Шотландский волшебник

Приятель Салли Джим Тейлор (когда не занят был укреплением своих знакомств в криминальном мире, или не играл на скачках, или не флиртовал с хористками и молоденькими барменшами) немало времени отдавал сочинению мелодрам. У него была страсть к сцене. Роза, сестра Фредерика (недавно она вышла замуж за весьма респектабельного священника), была актрисой, когда они встретились впервые; она‑то и распалила в нем интерес к этому, уже и так горевший ярким пламенем благодаря его многолетней преданности дешевым журнальчикам, как, например, «Волнующие истории для британских парней» и «Попрыгунчик Джек, гроза Лондона». Он написал с тех пор несколько пьес, от которых кровь стыла в жилах, и, не желая тратить свой гений на второсортные труппы, отправил их прямо в театр «Лицеум» на рассмотрение великого Генри Ирвинга. [2]Правда, с тех пор он не получил оттуда ничего, кроме вежливого уведомления о получении.

Он проводил вечера в мюзик‑холле, не среди публики, а там, где было интересней всего, – за кулисами, среди плотников, рабочих сцены и осветителей, не говоря уж об артистах и хористках. Он работал в нескольких театрах, постоянно учился, и в тот вечер, когда мисс Уолш посетила Салли, выполнял всевозможные работы за кулисами мюзик‑холла «Британия» в Пентонвилле.

Именно там и случилась с ним самим весьма таинственная история.

Одним из артистов, значившихся в программе, был фокусник Алистер Макиннон – молодой человек, который, едва появившись на лондонской сцене, мгновенно приобрел громкую славу. Среди прочих своих обязанностей Джим должен был вызывать артистов из гримерных незадолго до их выхода на сцену; он постучал в дверь Макиннона и крикнул: «Пять минут, мистер Макиннон!» – но, к его удивлению, ответа не услышал.

Он постучал еще раз, погромче. Опять никто не ответил. Зная, что ни один артист, если это в человеческих силах, не оставит вызов без внимания, Джим открыл дверь, чтобы проверить, у себя ли Макиннон.

Он был там: в вечернем костюме и гриме – набеленное лицо, угольно‑черные глаза. Он сидел перед зеркалом, обеими руками вцепившись в подлокотники деревянного кресла. Рядом с ним стояли двое мужчин, оба также в вечерних костюмах; один был невысокий, добродушного вида, в очках, другой – крепко скроенный верзила, поспешивший, когда Джим заглянул в комнату, спрятать за спину короткую трость, налитую свинцом. Он забыл о зеркале: Джим прекрасно видел ее.

– Пять минут, мистер Макиннон, – повторил Джим еще раз; его мозг работал с бешеной скоростью. – Я подумал, может быть, вы не услышали.

– Все в порядке, Джим, – сказал маг. – Оставь нас, пожалуйста.

Небрежно окинув взглядом незнакомцев, Джим кивнул и вышел.

«Что же мне теперь делать?» – лихорадочно думал он.

Большая группа рабочих сцены молча стояла наготове, ожидая конца номера, чтобы сразу же сменить декорации. Над ними на колосниках осветители ждали своего «выхода»: по сигналу они должны были менять цветные желатиновые пластины перед газовыми светильниками или поворачивать горелки вверх либо вниз, в зависимости от того, как ярко требовалось осветить сцену. За кулисами собралось и еще несколько актеров в ожидании номера Макиннона: он был феноменом в своем жанре, и они хотели видеть его выступление. Джим пробрался сквозь тьму и полумрак, пока близилась к концу ария сопрано, завершавшаяся хором, и стал на свое место сбоку, у занавеса, возле огромного железного колеса.

Он стоял там, легкий и сосредоточенный, – светлые волосы откинуты со лба назад, в зеленых глазах напряженность, пальцы негромко барабанят по колесу, – и вдруг совсем рядом услышал шепот.

– Джим, – прошелестел из темноты голос Макиннона, – ты можешь помочь мне?

Обернувшись, Джим увидел мага, вернее, его обведенные черным глаза на неясно проступавшем из мрака белом лице.

