Фотографы. Джим расплатился с извозчиком на Бёртон‑стрит, неподалеку от Британского музея, где расположилось несколько четырехэтажных магазинов и жилых домов

Джим расплатился с извозчиком на Бёртон‑стрит, неподалеку от Британского музея, где расположилось несколько четырехэтажных магазинов и жилых домов, и, пока Макиннон нервно озирался вокруг, отпер дверь опрятного магазина с двойной витриной, на стекле которой значилось: ГАРЛАНД И ЛОКХАРТ. ФОТОГРАФИЯ. Он провел Макиннона через темное помещение магазина в заднюю комнату, теплую и ярко освещенную.

Обстановка комнаты представляла собой странное сочетание лаборатории, кухни и запущенной, но уютной гостиной. Вдоль одной стены протянулась широкая полка, уставленная химикатами, в углу пристроилась раковина, потрепанные кресло и софа стояли по другую сторону почерневшей кухонной плиты. В воздухе стоял густой едкий дым.

Дым исходил в основном из короткой глиняной трубки, которую курил один из двух мужчин, находившихся в комнате. Это был высокий, крепко скроенный человек лет шестидесяти с жесткими седыми волосами и такого же цвета бородой. Когда вошел Джим, он поднял голову от стола.

– Привет, мистер Вебстер, – сказал Джим. – Мое почтение, Фред.

Второй мужчина был худощав и намного моложе, ему было лет двадцать пять, примерно столько же, сколько и Макиннону. Его сардонического склада лицо являло собой живую смесь остроумия и спокойного просвещенного ума. В его внешности, как и в Макинноне, тоже было что‑то, привлекавшее к себе внимание, – то ли художественный беспорядок его светлых волос, то ли сломанный нос.

– Приветствую тебя, о, незнакомец, – проговорил он и осекся. – О, прошу прощения, вас я не заметил…

Эта фраза относилась к стоявшему в дверях Макиннону, похожему на привидение. Джим обернулся к нему.

– Мистер Вебстер Гарланд, мистер Фредерик Гарланд, художники‑фотографы, – представил он своих друзей. – А это мистер Макиннон, Шотландский маг.

Хозяева встали и обменялись с гостем рукопожатиями. Вебстер оживился.

– Я видел ваше представление на прошлой неделе – изумительно! В «Альгамбре». Выпьете виски?

Макиннон сел в кресло, а Джим плюхнулся на стул возле длинной лавки. Пока Вебстер разливал виски, Джим коротко изложил суть дела:

– Нам пришлось выбираться через крышу. Дело в том, что мистер Макиннон вынужден был уходить второпях, поэтому он оставил в гримерной свой обычный костюм, не говоря уж о деньгах и всяких разных вещичках и штучках. Возможно, я сумею забрать их завтра утром, но сам он, насколько я понимаю, попал в хорошенькую переделку. Вот я и подумал – может быть, мы сумеем ему помочь.

Увидев на лице Макиннона сомнение, Фредерик сказал:

– Вы находитесь в детективном агентстве Гарланда, мистер Макиннон. Кое‑какие задачки нам уже доводилось решать в свое время. В чем ваша проблема?

– Я не уверен… – заговорил Макиннон. – Не знаю, подходит ли этот случай для детективного агентства. Это… все это очень смутно, очень… туманно. Я, право, не знаю…

– В том, что мы выслушаем вашу историю, ни какого вреда не будет, – сказал Джим. – Если мы не беремся за дело, о гонораре не может быть речи, так что вы ничего на том не потеряете.

Вебстер слегка поднял брови, уловив холодок в тоне Джима. А Джима давно уже раздражал Макиннон своими хитрыми увертками, отталкивающей комбинацией беспомощности и скрытности.

– Джим прав, мистер Макиннон, – сказал Фредерик. – Нет соглашения – нет гонорара. И вы мо жете смело довериться нашей скромности. Что бы вы ни рассказали нам доверительно здесь, здесь и останется.

