Хочешь верить – откажись от того, что есть некоторое “на самом деле”. 3 page

Это мы рассмотрели путь в другую жизнь, путь “туда”, но есть еще путь “оттуда”, который называется “работа традиции на первом, втором, третьем уровне, работа традиции среди людей”. Тот, кто хочет быть не только учеником, но и работником, должен уметь выполнить полученную задачу. Понятно, что задача не может быть тривиальной, а потому нет рецептов по выполнению задачи. Чтобы быть школьным работником, нужно уметь “всего” две вещи:

Первое – услышать поставленную задачу.

Второе – решить ее творчески, за счет своих собственных внутренних усилий.

Школьный работник не бегает и не спрашивает “как?”. Он вдохновлен самим фактом, что ему дали работу, и понимает, что традиция, конечно же, умнее и мудрее его, а значит, если она дала эту работу ему, значит, он ее может сделать, что бы ему ни казалось. Дальше остается только пробудить себя до такой степени, чтобы обнаружить это, и все получится. Возникнет замысел, станет ясно, какие дополнительные знания срочно необходимы, если их еще нет, и начинаешь действовать. И вот когда ты начинаешь действовать, ты должен действовать, как воин Духа. Без малейшей жалости к себе, с холодным отношением к тем оценкам, мнениям и суждениям, которыми тебя тут же окружат родные, близкие и далекие. Друзья, которые будут бесконечно беспокоиться о твоей судьбе и твоем здоровье, и друзья с топором, которые обвинят в полном отсутствии всяческой духовности, принципиальности, порядочности и во всех остальных грехах из набора регулирующих поведение систем. Но ничто не должно остановить вас. Единственным регулятором действий в этом случае является Закон традиции.

В этом тоже будут искушать, потому что в социуме действия, внутренне оправданные соблюдением Закона, очень часто выглядят как проявление слабости. “Что это ты не можешь наступить на горло близкому ногой? Подумаешь, бесконечный источник знания и силы”. И поэтому внешне воин Духа очень часто выглядит очень уязвимым для одних и очень жестоким для других. Но на самом деле он не жесток и не добр – он действует, имея над собой Закон традиции. Терпеливо, неуклонно, постоянно наращивая свой профессионализм, он движется к решению поставленной перед ним задачи. Это и есть Божеская любовь. Ибо, как мы все понимаем, по окончании пути никаких традиций нет. Там одно небо для всех.

Все, что традиции делают в мире, – это и есть Божеская любовь. Это и есть благодарность человечеству за то, что оно содержит это маленькое, но гордо именующее себя – Духовное сообщество. Поэтому и содержит, и позволяет ему существовать, потому что знает, что может от него получить. С точки зрения Великого Среднего, Духовное сообщество – это исследовательские коллективы неизвестного. И если даже в этой жизни нужно мужество противостоять социальному давлению, когда оно покушается на ваши убеждения и принципы, то человеку, предполагающему себя учеником и работником традиции, этого мужества нужно во сто крат больше.

“Пронзительный случай связан с животрепещущей темой отношений полов. Был у меня знойный роман. Ну, такой – настоящий, красивый, знойный, безумный. Потом эта женщина переехала в другой город, ей там предложили более интересную работу. Мы перезванивались, переписывались, через год у меня появилась возможность, я вырвался к ней на несколько дней, и она меня встретила, весь коллектив собрался посмотреть на этого необыкновенного человека, которого она ждала год. Все происходило в театре, можете себе представить: актриса, которая никому не поддается, потому что ждет… Кто он, что за прынц такой? И все было прекрасно, я уехал и “вы знаете, что я приеду через неделю…”. Через неделю я по-прежнему на крыльях нашего романа прилетаю туда – она мне таким странным голосом со странным выражением лица говорит: “Нам надо поговорить”. Я чувствую, что что-то…. И она мне так вот извиняясь, благодаря за все, что было, говорит: “Вот, ты знаешь, вот за эти вот… несколько дней я полюбила другого”. Ну,что со мной было, я вам описывать в деталях не буду. Но одну деталь все-таки скажу. Давно это было, человека этого уже не вычислить. Я не мог ни сказать ничего, ни встать, я сидел и час боролся с собой, чтобы не сойти с ума. У меня там все поехало – там все… все поехало. Я парень-то был действительно романтический, очень. У меня это никак там… Ну, через час я справился, сказал: “Желаю тебе счастья, дорогая”, и пошел. У меня был один знакомый в этом городе, зима, ночь, метель. Я до­шел до него, говорю: “Налей водки, пожалуйста”. Он мне налил, это была глубинка, русский город, он мне налил сразу стакан, ничего не спрашивая. Я выпил этот стакан, как воду. И он мне стал рассказывать, утешать меня, приводить всякие примеры. Я ничего не воспринимал. Я ей очень благодарен. Очень. Потому что с тех пор я точно знаю, что нельзя схватывать человека. Если я схватываю человека, которого люблю, – это неправильно. Древние китайцы были действительно мудрые люди – они говорили: “Женщина – как птица, и она прилетела к тебе, села на руку и спела тебе песню и улетела. Будь ей благодарен за эту песню”.