– Видишь тех двоих? – Макиннон через просцениум указал на ложу, где Джим разглядел две фигуры и уловил отблеск очков коротышки. – Они пришли, чтобы убить меня. Ради бога, помоги мне после моего выступления выбраться отсюда сразу же, как только упадет занавес. Я не знаю, что мне делать…

– Тсс! – прошипел Джим. – И отступите в тень. Они смотрят сюда.

Певица допела песенку, флейта в ансамбле издала сочувственную трель, публика разразилась аплодисментами и свистом. Джим обеими руками взялся за колесо.

– Ладно, – сказал он, – я вас отсюда выведу. Сейчас покажу…

Он завертел колесо, и занавес опустился.

– Выйдете со сцены вот сюда, а не с той стороны, – проговорил он сквозь шум аплодисментов и грохот ворота. – Вам что‑нибудь нужно взять из гримерной?

Макиннон покачал головой. Как только занавес коснулся пола, со светильников тотчас убрали цветные желатиновые пластины, сцену залило белым светом, рисованный задник, изображавший модную гостиную, был поднят вверх; на колосниках засуетились рабочие сцены, развернули огромный бархатный экран, скрепили его сзади и подняли на подмостки изящный столик, казавшийся странно тяжелым для своих размеров; тут же раскатили широкий турецкий ковер. Джим подался вперед, чтобы выровнять край ковра; одной рукой он держал бархатный экран, а другой регулировал противовес позади него. Весь процесс занял не больше пятнадцати секунд.

Режиссер дал сигнал осветителям, они вставили новые желатины в металлические рамки, одновременно убавив газ в горелках, и свет на сцене стал таинственно розовым. Джим одним прыжком вернулся к колесу; когда конферансье заканчивал вступление, Макиннон уже занял свое место между кулисами в ожидании выхода, и дирижер в оркестровой яме вскинул палочку.

Бравурный музыкальный пассаж, гром аплодисментов, и Джим завертел колесо; занавес взвился вверх. Макиннон вышел на сцену – теперь это был другой человек. Публика замерла; маг начал свое действо.

Джим на секунду задержался, глядя на него и, как всегда, изумляясь тому, как эта фигура, столь неприметная и слабая в реальной жизни, на сцене внезапно преображалась и становилась могущественной. Его голос, глаза, каждое движение олицетворяли власть и таинственную силу; совсем нетрудно было поверить, что он повелевает целым воинством невидимых духов, что его трюки и преображения – дело рук демонов… Джим видел Макиннона десятки раз и с одинаковым восхищением следил за его работой. Неохотно оторвавшись от зрелища, он юркнул вниз, под сцену.

Это был кратчайший способ выйти с другой ее стороны. Совершенно бесшумно Джим прокладывал себе путь среди балок, веревок, коварных ловушек, переплетения труб и оказался где нужно как раз в тот момент, когда грянули аплодисменты.

Он стряхнул с себя пыль и через маленькую дверцу проник в зрительный зал, а оттуда, через другую дверь, выскользнул на лестницу. Быстро поднявшись к ложам, он мгновенно отступил в тень: перед дверью в ложу, из которой уже ушли те двое, преследователи Макиннона, стоял третий – грубый детина, похожий на боксера, явно оставленный там сторожем.

Джим подумал немного и решительно зашагал по освещенному газовыми светильниками, отделанному позолотой и потертым плюшем коридору; приблизившись к ложе, он знаком поманил верзилу приблизиться. Тот нахмурился, но подчинился и подставил ухо.

– Нам сообщили, что у Макиннона тут есть приятели, – зашептал Джим. – Они постараются тайком вывести его. Сейчас в любой момент может последовать трюк – он исчезнет, затем проберется под сценой и выйдет позади публики, а там дружки посадят его в кеб, и поминай как звали. Так что побыстрей спуститесь на улицу и стойте у парадной двери, а я проникну внутрь и скажу боссу.

Просто поразительно, как легко сладить с таким куском мяса, думал Джим: верзила молча кивнул и неуклюже затопал прочь. Джим повернулся к двери. Это было рискованно: кто‑нибудь мог объявиться в любую минуту. Но ничего иного он сделать не мог. Он достал из кармана моток жесткой проволоки, наклонился к замочной скважине, просунул в нее проволоку и стал ее поворачивать, проталкивать взад‑вперед, пока не почувствовал, как что‑то там сдвинулось; он вытащил проволоку, согнул ее аккуратнее, просунул еще раз и, под прикрытием аплодисментов, замок неслышно защелкнулся.

