Что занимает в душе место ушедшей Надежды? 7 page

И тут же… Джеймс Поттер. На снимке он сдержанно улыбался. Совсем так, как когда-то в кабинете зельеварения, когда она отбывала взыскание вместе с Сириусом, а тот пришел в компании Джеймса и Лили. А вот и сама Лили… Нарциссе вдруг захотелось спросить: «Ты была счастлива, девочка, назначившая себя судьей?». Но вопрос показался кощунственным и неуместным, потому что ее больше не было. Да и во взгляде женщины на колдографии был ответ. Да, она была счастлива. Те несколько ярких и сумасшедших лет были наполнены счастьем больше, чем добрый десяток лет Нарциссы Малфой. Нарцисса отвернулась от снимка.

Мерлин хранил Ремуса Люпина, и здесь он не присоединился к друзьям. И Мерлин хранил Сириуса Блэка или же просто наказывал. Вдруг пришло в голову, что Сириус работал здесь. Ходил этими коридорами, открывал эти двери. Нарцисса зажмурилась, стараясь отогнать оцепенение.

– Миссис Малфой, – улыбчивая девушка указала на тяжелую дверь. – Пройдите, пожалуйста.

И шепоток за спиной, и тупое безразличие. Она терпеливо выстояла две минуты напротив молоденького волшебника, быстро шепчущего формулу распознавания чар. Мальчик нервничал, краснел и старался отвести взгляд. Убедившись, что на ней нет никаких чар, сбивчиво пробормотал:

– Проходите, – и быстро шагнул прочь.

Нарцисса мельком подумала, что бы он делал, если бы она сегодня использовала косметические заклятия?

А потом седой аврор, то ли действительно намного старше Нарциссы, то ли война так украсила по-молодецки густую шевелюру, смотрит в глаза, и в его взгляде такая жгучая неприязнь, что в первый момент Нарцисса пытается вспомнить, не могут ли они быть знакомы. У нее неважная память на лица, но когда он холодно произносит:

– Добрый день, миссис Малфой, – она с уверенностью понимает, что они видятся в первый раз. На голоса у нее отменная память.

– Здравствуйте.

– Положите, пожалуйста, вашу волшебную палочку на столик у двери.

В первый момент в голову приходит: «На каком основании?». По кодексу предков: волшебник не имеет права требовать от другого отдать палочку. Это как… отдать кров, пищу, часть себя.

Но она не в том положении, чтобы спорить. Да и не хочется. Все происходящее воспринимается будто со стороны.

Нарцисса кладет палочку в указанное место, слыша неприятный стук дерева о лакированную поверхность стола, и оборачивается к аврору.

– Присаживайтесь.

Кресло неудобно. Из него невозможно быстро встать, оно не располагает к долгому сидению. В этом кабинете все рассчитано на дискомфорт посетителя. Начиная от тонкой полоски света, еле пробивающейся сквозь щель в тяжелых шторах, заканчивая почти полным отсутствием мебели.

Волшебник разглядывает ее как диковинного зверя. Нарцисса спокойно выдерживает взгляд. Мысль о Сириусе, не покидающая все это время, вдруг материализуется в вид узника в Азкабане. Он выдержал там двенадцать лет. И если человек напротив считает, что она – изнеженная особа, не способная просидеть здесь и пяти минут, его ждет разочарование.

– Кофе? Чай?

Как настойчиво они пытаются напоить ее хоть чем-нибудь.

– Спасибо. Я уже завтракала.

Волшебник усмехается. Оба понимают, что если он захочет напоить ее зельем правды, он все равно напоит, но пока будет действовать другими методами.

– Еще один момент: надеюсь, вас не нужно предупреждать, что любые другие… виды магии здесь тоже нельзя использовать?

– Моя палочка лежит у входа.

– Я говорю о другой магии.

Нарцисса улыбается. А ведь этот человек нервничает. Ну так и прислали бы сюда женщину-аврора. Хотя… магия вейлы не знает разницы между полами. Если захотеть… Но люди слишком переоценивают опасность неизведанного. Нарцисса никогда не пыталась пользоваться этой ветвью магии. Разве что в моменты, когда хотела добиться того, чтобы Смит подпустил ее к Драко. Хотя, строго говоря, это были скорее неосознанные порывы. Нечто, что всегда с ней. И если мужчины вокруг сворачивали шеи, это лишь их проблемы. Сугубо личные.

