Плоды безнаказанности

Вспыхивавшие временами в воспаленном мозгу мысли о необходимости продемонстрировать согражданам способность что‑то сделать для величия империи и увековечения своего имени принуждали Калигулу совершать неожиданные поступки. Ему хотелось доказать, что он искусный правитель. Но в силу непоследовательности, крайней неорганизованности и безволия император часто делал глупости. Удивительно, но человек, возглавивший империю, не завершил практически ни одного из своих начинаний. Примитивное мышление привело Калигулу к таким банальным шагам, как замена голов изваяний богов своей и создание собственного храма, в котором возвышалось его мраморное изваяние в настоящих одеждах. Чтобы произвести впечатление на окружающих, Калигула сообщал о своем личном общении с богами и даже заявил однажды, что бог пригласил его жить вместе с ним. Сенаторы, поначалу ухмылявшиеся в ответ на речи полусумасшедшего правителя, после начавшихся казней притихли и подумывали лишь о том, чтобы держаться подальше от этого близкого друга Танатоса, олицетворяющего в греческой мифологии смерть.

Если лучшие мужчины Рима считали столь важным демонстрировать физическое превосходство и атлетическое сложение, то Калигула не считал зазорным щеголять браслетами и другими ювелирными украшениями. Полководец‑неудачник и никчемный государственный деятель, он мог лишь в качестве возницы носиться на колесницах и пытался компенсировать аморфность мозга шокирующими убийствами и диким разгулом. Правитель‑комедиант, он разыгрывал игрушечные сражения, при виде которых старые солдаты, помнившие легендарного Германика, лишь качали головами. Калигула оказался решительно неспособным проявить себя как военачальник. Так, возомнив себя полубогом и без стеснения облачившись в панцирь Александра Великого, он ни с того ни с сего задумал наказать легионы отца, казнив каждого десятого легионера, но, увидев решимость в глазах безоружных воинов драться до последнего, в страхе бежал прямо с военной сходки. Как многие из тиранов, которые достигли своего положения не силою оружия, а благодаря стечению обстоятельств, Калигула был труслив и готов был тут же ретироваться при виде реальной опасности.

Первые преступления Калигула оправдывал необходимостью укрепить свою власть. Например, безобидного и тщедушного Гемелла, своего сонаследника, он убил просто потому, что кто‑то мог бы использовать формальное право юноши получить власть. Как оказалось, Калигула не забыл и того времени, когда жил у своей бабки Антонии, которая застала его во время порочного инцеста с сестрой. В отместку за те унижения и переживания император теперь нещадно унижал гордую старуху, чем вынудил ее к самоубийству (по данным других источников, он сам отравил ее). Своему тестю, единственному из сенаторов, в чьей порядочности и честности не сомневался даже Тиберий, он послал записку с приказом умереть «к завтрашнему утру». Похоже, именно подлинные добродетели раздражали его больше всего. А иногда даже чья‑то внешность становилась нестерпимым испытанием для его нездорового тщеславия и непомерной зависти: однажды он приказал убить знатного гостя только за появление в людном месте в пурпурных одеждах, что отодвинуло его, императора, на второй план. Прошло совсем немного времени, и подлый Калигула расправился с Макроном, который все время напоминал о себе и мешал бесчинствовать. Этого человека, помогшего ему прийти к власти, он уничтожил, потому что все еще до смерти его боялся. Чтобы отстранить главу преторианцев от командования гвардией, он назначил его наместником в самую богатую провинцию – Египет. Затем Макрона и его жену Эннию (ту самую, к которой сам Калигула некогда пылал безумной страстью) вынудили совершить самоубийства. Месть, смешанная с постоянным страхом падения, а также непреодолимая жажда заставить весь мир поклоняться стали движущими мотивами вкусившего власти Калигулы. Чем дальше он заходил, тем меньше стеснялся, даже если речь шла о жизни и смерти. И чем больше молчали сенаторы, тем более изощренными становились методы беспринципного властителя. Небывалая тяга к садизму теперь прорвалась наружу в полной мере, ибо Калигула был ослеплен властью. Ему больше никто не перечил, и, не имея никакой высокой идеи, не будучи способным выбрать для себя дело, достойное государственного деятеля, Калигула предался страшной игре в прятки с богами.