Он выпрямился как раз вовремя: в коридоре появился администратор.

– Что ты здесь делаешь, Тейлор? – спросил он.

– Записка для джентльменов в ложе, – сказал Джим. – И все в порядке, я уже бегу за кулисы.

– Это не твое дело носить записки.

– Как же не мое, если меня попросил мистер Макиннон!

С этими словами Джим повернулся и бросился вниз по лестнице, проскользнул в обитую сукном дверь… Сколько еще осталось Макиннону до конца его представления? Примерно пять минут, вычислил Джим; пора поглядеть, что там снаружи.

Не обращая внимания на проклятия и наставления получше следить за своими чертовыми лапами, он пробрался сквозь сгрудившихся рабочих сцены и актеров и оказался у служебного входа. Дверь выходила в аллею, вернее, тупик, позади театра; напротив тянулась задняя стена мебельного склада, и выход отсюда был только в одну сторону.

Там, опершись о стену, стояли двое. Когда дверь открылась, оба вскинули головы и шагнули на мостовую.

– Па‑аклоннички, значит, – дружелюбно сказал Джим. – Чертова жарища внутри. Небось мисс Хопкирк дожидаетесь, госсда?

Почитатели мисс Хопкирк – сопрано – часто поджидали ее у служебного входа с цветами, или предложениями, или с тем и другим вместе.

– Тебе‑то какое дело? – рыкнул один из них.

– Да так, всегда готов помочь, – отозвался Джим безмятежно.

– Когда кончится представление? – спросил другой.

– Теперь уж с минуты на минуту. Пожалуй, мне лучше вернуться. Пока, – сказал Джим и закрыл за собой дверь.

Он потер подбородок; если задний выход заблокирован, а парадный рискован, остается только один путь – также рискованный. Впрочем, приключение, пожалуй, будет забавным. Он быстро обежал всю закулисную часть сцены, пока не обнаружил четверых рабочих, которые, сдвинув головы вокруг маленького пятнышка света, играли в карты на перевернутом коробе из‑под чая.

– Эй, Гарольд, – позвал он. – Не возражаешь, если я воспользуюсь твоей стремянкой?

– Зачем тебе? – спросил старший из картежников, не отрывая глаз от своей руки.

– Охота за птичьими гнездами.

– А? – Гарольд поднял голову. – Надеюсь, принесешь обратно‑то?

– Да тут, понимаешь, проблема. Сколько ты выиграл по моей подсказке на прошлой неделе?

Ворча себе под нос, Гарольд отложил карты и встал.

– Куда ты с нею собрался? Мне она понадобится через десять минут, как только кончится программа.

– Вверх собрался, на колосники, – ответил Джим, увлекая его за собой и попутно объясняя, что ему нужно.

Через плечо Гарольда он глянул на сцену: номер Макиннона близился к концу. Рабочий, почесав в затылке, взял стремянку через плечо и по приставной лестнице полез вверх, в темноту, а Джим кинулся к колесу, и как раз вовремя.

Бравурный финал оркестра, буря аплодисментов, поклон, и занавес опустился. Оставив в полном хаосе разнообразные предметы, появившиеся на сцене – сфинкса, чашу с золотыми рыбками, дюжины букетов, – Макиннон одним прыжком оказался за кулисами; Джим тотчас схватил его за руку и потащил к приставной лестнице.

– Полезайте наверх! Скорее, – прошептал он. – У главного и заднего подъездов вас поджидают дюжие парни, но здесь им нас не поймать. Да лезьте же!

Макиннон опять преобразился; оказавшись в полутьме кулис, он вновь выглядел неприметным и, в своем белом гриме, чудаковатым и жалким.

– Я не могу, – шепнул он.

– Не можете – что?

– Я не могу туда подняться. Для меня высота…

Он озирался, дрожа всем телом. Джим нетерпеливо подтолкнул его к лестнице.

– Подымайтесь и, ради бога, хватит дурить. Наши парни снуют здесь вверх и вниз по сто раз в день. Или желаете выйти на улицу и попытать счастья с парочкой головорезов, которых я только что видел там, на аллее?