Аврор напротив поправил галстук и тут же рассердился. Голос стал еще жестче.

– Вы знаете о причине, по которой вы здесь?

– Из газет я узнала о массовом исчезновении заключенных из Азкабана. Среди этих людей мой муж. Видимо, причина в этом.

Аврор на миг запнулся.

– Вы подтверждает причастность мужа к, так называемым, Пожирателям смерти?

– Мне ничего об этом не известно.

– Нам известно, что в вашем поместье на протяжении нескольких лет проводились сборы Пожирателей во главе с Тем-Кого-Нельзя-Называть.

Смешно. Они до сих пор боятся произносить имя.

– В нашем поместье собирались друзья семьи – представители старинных волшебных фамилий.

– И?

– Что «и»?

– У них была Метка?

– Я не понимаю, о чем вы?

– Эти люди имели татуировку на левом предплечье?

– Мистер…

– Спайт!

– Мистер Спайт, гости в моем доме имеют обыкновение обедать одетыми.

Аврор недобро усмехнулся. И зашел с другой стороны.

– Где сейчас находится ваш муж?

– Мне это неизвестно.

– Он до сих пор не связался с вами? – в голосе насмешка.

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– Чем в последние месяцы занимался ваш муж?

– К сожалению, я не могу ответить на этот вопрос. Муж не посвящал меня в свои дела.

– Неужели?

– В нашей семье женщине традиционно отводится очень скромное место.

– Даже вам?

– Даже мне.

– Где сейчас ваш сын?

– В Хогвартсе.

– Вы поддерживаете связь?

– Мы переписываемся с сыном.

– Он знает о местонахождении вашего мужа?

– Нет.

– Вы говорите так уверенно.

– Вряд ли мой муж в письмах стал бы раскрывать местонахождение.

– А другие способы связи?

– Например?

– Какие-то чисто семейные.

– Например?

– У вас чистокровная семья. Несколько десятков поколений магов.

– Из ваших слов можно сделать вывод, что это плохо.

– Мой дед – маггл.

Тишина.

– Вас это не смущает?

– Кажется, гораздо меньше, чем вас.

Мужчина с силой ударил по столу.

– Прекратите, миссис Малфой. Вы не в том положении, чтобы проявлять характер. Вы можете не выйти отсюда. А в Азкабане, знаете ли, ваша красота изрядно потускнеет.

И снова страха нет. Почему? Может потому, что она чувствует блеф человека напротив, а может, ей просто все равно?

– В чем вы обвиняете меня?

– Пока ни в чем. Пока, – и вдруг. – Покажите левое предплечье.

Нарцисса коротко улыбнулась. Мужчина явно перегибал палку. Ведь обвинений пока не было. Но в то же время он чувствовал власть. И она позволит ему… до определенного момента.

Черный шелк мантии скользнул вверх, обнажая тонкую руку. Бледная кожа резко контрастировала с одеянием и мрачными тонами комнаты.

– Правую?

Результат тот же.

– Спасибо.

Тишина.

– Вы давно видели Марису Делоре?

– Вчера.

– Где?

– В ресторане «Романтика». В Лондоне.

– Вы встречались по поводу ее беседы с аврорами?

– Мы встречались по поводу ее именин.

– Как часто происходят подобные встречи?

– По поводу именин – раз в год.

Аврор нервно дернул подбородком.

– А вообще по возможности часто, – решила сгладить Нарцисса.

– Она знает о местонахождении вашего мужа?

– Нет.

– Не знает или вы не говорили об этом?

– Мариса редко общается с братом.

– Почему?

– Не знаю. Так сложилось.

– Хорошо…

Тишина. Давящая, нервозная. От неудобной позы затекла спина и начал болеть затылок. А аврор молчит, словно ожидая признания. Эти нелепые утомительные вопросы ни о чем, полутемная комната. Бред.

– Мы вынуждены провести обыск в вашем доме, – наконец произносит он.

– Вы не сможете, – просто отвечает она.

– Почему?

– Поместье Малфоев ненаносимо.

– Но вы же можете открыть его местонахождение?

– Не могу.

– Миссис Малфой, вы не том положении, чтобы торговаться. Вы обязаны подумать о себе, о сыне.

– Мистер Спайт, я думаю о себе и о сыне. Но вы сами не так давно упомянули о нескольких поколениях магов в нашей семье. На поместье родовая защита.

