Подавленный страх

Подавленный страх может служить саморазрушению, например, когда во время войны мужчины и женщины идут добровольцами на самые опасные задания или в мирное время находят себе опасные хобби или профессии. Мы не верим, что поведение, управляемое обратными фобиями, служит клиенту для подавления фобий. Мы полагаем, что обратная фобия — это способ Ребенка подавить Взрослые факты и нормальную заботу о себе, способ, нужный для выполнения решения «Я себя убью, а они потом будут мной восхищаться». Обратные невротики не боятся, когда должны бояться; невротики же боятся, когда нет опасности.

Переключения с обратной фобии на фобию происходит, когда клиент принимает опасность за факт и говорит себе: «Я не хочу быть убитым!» Бывшие обратные невротики, испуганные собственным прошлым безрассудством, могут развить фобию в волшебное орудие самозащиты.

Дрейк — «Супермен». Он не заключает с нами лечебного контракта и объясняет, что посещает семинар только потому, что сюда его прислало агентство. Во время обеденных перерывов он развлекает публику леденящими душу рассказами о своих альпинистских и гоночных подвигах. Мы начинаем противостоять ему, говоря: «Мне не смешны ваши попытки причинить себе боль. Я не буду вас поглаживать за то, что вы рисковали жизнью». Дрейк спорит с нами, доказывая, что он умеет заботиться о себе, а жизнь без риска была бы слишком пресной.

В конце концов, мы все-таки выносим его материал на семинар, хоть он и отказывается заключать контракт. Мы просим его проверить, что происходит, когда он рассказывает свои истории членам семьи своего детства. Он пытается увильнуть, говоря "Яне знаю, что бы они сказали. Может быть, отцу, если б он был трезвый, было бы и интересно. Остальным… ". Дрейк пожимает плечами.

Мы, тем не менее, предлагаем ему проиграть такую ситуацию, пусть даже и не зная их реакции. Он соглашается и рассказывает им свою последнюю безумную эскападу на мотогонках. Его семья не проявляет обеспокоенности, жив он или мертв — вот что он чувствует и против чего борется. Поэтому он сходится с парнями вроде себя, которые поглаживают друг друга за смертельный риск.

Когда Дрейк осознает, что некая часть его стремится к смерти, он начинает вслушиваться в себя. Мы просим его в качестве эксперимента сказать своей семье, пусть даже он еще так и не думает, что будет заботиться о себе. Он говорит им, что больше не будет рисковать своей жизнью. Он видит, что мама обрадована, насколько может обрадоваться депрессивная, придавленная жизнью женщина. Старший брат и друзья зовут его «цыпленочком». Отец настолько занят самоубийством посредством алкоголя, что даже и не прислушивается. Дрейк глубоко потрясен и решает посещать наш еженедельный семинар. Мы уверены, что на свете есть тысячи женщин и мужчин, слепо рискующих своей жизнью и не осознающих необходимости изменения своих ранних решений. Когда они попадают после аварий и несчастных случаев в руки врачей и адвокатов, последние должны были бы отсылать их к психотерапевтам… пусть даже клиенты и сопротивляются.

Стыд

Клаудиа, дочь Мэри, и Брайан, ее внук, играют в прятки. Внезапно Брайан больно бьет Клаудию. Клаудиа инстинктивно вскрикивает и толкает его. Он падает на пол, закрывает руками глаза и начинает плакать так горько и безнадежно, как никогда раньше. Одиннадцатимесячный Брайан ощущает стыд. Клаудия хватает его на руки, целует, обнимает, говоря: «Господи, это меня надо побить, а тебя надо утешить». Вскоре он опять счастлив, и они продолжают игру.

Не все сцены «стыда» кончаются так благополучно. Клиенты помнят, что происходило, когда они мочились в штанишки, когда их заставали за сексуальными играми, когда они забывали слова песенки, когда их публично высмеивали или наказывали. Эти мелкие инциденты в детстве имели колоссальное значение и приводили к формированию уверенности, что «если б они меня действительно знали, они бы поняли, какой я плохой». Память о прошлом стыде и страх будущего стыда становятся смирительной рубашкой спонтанности и веры в себя.