Светоний, описывая шокирующую свирепость этого разнузданного человека, указывал, что даже из смерти тот намеревался извлечь наслаждение. «Казнить человека всегда требовал мелкими частыми ударами, повторяя свой знаменитый приказ: «Бей, чтобы он чувствовал, что умирает!» Правда, некоторые исследователи Древнего Рима, как, например, Отто Кифер, настаивают на том, что жестокость и садизм вообще были присущи этой эпохе. Смерть сама по себе не являлась наказанием, и каждая казнь должна была усиливаться предшествующей поркой, указывает историк. Знаток нравов Древнего Рима делает вывод о том, что «среди склонного к садизму римского народа неизбежно бы появился человек, в личности которого этот тип вырождения нашел бы высшее воплощение». Несомненно, это очень ценное замечание. Что было первичным: сладостная развращенность правителей, а с ними и большей части жителей города, сделала всех нечувствительными к чужой боли и страданиям, или формула жизни априори предусматривала угнетающую современный мир жестокость? И если все дело во временном отрезке истории, то почему в самом Риме находились такие люди, как Цицерон и Сенека, высказывавшие откровенное презрение к кровавым пыткам, нелепым истязаниям и решительно осуждавшие даже неоправданную жестокость на арене амфитеатра? Но ведь на протяжении всего исторического времени, включая и начало XXI века, люди повсеместно сталкиваются с невиданными очагами агрессии и насилия, шокирующими человечество. Может быть, все дело в том, что каждый новый властитель намеревался все дальше проникнуть на запретную территорию, продемонстрировать свое всемогущество и всеобъемлющую власть? И делал это только для того, чтобы скрыть свою неспособность прославиться и приобрести признание иными способами. Ведь Тиберий оказался хуже, слабее Августа, и это во многом предопределило его моральное падение, снижение самооценки и, в конечном счете, превращение в злобного тирана. Калигула продвинулся еще дальше по лестнице, ведущей вниз, в бездну. Со временем он превратился в символ морального уродства, проявление всех самых худших человеческих качеств, собранных воедино.

Нет сомнения, что проявления садизма, невероятной жестокости и склонности выйти за рамки сексуальных запретов в значительной степени являлись для Калигулы заменителями достижений на государственном поприще. Тут принцепс прежде всего жаждал продемонстрировать, что нет границ его власти. И в этом смысле секс и насилие часто выступали, как и у многих других деспотов, в качестве социальной функции. Устрашение и вызывающая демонстрация вседозволенности оказались результатом ограниченности мышления человека при наделении его безмерными полномочиями. Кажется, именно с этой целью Калигула состоял в кровосмесительной связи со своими сестрами, и только для этого, как указывает Светоний, он «не раз даже отдавал их на потеху своим любимчикам». Таким способом Калигула демонстрировал окружающим, что он один имеет право преступать табу, устанавливать нормы морали, диктуя свои законы всему обществу. Многие летописцы упоминают об эпизоде, когда император, приглашенный на свадьбу, во время пира вдруг запретил молодоженам целоваться, послав молодому мужу записку: «Не лезь к моей жене!». А затем увел невесту к себе, объявив на следующий день, что нашел себе жену по примеру Ромула и Августа.

В большинстве случаев обращает на себя внимание, что тщеславный император все время сравнивал себя с богами, героями и признанными в римском обществе выдающимися людьми. Ему, алчущему всеобщего признания, явно недоставало внимания современников, ему ежеминутно необходимы были восхваления, лесть и подтверждение невероятных достижений, которые существовали лишь в виде сладострастных видений в его больном воображении.

Несколько строк стоит посвятить и психосексуальной основе деструктивных влечений Калигулы, развившейся на фоне отсутствия общей идеи и усиления раздражителей, того воздействия, которое было оказано на него в раннем детстве, юности и особенно в период приближения его к себе Тиберием. Подобно тому, как у несостоявшихся людей секс приобретает особое значение, нередко заполняя большую часть их устремлений, так и у Калигулы секс стал тем полем деятельности, на котором он утверждался и искал признания своего величия. Подобно мифическому Минотавру, начав с претензий ко всем привлекательным женщинам одновременно, император, пользуясь своей властью, вернулся к тому, во что его ненавязчиво вовлек старик Тиберий. С того времени, как Калигула уничтожил потенциальных претендентов на власть, его перестали удовлетворять ночные хождения с ордой бандитов по притонам Рима, ему грезились все новые и новые ощущения.