Макиннон несколько раз переводил глаза с Фредерика на Вебстера и обратно – и вдруг решился.

– Ну что ж, – сказал он. – Очень хорошо. Я вам расскажу, хотя и не уверен, стоит ли это расследовать. Наверно, самое лучшее было бы все оставить, как есть, пусть угаснет само собой. Увидим.

Он допил свое виски, и Вебстер снова налил ему.

– Вы говорили об убийстве, – напомнил Джим.

– Я дойду до этого… Что вам известно о спиритизме, джентльмены?

Фредерик вскинул брови:

– Спиритизм? Забавно, что вы заговорили об этом. Один человек сегодня попросил меня приглядеться к одной компании спиритов. Мошенничество, я полагаю.

– Да, мошенничества здесь много, – согласился Макиннон. – Но есть люди, наделенные особым даром телепатии, и я один из них. И в моей профессии это помеха, что бы вы об этом ни думали. Я стараюсь, чтобы эти две вещи не соприкасались. То, что я делаю на сцене, выглядит магией, но в действительности это просто техника. И делать то же самое может, кто угодно, стоит только попрактиковаться. Но с другой стороны… психическая сторона дела… это дар. То, что я делаю, это психометрия. Вам знаком этот термин?

– Да, я слышал его, – сказал Фредерик. – Вы берете какой‑нибудь предмет и по нему можете рассказать о самых разных вещах, это верно?

– Я вам покажу, – сказал Макиннон. – Найдется у вас что‑нибудь, с чем я мог бы попытаться это проделать?

Фредерик протянул руку через длинную полку, на которой сидел сам, и взял маленький круглый предмет из латуни, немного напоминавший тяжелые карманные часы без циферблата. Макиннон взял предмет, выпрямился в кресле и, держа его обеими руками, весь подался вперед, нахмурился и закрыл глаза.

– Я вижу… вижу драконов. Красные выгравированные драконы. И женщина… китаянка. Она сосредоточенна и очень спокойна, и она наблюдает, просто наблюдает… Еще там мужчина, он лежит на кровати или на каком‑то ложе. Он спит. Вот кто‑то входит. Слуга. Китаец. С… с трубкой. Он низко кланяется, почти до земли… берет огонек от лампы… Раскуривает трубку. Легкий запах, сладковатый… опиум. Ну вот, его больше нет. – Макиннон открыл глаза и посмотрел на присутствующих. – Это как‑то связано с опиумом, – проговорил он. – Я прав?

Фредерик взъерошил пальцами волосы, слишком потрясенный, чтобы произнести хоть слово. Его дядя откинулся назад и засмеялся; даже Джим был поражен – не только атмосферой какой‑то печали, вызванной Макинноном, его спокойной концентрацией, но и тем, что он сказал.

– Вы попали в самое яблочко, – сказал Фредерик и, наклонившись вперед, взял из рук Макиннона латунную вещицу. – Знаете, что это такое?

– Не имею представления.

Фредерик повернул маленький ключик в отверстии сбоку и нажал на кнопку. Изнутри механизма стала разворачиваться длинная тонкая лента из светлого металла и тут же сворачивалась ворохом на лавке перед ним.

– Это магниевая горелка, – сказал он. – Вы поджигаете конец ленты, и она горит, а пружинка продолжает выталкивать ее равномерно, и таким образом вы можете делать снимки при постоянном освещении. Последний раз я пользовался этим прибором в опиумном притоне в Лаймхаусе, когда снимал бедолаг, которые курят эту дрянь… Так это и есть психометрия, а? Я потрясен. Но как это происходит? В вашем мозгу возникает картина… или как?

– Что‑то в этом роде, – сказал Макиннон. – Как будто видишь сон, хотя и не спишь. Управлять этим я не могу… Это приходит мне в голову совершенно неожиданно, в самое необычное время. Вот мы и подошли к делу: я видел убийство, и убийца это знает, хотя его имя мне неизвестно.

