдавшуюся от чувств подругу хозяйки вечера спать. Затем развела оставшихся прямоходящих, среди коих оказался и Марк, на ночную прогулку по Москве, во время которой пыталась уснуть на троллейбусной остановке. В этом состоянии Марк и пытался выведать у меня адрес доставки моего туловища, на что получил однозначный ответ: «Положите меня в кровать и отстаньте уже!» Приказ, собственно, был выполнен. Но вопросы все еще оставались:

– Марик, а теперь вы мне беспощадно сообщите, что делал мой чулок на люстре и чем закончились ваши попытки поиметь секас? – уставившись на бедного Марика, изрекла я.

– Мара. Отвечу по пунктам. Первое: вы сами метали одежду, что смог – я собрал. Второе: был послан «на хрен» и назван некрофилом, – грустно сообщил Марик.

– Класс! – довольно отреагировала я. – Мастерство не пропьешь! Марк, кроме смеха, мне реально стыдно, понимаете, обычно я так себя не веду. И спасибо вам огромное за всю эту возню со мной. Давайте вызовем мне такси, у меня дома голодный Рюрик.

– Вот‑вот, вы и вчера все время про Рюрика говорили. А кто это, муж? – напряженно поинтересовался Марк.

– Не, ну вы здоровы вообще? Вы себя слышите? Вы действительно думаете, что у человека может быть муж по имени Рюрик? Блин, хотя было бы круто! – я мечтательно заулыбалась. – Но, увы, или наоборот, к счастью, Рюрик – попугай.

– Клавдия, как же мне с вами хорошо, вы ужасно смешная! – довольно изрек Марк.

Все дальнейшее было плавным развитием какого‑то то ли романа, то ли сразу семейной жизни во всей красе. Марк – это надежно, как весь гражданский флот, это доброта и сплошной позитив, это отсутствие жлобства и наличие чувства юмора, это финансовые результаты нарастающим итогом и какие‑то котировки. Но как же, блин, это скучно! Не могу я не пытаться взлететь! Икар я херов! А Марику нужна уверенность, барство, чтоб рощи зеленели, поля колосились, дети щебетали и чтоб жена была с пирогами и соленьями. А мне нужны стихи Веры Полозковой, Рюрик, работа моя невменяемая, страны разные и кисточки акварельные. В общем, мы с Марком состояли из абсолютно несовместимых ингредиентов, и после нескольких тягучих и сложных лет я была вынуждена сообщить ему, что пироги с соленьями – это не ко мне. Вот такой вот у меня скотский характер! И не надо у меня спрашивать, чего мне еще надо! Знала бы – ответила!

Марк всей моей ахинеи не верил, чем, естественно, бесил меня еще больше. Выбрал политику ожидания и был готов в любую минуту выяснять со мной отношения, чем, собственно, я и пользовалась, особенно в моменты залития зенок. Звонок про мой отъезд в Пермь явно удался и обещал бурное развитие событий. Я в принципе понимала, что поступаю не совсем красиво, но чувство беззащитности, образовавшееся в результате того, что ни хрена изменить я не могла, толкало меня к плечу надежного друга. И потом, Марк был одним из немногих мужиков, рядом с которыми у меня получалось быть самой собой и не бояться собственных слабостей.

В тот вечер все вышло как‑то не по сценарию. Марк, естественно, приехал где‑то через час после моего сообщения об отъезде. Был тих, на провокации не велся. Мы сидели на балконе и смиренно упивались вискарем. Марк рассказывал то, что знал о Перми, советовал что‑то. Я смотрела на него и отчего‑то думала, что вот даже Марику по фигу моя несчастная жизнь, даже он ничего не может придумать такого, чтобы все было по‑прежнему. И тут он выдал:

– Мара, ты должна знать, что у тебя есть выбор. Я полагаю, что вне Москвы тебе будет нелегко, и дело не только в информационном голоде, дело в социуме, дело в кризисе. У тебя трудный характер. Поэтому нужно обдумать все варианты.

– Марк, Сергеич сказал, что второй вариант – это сокращение, извини за непарламент – хули думать? – начинала раздражаться пьяненькая я.

– Не злись, но есть не самый худший вариант – послать, наконец, к черту эту сумасшедшую работу, выйти замуж, родить ребенка. Мне кажется, это очень женская история.