К счастью, я уже кое-как разбирался в себе и в психологии человеческой, я не дал включиться механизму дискредитации предыдущего лидера и не стал ее внутри себя топтать, обзывать всякими словами и прочее, и прочее. Я запомнил только ее лицо: она тоже была потрясена, она не притворялась. Потом судьбе было угодно, чтобы через несколько лет мы с ней пересеклись, и она говорит: “Я тебе тогда правду сказала, я знала, что буду жалеть. Я уже жалею. Но я не могла иначе поступить”. Никакие доводы разума, никакие логические умозаключения – она себе их приводила, сама, понимаете? Но она знала, что это не надолго, она знала, что она будет жалеть, что мы расстанемся. Но она не стала врать. Она только не ожидала, что на меня так сильно подействует. Это музыка, это трагическая, но музыка. А если б я по совету этого знакомца начал бы ее там… все то, что он мне советовал. Что бы у меня сейчас было от этой истории? Ничего, кроме грязи, которую я сам бы и создал в себе самом. Так что человек сам выбирает”.

Одна из самых субъективно трудных вещей – это проблема с удовлетворением базальной потребности в эмоциональном контакте, говоря проще, в душевном тепле. Люди все больше и больше обделены этой возможностью, потому что развитие цивилизации, развитие социума все меньше и меньше оставляет современному человеку ситуаций, в которых возможно удовлетворение потребности в эмоциональном контакте, всякие суррогаты в виде стадионов, дискотек и прочих массовых оргазмов этого не заменяют. Это огромная проблема, это огромный источник психопатологии обыденной жизни. А для человека, который идет по пути, таких мест совсем почти нет. Только за счет любовных отношений с традицией. И научиться с этим управляться – штука сложная и болезненная. Большинство людей не умеет это делать. Потому что потребность в эмоциональном контакте – это не потребность поговорить по душам, это не потребность во взаимопонимании, это потребность в эмпатии, в сопереживании и в безопасности этого переживания. То, что было, когда можно было прижаться к маме, забыть обо всем на свете и кайфовать, когда есть мама и когда она чувствует тебя и понимает. А на пути расслабиться, почувствовать себя в безопасности... Таких ситуаций почти не бывает. Только расслабишься, а тебя уже убаюкивают. Из самых добрых побуждений. Только расслабишься, а тебя уже хотят переделать, из самых добрых побуждений. Только расслабишься, а тебе уже пальцем в ранку. Я всег­да говорил и повторяю: жизнь духовного искателя, пока он дойдет, намного скучнее, неинтереснее и примитивнее, чем жизнь обычного человека. Я говорю, не кокетничая и не пугая, это факт, это психологический факт. Для любого грамотного наблюдателя это так и есть. Иначе ничего не получится. Это как жизнь профессионала. Истории об ужасах частной жизни профессионалов широко известны. Эта вечная дискуссия в рамках этой жизни не решается. Сколько бы мы ни приводили аргументов и ни ссорились из-за разности позиций, ничего не изменится. Жизнь устроена именно так. Профессионализм безнравственен по сути своей. В рамках этой жизни эти противоречия не разрешаются. Поэтому так называемые “маленькие люди” – это самые интересные люди. Они многообразны, причудливы, в каждом социально-психологическом мире своя мораль, своя нравственность, свои тайны, свои павлиньи хвосты. Такие разнообразные пьесы! А профессионалы все одинаковы. С ни­ми говорить о чем-нибудь, кроме профессии, бес­смысленно.