– Хорошее начало, – сказал Фредерик. – Многообещающее. Лучше расскажите нам все. Еще виски?

Он налил виски в стакан Макиннона и опять сел, готовый слушать.

– Это было шесть месяцев назад, – начал Макиннон. – Я давал представление в частном доме одной весьма значительной персоны. Я делаю это время от времени – скорее как гость, вы меня понимаете, чем актер по найму.

– Вы хотите сказать, что делаете это бесплатно? – спросил Джим. Он чувствовал, что все с большим трудом выносит снисходительную манеру речи и высокий, немного скрипучий, манерно‑вежливый шотландский говор Макиннона.

– Разумеется, профессиональные расходы оплачиваются, – сухо ответил Макиннон.

– И кто же эта важная персона? – спросил Фредерик.

– Я предпочел бы не называть его. Он играет выдающуюся роль в политической жизни. Упоминать его имя нет никакой необходимости.

– Воля ваша, – вежливо сказал Фредерик. – Продолжайте, прошу вас.

– Я был приглашен на обед в тот вечер, когда должно было состояться мое представление. Такова моя обычная система. Я – один из гостей, это всем очевидно. После обеда, когда леди удалились, а джентльмены остались в столовой, я ушел в музыкальный салон и занялся подготовкой к выступлению. Вдруг я заметил на крышке рояля оставленный кем‑то портсигар; я взял его, собираясь положить в сторонку, чтоб не мешал, и внезапно испытал самое сильное психометрическое впечатление, какое только случалось в моей жизни.

Он помолчал, затем продолжил:

– Это была река, река в лесу – северном лесу с темными соснами, глубоким снегом и низким темно‑серым небом. Вдоль открытого берега шли двое мужчин, о чем‑то сердито споря. Я не мог их слышать, но видел так отчетливо, как вижу вас; внезапно один из них выхватил из своей трости клинок и вонзил его в грудь своего спутника – без всякого предупреждения; вонзил, пронзил насквозь, вытащил и снова вонзил… и так раз, и другой, и третий, четвертый, пятый – шесть раз!.. Я видел темную кровь на снегу…

Макиннон еще раз перевел дух.

– Когда жертва затихла, убийца огляделся, подобрал кусок мха и вытер им клинок, затем наклонился, схватил убитого за ноги и потащил к воде. Тут повалил снег. Потом я услышал всплеск – тело упало в воду.

Он замолк и отхлебнул виски. То ли все это правда, думал Джим, то ли он гораздо лучший актер, чем я полагал… Макиннон весь вспотел от ужаса, его глаза блуждали, словно увидели привидение. Ну и что, черт бы его побрал, на то он и артист – это ж его профессия…

Макиннон продолжал:

– Несколько мгновений спустя я пришел в себя и обнаружил, что все еще держу в руках портсигар. И тут, прежде чем я успел положить его, двери в музыкальный салон отворились, и вошел тот самый человек, которого я только что видел. Он был одним из гостей – крупный властный мужчина с гладкими светлыми волосами. Он увидел, что я держу в руках, и подошел, чтобы взять портсигар; наши глаза встретились, и – он знал, что я все видел…

Он ничего мне не сказал, так как в этот момент в комнату вошел слуга. Повернувшись к слуге со словами: «Спасибо, я только что нашел его», – он бросил на меня последний взгляд и вышел. Но он знал… Я показывал свой номер в тот вечер, и, куда бы я ни посмотрел, мне всюду чудились внезапные яростные удары клинком и темная кровь, льющаяся из раны на снег. И его гладкое властное лицо все время обращено было прямо на меня. Что ж, я, конечно, не опозорил хозяина дома – представление имело шумный успех, меня щедро вознаградили бурными аплодисментами, и несколько джентльменов были столь любезны, что заявили: сам великий Маскелин [3]был бы не лучше. Закончив выступление, я собрал мои подсобные аксессуары и тотчас ушел, вместо того чтобы, как обычно, любезно смешаться с гостями. Понимаете, я начал бояться его…

Он опять сделал паузу.