Стараясь придать всему блеск театральной постановки, Калигула сделал из интимного мира настоящий публичный театр. Он организовывал грандиозные оргии, в которые вовлекал множество людей, причем нередко участниками оказывались и мужья, и их жены. Так, например, происходило с его собственной сестрой Друзиллой, которую он выдал за Лепида, но с которой продолжал поддерживать интимную связь. Любопытно, что когда Друзилла умерла и весь Рим погрузился в траур, ходили настойчивые слухи, что Калигула собственноручно убил сестру в приступе ярости. Им можно легко поверить, если вспомнить переменчивость настроений императора, который с легким сердцем казнил своего любимца Лепида, а двух оставшихся в живых, совсем недавно обожаемых сестер без тени сожаления отправил в изгнание. Кстати, из эпицентра оргий Калигулы произошло явление миру Мессалины: развращенная в юном возрасте императором, она потом явилась примером того, куда может завести женская деструктивная сексуальность.

Когда оскудела казна, изощряясь в выдумках, Калигула приказал организовать дом терпимости прямо во дворце на Палатине: замужние и именитые дамы зарабатывали средства для мота, растаптывающего такие вечные ценности, как семья. В сексуальных увлечениях надменного властителя Рима, похоже, было место и гомосексуальным связям. Источники намекают на интимные отношения Калигулы с пантомимом Мнестером, мужем своей сестры Марком Лепидом и знатным патрицием Валерием Катуллом. Если вспомнить властолюбивую мать Калигулы с ее настойчивыми волевыми попытками вмешиваться в «мужские дела» императора Тиберия, склонность этого человека к бисексуальным контактам может быть вполне объяснима. и если Калигула может не рассматриваться как явный извращенец сквозь призму приемлемого в самом Древнем Риме, да и в терпимую эпоху начала XXI века, все же его половая разнузданность, крайняя степень похотливости и откровенное пренебрежение любовью и институтом брака вызывали неистребимое желание у мужчин Рима отплатить императору той же монетой. Кажется символическим тот факт, что во время убийства ненавистного императора некоторые заговорщики пронзили мечами его половые органы.

Как большинство моральных уродов, трусливых, сомневающихся в себе и осознающих свою никчемность, Калигула любил испытывать других на прочность. Его ущербная личность требовала подтверждения того, что и остальные являются такими же, что мир преступен до самого последнего человека и что животное начало в человеке руководит всеми остальными импульсами. Он, к примеру, на театральных представлениях раздавал даровые пропуска раньше времени, чтобы воинственная чернь могла захватить всаднические места: императору было интересно и забавно посмотреть, как будут улаживать отношения разные сословия. Для этой же цели он отбирал жен у знатных римлян и рассказывал затем в подробностях, как он обладал ими. А иной раз после нескольких дней забав с чужой женой он приказывал ей развестись и вообще больше не иметь дела ни с одним мужчиной. Однажды на одном из многочисленных пиршеств непредсказуемый император вдруг громко расхохотался; когда же консулы осторожно поинтересовались причиной внезапного приступа веселья, Калигула ошарашил их ответом: он смеялся потому, «что стоить только кивнуть, как вам перережут глотки». Природа этих удручающих поступков не только в демонстрации неоспоримой власти даже над частной жизнью людей, которых он мог устрашить смертью и пытками, но и в желании поиграть со случайной жертвой, посмотреть, как тот или иной представитель рода человеческого будет действовать в условиях, когда его оскорбляют, унижают, травят, низводят до жалкого, вымаливающего жизнь существа. Он нередко заставлял отцов присутствовать при казнях сыновей, а потом, приглашая их на пиршества, с жадным любопытством вглядывался в глаза несчастных, пытаясь понять, насколько болезненно они переносят утрату. Ему нравилось выворачивать чужую душу наизнанку, от этого он получал неимоверное наслаждение. С таким трудом выживший сам, он желал провести как можно больше людей через коридор испепеляющих испытаний и насладиться теми мучениями и сомнениями, которые когда‑то испытывал сам в роли жертвы Тиберия. Даже посылая на казнь осужденных, он всякий раз говорил, что «сводит свои счеты». Он намеревался всех уравнять пред собой: чтобы был один царь на земле, а все остальные, независимо от сословий и личных качеств, превратились в его шахматные фигуры, которые можно передвигать, убирать с поля или заставлять выполнять неисполнимое, немыслимое для существа, рожденного человеком.

Date: 2015-08-15; view: 288; Нарушение авторских прав