Ара, очень компетентный психиатр, сдерживает свои эмоции, как только ей кажется, что люди ее оценивают. Мы ищем раннюю сцену:

Ара: Я помню… Мне три года. Братишка совсем маленький. Я намочила трусики. Даже сейчас мне стыдно это произносить. Я не хочу говорить об этом.

Мэри: Вы очень грустны и вам стыдно.

Ара: Я совершенно размазана. (Некоторое время всхлипывает). Такое унижение. Они заворачивают меня в посудное полотенце. Говорят, что так и буду ходить… пока не исправлюсь. Пока не перестану мочить трусы. Они оба смеются… смеются надо мной. Я… размазана.

Боб: Размазана. Может быть, покричите на них вместо этого?

Ара: Бесполезно. Так безнадежно… я даже не могу объяснить.

Боб: Кричите на них.

Ара: Вы, пошли от меня подальше. (Несколько раз вздыхает, вытирает глаза.) Я не чувствую в себе сил кричать.

Боб: У вас есть силы.

Мэри: Может, скажете им, что для трехлетнего малыша естественно намочить штаны?

Ара: Да, естественно. Трехлетние могут мочить штаны. Я могу мочить штаны. Меня не надо высмеивать или унижать.

Мэри: Чувствуете это?

Ара: Нет. Мне так больно.

Мэри: Посмотрите на родителей. Попробуйте их унизить. В конце концов, в этот день они выполнили свой родительский долг на два с минусом.

Ара: Я скажу им, что они были не правы. Вы — барахляные родители, понятно? Думаете, вы такие большие, думаете, вы всегда правы… хм-м…

Боб: Что значит это «хм-м»?

Ара: Хм-м — это значит, что в той ситуации я могла только стоять и выслушивать все.

Боб: А сейчас?

Ара: Сейчас именно это я и делаю: стою и выслушиваю. Выслушиваю от разных людей. В некоторых ситуациях, не во всех.

Боб: Так сделайте что-нибудь другое.

Ара: Ладно. Я усмехаюсь и ухожу. Да! (Смеется). Слушайте, да это же они, не я. Я-то, трехлетняя, себя нормально веду. Это не я, это вы. Вы сходите с ума от мокрых трусиков. Да я и не вслушиваюсь в ваши тирады, ваше безумие. (Пауза). Я только что кое о чем подумала. Когда мне было три, им было 20 и 21… они были просто невежественными детьми, воспитывающими двух детей. Господи, я сейчас старше их в два раза! Я получила образование. Они нет. Я не позволю, чтобы моя значимость зависела от двух невежественных сосунков. Вообще-то, вы неплохо справлялись, учитывая, что вы ничего не знали о детях. Я закончила. Чувствую себя свободной, по-настоящему свободной… первый раз в жизни.

Наша техника разрешения раннего стыда состоит в том, чтобы вытащить клиента из роли жертвы, тем самым заставив его сопротивляться преследователям, что и сделала Ара, сказав родителям, что они не правы. Обычно клиент сопротивляется, охваченный гневом, но иногда сопротивление происходит в комических формах. Так, одна женщина, которую в третьем классе ставили в угол за то, что она была «слишком умной», представила, как сама поставит свою учительницу в угол, напишет ей на лбу красным фломастером «дура» и заставит признаваться во всех глупостях, которые та вытворяла с учениками.

Когда клиент считает, что терапия — это болезненный процесс, он может остерегаться рассказывать о своем прошлом поведении или фантазиях. Марв, очень милый человек, живущий в моногамном браке 25 лет, с огромным стыдом признался, что периодически имеет гомосексуальные фантазии.

Боб: Примите поздравления.

Марв: Что?

Боб: Поздравления.

Марв: Не понимаю.