– С тех самых пор я жил в постоянном страхе встретиться с ним вновь. А недавно ко мне зашел тот коротышка в очках – Уиндлсхэм – и сказал, что его хозяин желал бы со мной встретиться. Я знал, о ком идет речь, хотя он и не захотел назвать его. Сегодня вечером он явился снова, на этот раз с целой бандой… ну, ты их видел, Джим. Он заявил, что ему поручено доставить меня к его хозяину, чтобы обсудить наши общие с ним интересы – он изложил это именно так… Они хотят убить меня. Захватить и убить, я в этом абсолютно уверен. Что мне делать, мистер Гарланд? Что мне делать?

Фредерик почесал в затылке.

– Имени этого человека вы не знаете?

– Там было очень много гостей в тот вечер. Возможно, мне его называли, но я не помню. А Уиндлсхэм не пожелал сказать.

– Почему вы считаете, что они хотят убить вас?

– Сегодня вечером он заявил: если я не соглашусь пойти с ними, это будет иметь чрезвычайно серьезные последствия. Будь я обыкновенным человеком, я бы попросту скрылся. Может быть, сменил имя. Но я артист! Меня должны видеть, этим я зарабатываю себе на жизнь! Как я могу спрятаться? Половина Лондона знает мое имя!

– Но, если так, в этом ваше спасение, – сказал Вебстер Гарланд. – Кем бы этот человек ни был, вряд ли он осмелится вредить вам во всем сиянии вашей славы, когда все внимание публики сосредоточено на вас, не так ли?

– Только не он. Я никогда не видел человека с таким беспощадным лицом. Кроме того, он обзавелся могущественными друзьями – он богат, у него связи, я же всего‑навсего жалкий фокусник. О, что же мне делать?

Борясь с обуревавшими его сомнениями, Джим встал и покинул комнату, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Он чувствовал, что ему все труднее справляться с раздражением, которое вызывал у него этот человек. Джим сам не мог понять, в чем тут дело, но он редко встречал людей, настолько ему неприятных.

Он сидел на заднем дворе и бросал камешки в незастекленное окно новой студии, которую строил Вебстер, пока не услышал, что к фасаду подъехал вызванный для Макиннона кеб. Поняв, что фокусник уехал, он вернулся в дом. Вебстер раскуривал трубку от лучинки из камина, а Фредерик сматывал магниевую ленту в карманный осветительный прибор.

Фредерик взглянул на Джима и сказал:

– Загадочная историйка, Джим. Почему ты ушел?

Джим плюхнулся в кресло.

– Этот тип стал действовать мне на нервы, – сказал он. – И я сам не понимаю почему, так что не спрашивай. Лучше бы я бросил его и не рисковал сломать себе шею, таская его по крышам. «О‑о, я баю‑усь высоты‑ы! О, па‑звольте мне астаться внизу‑у!» И этот его идиотский снобизм: «Разумеется, са мной абращаются точно так, как и с другими гастями…» Большой, дрожащий от страха дурачок Том. Ведь вы не взяли его, Фред? Как клиента, я имею в виду?

– Он и не хотел этого, действительно не хотел. Он желал, чтобы мы только следовали за ним по пятам, а не расследовали дело, и я сказал ему, что за это мы не беремся. Но адрес его я записал и сказал, что будем начеку, если что. Не знаю, что мы можем сделать еще на этой стадии.

– Пошлите его к черту для начала, – буркнул Джим. – Скажите, пусть сам выкручивается, как хочет.

– Но почему? Если он говорит правду, это интересно, если лжет, еще интереснее. Насколько я понимаю, ты считаешь, что он лжет.

– Ясное дело, – сказал Джим. – Никогда не слышал такого нагромождения бессовестного вранья.