Макиннон слабо покачал головой и стал взбираться по лестнице. Джим задернул край бокового занавеса так, что теперь их никому не было видно, – он не хотел, чтобы рабочие сцены, не посвященные в происходящее, заметили, куда скрылся Макиннон. Джим взлетел по лесенке вслед за ним, и они вышли на узкую, обнесенную перилами платформу, протянувшуюся над колосниками через всю сцену, туда, где осветители гасили газовые горелки и вынимали из рамок желатиновые заслонки. Страшная жара, столь же одуряющий запах горячего металла, пота газовщиков и шлихты холщовых задников – все это ударяло в нос и вышибало слезы из глаз.

Но они не мешкали. Еще одна короткая лесенка вела к раскачивавшемуся железному помосту, подвешенному с помощью блоков и канатов. Сам помост был форменной жаровней, сквозь просветы видна была вся сцена внизу, где плотники передвигали боковые кулисы и задники, готовя сцену для мелодрамы, которую должны были играть на следующий день. Здесь, наверху, было темно, так как все светильники были направлены вниз, но так же жарко. Канаты, одни туго натянутые, другие болтающиеся свободно, связки балок – противовесов для спускаемых и подымаемых декораций, – и сознание, что впереди еще и еще помосты на разных уровнях, туннель, и свод, уходящий во тьму, и зияющие бездны внизу, где закопченные фигуры колдуют с огнем, – все это напомнило Джиму картину «Ад», которую он видел однажды в витрине магазина гравюр и эстампов.

Макиннона мутило, он обеими руками вцепился в перила.

– Я не могу! – стонал он. – О господи, дайте мне сойти вниз!

Теперь в его речи явно угадывались шотландские интонации, аристократической манерности как не бывало.

– Не будьте тряпкой, – сказал Джим. – Вы не упадете. Осталось пройти еще немного. Вперед!..

Спотыкаясь как слепой, Макиннон зашагал дальше, подгоняемый Джимом. В конце дорожки поджидавший их со стремянкой Гарольд, рабочий сцены, протянул руку, чтобы помочь волшебнику. Макиннон крепко вцепился в нее обеими руками.

– Все в порядке, – пробурчал Гарольд. – Я вас держу, сэр. Во‑во, а теперь беритесь‑ка за это…

Он притянул руки Макиннона к стремянке.

– Нет! Вверх ни за что! С меня хватит! Я не могу… не в состоянии…

– Заткнитесь, – сказал Джим, услышав, что внизу какая‑то суматоха. Он глянул вниз через перила, но увидел лишь раскачивающийся занавес и канаты. – Слушайте…

Голоса снизу становились все громче, хотя разобрать слова они не могли.

– У нас фора всего в две минуты, прежде чем они сообразят, как подняться сюда. Поддержи‑ка его, Гарольд.

Джим взлетел на стремянку, вытянув руку повыше, нашарил в темноте небольшое оконце в пыльной кирпичной стене. Открыв его, он опять соскользнул вниз и подтолкнул Макиннона к стремянке. Честно говоря, задачка была довольно рискованная; помост оканчивался на некотором расстоянии от стены, лестница перекрывала его, но, чтобы дотянуться до окна, нужно было оторвать от нее руки, в темноте нашарить проем и уцепиться за него. Если же сорвешься… Но тут снизу послышался топот. Кто‑то взбирался по первой лестнице.

– Вперед, – сказал Джим. – Не стойте там, оплакивая себя. Живо вперед и вылезайте вон в то окно. Ну, пошевеливайтесь!

Макиннон услышал шум внизу и поставил ногу на перекладину стремянки.

– Спасибо, Гарольд, – сказал Джим. – Хочешь еще одну подсказку? Бель Карниваль на гандикапе принца Уэльского.

– Бель Карниваль, э? Надеюсь, мне повезет больше, чем давеча, – проворчал Гарольд, крепко держа стремянку.

Джим с другой стороны ухватился за лестницу, поддерживая дрожавшего как осиновый лист Макиннона.

– Вперед, скорее же, черт возьми!