– Маря, я чего‑то не верю в эти вечные ценности… Честно. Я не верю в замуж, потому что уже была там и знаю, в этом нет ничего навсегдашнего, и жизнь учит не доверять, а проверять. С детьми вообще все странно: чужих я не люблю, на своих отваги маловато. Да и если у меня отнять интересное дело, я ведь заболеть могу. А налаживание коммуникаций между борщом и плитой – исключительно факультативное у меня, ты же знаешь.

– Маруся, видишь ли, нельзя предыдущие опыты делать законами будущих отношений. Ты изменилась, да и люди рядом другие, не прежние.

– Марка, ты у меня хороший – это честно.

– Вот и выходи за меня замуж, дурочка!

– А может, обойдемся дружеским минетом? – ответил мой пьяный головной отсек.

Утром, едва продрав очи, я решила сделать себе на лбу татуировку fragile, на случай, если кто‑то мне в голову решит что‑то громко сказать. Сука Марик уже улетел на работу, у него никогда ничего с бодуна не болело. Я влезла под душ и начала процедуру превращения свиньи в человека.

Через пару часов, выруливая на Садовое, я уже отметила в себе некий душевный подъем, какую‑то зарождающуюся радость от новизны, от неизвестности предстоящего. Вчера мы с Марей выяснили, что правильно произносить не «Пермь», а «Перьмь» – это было смешно и как‑то не по‑взрослому. Я ехала и тараторила: «перьмь» – «перьмь». Мне стало легче. Я все приняла и решила.

Да, меня еще немного покалывало в области самолюбия. Да, я прекрасно понимала, что у меня не семь пядей во лбу, а пять‑шесть максимум, иначе я не паковала бы чемоданы, а уже лет эдак несколько была бы в совладельцах или, что гораздо занятней, наслаждалась бы собственной рекламной конторкой. Да‑да, работая «на дядю» в возрасте 30+, надо иметь мужество хотя бы шепотом признаться себе, что ты «да, играешь, но не Ойстрах». Я призналась.

Войдя в офис, я вспомнила, что неплохо было бы изловить Сергеича и спросить, а когда, собственно, я должна буду паковать багаж. Послеобеденная контора была тихой, судя по листу записи переговорной, гостей не ожидалось. Я вошла к своим и обнаружила Бубла с желтой банданой на голове. «Ахтунг, вот дура, сегодня же Бублин день рождения!» – пронеслось в мозгах, но я моментально сориентировалась:

– Считайте, я не заходила! У вас еще десять минут на шухер! – бросила я и посеменила к выходу. В «Азбуке» за углом были закуплены абсент, докторская колбаса с белым хлебом – любимый Бублин кураж, пучок мяты, тортик и пара соков. Вернувшись в офис, я сдала авоськи Надьке и попросила устроить Бублику праздничную нарезку кусками «как для себя», что означало толщину не менее 1,5 см. В коридор вырулили Европа с Климовым, о чем‑то мерзко хихикая. Я подошла к ним, и через мгновение мерзкое хихиканье стало «на троих». Мы, заговорщицки подмигнув охраннику, удалились в бухгалтерию. Здесь нас любили, потому что считали больными, но безобидными и веселыми инопланетянами. Я корректно поинтересовалась у вождя бухгалтеров, можно ли нам с ребятами тут тихонько подготовить поздравление, пока весь младший бухгалтерский состав на обеде?

– Милости прошу, Марина Марковна, только не шумите, я все же работаю с цифрами, – строго ответствовала девушка 26‑и лет, выглядящая на твердые 46, с начесом, тяжелыми малахитовыми штуками в ушах и впечатляющими усами. Глядя на строгого борца против налогов и сборов, во мне выросло убеждение, что называть ее Аллой Викторовной начали еще в яслях. Я ответила:

– Алвиктрна! Мыши громче! Прослежу лично! – и вся наша маленькая банда плюхнулась за дальний стол и сгрудилась головами в середину. Европа шепотом изложил идею и полез за портмоне, Климов зашептал басом что‑то про «дорого», я перебила его и предложила заменить. Мы дружно заржали, поймали укоризненный взгляд королевы цифр и замолкли. Климов раздал всем ножницы и сообщил, что знает, где достать ватман, потому что он нам понадобится, с чем и исчез из кабинета. Вернулся с ватманом, Пашулькой и Варварой. Мы принялись за работу и через час с небольшим презентовали Бублику бумажно‑колбасный торт с откидным верхом, похожим на башню танка, и жутковатого вида стриптизершей‑пупсом внутри. Бубл улыбался как чеширский кот и вежливо пригласил нас к «столу» – временно снятой со стенки офисной доске, по которой была раскидана все та же колбасятина в обрамлении пластиковых стаканов. Я закрыла дверь на ключ, чтобы не шокировать общественность, впрочем, запах колбасы сдавал нас и без visual.