– Любую родовую защиту можно снять!

– Разумеется, но вы должны знать, что ее может снять лишь глава рода. В данном случае – мой муж. Я не только не могу обнаружить поместье, но даже провести туда кого-либо.

– Почему? – по нервному подергиванию уголка его губ Нарцисса поняла, что грандиозный план рушится на глазах.

– Потому что есть определенный круг людей, которые могут войти на территорию поместья. Чужой не сможет этого сделать.

– И вы не сможете это снять?

– Нет.

– Это в очередной раз подтверждает причастность вашей семьи к рядам Пожирателей.

– Это – родовая защита, выставленная три века назад. Вряд ли названное вами понятие существовало во времена Руфуса Малфоя.

– Вы слишком спокойны, миссис Малфой. Вы считаете себя безнаказанной. Люди, подобные вам, привыкли, что деньги решают все. Не так ли? Вам плевать на нужды других. Вы не считаете за людей магов, в генах которых нет восьми поколений предков, некогда размахивавших волшебной палочкой… Вся ваша жизнь состоит из взмахов нежной рукой и приказов, немедленно выполняемых десятками домовых эльфов. И даже сейчас вы не воспринимаете ситуацию всерьез. Ваше спокойствие… Будто вы уже знаете, что завтра все закончится, и вы заживете, как прежде. Только этого не будет!

Нарцисса молча смотрела на мужчину напротив. Она могла бы многое ответить этому человеку. Например, напомнить о своем деде, награжденном орденом Мерлина первой степени за Грюнвальдскую битву или же о ее бабке, врачевавшей магией практически неизлечимые болезни. Да перечислить собственные фонды, помогающие людям. Но ведь этому аврору нет никакого дела до справедливости. Он поделил всех на сторонников и врагов, и ему плевать на остальное. Он не видит доблести по эту сторону баррикад.

Поэтому Нарцисса Малфой молчала, пока аврор говорил. И даже когда он закончил, она не произнесла ни слова. В неуютной комнате повисла тишина. Тишина ощутимой волной окутывала сидящих людей, растекалась по мебели и заполняла скрытые в тени углы комнаты. Тишина оглушала, давила. Здесь не было камина, не было часов. Не было ничего, что могло бы издавать звуки. Поэтому комната молчала. Лишь два едва ощутимых дыхания.

Минута. Две. Три.

Седой аврор вглядывался в лицо женщины, словно силясь отыскать следы раскаяния, гнева, ненависти. Но на нем не было ничего. Лишь усталость и грусть. Нарцисса Малфой не походила на истовых, фанатичных сторонниц Лорда, таких, как ее сестра, выкрикивавшая проклятия и убившая двух авроров при задержании. В ней не было угодливости, появляющейся порой у жен преступников, в попытке спасти себя, детей. Аврор чувствовал неведомый прежде трепет, о котором его предупреждали – кровь вейлы не шутки. Он изо всех сил старался задушить его злостью, ненавистью. Вновь и вновь вызывал в памяти руины домов, лица убитых друзей, пытался обрушить тяжесть вины на эту женщину. Но ничего не получалось. Вся злость обращалась лишь на него самого. А вина? Разве может он судить эту женщину с усталым взглядом? Он пытался задеть ее, но задевал лишь себя. Он обвинял ее в заносчивости и презрительном отношении к другим. Но высказывал лишь свои обиды, свою злость. И с ужасом понимал, что не смог бы вот сейчас силой заставить ее выпить сыворотку правды или же причинить ей зло. Не смог бы! Он! Который до хрипоты кричал, что сам сотрет ее в порошок, потому что Пожирателями была уничтожена его семья, потому что женщина, которую он любил, погибла четыре дня назад в пожаре, устроенном в клинике Святого Мунго, потому что он никогда не увидит свою Джулию из-за таких вот, как эта… эта… Но он не смог ни-че-го. Через час после ее ухода он напишет отказ от этого дела. Его место займет другой аврор. А он возьмет отпуск на месяц. Не видеть. Не слышать. Забыть кошмар этих дней. И заглушая боль в выпивке, он все равно будет видеть улыбку Джулии, слышать ее голос. И в своих пьяных мечтах он будет счастлив. Даже когда в воспоминания будет врываться усталый взгляд серых глаз женщины, которую он так и не смог обвинить.