Боб: Поздравляю вас с тем, что вы достаточно свободны, чтобы иметь полные, богатые сексуальные фантазии. Молодец!

Марв: (Долгая пауза). Так. Так. Так. Я не думаю, что мои коллеги согласятся со мной.

Боб: Ну и хорошо. Тогда не рассказывайте им. (Вся группа смеется).

Одно из преимуществ групповой терапии состоит в том, что все члены группы получают выгоду от индивидуальной работы каждого. В этот раз пример Марва подтолкнул нескольких человек поделиться сексуальными фантазиями, которые они считали постыдными. И не только поделиться, но и принять их как нормальные.

Бен воспользовался групповым занятием, чтобы разрешить себе танцевать. Он танцевал в старших классах, над ним смеялись, после этого он вообще перестал танцевать.

Бен: Я хотел бы танцевать. Я люблю, но мне стыдно.

Мэри: Что худшее вы ждете от вашего танца?

Бен: Люди будут смеяться. (Он рассказывает о своем школьном опыте.)

Мэри: Когда в старших классах над тобой смеются — это ужасно. Ну а прямо сейчас?

Бен: Я не знаю.

Мэри: У меня есть идея… Мне ее подсказали Ирма Шеферд и Джоен Фейган3, гештальт-терапевты. Идея вот такая… давайте прямо сейчас станцуем какой-нибудь нелепый танец. Пусть все танцуют как можно нелепей. Играете с нами?

Бен согласился, мы включили радио, и вся группа начала абсолютно немыслимый танец. Бен присоединился к нам. Конечно, он не первоклассный танцор, но танцевать ему понравилось.

Вина

С технической точки зрения, вина — это скорее суждение, нежели эмоция. Человек считает себя виновным и поэтому ощущает грусть, гнев, беспокойство или стыд. Существует три категории виноватых людей. Большинство виноватых невротиков редко совершают что-то плохое или неправильное. На самом деле, их худшее преступление -то, что они используют вину как орудие воспитания детей, и их дети в результате вырастают отягощенными чувством вины. Псевдовиновные носят свою вину как почетный орден за благородство и чувствительность. Они уверены, что их псевдовины за голодающую Сомали достаточно, чтобы не посылать туда пищу и деньги. Люди третьей группы наносят вред другим людям, чувствуют вину и продолжают вредить. Например, это люди, обижающие детей и при этом чувствующие себя виноватыми.

Первый шаг в лечении невротически виновных людей, независимо от того, видна или не видна депрессия — заключение антисуицидального контракта. Мы просим клиента заключить контракт, что он не убьет себя, независимо ни от того, что сделает, по его мнению, неправильного, ни оттого, насколько виноватым себя посчитает. Следующий шаг — принятие нового решения выбросить свою вину и заменить ее самоуважением.

1.

Мэй: Я чувствую себя такой виноватой. Я трачу на учебу 300$ в месяц, 3600$ в год и все никак не могу написать эту несчастную диссертацию.

Мэри: Я понимаю, что вы не пишете диссертацию, и это для вас очень важно. Я хочу поработать с вами, чтобы вы решили эту проблему. Тем не менее, сначала вам необходимо расстаться с чувством вины.

Мэй: Я не понимаю.

Мэри: Хорошо. Если мы будем работать над проблемой диссертации, а вы будете продолжать чувствовать вину, я предсказываю, что вы не напишете диссертацию, лишь бы сохранить это чувство… как сейчас, когда вы тратите 300$ плюс стоимость терапии и используете этот факт, чтобы чувствовать себя еще более виноватой. Или же вы напишете диссертацию, но она будет недостаточно хороша. Или напишете и быстренько найдете следующий повод чувствовать вину.

2.

Нед: Я не могу похудеть. Я такой толстый всю жизнь.

Боб: Так, у вас лишних килограммов десять?

Нед: Около.

Боб: (Выясняет его физические проблемы и обнаруживает, что с медицинской точки зрения Неду незачем худеть). А когда вы думаете о десяти лишних килограммах, что вы чувствуете?