Варвара подарила Бублику черную толстовку, Климов вручил толстенный альбом с фотками вулканов, Пашуля – какой‑то девайс для хомячиной клетки, Европа презентовал Бублу наушники, а я достала из стола привезенную еще из Китая литровую бутылку водки со змеей внутри. «Ептвоюмать! Чоэтзафигня?!» – дружно воскликнули дети индиго. Все стали рассматривать гада, я – альбом с вулканами. Потом пили и хохотали, потому что Бублик заставил нас дарить ему стриптизершу из торта семь раз, запрещал жрать с изделия колбасу и утверждал, что, несмотря на жуткую морду, баба‑пупс с каждым разом вылезает все изящнее. Мы всем табуном бегали курить во двор и в конце концов, естественно, забыли закрыть дверь, да и опасности в 18.30 уже не предвиделось. После очередного перекура к нам заглянули две царевны из sales department с текстом:

– Ой, а в креативном, как всегда, все веселятся! Бублик, с днем рождения, дай мы тебя поцелуем! – весело защебетали Муракова и Егоркина.

– Муракова, Егоркина, бухать будете? – гостеприимно отозвался Бубл.

Надо заметить, что мои не любили сэйлаков, а сэйлаки не любили моих. В том, чтобы они не продырявили друг дружку дыроколами, отчасти и состоял мой административный функционал. Мне приходилось объяснять своим, что продавать – это адски трудно, а сэйлакам, что, к примеру, размещать трехлетнюю дочь председателя правления банка на обложке годового отчета не стоит хотя бы потому, что у малышки косоглазие.

Муракова с Егоркиной кокетливо топырили пальчики, держа стаканы с абсентом, и пытались поддержать разговор. Егоркина была интуитом и на рожон никогда не лезла, у Мураковой же инстинкт самосохранения отсутствовал напрочь, вместо него Муракова в избытке имела плаксивость, нытье и бабские колбасно‑колготочные переживания. К несчастью, она была нереально болтлива.

Минут через десять креативный департамент в полном составе начал трезветь от беспрерывного текста Мураковой про какого‑то Олега, с которым она вела себя, по ее же словам, «королевой» и не считала возможным вступать в интимные отношения, так как познакомилась позавчера. Егоркина же стыдливо переминалась на копытах, понимая, что надо прощаться. Всех спас Европа:

– Муракова, а ты про метод двухколоночной самоидентификации профессора Тыка слышала? Нет? Короче, садись прям за мой стол! Бери бумагу, черти две колонки: «Ебаться» и «Не ебаться», сосредотачивайся и ставь плюсы то в одной, то в другой. Потом по количеству и решишь, а нам пора.

Мы засобирались. И быстренько, не давая Мураковой прийти в себя, шумной толпой вывалились из офиса, на ходу предупредив охранника, что Муракова в креативном поработает часок‑другой.

Машину я, естественно, оставила на стоянке и вместе с коллегами устремилась в ближайший пивной ресторан ввиду очевидного недопоя и голода. На такие случаи у каждого руководителя департамента имелся НЗ, собираемый из премий и поощрительных. Да и мне никогда не было жалко лишней пары сотен, если мы не вписывались, я всегда чувствовала себя неловко в ситуациях со счетами и, невзирая на половую принадлежность, постоянно предлагала все оплачивать. Терпеть не могу сосредоточенных мужских лиц, высчитывающих в уме чаевые или размер обмана. Тем более что сейчас была ситуация совсем иного рода. Я была заводилой и платила за качественную пищу, потому что другую перорально не употребляла и другим не давала. Мои выпендривались и говорили в агентстве: «Ма не разрешает хавать дошираки, опять давились сибасом в «Двух Петрах».