Не сможет этого сделать и аврор, принявший дело, и следующий после него. Только после отказа четвертого по счету аврора, дело приостановят за неимением доказательств. Никто не сможет доказать ее причастность к Пожирателям. Каждый будет утешать себя тем, что никому не удавалось противостоять магии вейлы. Это все равно, что противиться империо – удается единицам. И ни один не признается, что внутреннее чутье аврора все расставило по своим местам. И приказ: доказать вину, пойдет в разрез с фактами и интуицией. И если в былые времена каждый из них мог свернуть горы ради выполнения задания, то сейчас, в новом витке этой бессмысленной и безнадежной войны, уже просто не осталось сил, веры. Не осталось даже ненависти.

– Вы можете идти, миссис Малфой. Пожалуйста, не покидайте Англию. Если вы понадобитесь, вас вызовут.

В голосе аврора послышалась усталость.

Нарцисса молча встала и направилась к выходу. Взяла свою волшебную палочку, спрятала в карман мантии.

– По ком вы носите траур? – раздалось за ее спиной.

Женщина медленно обернулась.

– Мне просто идет черный цвет.

Во взгляде мужчины мелькнет злость, но ей будет все равно. Какое им дело до того, по ком она носит траур?

* * *

Ее вызывали в Аврорат еще три раза. Те же вопросы. Те же интонации. Словно один человек писал сценарий этих бесед. «А может, так оно и было», – думала Нарцисса, откинувшись на мягкую спинку сиденья. Экипаж с гербом Малфоев вез ее в сторону поместья. Наверное, этих людей учили вести допросы, путать резкими переходами от одной темы к другой, внезапно меняя доверительный тон на жесткий, сострадание на обличение. Наверное, это и есть оборотная сторона работы аврора. Интересно, Сириус любил эту часть работы? Почему-то казалось: вряд ли. Она с легкостью представляла себе его с палочкой в руках, выкрикивающим боевые заклятия, а вот задающим нелепые вопросы в полутемной комнате, представить не могла. Все эти недели мысли о Сириусе следовали неотступно. Просыпаясь по утрам, она ждала письма от Драко. Теперь они переписывались каждый день. Сдержанно-вежливые строчки, но от них становилось спокойнее. После каждого подобного письма она вздыхала чуть свободней, и уже ничто не мешало думать о Сириусе. Вспоминала, рассуждала, уходя в этих грезах все дальше от реальности. Умом Нарцисса понимала, что должна взять себя в руки, начать что-то делать, но не могла. Драко был в Хогвартсе. Она верила Дамблдору, несмотря ни на что, – ее сын в безопасности. Сама же она никак не могла повлиять на ситуацию. И это вынужденное бездействие погружало в туман из воспоминаний.

Си-ри-ус. Си-ри-ус. Нарциссе было хорошо в этих грезах. В них не было войны, разлуки, страха. Только бесшабашный мальчишка с пронзительным взглядом синих глаз. Словно не было этих пятнадцати лет. Словно ничего не плохого произошло. Грезы уводили, путали, смущали. Возвращение к реальности каждый раз оказывалось болезненным и ненужным, но неизбежным.

Однажды утром, когда она просматривала отчет о расходовании средств детского приюта, в гостиную вошел Люциус. Просто и буднично, словно вернулся с верховой прогулки. Он не был в этом доме пятнадцать дней. А казалось, только пятнадцать минут.

Нарцисса, сидевшая на большом диване, поджав ноги, удивленно вскинула голову. Их взгляды встретились.

Он немного похудел, выглядел усталым и слегка подавленным.

– Здравствуй, – его голос прозвучал глухо.

– Здравствуй.

Мужчина пересек комнату и опустился в одно из мягких кресел.

– Прикажи подать кофе, пожалуйста.

Нарцисса кивнула и позвонила в серебряный колокольчик, лежавший на журнальном столике среди вороха пергаментов.

– Может, ты хочешь позавтракать?

Люциус пожал плечами. Подумал и кивнул:

– Пожалуй.

Нарцисса распорядилась насчет завтрака и поднялась с дивана. Она до сих пор носила черное. Вот и сейчас на ней был черный костюм. Неосознанно. Ее душа хотела этой малости. Сейчас она вдруг подумала, что Люциус истолкует это однозначно, и внезапно поняла, что ее это не волнует.

– Меня вызывали в Аврорат.

Люциус посмотрел на нее снизу вверх, отбросил волосы с лица:

– И?