Нед: Свиньей… виноватым до чертиков.

Боб: Предлагаю вам контракт — полюбить свое тело таким, как оно есть, перестать унижать себя, а вместо этого начать наслаждаться собой. После выполнения данного контракта можете худеть, если захотите.

3.

Пит: Мне кажется, я не могу удовлетворить ее сексуально. Я чувствую себя таким виноватым…

Боб: Не позволить ли ей для начала самой отвечать за свои сексуальные реакции? А вам перестать чувствовать вину? Это контракт на время, пока вы оба учитесь получать удовольствие от секса.

4.

Опал: Моего сына практически выгнали из школы, и я не знаю, что делать. Я знаю, это из-за того, что воспитываю его одна… Я чувствую себя виноватой.

Мэри: Сомневаюсь, что ваша вина вернет его в школу.

Опал: Я это понимаю.

Мэри: Итак… Я рекомендую вам двоим записаться на семейную терапию. А контракт для вас — избавиться от чувства вины. Мне кажется, вашей вине довольно много лет.

Мы часто советуем виноватым клиентам «нанять нового бухгалтера».

Джана: Я чувствую себя виноватой. (Говорит очень быстро). Я планировала на этой неделе столько дел переделать, но не делаю ничего из этого. Я должна…

Мэри: Стоп, стоп, стоп! Остановитесь! Это не то, что я от вас раньше слышала. Вы себе наметили ряд задач, например, сидеть с нами за столом, болтать с нами, знакомиться с людьми. За несколько дней, мне кажется, вы многое сделали.

Джана: Я могла самоутвердиться и не таким сложным способом, и с большим количеством людей познакомиться и… (Она продолжает страстную обвинительную речь против себя.)

Боб: У вас одна действительно серьезная проблема — ваш бухгалтер.

Джана: (Внезапно останавливается и смеется своим отрывистым смехом.)

Мэри: Понимаете?

Джана: Я записываю только свои неудачи.

Мэри: Абсолютно верно.

Джана: Я только-только начинаю прекращать себя критиковать. Каждый раз, когда я работала не в полную силу, я критиковала себя…

(Она снова начинает обвинять себя, на этот раз под предлогом рассказа о том, как она себя раньше критиковала.)

Мэри: (Кричит, чтобы Джона у слышала ее поверх словесной баррикады) МОЛОДЕЦ, ЧТО ВЫ ЭТО ПОНЯЛИ.

Джана: Да, чувствую себя намного лучше.

Боб: Не желаете уволить своего бухгалтера, который записывает только дебет и пренебрегает кредитом?

Джана: Неплохо бы.

Боб: Сообщите своему бухгалтеру.

Джана: Черт тебя подери, это ты разрушаешь мою жизнь! Я не могу радоваться жизни, потому что ты вечно ругаешься за то, что я сделала вчера, позавчера, какое я произвожу впечатление, ты… (Она продолжает поносить себя, теперь в лице внутреннего бухгалтера.)

Боб: Слова, слова, слова! Вы не должны оправдываться перед своим бухгалтером. Просто увольте ее. Или его.

Джана: Ты — ужасна. Ты меня унижаешь. Ты играешь не по правилам…

Боб: Ты уволена.

Джана: Ты уволена. (Говорит это медленно и четко.)

Боб: Мне понравилось, как вы это сказали.

Джана: Мне тоже.

Боб: Не нанять ли нового бухгалтера?

Джана: Конечно.

Боб: Вперед. Вставайте и попроситесь на работу. Скажите себе, как с этого момента вы собираетесь вести свою бухгалтерию.

Джана: (Встает). Я — справедливая. Я собираюсь следить за счетом, включать в него как мелкие, так и крупные поступки. У твоего старого бухгалтера не было чувства пропорции. Это чистая правда. Она собирала все мелочи против тебя. И она каждый месяц ничего не списывала, а только увеличивала дебет. Да. Я же собираюсь увеличивать твой кредит, причем каждый раз, когда ты этого заслуживаешь. Я собираюсь открыть тебе кредит, а неприятные мелочи просто не замечать. Да.