К чему я это говорю? Что ж вы так себя обманываете? Что ж вы пытаетесь, несмотря на все свидетельства профессионалов, придумать свой собственный вариант, в котором ничего этого не будет? Что вы тратите время на ерунду? Перестаньте сами себя пугать. Двадцать восемь лет работы, тысячи людей прошло, и в девяноста шести случаях из ста человек тратит годы не на учебу, а на то, чтобы найти свой единственный способ как-то все это обойти. Что люди, которые шесть тысяч лет добывали все эти знания, отдавали свои жизни… что они?

Я поражаюсь, когда вижу, как человек упрямо пытается доказать, что четырежды три не двенадцать. Я понимаю, что вам эмоционально не хочется видеть устройство, схему, расписание, повторяющийся сценарий. Сколько вы ни лепечите, что нужно сердцем, сердцем, а машинка-то работает, шестеренки цепляются, и ваша вся, как вам кажется, внешняя часть проделывает те же манипуляции, что и все. И сколько вы себя ни уговаривайте, что сердцем вы другие, поступки ваши все те же. Да без сердца нельзя. Без любви, без романтизма нельзя, потому что знания вас просто убьют, сделают циниками, и это скучно. И будете жаловаться: “Какое скучное занятие жить!” Действительно, скучное. Если, кроме машины, которая все видит, понимает и предсказывает, больше ничего нет. Но узнавать это все нужно не для того, чтобы убедиться, что кроме этого ничего нет, а чтобы за всем этим найти то, что не высчитать, что ни в одном учебнике не может быть написано. Для того чтобы дойти туда, нужен беспощадный романтизм. Что бы ни казалось, как бы плохо ни было, я все равно верую, что там, по ту сторону, есть святое. Тогда вы можете пройти насквозь и выйти с той стороны. Только в сочетании беспощадного реализма с беспощадным романтизмом. Если не будет беспощадного реализма, вы машину будете принимать за живое, устройство за человека, манипуляцию за искренность чувств, автоматизмы за подлинное, неискусственное. Искусство – это и есть подсказка, куда надо идти. А то, что без искусства, – это машина.

А ведь есть еще то, что мы вульгарно называем вторым уровнем. Через все это тоже нужно будет пройти и со всем этим познакомиться. Вы хотите перестать быть лилипутом и наконец-то стать самим собой, человеком, гигантом. Но все в жизни сделано для лилипутов. Конечно, неудобно. А вы хотите стать, наконец, гигантом, обрести самих себя, перестать бегать и кричать: “Неужели это все мое”, и чтобы вам было удобно в этой жизни? Всякая попытка что-либо изменить всегда влечет за собой сложности. Легко только там, куда ты попал, не ведая ни зачем, ни почему. Не зря существует выражение – человек, избалованный плохой жизнью. Просто плохая жизнь для него привычна, а хорошая непривычна. Вы замахнулись на то, чтобы все изменить, вы замахнулись на другую жизнь, на то, чтобы потерять себя, какие вы есть сегодня, и свою жизнь, какая она у вас сегодня есть, и хотите, чтоб вам было удобно? Смешно.

“Где-то лет в тридцать начало у меня постепенно складываться и лет через 8–10 оформилось окончательно понятие о сочетании беспощадного реализма с беспощадным романтизмом. И это стало правилом для меня. И в мыслях моих, и в переживаниях, и в действиях, и в оценках, и в восприятии реальности. Это одна из фундаментальных вещей во мне. Многие, скажем так, экзотические аспекты реальности для меня являются абсолютно реальными и прожитыми и благодаря своей практике, и благодаря практике людей, с которыми я общался. Я знаю, что реальность гораздо многообразнее, чем принято думать. Мне кажется, что я достаточно прилично знаю законы Мира Чудесного и правила пользования возможностями Мира Чудесного. Правила ведь простые – осмысленность прежде всего. Точное “зачем”. Реальная необходимость. Никогда не баловался с этим. Многие, ну не многие, но энное количество моих знакомых не очень четко выполняли эти правила и погибли. Либо в прямом смысле слова, либо в переносном. То есть они физически живы, но погибли.