Мы брели, хохоча на всю улицу:

– Позырьте, у чувака совсем крышу сорвало! – орал Бублик, указывая на понтовейший кабриолет.

Мимо, шатаясь, прошла классическая троица совершенно убитых пивом мужчин, неся в руках бутылки напитка №3.

– А это называется на тройке с матерком, – констатировал Европа.

В пивняке мы залипли надолго и нахохотались так, что болели животы. Варвара познакомила нас с очередным перлом из цикла рассказов о сказочных животных – готах. В этой истории жертвой Варвары стал милейший колобок:

– «Черный шар», укатившись от бабушки с дедушкой, пройдя нелегкий гастарбайтерский путь и работу за муку (которой питался), познакомился с друидами – наркоманами, и теперь осваивает предпринимательскую стезю, осуществляя поставки черного пластилина для производства ворон. В общем, пока еще не все иллюстрации доделаны, но приближаюсь к финалу, – с абсолютно серьезным лицом в раме черных волос сообщила Варвара.

Бублик рассказывал о планируемой вылазке за грибами в бабушкину деревню, разводя руки в стороны, сообщая тем самым размеры произрастающих там мухоморов. Европа пытался завербовать меня в секту street raisers, а Пашулька, замерев, взирал в ротовое отверстие Климова, который пафосно излагал суть своего недавнего визита в Амстердам.

Со стороны весь этот ужас мог показаться собранием прибогемленных наркоманов. Особенно любопытно окружающим стало, когда мы, заинтригованные Климовым, заказали бутылку текилы Aha Toro Blanco. Наш арт‑директор сообщил, что если пренебречь традиционным подходом к употреблению этого напитка, то можно открыть для себя совершенно новые ощущения. Мы насыпали соли на руки, каждый вооружился куском лайма. Климов велел следить внимательно и проделал следующее: выпил текилы, вынюхал носом соль, а лайм выжал в глаз! Затем с перекошенной мордой сообщил, что способ называется «текила по‑драконовски». Мы с Варварой не отважились и остались верны традиционному пути, а мужики решились, в результате чего все вместе рисковали получить энурез во цвете лет. Подошедший администратор ничего не смог нам предъявить, поскольку вынюхивание соли никак не отражено в законодательстве, а просто так выставлять постоянных посетителей никто не станет.

Разошлись в начале второго субботы обычным способом – на двух такси. Варвара и Пашулька проживали на севере, Европа, я и Бубл – в относительном центре, а Климов – в конце Ленинского, куда всегда попадал последним.

Я ввалилась в дом, сообщила Рюрику про «шабат, шалом», проверила наличие еды‑воды у птицы, налила соку и уселась к компу с целью просмотра старых смешных фоток под негромкое ля‑ля «Русского радио». Иными словами, позитив рулил.

Никакой логики и структуры в разбросанных по папкам фотках не было. Поэтому можно было провести пару часов, натыкаясь на забытые воспоминания вперемешку с кусками рабочих процессов, кучей каких‑то пейзажных красот и всяким таким. Отдельно, аккуратно и датированно, хранились «голоса» морей и океанов. Этой идеей я болела всерьез и уже не отдавала себе отчет, что манит меня вдаль больше – азарт коллекционера, возможность записи нового «голоса» или простое любопытство путешественника. Я пребывала в абсолютном убеждении, что все моря и океаны имеют собственные неповторимые голоса, но пока не торопилась встретиться, к примеру, с суровым Баренцевым морем. И особенно боялась Северного Ледовитого океана, который с детства запомнила как «ядовитый». Примерно в том же секторе памяти хранилась еще пара перлов из тех, что есть, вероятно, у каждого. Например, я помнила, как, будучи маленькой, пыталась понять, почему по миру за всех советских людей путешествует Сенкевич, а не Клубка – ведь передача называлась «Клубкино путешествие». Или воображала странное животное по имени «Надежда – мой конь подземной», жившее в знаменитой тогда песне.

Я открыла папку с тупым и понятным грифом «ДР», где хранились мои и дружеские фоты дней рождений последних лет. Там всегда можно было найти повод для улыбок. Чего стоила, к примеру, вечеринка, посвященная сколько‑то‑летию моего друга Дэна, на которой все приглашенные, включая мужчин, должны были прийти в образе Бритни Спирс?! Или видео чрезвычайно популярной у нас игры «в корову», в которой моим коньком из имен собственных был Эразм Роттердамский, а из несобственных – слово «гомункул»?!