– Спрашивали о тебе, Марисе, просили показать предплечье. Я ответила, что не знаю, где ты. На требование раскрыть местонахождение поместья сослалась на родовую защиту.

– Правильно.

Нарцисса кивнула. Она и сама понимала, что правильно.

– Ты… молодец, – устало проговорил Люциус.

Нарцисса снова кивнула.

– Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке.

– Пойдем завтракать.

Женщина быстро вышла из комнаты.

Они сидели в большой столовой в гробовом молчании. Нарцисса равнодушно крошила вилкой румяную запеканку. Откалывала кусочек и размазывала его по краю тарелки. Люциус наблюдал за этим занятием. Его запеканка была нарезана аккуратными квадратами, которые так и остались нетронутыми.

Молчание было не просто напряженным. Оно было… фатальным. Этим двум людям абсолютно нечего было сказать друг другу.

Нарцисса понимала, что Люциус подавлен и сломлен. За шестнадцать лет брака она впервые видела его поникшие плечи и дрожащие руки. Он всегда старался производить впечатление сильного человека. Своего рода комплекс. Больше всего Люциус Малфой боялся, что кто-то заподозрит его в слабости. Отсюда и специфические методы воспитания сына. Отсюда агрессия и ледяной тон в общении с семьей. А ведь если бы он хоть однажды просто поговорил с Драко, спустился со своего сияющего пьедестала и рассказал что-то настоящее, что-то, что позволило бы Драко увидеть в отце человека... Но нет. Люциус Малфой был выше этого. Всегда.

А вот сейчас Нарцисса видела, что ему плохо. Умом она понимала, что сейчас он, как никогда, нуждается в помощи и участии. Выговориться, просто почувствовать поддержку. Но в ее голове упорно вертелась мысль: «Он видел, как погиб Сириус. Он был среди этих людей».

– Как Драко? – подал голос Люциус.

– Спасибо. Хорошо.

– Пишет?

– Да… Люциус, – он вскинул голову. – Я хочу, чтобы ты был в курсе: я беседовала с Дамблдором.

– Когда? – вилка дрогнула в его пальцах.

– В день твоего ареста.

– Зачем?

– Я… говорила о Драко. Дамблдор уверил, что позаботится о нем.

– Нарцисса, Драко не ребенок. Тебе не стоило подвергать себя опасности.

– Опасности не было, к тому же я не могла оставаться в неведении. Мне пришло официальное письмо.

– Об аресте?

– Да. И еще о… гибели Сириуса Блэка.

Люциус отложил прибор и потер лицо. Некоторое время молчал, а потом поднял на нее напряженный взгляд.

– Он погиб в бою, – Нарцисса едва сдержала желание обхватить себя за плечи от звуков этого негромкого голоса. Ей казалось, что в обеденном зале стало нестерпимо холодно. – Я… не очень хорошо знал Блэка, но мне казалось – это именно то, о чем он мечтал. Стать… героем.

– Он просто хотел жить, Люциус. И все. Геройство и смерть – это совершенно разные вещи.

Собственный голос показался чужим и далеким.

– Извини.

Тишина.

– Я… соболезную.

Нарцисса пожала плечами. В столовой вновь повисло молчание. Нарцисса подняла взгляд к большому окну напротив. На улице начинал моросить дождик. Серый. Унылый. Вдруг захотелось выйти под этот дождь и пойти, куда глаза глядят, не разбирая дороги, ступая по лужам. Когда она в последний раз гуляла под дождем? Кажется, в прошлой жизни. А как было бы хорошо: идти по лужам, чувствовать, как вода затекает в дорогие туфли, и ощущать себя живой и счастливой.

– Где ты был это время? – Нарцисса спросила не из желания знать, а потому что внезапно захотелось разбить нависшую над столом тишину. Тишина раздражала, давила. В доме, в котором живут люди, не должно быть такой густой тишины. В доме должны звучать смех, голоса…

– В Ирландии.

Продолжения не последовало. Нарцисса на миг задумалась: сказать или нет.

– После Азкабана я побывал у Фреда, – голос прозвучал глухо.

– Значит, ты знаешь… – Нарцисса подняла взгляд на мужа.

Несколько секунд он продолжал смотреть на поверхность стола невидящим взором, потом быстро отбросил прядь волос с лица и на миг сжал переносицу.

– Да, знаю.