Был такой период в моей жизни – я много, как теперь говорят, в тусовке провел времени, эзотерической. Знаменитый такой был Фурманов переулок в Москве.

Много разных знакомых было с разными способностями. Но глубоких людей там встретил мало. В основном та же социальная суета, только на почве телепатии, биополя и прочего загадочного”.

– Хочу научиться учиться.

– Хоти, но только долго.

Из разговоров

Голос: Расскажите о нирване.

К.: О нирване?

Голос: Да.

К: Вы знаете, у Аркадия есть совершенно замечательный рассказ. Как же он называется-то? Какая-то фамилия и Будда, и Будда.

Голос: “Будда и Дегтярев”

К: А, “Будда и Дегтярев”. Там замечательно все рассказано про нирвану, сансару.

Голос: А подробнее?

К: Если говорить серьезно, ребята, то я думаю, что нам это все просто недоступно. Мы живем совсем в другом мире, совсем другой жизнью. И поэтому, что там имел в виду Буд­да и иже с ним? Это очень сложные вопросы. И не­доступны, практически, для нас. Вот если бы мы жили как они. Медитировали как они. Может, мы о чем-нибудь бы и догадались. А так... Это все философствование получается. Я думаю, что Будда был не меньший шутник, чем Лао-Цзы. И поэтому понимать его буквально вообще не стоит. А не буквально – надо знать контекст. Ключи надо иметь, ключи. А ключи, как известно, получить очень сложно. В любой традиции. В том числе и в буддизме. Поэтому наши разговоры о нирване, сансаре – это все очень, очень отвлеченные беседы. Вот читал я этого нашего главного индолога, который переводил все это дело. И комментировал. Ну опять же переводил и комментировал западный человек, с западным образованием, с западным мышлением. А там у них вообще доминантное полушарие другое. Мы читаем слева направо, а они справа налево. Мы читаем с начала (то, что мы называем началом книги), у них это конец книги. Как у иудеев, кстати говоря. Так что... Понять людей, у которых совсем другая конструкция, очень сложно. Я пом­­ню, смотрел… многосерийный фильм на видео. Про Японию средневековую. “Сёгун”. Как мы можем это понять? Когда даже представить это сложно. Такое отношение к жизни, друг к другу. Восток дело не только тонкое, как в известной песне поется. Ну еще в Средней Азии, если там пожить да пообщаться, то еще как-то, что-то можно краем заглянуть. А уж… Индия, Тибет, Япония, Корея. Если всерьез, это – просто недоступно. Я лично для себя такой вывод сделал. Я не верю в то, что человек может все на свете. Конечно, если попасть туда в младенчестве, там вырасти, может быть, как-то, что-то. Я помню эти притчи. Услышал человек Зов, бросил дом, семью, отправился в монастырь учиться, чего-то постигать там, каратэ или кунь-фу, что-то в этом духе. Его посадили в зал, где люди тренируются, и… груз на веревочке, блок. И вот пальцами поднимает, опускает. Поднимает, опускает. Народ тренируется. А он – поднимает, опускает. И так год. Не выдержал, плюнул. Думает: “Господи, у меня там жена, дети ревут голодные, а я тут… хрен знает чем занимаюсь!” Идет из монастыря домой, в непогоду, слякоть. Сопли текут. Он хотел пальцами нос утереть, смотрит, а в руках – ноздри. Развернулся, пошел назад в монастырь.