Боб: Пересядьте. Такой бухгалтер вам подходит?

Джана: Да. Она работает по правилам. Да. Спасибо.

Боб: Пожалуйста.

Позже она потренировалась быть бухгалтером и давать себе кредит за то, что ей в себе нравится.

Мы просим виноватых клиентов отследить историю своей вины. «Сейчас вы чувствуете вину, так как решили почему-то, что виноваты в проблемах вашего взрослого сына. В чем вы были виноваты, когда опрос?». «До того, как он родился?» «До женитьбы?» «В старших классах?» «В средних классах?» «Когда вы были маленьким?». Прослеживая шантаж от настоящего через недавнее прошлое к прошлому, клиент стимулирует свою память и обнаруживает в своей жизни поворотные сцены. Если же мы сразу перескочим в прошлое, клиент может их и не вспомнить. С клиентами, которые клянутся, что не помнят своего детства, такая техника тоже часто срабатывает. Медленно продвигаясь в прошлое, клиент удивляется живости своих воспоминаний и порой обнаруживает сцену, в которой он решил вычеркнуть память о прошлом.

По мере того, как в каждом периоде своей жизни клиент находит сцену вины, он распознает хронический характер всего Монблана своих чувств вины. Мы останавливаемся на каждой важной сцене и просим его быть там и описывать ее в настоящем времени. Мы можем работать с каждой из них, чтобы подтолкнуть клиента расстаться с какой-нибудь определенной виной.

Для того, чтобы этого достичь, существует много способов. Клиент может преувеличить свою вину, чтобы увидеть ее непомерные размеры. Он может сказать родителям, что в те времена его поступки были оправданы его возрастом, и этим перечеркнуть их обвинения. Он может посмеяться над ситуацией. Или просто сказать: «Какие глупости, я и не должен чувствовать вину за то, что стянул кусочек мела у этой училки».

Яну, чтобы перестать чувствовать ответственность и вину за развод его родителей, необходимо понять, что с ними происходило.

Ян: Отец развелся с матерью из-за меня.

Мэри: Будьте там и представьте сцену.

Ян описывает ссоры, бедность, то, как отец не хотел быть связан ребенком. Мы просим его быть отцом.

Мэри: Как тебя зовут, отец?

Ян-отец: Майкл.

Мэри: Хорошо. Я хочу задать вам несколько вопросов, Майкл. Вы занимаетесь сексом с женой, она беременеет. Что вы чувствуете?

Ян-Майкл: Злость. Связан по рукам и ногам.

Мэри: Интересно. А до рождения Яна что вас злило, заставляло чувствовать себя связанным?

Ян-Майкл: Я не знаю.

Мэри: Что-то должно быть. Понимаете, если бы вы были счастливым человеком, вы бы спокойно сделали выбор: растить или не растить ребенка. То или иное. Но вы уже знали, как чувствовать себя рассерженным, связанным, азатем ускользнуть. Восстановите, что случилось, когда вы были маленьким…

Ян-Майкл: Очень странно. Я никогда обо всем этом не думал. Я… мой отец. Я всегда был паршивой овцой в семье. Все это говорили.

Ян: (Возвращается на свой стул). Конечно, ты был паршивой овцой… да тебе никогда и не оставляли выбора. Семья тебя ненавидела, мать была мученицей. Из всех возможных женихов она выбрала того, кто ее сразу бросил. Да, я никогда не думал об этом. Ладно, вы оба, я не имел ничего общего ни с вашим дезертирством, ни с вашим мученичеством. И я не виноват.

Интервью с родителем — эффективный путь разрешения детского чувства ответственности за родительские проблемы. Наша цель в работе с Яном — дать ему почувствовать нутром, что он достоин любви (как и все дети), пусть даже отец его не любил.