Вообще, надо заметить, я очень любила повисеть в компьютере ночью. Это каким‑то замечательным образом успокаивало, позволяло неторопливо читать или писать в особенной тишине. Можно было полазить по любопытным ЖЖ‑шкам, узнать о событиях и местах, где просто необходимо побывать на неделе. В моем нынешнем положении можно было восполнить географические дыры в голове и наконец‑то, блин, понять – где Пермь и кто такие пермяки. Я уже оценила удобство втарки крутыми белыми офисными рубашками на www.alonzocorrado.ru, делала вид, что охренительно готовлю, благодаря Нике http://belonika.livejournal.com, и с особенным нетерпением ждала нового в http://vero4ka.livejournal.com. Когда глаза совершенно вылезали на лоб, я выключила комп и лезла в душ. С иными, кроме компа, приборами для картинок я не сильно дружила. Телек не любила из‑за работы, киношки предпочитала смотреть в компании вне дома, фотики ломала разными способами с завидным постоянством. Больше компа мне нравились только книги, особенно перед сном. Тут я была старомодной и ни за что не соглашалась читать с монитора или овладевать модными гаджетами с призывными текстами на маленькой пятидюймовой морде: «Hello from Sony. What you hold in your hands is the future of reading». Книги должны быть бумажными, пахнуть типографской краской и собираться как сокровища!

Выйдя из душа и пожелав Рюрику снов про Африку, я раскрыла недочитанного «Полубрата» Кристенсена и уютилась в подушках.

Освоив страничек двадцать, я уверилась в том, что мысли все равно принимают сентиментальные оттенки, отложила книжку и пошла к Рюре курить. Уже какое‑то время после разговора с Сергеичем я ощущала, как масса всплывающих воспоминаний становится все весомей с каждым днем. Хотела этого или не очень, но я прощалась с тем, что было весьма значимой частью моей жизни. Иными словами, меня поперло вспоминать. Так бывает всегда, когда внутреннее решение вынуждено дожидаться физического, внешнего. Голова мотала назад пленку уже прошедшего. Стали всплывать какие‑то смешные картинки, эпизоды, фразы, случаи. О них не помнишь, если есть завтра, в той же компании людей, с теми же вводными. Можно поржать и забыть, потому что точно знаешь, что впереди случится еще целая куча событий, которые непременно образуют новые поводы для хохота. И только когда уже понимаешь, что новое будет с новыми, начинаешь мотать пленку назад.

Я сидела, рассматривая очень красивую недолуну, где‑то треть от возможного. Выкапывала из глубин бытия какие‑то нереально трогательные моменты и наслаждалась возможностью пережить их заново, хотя бы в памяти. Ужас, сколько лет мы вместе: я и этот начальник, эта контора. Все слюни про «я у него на глазах превратилась из пингвина в радиоприемник» тоже нахлынули на меня, сентиментальную. Да еще Марик! Начался процесс глубинной добычи говна на гора́. Психологи удовлетворенно потирали потные ладошки, я жила и действовала по диссертации: «Боязнь отношений с противоположным полом, прикрываемая активностью в социуме». Все, что выжимает из меня слезу сейчас, сделано моими же ручонками. Я и вправду ужасно боюсь доверительных отношений, потому что наизусть запомнила, как больно обламываться. И вполне логично, что прячу эту свою боязнь за маской сучки и стервы. Я честно не верю в «любовь до гроба», несмотря на то, что всякий раз влюбляюсь, как в последний. Кому‑то постороннему уже невозможно доказать мне, что «я» – последняя буква в алфавите. «Ничего, зато у меня жопа красивая и теперь об этом узнают в Перми», – подумала я и наконец разрыдалась.

Рюрик удивленно открыл сонный глаз. Мне стало стыдно. Да и мысли о нулевом эффекте не давали насладиться процессом. Какой смысл размазывать сопли по морде в отсутствие аудитории?! Да и что вообще хреново?! Я жива‑здорова, у меня, в отличие от кучи людей вокруг, пока есть работа. Если перестать выпендриваться, то, сравнив активы с Пермью, можно понять, что жизнь по‑прежнему удивительна и у меня в ней неплохие шансы.