Как это понять нам? Никак. Вот мы можем только хихикать – и все тут. Или скажем, на Тибете. Мальчику делают гороскоп, рассказывают ему все, что с ним будет. И все так и случается. Он все знает заранее. Мы можем об этом только ля-ля-ля, фа-фа-фа, ля-ля-ля, фа-фа-фа... Поэтому люди и любят всякую экзотику, потому что это отстранено. Об этом легко говорить, легко рассуждать. Потому что это что-то такое непонятное. А когда просто и понятно: “нулевку”, например, час держать. Это уже сложнее гораздо. Так что давайте оставим в покое нирвану и сансару. Мы от этого прыгать выше не будем. Не надо таких громких слов, пожалуйста, а то я напугаюсь.

Новый этап жизни – осуществление традиции в социуме. Новая задача связана с тем, чтобы создать открытый мир традиции. Для того чтобы такой мир создать, нужны такие люди из тех, что живут в традиции, которые были бы социально интересны. Вот и все. А как они будут социально интересны? Я, например, стал художником. Такой интересный, довольно-таки интересный художник (смеется). Во всяком случае, могу общаться с художниками, не смущаясь, что я художник. Есть тысячи вариантов. Весь вопрос в том, чтоб стать социально интересным и при этом остаться человеком традиции. Чтоб уметь здороваться вовремя, “до свидания” говорить, поддерживать интересную беседу, не выпячивая себя обязательно на первый план. Уметь пользоваться вилками, ложками, уметь носить одежду, соответствующую данной ситуации. И так далее, и тому подобное. Начинайте с простого. Затем: быть человеком, у которого всегда избыток энергии, масса творческих идей. Образованным. Воспитанным в соответствии с данной ситуацией. А уж кто в каком социуме будет интересен – это уже другой вопрос. Как принято говорить, чтоб была яркая личность. Ну такая прямо яркая (смеется), чтоб что-то делать умел. Классно делать. Высокопрофессионально.

Кстати, о буддизме. В дзен-буддизме есть такое понятие: мастерство без мастерства. На эту тему притча посветительская. “Стоит мастер стрельбы из лука. И стреляет с пятидесяти шагов в глиняные горшочки. И каждым выстрелом разбивает стрелой горшочек точно пополам. Мимо идет странствующий дзенский монах. Присел, смотрит, как мастер стреляет. А мастер его подкусывает: “Вот, вот, ты – бродяга, попрошайка. Ни черта не умеешь. Вот взял бы хотя бы из лука научился стрелять, как я”. Монах отвечает: “Я вообще-то не пробовал, я попробую”. Встает так, чтобы пятки были над пропастью. Говорит: “Извини, я с открытыми глазами боюсь очень”. Закрывает глаза. Стреляет. Разбивает горшочек точно пополам.” (пауза).

Есть другой, интеллектуальный подход к этой же проблеме “мастерство без мастерства”. В металогике говорится, что тот, кто знает хотя бы четыре слова из метаязыка, владеет миром. Такой вариант. Еще другой вариант. Опять же из дзен-буддизма. Вот, представьте себе, что вы бы захотели действительно приобщиться к дзен-буддизму. Вы можете проделать с собой то, что проделал герой этой притчи. Буквально это сделать.

Герой этой притчи пришел к мастеру меча. И по­просился к нему в ученики. Мастер говорит ему: “Езжай в деревню Антоновка, каждое утро выходи, садись на перекрестке и от рассвета до заката солнца вынимай меч и вкладывай его назад в ножны, вынимай меч и вкладывай его назад. Через три года придешь”. Герой притчи был восточный человек, он привык отвечать за свои слова. Мастер сказал – он пошел. Поселился в деревне Антоновка. И каждое утро выходил на перекресток. И вынимал меч из ножен, и вкладывал его назад. Иногда ему бросали кусок лепешки. Год прошел, второй год прошел. На третий год вокруг него стали люди присаживаться, сидеть рядом с ним. Задавать ему вопросы про жизнь. И стал он через три года известным мастером вынимания меча из ножен и вкладывания его назад.