Отлеживая в прошлом историю своей вины, Ханна находит в каждом возрасте бесконечные ощущения вины, все, причем, тривиальные, обыденные. Мэри спрашивает: «А когда вы были маленькой?», и Ханна начинает всхлипывать.

Она рассказывает, что ее заставляют молиться у смертного одра отца. Она встает, выбегает на улицу, и в то время, когда она играет, он умирает. Мы спрашиваем, не желает ли она узнать получше, чем сейчас, ту маленькую девочку. Когда она соглашается, мы создаем сцену, в которой взрослая Ханна расспрашивает Ханну-ребенка. Мы просим ее увидеть девочку, описать ее, и рассмотреть, что же творится у нее внутри. Она, конечно же, обнаруживает, что ребенок напуган и не понимает, что такое смерть. Ханна начинает плакать, ее голос при разговоре с малышкой смягчается. Мы спрашиваем, что бы она сейчас сказала или сделала, чтобы Ханна не выросла обремененной чувством вины. Она мешкает, а затем говорит маленькой Ханне, что она славная, нормальная девочка, и играть для нее естественно. На самом деле отец был бы только рад, что она играет, а не молится. В любом случае, ее игра никак не связана с его смертью.

После вопроса о вине, когда «вы были маленьким», мы спрашиваем виноватых клиентов: «В чем вы провинились, когда родились?». Почти всегда изначальную вину мы обнаруживаем в мифе о рождении.

Акушер, без сомнения являющийся сейчас специалистом по родам, рассказывает о мифе, связанном с его рождением. Он очень виноватый клиент, с крайне странным смехом: смеется не на выдохе, а на вдохе.

Джефф: Моя мать была истеричкой… Ну, вы знаете, все эти старые семейные истории о мучениях. Как она вся порвалась…

Боб: Будьте ею. Садитесь перед Джеффом. Сядьте, как вы обычно сидите, мама. Пусть на вашем лице будет обычное выражение, мама. Вот так. Теперь расскажите Джеффу, как вы «порвались».

Джефф-мама: Ты меня порвал. Слишком быстро выходил и всю меня порвал.

Боб: Будьте Джеффом.

Джефф: (Возвращается на свой стул и молчит, печально поникнув.)

Боб: Отвечайте.

Джефф: Не знаю, что сказать.

Боб: Спросите, как сокращались ее внутриутробные мышцы.

Джефф: Я… (Взрывается свободным, на выдохе смехом). Боже, неужели я в это верил! Эй, ма, это твои мышцы, черт побери, меня вытолкнули!

Терапевту, эмоционально не прочувствовавшему хоть одно из суеверий своего Ребенка, очень трудно читать предыдущий диалог без доли скептицизма. Невероятно — человек, знающий все о младенцах и внутриутробных мышцах, все еще находится под властью Детской уверенности, что он своим «неправильным» рождением порвал маму. Маленькие дети даже в просвещенных семьях не понимают тайны своего рождения. Они склонны верить тому, что им говорили: "Ты появился ". Это еще более загадочно, чем аист или капуста, и так же неверно. Тем не менее, почти все используют именно это выражение:

Джейн: Видите ли, проблема в том, что я появилась буквально через 10 месяцев после рождения брата.

Мэри: Странные слова. Представьте себе сцену. Вот ваш маленький братишка сидит в манеже. Ему как-то хватило ума появиться в подходящий момент. А теперь представьте себе эту упрямую девчонку, один день от роду, карабкающуюся по ступенькам к входной двери, в зубах маленькая сумочка с вещами, настойчиво рвущуюся в дом, хотя на нем и висит табличка «мест нет».

Джейн: Именно так я себя и чувствовала.

Мэри: Не правда ли, полная ерунда? Может быть, спрос с тех, кто неосторожно трахается?