Макиннон, с трудом переставляя ноги, стал подниматься по стремянке. Джим, поторапливая, поднимался следом, почти вплотную. Когда они были уже наверху, Джим почувствовал, что Макиннон оседает назад, не в силах двигаться дальше, и прошипел ему в ухо:

– Они уже близко! Теперь они знают, где мы! Пять здоровенных парней с ножами и свинчатками! А теперь тянитесь вверх, пока не нащупаете окошко, и вылезайте через него. Оттуда до соседней крыши вниз меньше метра, это же совсем рядом. Ну, обеими руками… так, так, давайте!.. а теперь – бросок!

Ноги Макиннона оторвались от стремянки и задергались в воздухе, едва не отправив Джима к праотцам; однако секундой позже отчаянно вихлявшиеся ноги исчезли из виду, и Джим понял, что Макиннон пролез в окно.

– Все в порядке, Гарольд? – негромко спросил он. – Ну, я полез.

– Поторапливайся! – послышался снизу хриплый шепот.

Джим, прижавшись к стене, искал руками окно, нащупал подоконник и подтянулся. Еще секунда – и он уже почти протиснулся наружу. Спрыгнув на плоскую, крытую свинцом, холодную и мокрую крышу, он оказался, наконец, под открытым небом.

Макиннон был рядом, в полуобморочном состоянии.

Джим осторожно встал и сделал несколько шагов в сторону. Они оказались в небольшом желобе для стока воды между стеной театра, шагах в семи от края крыши, и покатой, с трехгранными выступами, крышей уксусной фабрики. Ряды этих трехгранников, напоминавших морские волны, нарисованные ребенком, протянулись метров на двадцать; мокрые от дождя, они поблескивали под тусклым светом низко нависшего неба.

– Ну, что, теперь лучше? – спросил Джим.

– Угу. Эта высота, знаете…

– А что, собственно, происходит? Кто они, эти парни?

– Того коротышку зовут Уиндлсхэм. Это сложная история… Тут замешано убийство.

У него был жуткий вид: известково‑белое лицо с подведенными черным глазами и ртом, черный плащ, белая манишка: он выглядел обесцвеченным и потусторонним. Джим пристально смотрел на него.

– Убийство? – переспросил он. – Чье убийство?

– Сможем мы отсюда спуститься? – спросил Макиннон.

Джим потер подбородок.

– На том конце крыши есть пожарная лестница, – сказал он. – Только не слишком шумите, там у них старикан один внутри, сторожит банки с маринадами.

Он взбежал по наклонной плоскости первой секции и бесшумно перепрыгнул на другую. Каждый трехгранник был полутора метров в высоту и скользкий от недавно прошедшего дождя; Макиннон то и дело скользил и дважды упал, пока они добрались наконец до пожарной лестницы.

«Чего ради я все это делаю?» – думал Джим, помогая Макиннону встать и каждый раз поражаясь его хрупкости. Макиннон весил не больше ребенка. Но что он там бормотал об убийстве? Маг был вне себя от страха, и не только из боязни высоты.

Узкая железная пожарная лестница крепилась болтами на стене фабрики. К счастью, стена эта выходила во двор, где было темно, и внутри фабрики с этой стороны все было спокойно. Весь трясясь и потея, умирая от страха, Макиннон все‑таки перебросил себя через край крыши, нащупал ногой первую перекладину и медленно, крепко зажмурившись, повернувшись к лестнице спиной, спустился вниз. Джим, спустившийся первым, взял его за руку.

– Бренди, – выговорил Макиннон невнятно.

– Не будьте хлюпиком, – сказал Джим. – В таком виде вы не можете зайти в паб – вы не продержитесь там и пяти минут. Где вы живете?

– Челси. Оукли‑стрит.

– Деньги при вас есть?

– Ни пенни. О господи…

– Все в порядке, поедете со мной. Я отвезу вас туда, где вы сможете переодеться и выпить, там и поговорим об этом дельце с убийством. Первоклассная шутка, ничего не скажешь…

Макиннон, потерявший всякую волю и даже способность удивляться, никак не реагировал на то, что этот молодой зеленоглазый рабочий сцены в грубой одежде вывел его на улицу, подозвал кеб и с самым уверенным видом, какой только можно вообразить, приказал ехать в Блумсбери.

Date: 2015-07-25; view: 261; Нарушение авторских прав