Скульптура. В скульптуре индской цивилизации со свойствен­ным ей богатым содержанием ярче всего выражается внутренний мир ее творцов

В скульптуре индской цивилизации со свойствен­ным ей богатым содержанием ярче всего выражается внутренний мир ее творцов. Это искусство говорит о сложившихся традициях, уверенном мастерстве ре­месленников, своеобразии и самобытных корнях местной художественной культуры. Ясно видно в скульптуре и различие в трактовке образов человека в зависимости от его общественного положения — от сакрального до чисто светского. Последнее обстоя­тельство отчасти относится и к характеру изображе­ния животных, многие из которых обожествлены.

На скульптурных изображениях представителей жреческого сословия, очевидно, сказывалось влия­ние господствующей идеологии, а высокий ранг под­черкивался некоторыми условностями в трактовке образа и аксессуарами.

В результате в искусстве хараппской культуры появляется неоднородность в характере образа и формах пластического творчества.

Круглая скульптура, изображающая людей, встречается довольно редко, но особенно важна и ин­тересна. Д.Р.Сахни обнаружил в Мохенджо-Даро замечательную статуэтку девушки-танцовщицы (бронза, высота 10,5 см, 3 тыс. до н.э., Нью-Дели, Национальный музей Индии, ил. 28, 29). Ее обнажен­ная фигурка представлена в метко схваченной позе готовности к танцу. Непринужденно подбоченив­шись правой рукой и выдвинув полусогнутую левую ногу, она готова вновь вступить в пляску, очевидно, поджидая нужного момента в музыкальном сопро­вождении. В опущенной руке,,закованной" в сплош­ной ряд браслетов, она держит небольшой сосуд в форме светильника.

Несмотря на то что у фигуры ноги обломаны выше ступней, впечатляет совершенная закончен­ность и четкость ее постановки, динамичность сво­бодной позы, искусство, с которым передана легкая напряженность спокойного ожидания. Густые во­лосы падают спиралевидным валиком сзади наискось на правое плечо, слева они либо не были уложены, либо растрепались в вихре танца.

Тоненькое, совсем юное тело девушки с незре­лыми формами неожиданно контрастирует с массив­ной нижней частью лица, с его грубыми чертами. Нос широкий, неправильной формы (или обезображен повреждением?), короткий, переносица сливается со лбом. Полузакрыты глаза с широким разрезом, ниж­няя губа отвисла, форма головы брахикефальная (ил. 28). Некоторые ученые считают, что это австралоидный или негроидный тип; быть может, девушка — ра­быня, служащая танцовщицей при храме и на празд­нествах. Девушки, танцующие при храме, — обычай популярный в Индии вплоть до нашего столетия.

Удлиненные тонкие ноги и руки танцовщицы кажутся не вполне естественными, но это не слу чайно. Индийские искусствоведы усматривают в этом традиции изображения женского образа, сохранив­шегося в искусстве дравндииского Юга Индии, ярким примером которого служат фигуры на рельефах (2 в.) ступы в Амаравати (штат Андхра-Прадеш).

Совсем иной, иератический образ предстает в единственной сравнительно крупной скульптуре божества (бюст высотой 18 см) или, скорее, жреца из Мохенджо-Даро (3 тыс. до н. э.. Карачи. Националь­ный музей Пакистана, ил. т,2. 33). Среди искусствове­дов и археологов этот бюст стал знаменитым и уни­кальным, благодаря тому что сохранился почти без повреждений. Скульптура изваяна из белого стеа­тита со следами красной пасты и обжига. Это властного вида бородатый мужчина с сильной короткой шеей. У него крупный довольно широкий нос, линия переносицы которого переходит прямо в покатый лоб, очень толстые мясистые губы и длинного раз­реза полузакрытые как бы в самоуглубленности глаза. Они инкрустированы перламутром, них зрачки сведены к переносице; по мнению индийских искусст­воведов, это означает состояние йогического самосо­зерцания, когда взгляд устремлен на кончик носа. Это подтверждает особую роль и значение данного персо­нажа в религиозном культе. Соответственно его сану мантия, перекинутая через левое плечо (как и у буддистов, сангхати), украшена орнаментом в виде священного трилистника, на шее следы свисавшего ожерелья. Условность трактовки деталей видна по тому, как расчесаны борода, широкие баки и волосы на голове, — прямыми жесткими бороздками. Усы сбриты. Волосы прихвачены лентой с красиво ниспа­дающими сзади длинными концами и с круглой пряж­кой на лбу. Эта статуэтка может быть изображением только божества. Но этому мне­нию противоречит тот факт,что в чертах лица мужчины выражен не только этнический тип; скульптор явно стремился передать индивидуаль­ность: в постановке головы, в линии плотно сжатых губ чувствуется надменность. Вероятно, перед нами „портрет" жреца высокого сана.

Но как ни интересны описанные выше скульптуры, они не могут сравниться с мужским торсом из Хараппы.