Боб выделяет три случая «изначальной вины»: рождение как таковое, неправильное рождение и рождение в неправильное время. Некоторые уверены, что они вообще не должны были рождаться, потому что родители в принципе не хотели детей. Другие уверены, что их бы хотели, если б с ними было все в порядке. Эти люди родились с неправильным полом, неправильным цветом кожи или же с врожденным недостатком: слепотой, синдромом Дауна, церебральным параличом. Другие, вроде Джейн, «появились» в жизни родителей слишком рано или слишком поздно. Ребенок берет вину на себя.

Леа работает на тем, чтобы отбросить вину за свое рождение как таковое:

Леа: Если б я не родилась, вы были бы намного счастливее.

Мэри: Скажите: «Рождение — полностью моя вина».

Леа: Нет, я не во всем виновата. Если б я даже не появилась, мама все так же пила бы и была несчастной, а тетушка Рис все так же заботилась бы о людях и выматывалась до предела. Но, по крайней мере, им бы не пришлось заботиться обо мне.

Мэри: Вы сказали, что рождение — полностью ваша вина.

Леа: Это моя вина.

Мэри: На этом вы и застряли, да? Та маленькая девочка искренне верит, что она виновата в том, что родилась.

Леа: (Кивает).

Боб: Ну-ка, попробуйте: "Мое зачатие — полностью моя вина ".

Леа: (Смеясь). Нет.

Боб: А как теперь ваше убеждение, что рождение — полностью ваша вина?

Леа: Вообще-то, нет.

Боб: Готовы избавиться от этого груза вины?

Леа: Да.

Боб: До конца жизни?

Леа: Да. Вы знаете, я помню, когда мне было пять, я убегала на выгон и плакала там, желая умереть, потому что чувствовала, что из-за меня все несчастны.

Боб: Я вас понимаю. (Боб рисует сперматозоид и яйцеклетку и рядом надпись «Я этого не делал». Он подписывает рисунок, вырывает из блокнота и протягивает Леа. См. рис.23.) Это мой любимый рисунок. Он стоит 200$. Но вы получаете скидку. Для вас он стоит 400$ при посещении недельного семинара и 1200$ — четырехнедельного. Повесьте его в ванную или куда-нибудь в другое место и каждый раз, чувствуя вину за что-нибудь, бегите взглянуть на него.

Боб вручил этот рисунок тысячам клиентов. На каждом рисунке он писал новое решение данного клиента и подписывал его.

У псевдовиноватых клиентов, заменяющих чувством вины действия, могут быть идентичные с виноватыми клиентами поведенческие проблемы. У них могут быть проблемы с весом, с написанием диссертации, с сыном, которого выгоняют из школы, с сексом. Они работают над тем, чтобы терапевт согласился с их «я должен», а затем пассивно или активно сопротивляются всем терапевтическим усилиям. Для терапевта-Родителя такие клиенты необычайно трудны. Он может начать работать с клиентом, чтобы тот чувствовал себя менее виноватым, а обнаружив, что клиент не меняет поведения, закончить упреками в адрес клиента. А упреки дадут клиенту повод чувствовать еще большую вину.

Рис. 23

Сью учится в аспирантуре, но диссертацию не пишет: Сью: Я чувствую вину. Я действительно, действительно виновата. («Действительно» — Детское слово, призванное убедить скептически настроенных родителей.) Кажется, что я никогда не начну.

Мэри: Примите обе стороны. Первая «Я не хочу писать».

Сью: (Приводит довод, что это колоссальный труд, и осознает, что не хочет много работать.)

Мэри: Хорошо. Теперь «Я хочу писать».

Сью: Это просто. (Она встает не на позицию "Я хочу писать ", а на позицию "Я хочу стать кандидатом наук ".)

Мэри: Попробуйте «Я не буду писать».

Сью: Я не буду писать, и вы меня не заставите. Ух ты. Да. Никто не сможет заставить меня.

Она осознает всю мощь своей борьбы против благодарности родителям и в воображении, и в реальности. Родители платят за ее образование и торопят закончить диссертацию.