Еще восточная история. Рассказывал один мой знакомый, инженер, который занимался здесь, подмосковным каратэ. Попал он как-то по контракту во Вьетнам. На стройку чего-то социалистического. Ну, естественно, познакомился там с ребятами. Бегал с ними, тренировался. И об­ратил внимание, что в зале каждый раз, когда они тренируются, какой-то молодой мужчина, пока они бегают, разминаются, руками-ногами машут, стоит у стены и делает одно и то же движение руками. И больше ничего. Два часа, три часа так стоит, а потом уходит. Заинтересовался наш инженер. Говорит: “Ребята, познакомьте меня с человеком. Что такое, не понимаю?” Они говорят: “Это очень уважаемый человек. Хорошо, мы тебя познакомим. Ты – наш друг, ты приехал из далекой Москвы”. Подвели, познакомили. Молодой человек спрашивает: “Тебе сколько лет, русский, тебе сколько лет?” – “ Мне двадцать пять уже”. Он говорит: “А мне 76, и я хочу еще пожить”. Попробуйте.

– …?

– Да вы что? Что вы? Вот. О-о-о. Это уж о-о-о! Три года делать одно и то же, да вы что? Где вы видели такого западного человека? Я тридцать лет этим занимаюсь, и то вы сомневаетесь: умею ли я что-нибудь, потому что вы аж… пару лет об этом говорите. Я вас не осуждаю, ради бога, я вам объясняю, что говорить про сансару и нирвану, будучи абсолютно западным, жадным, нетерпеливым, с забитыми всякой всячиной мозгами человеком, бессмысленно!! Просто бессмысленно. Когда я впервые попал в Среднюю Азию, больше всего меня поразило, как это они в своей любимой позе – на корточках, у дороги, в ожидании чего-то там – попутной машины, или что. Часами! И никто не дергается, что машины все нет и нет. Ну, нет, ну, приедет. Сидят, о чем-то разговаривают или молчат. Помню, я однажды приехал к Мирзабаю. Повезло – один был. Везуха, конечно, страшная. Потому что никого нет, всё, значит, как бы тебе, тебе любимому. Пошли мы с ним. Говорит: “Пойдем к моему другу. Тут на стройке – сторожем”. Пришли мы к этому сторожу, в сарайчик, сели. Час они разговаривают, я ничего не понимаю, естественно. Два часа они разговаривают, а Мирзабай только… Я вижу, что он краем глаза за мной следит – я сплю уже или еще нет, и вообще, я помню, где я, кто я, зачем я? Ну вот, так сидишь, представляете: ночь, лампочка горит без абажура, маленькая, на сколько там – двадцать свечей, и они бормочут тихонько. Единственное, что помогло, Мирзабай – человек добрый, он через каждые полчаса говорил слово, которое очень похоже на мое имя: “Игорьга”. Я так слышал: “Игорьга”. Я и вздрагивал на него: я – здесь. А теперь представьте себе, что вы пришли, и я три часа (долго говорит не по-русски)… Я могу. Я могу пять часов так сидеть и говорить, не останавливаясь причем. Но что это вам даст? Вы ж – западные люди. Ничего не даст. Будете сидеть и думать: “Что он делает?” Да он ничего не делает! В это трудно поверить, понимаете? Ну ничего не делает! Сидит вот – и так (опять говорит не по-русски)… Если вставлять иногда знакомые вам слова и некоторые ваши имена, о-о-о – во практика! Это вам не псевдомедитация какая-нибудь. Первые полчаса – еще ничего, вторые полчаса – уже сложно, а когда дело перевалит на третий час… А мы не можем. О-о-о, три часа – и ничего не делаем. Что же это? Не, три часа можно в телевизор, пожалуйста, да и то надоест, а вот… Мастер должен рассказывать понятные, нужные нам вещи, которые мы можем использовать, для чего – неизвестно, но на всякий случай. Мы все знаем уже: что кто должен, кто такой Боддхисаттва, кто такой Архат, чем они друг от друга отличаются. Мокши, шмокши. Мы все знаем. Чему учиться, когда мы уже все знаем? Это наша трагедия. Мы все знаем, все читали, обо всем слышали, лично, правда, не знакомы, но все-таки… А потом выясняется, что мы свою-то литературу, Евангелие, не знаем.