Великолепный торс обнаженного мужчины (красный песчаник, высота 9 см, 3 тыс. до н.э., Нью-Дели, Национальный музей Индии), стоящего прямо, в спокойной позе, поражает совершенством пласти­ческой моделировки фигуры как подлинно «кру­глой» скульптуры. Здесь передано не только ощуще­ние земной плоти, но ясно чувствуется и внутреннее строение тела, что требовало глубоких знаний анато­мии и тонкого мастерства ваяния. Это тем более замечательно, что, хотя анатомическая натуралистичность частей корпуса отсутствует, его объемность пе­редана великолепно. Формы сильного тела дышат полнокровным здоровьем. Но нигде не подчеркнута мускулатура, не ощущается ни ребер, ни ключиц или лопаток, зато живот сделан заметно выпуклым. Мо­делируя формы тела искусно сглаженными поверхностями, ваятель стремился выразить внутреннюю жизненную силу человека – прану, как говорят индийцы, но не крепость его мышц. Этим искусство Индии принципиально отличалось от классического древнегреческого идеала все последующие века.

Письменность. Население городов имело довольно развитую письменность. Найдены многочисленные надписи на глиняных, каменных и металлических пластинках, часть которых служила, очевидно, печатями, а часть—амулетами, а также на металлическом оружии и орудиях. Все сохранившиеся надписи очень коротки, так как обычно писчим материалом слу­жила, вероятно, ткань, кора или что-либо иное, не сохранившееся до наших дней. Сохранились только печати, которые ставились на этот писчий материал. В пользу такого предположения говорит и находка упомянутой выше глиняной чернильницы.

Из-за отсутствия двуязычных надписей, а также длинных связных текстов, исполненных этим древнейшим индийским письмом, а также вследствие того, что язык, на котором составлены эти надписи, неизвестен, все многочисленные попытки дешифровки этой письменности нельм признать успешными. Тем не менее можно сейчас считать уже окончательно установленным, что пись­менность эта в основном носила слоговой характер, и только не­которые ее значки являются идеограммами. Каждый из остальных значков передавал отдельный слог. В пользу этого свидетельствует то, что общее количество значков лишь незначительно превышает 400, и из них можно выделить группы значков, имеющих одина­ковый основной рисунок и отли­чающихся друг от друга только на­личием или отсутствием некоторых дополнительных линии. В этих группах значков можно видеть со­четания одного согласного, пере­даваемого основным рисунком, с различными гласными, изобра­жаемыми дополнительными ли­ниями. Такая система передачи гласных известна в позднейших видах индийского слогового письма, которые могут происходить от письма Хараппы и Мохенджо-Даро.

Особая загадка протоиндийской цивилизации – печати, найденные в Хараппе и Мохенджо-Даро. На многих находках такого типа были изображены деревья, очень напоминающие акации, ветвь дерева с трилистником, скачущая по деревьям рогатая богиня плодородия, животные. Печати давали ключ к пониманию социальной структуры общества. Сравнение с печатями, найденными в Месопотамии, чьи клинописные надписи были расшифрованы и переведены, давала основание полагать, что надписи выгравированные на печатях, означают имя владельца, его занятия и различные титулы.

В отличие от собствен­ных имен и титулов, которые могли быть написа­ны на печати, клановая принадлежность ее вла­дельца, по-видимому, указывалась с помощью выг­равированной картинки. Обычно это были изобра­жения животных, таких, как быки, носороги или слоны. Изображение слона на печати говорило о том, что ее владелец — член клана слона, соци­альной группы, общественной обязанностью ко­торой была торговля.

Среди огромного количества изображений жи­вотных на печатях, найденных на территории Хараппы, единорог, пожалуй, встречается чаще все­го. Индийский антрополог Шерин Ратнагар пола­гает, что клан единорога занимал главенствующее положение в обществе Хараппы. В индийских на­родных сказках первого тысячелетия до нашей эры единорог — символ сверхчеловека, полубожества. Члены клана единорога, скорее всего, могли принадлежать к правящей верхушке жре­цов. Важно отметить, что 64% всех печатей с единорогом были найдены в Мохенджо-Даро, который, как считал Файрсервис, был главным религиозным центром. 20% печатей с единорогом были обнаружены в Хараппе, а остальные — в других селениях долины Инда.

Был или не был клан единорога кланом священнослужи­телей, точно не известно, но почти абсолютно ясно, что его члены принимали участие в торговле с далекими государства­ми. Около дюжины печатей из Хараппы были найдены в Месо­потамии и Иране, и на четырех из них — четко различимое изображение единорога. Но до сих пор никто, несмотря на многочисленные попытки выдающихся лингвистов и археологов, не смог расшифровать эти надписи.

Цивилизация, создавшая великие города Хараппу и Мохенджо-Даро, исчезла в первой половине II тысячелетия до н.э., оставив в истории едва различимый след. Что же случилось с этим древним народом, какое влияние его культура оказала на более поздние индийские цивилизации? Эти вопросы будут мучить археологов и историков еще многие годы.