Гоняя все это по бессонной голове, я улыбнулась. Прямо автономная республика Коми какая‑то – сама себя разревела, сама себе все объяснила и успокоилась. Одно слово – психичка! С тем я и отправилась в подушки.

Проспав большую часть субботы, ее вечер я решила провести в компании давних моих приятелей гомиков – Гоги и Магоги. Мы дружили настолько давно, что из настоящих имен сохранилось только то, что Гога по паспорту был Антоном, а Магога – Соколовым. Решено было сесть на кораблик и кататься по речке до заката. Гога в очередной раз поразил меня, достав из сумки сиреневые пледики, красивые стаканчики, бутылочку сицилийского Corvo и аккуратно напиленные груши в контейнере. Он был страшно хозяйственным и уютообразующим. Умиротворенно потягивая вино, мои приятели начали вялую традиционную перепалку:

– Мариш, вот объясни ты этому идиоту, что надо ехать в Кению, если хочешь посмотреть всяких там животных, а не в какой‑то, блин, Занзибар! Я вообще не знаю – где эта хрень!

– Гога, где Занзибар, даже я знаю. Это Танзания, там Меркьюри родился. А вот где Пермь, в которой я теперь работаю и живу, – вот это вот реальная хрень! – жалобно ответила я.

– Бедная девочка, – хором сочувственно изрекли мои друзья.

– А это уже решено, Мариш? – спросил Магога.

– Бесповоротно, дорогой, – печально изрекла я.

– Да ладно, красотка, не кисни! Мы же знаем, что ты приедешь, их там всех отмоешь, упакуешь и дорого продашь! – заулыбался Гога.

– Вот‑вот! А оставшимся тупо посадишь зрение телевизором! Они твою рекламу будут с утра до ночи зырить! Прикинь, там через год самыми богатыми станут окулисты! А все население станет очкариками! Ты же у нас монстр печатного и непечатного слова! – заржал Магога.

– Ну ладно, то, что пермякам – пипец, это ясно. Что у нас с Занзибаром и Кенией? – спросила я.

– С Занзибаром и Кенией все более‑менее ничего. Вот с Магогой невменос – это да! – снова начал нападать Гога. – Прикинь, из‑за его больной головы я должен ехать в какую‑то непонятную антисанитарию!

Надо сказать, что о Гогиной любви к чистоте можно не только слагать легенды, но и писать басни с песнями. Его хроническая «манька преследка» угрожала перейти в паранойю. Мы с Магогой частенько доставали Гогу, рассказывая о бактериологической угрозе и рисуя на салфетках ужасных тварей для наглядности. Гога был самым жутким педантом и чистюлей из всех известных мне людей. Справедливости ради замечу, что болел Гога в одиночестве и окружающих особенно не доматывал. То есть, я вполне могла взяться за поручень кораблика голой рукой, тогда как Гога мог взяться только за салфеточку, предварительно положенную на поручень. И это никак не отражалось на наших с ним отношениях.

– Мариш! А я считаю, это круто! В Занзибаре мало кто был, а в Кении кто только не был! – парировал Магога.

– Ну, ты здоровый вообще?! Если так думать, то есть еще Гвинея Бисау! Будешь там Колумб! – растягивая гласные, промурлыкал Гога.

– Не ссорьтесь, мальчики! Вот «в Махачкалу в стрингах» я вас не пущу, а в остальном «нет препятствий патриотам», – примирительно вставила я.

Мы проплывали мимо ЦПКиО с разбросанными по его склонам тушками отдыхающих. Вокруг было мирно, ненапряжно и солнечно. Мои педы щебетали про подготовку к поездке, а я внимательно рассматривала бурлящий след от нашего кораблика.