Я помню, у нас был замечательный педагог в Щукинском училище – Моисей Соломонович Беленький. Он по доносу обиженной студентки, которой поставил двойку, просидел шесть месяцев. Почтенный человек. После этого он студентов боялся как огня. Но изменить себе до конца, говорить только про марксизм с ленинизмом он никак не мог. И вот прихожу я к нему сдавать жуткий предмет, такой предмет был – исторический материализм. И мне везет, я – везунчик, я вытягиваю билет: “Религия как предмет культа и религиоведение как наука”. Я выхожу, говорю: “Моисей Соломонович, я вам буду отвечать на этот вопрос на примере Евангелия”. Он говорит: “Вы что, Евангелие читали?” Я говорю: “Конечно, читал”. “И Библию?” Я говорю: “Конечно, и Библию тоже”. – “Идите, пять” (смех в зале).

Я его очень удивил. А это все-таки режиссерский факультет. Как бы люди, которые будут ставить спектакли, где полно коллизий, аллюзий, метафор, взятых из Ветхого и Нового Завета. А они не читали. Я уж там не говорю – Бердяев, Соловьев, Флоренский, Федоров, отец Аввакум. Зачем? Будем читать иностранных авторов – там непонятнее, и от этого безответственней. Ну, ляпну невпопад, зато как звучит! Я специально придумал, даже не придумал, а родился у меня такой неожиданный вид живописи, так называемые махакалы. Вы думаете – я знаю, что это такое – махакала? Меня сын старший просвещал, просвещал, я так и не смог запомнить. Он этими словами сыпет, он знает это все, в этом живет. Махакала от немахакалы отличает там запросто по восьмидесяти шести признакам. Конечно, это не махакала в смысле том, но вот мне так захотелось назвать – махакала, понимаете, шутка такая. “А что, известный ведущий не может на пять минут сойти с ума? Может, конечно”. Так что все это очень опасное занятие. Опасное именно своей безответственностью. Мой товарищ и коллега Олег Бахтияров всегда действовал так: кто-нибудь приходил и говорил: “Я, там, типа, – дзен-буддист”. Он говорил: “Так, китайским владеешь? В подлиннике читал?” – “Не-е”. – “Чтоб я от тебя слова про это не слышал, или не приходи совсем!” И он прав. Он прав. Видел я одного человека, он всерьез хотел в чем-то там разобраться. Он начал с того, что изучил тибетский язык. Это понятно – человек действительно что-то хочет знать, вот это я понимаю. А то у нас как: духовность – сразу – выше, быстрее, дальше. Куда выше, куда быстрее, куда дальше? И что поразительно – ведь есть вещи, на которые никто не покушается, ну скажем, все понимают: чтобы научиться более или менее прилично играть на скрипке, нужно настроиться хотя бы на десять лет учебы. Все понимают? Все понимают! А научиться играть на себе, я не говорю – на других, на себе – вы хотите за тридцать дней. Можно, конечно, возмущаться, но это бессмысленное занятие. Поэтому остается – смеяться, улыбаться сдержанно, чтоб не обидеть. Другой раз не удержишься, продемонстрируешь какую-нибудь “ерундицию” в области психологии – так еще и обижаются люди. Я сразу начинаю вспоминать времена революции: “Ишь ты, очкастый, ишь ты, интеллигент, к стенке тебя, к стенке! Шо ты нам пролетариат забижаешь?” Вроде даже неудобно демонстрировать свою осведомленность в каких-то вопросах, приходится придуриваться и говорить на языке журнала “Знание – сила”. Это в лучшем случае. Если человек не в состоянии отличить “искусственное” как прилагательное с отрицательной окраской от “искусного” как прилагательного с положительной окраской – ну, что я буду спорить с таким человеком, о чем? То, что мне кажется неестественным, механическим, насквозь рефлекторным, этому человеку кажется естественным, это – его право. Мое право – не соглашаться. В такой ситуации дискутировать обычно бесполезно. Я уже много лет общаюсь с людьми, всякое знание пытался пропагандировать: книжки, лекции, беседы. Для кого-то это – было, для кого-то – нет. Я просто думаю, если с человеком случилось такое переживание, и какой-то момент стал для него субъективной истиной, и он в это верит, то хоть ты как его