– Ты имеешь в виду психометрию? – спросил Вебстер, усаживаясь на софу. – А что скажешь об этом его маленьком представлении? Может, на тебя оно и не подействовало, а на меня так даже очень.

– Ну, вы‑то легкая добыча, – сказал Джим. – Вы и на трюк с тремя картами попадетесь, как пить дать. Он же фокусник, так? Ему известно об этих хитроумных механических штучках больше, чем даже Фреду. Он знал этот аппарат и видел вон ту фотографию, которой ты так гордишься. Он сложил вместе два и два и обвел вас вокруг пальца, как двух простаков.

Вебстер поднял глаза на каминную доску, над которой Фредерик прикрепил одну из фотографий, сделанных ими в опиумном притоне, расхохотался и запустил в Джима подушкой, которую тот ловко поймал и подложил себе под голову.

– Ладно, – сказал Фредерик, – на этот раз твоя взяла. Но другая история, про лес и убийство на снегу, – что ты можешь из нее накрутить?

– Бедный ты недотепа! – сказал Джим. – Неужели ты все‑таки поверил? Я в отчаянии, Фред. Я‑то думал, в твоем кокосе все же есть немножко молока. Что ж, если ты не способен видеть очевидное, я обязан растолковать тебе. Он поймал на чем‑то этого типа, ну, того гостя. Шантаж, понял? Естественно, тот парень хочет убрать его с дороги, и я его за это не осуждаю. А если тебе не по нраву это объяснение, послушай вот такое: он затеял игру в кошки‑мышки с женой того типа, и его застукали.

– Вот это мне нравится больше всего в рассуждениях Джима, – сказал Фредерик Вебстеру, – он всегда глядит прямо в корень. Никаких завитушек, никаких тебе высоких мотивов…

Джим ехидно ухмыльнулся:

– Значит, ты и впрямь ему поверил! Ты становишься слабаком, приятель, это точно. Салли на такие сказки не клюнула бы. Оно и понятно: у нее‑то есть голова на плечах.

Лицо Фредерика потемнело.

– Не хочу ничего слышать об этой напыщенной гусыне, – сказал он.

– Напыщенная гусыня! Вот так отмочил! Как ты ее называл в последний раз? Фанатичной, узколобой счетной машиной. А она тебя – бесполезным, безмозглым фантазером, а ты ее…

– Хватит, черт возьми! Мне больше нет до нее дела. Лучше расскажи мне о…

– Спорим, ты еще на этой неделе поплетешься к ней!

– Ладно. Ставлю полгинеи, что не пойду.

Они ударили по рукам.

– Так ты веришь ему, Фред?

– Мне нет нужды верить ему, чтобы удивляться увиденному. Я только что сказал, хотя Джим и не помнит этого: если он лжет, от этого вся история становится еще интереснее, вот и все. В данный момент меня занимает спиритизм. Когда возникают такого рода совпадения, я воспринимаю это как знак: что‑то происходит.

– Бедный старина Фред, – сказал Джим. – Закат великолепного интеллекта.

– Ну, так что же насчет спиритизма? – спросил Вебстер. – Что‑нибудь в этом все‑таки есть?

– И немало, – ответил Фредерик, плеснув еще виски в свой стакан. – Есть мошенничество, есть легковерие, есть страх – не столько страх смерти, сколько страх того, что после нее ничего не будет… И среди всего этого, возможно, есть и что‑то реальное.

– Да поди ты, – сказал Джим. – Все это вздор.

– Что ж, если хочешь в этом разобраться, завтра вечером будет собрание Лиги спиритов города Стритхема и его окрестностей…

– Куча болванов!

– … которое может заинтересовать твой широкий, весьма симпатичный и всегда открытый ум. Особенно, когда происходит что‑то странное. Может, все‑таки пойдешь и посмотришь своими глазами?

Date: 2015-07-25; view: 256; Нарушение авторских прав