Мимо нас постоянно шнырял прыщавый юноша в форменной одежде, собирая пустые бутылки, оставленные сошедшими пассажирами, и грея уши, потому что Гога с Магогой периодически повышали голоса почти до визга. Их беседа в данный момент касалась предстоящего шоу трансвеститов, где Гога выступал с песнями Э. Пьехи, в платье с перьями, под псевдонимом Антуанелла Вселенная. Я устала ржать над этой фигней уже лет пять назад, посетив этот цирк лишь единожды, и честно призналась Гоге, что уважаю все его принципы и хобби, но сдохну от смеха, если еще раз это увижу. Гога немного подулся и звать меня на свои выступления перестал. Магоге было хуже, он обязан был рукоплескать Гоге на каждом концерте, даже если это был ежедневный чес по клубам. В свободное от сцены время Гога был самым офигенным стилистом на планете Земля, ему удавалось делать мою голову настолько крутой, насколько было возможно сделать что‑то с вьющимися волосами, растущими прямо перпендикулярно голове. К примеру, у меня никогда в жизни не было обычной девчачьей челки – в моем варианте это выглядело бы как трамплин для мух. Однажды, ввиду отсутствия Гоги в Москве и наличия срочного желания постричься, я сдалась порекомендованной кем‑то девушке и просила ее просто сделать чуть короче. Взглянув на результат, я пообещала этой гестаповке раннее облысение и диарею на месяц, два дня не выходила из дому, пока не вернулся Гога и не исправил, что смог, из того, что осталось.

Покинув причал, мы пошли бродить по яблоневым Фрунзенским улицам. Магога умилялся начинающемуся закату. Мы с Гогой лавировали между разбросанными по асфальту спелыми яблоками.

Вечером, валяясь в диване, я пыталась заставить себя сообразить, что же все‑таки нужно сделать с имеющимся имуществом ввиду моей предстоящей линьки в Пермь. Поскольку я вела чрезвычайно раздолбайский образ жизни, нажить к тому времени удалось не много. Три года назад я стала счастливой обладательницей малюсенькой двушечки на Студенческой. А еще у меня были попугай и джип. А у страны был кризис. И я стала думать про страну со всей ее необъятностью и моей беспомощностью. Стало понятно, что Пермь – это никакая не беда, это круто, потому что у меня все еще очень неплохо. А вот безрадостные пустые глаза уволенной приятельницы Ленки, взявшей ипотеку прямо перед Новым годом, я видела. И сколько теперь таких ленок у моей страны, я примерно догадывалась. Кризис‑шмизис… Блин, «птица‑тройка, кто ж тебя выдумал?!»

Всемирный финансовый пипец застал меня в Китае. То есть в момент своего явления народу лично меня он на месте не застал. В Китае мне было весело, беззаботно и смешно на каждом шагу. Чего стоили только три беззубые старушки, херачившие на швейных машинках прямо на тротуаре под огромной вывеской «Armani»! Вернувшись в Москву и допив до 14‑го января, как и положено любому деловому человеку, я приперлась в офис и ощутила шухер, повисший в воздухе. Все было слишком очевидно. Было ужасно жаль знакомых людей, неплохих спецов в своем деле, вынужденных изо всех сил доказывать свою нужность там, где вчера за них боролись хантеры. Боялась ли я? Да, конечно. Может быть, я прекратила покупать себе духи или хотя бы начала понемногу откладывать «гробовые»? Хрен там! В какой‑то момент напряжение достигло такой силы, что перестало волновать. Я решила, что буду просто работать, а взрослые и важные дядьки, которые затеяли эту игру, когда‑нибудь наиграются, и все станет по‑прежнему.

Прошло почти десять месяцев, взрослые дядьки продолжали резвиться, а мне предстояло паковать чемоданы и вживаться в роль пермопроходца. Я до косых очей читала всякие пермские форумы, пытаясь вытащить хотя бы примерное ощущение их атмосферы. Получалось плохо. Но сильно расстраиваться не приходилось, понимая, что скоро я увижу все собственными глазами, да и «знать прикуп» у меня редко получалось. Была бы умная, уезжала бы сейчас в Сочи!

Понедельник случился особенно тяжелым. Я пребывала в состоянии «присядем на дорожку» и никак не ожидала, что Сергеич сообщит мне про «еще месяц на закрытие дел». Особенно бесило то, что количество дел можно было закрыть за три дня – никакого резкого подъема Доу Джонса у клиентов не предвиделось. А вот собственными глазами наблюдать разрушение своего департамента было тяжело. Я затребовала у Сергеича аудиенции без спешки и была сдвинута на среду. Про себя решила до среды ребят не кошмарить: во‑первых, смогу кое‑куда позвонить, а вдруг кого‑то пристрою, а во‑вторых, надеялась услышать что‑нибудь умное на этот счет от Сергеича. Людей было реально жалко!