убеждай, разубеждай, агитируй, пропагандируй, пока не случится другого переживания – ничего не произойдет. Человек верит согласно своим субъективным истинам, на то он и субъект, он не принимает никаких объективных доказательств. Он может согласиться, он может логически вместе с вами убедиться, что – если вот так, то – так, так, так. Но поступки он будет совершать, и реагировать эмоционально, и выборы делать – только в соответствии с теми моментами, которые он пережил как субъективную истину. С этой точки зрения никакой объективной истины вообще не существует. Иначе чего бы ученые одного и того же научного направления между собой так жарко спорили? У этого синхрофазотрон, и у этого – синхрофазотрон, у одного – эксперимент, и у другого – такой же эксперимент, у одного – такая статистика, такие картинки, и у другого – такие же картинки, а они спорят до хрипоты. Позитроны там, или не позитроны, или еще там бета-частицы, кварки, и прочая. Вот я ко всему подхожу психологически. Как меня обвиняют социологи: “Вы, – говорят, – к социальным явлениям подходите психологически, поэтому вам легко”. Может быть. Вот простой факт. Смотрю – ученые спорят, оба с мировым именем, что – этот, что – тот. Но они все еще спорят. Где же эта объективная истина? Кто ее придумал, кто ее видел? Познакомьте меня с этим человеком! Может, он меня с нею познакомит? Есть общепринятое мнение. Что такое общепринятое? Это значит – процентов сорок-тридцать, контрольный пакет акций – да. У ситуации данной, данной выборки, как говорят социологи, такое мнение. Это называется “общепринятое”. Какое оно общепринятое? Ну, в лучшем случае оно общевысказанное. Все проголосовали за это. Что они при этом думали, и почему они голосовали за это? Чтобы понять, отдельное исследование надо проводить. Одному нравится – говорит: “У, какая вкусная вода “Эвиан”. Другой пробует, говорит: “Да что это такое! В нашей луже – гораздо вкуснее”. Кто прав? Оба. Для многих людей то, что все правы, оказывается печальным обстоятельством. Левых – нет, психологически правы все, потому что они так думают, потому что они в это верят, потому что они в этом убеждены, потому что их личный субъективный опыт привел их к субъективному переживанию этого как истины, а не чего-то другого. Мораль какая? Занимайся собою, и у тебя все получится. Зачем нужен другой? Другой нужен только в том случае, если он что-то умеет, чему ты хочешь научиться, но не умеешь, то есть нужен тренер. Если он может выступить по отношению к тебе как тренер, инструктор, то есть научить чему-то, тогда он нужен. Но это, как известно, ситуация временная: научился, сказал “спасибо”, или там заплатил денежку, сказал “спасибо”, или просто заплатил денежку – не сказал “спасибо”, или ни того и ни другого – развернулся и ушел, сказав: “А, я в тебе разочаровался”. Тоже хороший вариант – на халяву. Но ты научился чему-то конкретному, и тебе не нужно из этого человека делать бога, ставить его на пьедестал, объявлять его виновником всех своих ошибок и соавтором всех своих побед. Ни в коем случае! Тренер – он есть тренер. Я, знаете, работал со спортсменами высокой квалификации. Они как два-три соревнования выиграют, как о них начинают говорить, первое, что делают, – к тренеру претензии предъявляют за все, что было: “Ах, ты меня мучил, ах, ты у меня забирал мои любимые кроссовки, ах, я тебе отдавал то, ах, се”, – вместо “спасибо”. Он же уже рекордсмен мира, зачем ему теперь тренер? Нормально. “Свинья под дубом вековым, нажравшись желудей досыта, до отвала, едва глаза продравши, встала. Как рылом…”, – я не точно цитирую, – “подрывать у дуба корни стала”. Понимаете, логика нормальная. И сколько ей с дуба ворон ни объяснял, учитель, мастер, наставник, гуру, это ее никак не убедило. Для нее желуди лежат на земле, а понять, что они падают с дуба... надо дуб пова­лить – и все желуди – мои. Все. Подумаешь, потом не будет – другой дуб найду.

Date: 2015-07-22; view: 306; Нарушение авторских прав