Разница между Сью и Мэй (двумя клиентками, не пишущими диссертацию) почти незаметна и касается лишь качества их вины. Сью гордо размахивает своей виной как знаменем и по-детски наслаждается ею. Мэй чувствует себя страшно виноватой, и ее энергия блокирована самоуничижением. Перед Сью стоит вопрос, а что она сама, независимо от родителей, собирается делать для получения кандидатской степени. Ее псевдовина не имеет значения. Мы не присоединимся к ее родителям и не будем подгонять ее в написании диссертации. Мы также не собираемся анализировать и таким способом поглаживать ее вину.

По отношению к клиентам, провозглашающим свою вину за состояние мира, но не отдающим ни времени, ни денег на его улучшение, мы солидарны с позицией профсоюзного лидера Гарри Бриджеса «Давайте деньги или заткнитесь». Для тех, кто реально участвует в улучшении мира, энтузиазм является более привлекательной мотивацией, нежели вина.

Когда виноватый клиент мешает окружающим, мы работаем только над контрактом по прекращению деструктивных действий.

Брай: Я не специально шлепаю детей. Я чувствую свою вину.

Боб: Я верю, что вы себе верите. Но я вам не верю. Примите сторону «Я специально шлепаю детей».

Брай: (Долгая пауза). Я не специально.

Боб: Вы бьете их. Вы бьете их не в припадке эпилепсии. Вы идете к ним и бьете.

Брай: Я… они меня доводят. Я хочу, чтобы они перестали так шуметь. Хочу, чтобы слушались меня. Они не ложатся, пока я не взорвусь и не отшлепаю их.

Боб: Значит, вы намеренно их бьете. Я хочу, чтобы вы поняли, что вы не обязаны бить детей. Попробуйте на следующей неделе полностью отстраниться от дисциплинирования детей. Когда вы соберетесь ударить их, выйдите из комнаты, из дома, куда угодно. ДАВАЙТЕ НЕ БИТЬ ИХ НИ ПОД КАКИМ ПРЕДЛОГОМ.

Брай: Пожалуй, я смогу сделать это.

Боб: Я тоже так думаю. Сделаете?

Брай: Да. Я в противоречивой ситуации… Раньше мне не удавалось себя контролировать. Что-то во мне говорит, что меня опять доведут.

Боб: Попробуете решить не бить детей, независимо от того, как сильно они вас достанут? Или каким доведенным вы сами решите быть?

Брай: Да.

Боб: Замечательно.

Мэри: Они так давно вовлечены вами в игру Прокурор-Жертва, что, вероятнее всего, какое-то время будут себя вести хуже и хуже. Чтобы понять, что они могут ложиться спать и без экзекуции, им потребуется время. Понимаете?

Брай: Я никогда не смотрел на это под таким углом… да-а.

Мэри: Итак, что вы будете делать, пока они переключаются?

Брай: Я не знаю. (Пауза. Похоже он ждет предложений.) А если они будут недосыпать?

Мэри: Я не думаю, что недосып вреднее побоев. Будут они высыпаться или нет, вы высыпаться сможете.

Брай: Вижу, что это будет нелегко. Но я чувствую большое облегчение от того, что мне не придется быть семейным пугалом. Хорошо. Пока я не соображу, что же я буду делать. Но шлепать я их не буду и бить не буду.

Брай был виноватым детским насильником[1], который считал себя хорошим отцом, потому что хорошо зарабатывал, не изменял жене и детям желал только хорошего. Позже, реализуя контракт в новом решении, он заново пережил ряд детских сцен и выплеснул гнев на своего отца, который также был детским насильником. Он сказал ему: «Я больше не буду таким жестоким, как ты».

Мы верим в то, что клиенты могут контролировать свое деструктивное поведение: насилие над детьми, магазинные кражи, супружеские драки, одним словом, все, что может нанести вред другим. Терапевты, которые «пытаются лечить» подобных клиентов, мирятся с их поведением, а значит, как бы говорят им, что те — жертвы собственного характера или внешних обстоятельств. Не требуя заключения контракта против деструктивного поведения, такие терапевты косвенно поощряют это поведение.