Часы тянулись как бубльгумовые. Ненавижу безделье! Назовите меня сто раз идиоткой, потому что в стране, где несколько поколений боролись за «нихренанеделание», нельзя любить работать. А я люблю! И просто физически заболеваю, если чувствую, что нужно два часа дотянуть до 19.00! Мне неинтересно, мне страшно неинтересно ничего не делать. Я не умею вязать шарфики по семь метров за зарплату, не умею красить ногти за премии, мне все это жутко скучно. Я за бабло мечтаю, сочиняю и фантазирую! «Кто‑то же должен делать грязную работу» в белых воротничках!

Я вся ушла на сосредоточенную разборку завалов в рабочем компе. Начало было многообещающим, на пару дней хватит не глядя. Опрос вверенного мне отряда показал, что дети индиго при деле. Бублик дописывал третий вариант news letter, Пашуля стучал по клаве в пользу климовской листовки, Европа на сегодня отпросился, а Варвара рендерила. Это слово всегда вызывало у меня неподдельный интерес, и однажды я отважилась поинтересоваться о нем у Варвары. Ответ прибил меня навсегда:

– Что ж тут непонятного? Операция с плавающей запятой… – ответила девочка‑гот.

– Варя, а она хорошо плавает, эта запятая? – тихо спросила я.

– Ма, постарайся не думать об этом, все будет хорошо! – улыбаясь, свернул беседу Климов.

С тех пор я произносила это чудесное слово, заклиная сэйлаков не тревожить Варвару во время работы. Действовало совершенно магически! Моя же голова при этом подвергалась потоку картинок, одна загадочнее другой. Например, мне виделась маленькая, беззащитная запятая, которая из последних сил пыталась догрести до берега в бушующем океане, а над ней кружили американские вертолеты из «Апокалипсиса», гремел Вагнер, и в наушники пилоту поступал приказ: «Начинаем операцию!»

В моем вокабуляре уже проживали всякие черти типа «эс‑пэ‑три‑гибридизации», так что рендерингу там было не скучно.

Я продолжала систематизировать рабочие материалы, совершать нужные звонки и планировать встречи на неделю, когда почта тренькнула, возвещая о новом во «Входящих». Выглядело это так:

From:hello@* * *.ru

To:ivanov* * *@hotmail.com

Subject:Мари?

Date: Fri, 11 Sep 2009 12:53:48 +0400

Не слишком ли давно мы не встречались?

С.

Моя реакция последовала незамедлительно. Учащенное сердцебиение, внутренние потоки извозчицкого мата, моментально задрожавшие губенки и ручонки. Я метнулась вон из офиса курить. Устроилась на лавочке, судорожно дымя и тупо глядя на телефон. Мне всегда нужно было несколько минут на «прийти в себя», чтобы можно было что‑то соображать, стоило этому человеку только обозначиться на горизонте. Это был мужчина моей несбывшейся мечты, моя роковуха, жвачка, прилипшая к моей туфле, бабай, приходящий в ночных кошмарах! Это был крошка Цахес ростом в метр девяносто, циничный циник и блядский блядун! Это были мои пятнадцать дней абсолютного счастья, оплаченные 365‑ю днями горя с пожизненным вздрагиванием и колотушками от одного e‑mail. С последнего припадка прошло к тому письму чуть более трех месяцев. Я уже давно отнесла психологу денег, все прекрасно понимала про то, почему меня все еще трясет, выгрызла из головы все до одной строчки, что когда‑то для него сочинила, и уже три года как умела жить. Единственное, чего я никак не могла понять, что еще ему от меня нужно?!

Потусив еще пару минуток с сигареткой, я пошла на пицотдисятый личный подвиг в виде sms: «Сема, сорри, оч занята» – и, задрав очи небу, стала просить всех небесных директоров заставить Семена мне не звонить, поскольку при звуках его голоса я все еще пребывала в позе «Сема сверху». На небе рабочий день заканчивался раньше, судя по высветившемуся на экране вызову. «Пиздец котенку!», – подумала я, сосчитала до трех и…

– Сема?

– Мари! Привет! У тебя все хорошо?

«Блин

Date: 2015-07-25; view: 389; Нарушение авторских прав