Нарцисса смотрела на него, прислонившись затылком к высокой резной спинке. Смешно… всю свою жизнь ее муж боялся слабости, пряча ее за жестокостью, холодностью, неприступностью. Он всегда полагал, что титул и деньги – источник власти, а власть – это все, что нужно для жизни. Да вот только сама жизнь день за днем убеждала его в обратном. И сейчас в этом огромном обеденном зале, где отблески свечей, зажженных по случаю пасмурного дня, отражались от мраморного пола, где каждый звук разносился эхом и шепот был слышнее самого громкого крика, сидел потерянный и совершенно раздавленный мужчина. Нарцисса не узнавала его. Где уверенная линия плеч, где небрежность жестов и слов? Оттенок его волос резко контрастировал с темным деревом обеденного кресла. Белизна манжет чужеродно выделялась на поверхности стола. Все годы Нарцисса видела в убранстве обеденного зала лишь изысканность, призванную подчеркнуть безупречность хозяев. А вот сейчас аристократическая бледность вдруг оказалась болезненной, а безупречность осанки – напряженной.

Внезапно Нарцисса поняла, что возможно, впервые за эти годы видит настоящего Люциуса

– Я была на похоронах Фриды.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что ты была там. Я… должен был. Я…

– Я пошла туда не ради чести семьи, Люциус. Мы с Марисой просто хотели проститься с ней.

– Ты почти ее не знала.

Нарцисса вновь посмотрела на дождь за окном.

– Порой мне казалось, что я понимала ее, как никто другой. Мне жаль, что это случилось. Фрида была удивительным человеком. То, что она делала для людей, невозможно измерить обычной меркой. Что делаем мы? Мы откупаемся от несчастных, в лучшем случае, и не замечаем вовсе – в худшем. А Фрида возвращала людям жизнь.

Люциус закрыл лицо руками. На какой-то безумный миг Нарциссе показалось, что сейчас он отнимет ладони, и она увидит слезы. Но нет. Подрагивающие руки легли на стол, а лицо ее мужа осталось сухим. Лишь взгляд стал болезненным и затравленным.

– Куда ты теперь?

– Не знаю. Пока – здесь. А потом не знаю. На дом нужно поставить новую защиту. Нужно подумать, как уберечь тебя, Драко, Марису.

Нарцисса приподняла бровь. Не поздновато ли?

– Люциус, можно я задам вопрос? Он давно не дает мне покоя.

Муж поднял на нее взгляд. Согласия не дал, но Нарцисса все же спросила:

– Это того стоило? Ты именно так представлял свою жизнь? Нашу жизнь?

Мужчина напротив усмехнулся, ковырнул вилкой остывшую запеканку и произнес:

– Это несколько вопросов. Который не дает тебе покоя больше остальных?

– Все.

– Нет, Нарцисса. В свои семнадцать я был уверен, что все сложится по-другому. С твоего позволения.

Люциус встал и быстрым шагом покинул обеденный зал. А Нарцисса еще долго смотрела на опустевший дверной проем, за которым скрылся человек, разрушивший ее жизнь, свою жизнь... Наверное, сейчас ему тяжелее, нежели ей. А может, и нет. Однако сил пойти за ним и попытаться поговорить, достучаться, не было. Умом она понимала, что сейчас он – настоящий. Истинный. Со всеми слабостями и страхами. Потерян. Загнан в угол. Это самый верный момент за все годы их брака создать хоть какое-то подобие семьи. Да вот только доводы разума исчезали в бездонной пустоте ее души. Словно за этим обеденным столом их было не двое, а четверо. Словно тени тех, навсегда ушедших, не отпускали их.

Нарцисса отодвинула тарелку, отчетливо осознав, что в ее мире стало еще меньше близких людей. Остались лишь Драко, Мариса и Северус. И еще она вдруг поняла, что Люциус никогда не войдет в ее мир. Просто не сможет.

* * *

Завтрак с приглашенными гостями – редкость в старинных семьях. Обеды, ужины – да. Но завтрак – это что-то личное, домашнее, семейное. Однако в старых стенах имения Малфоев вряд ли сохранилось такое понятие как «семейственность».

Нарцисса сидела за большим столом и старалась отвлечься. Способов было несколько, но сегодня она выбрала самый действенный. Вспоминала два последних года.

Точнее самые первые, самые нереальные месяцы из этих двух лет. Насколько неживой была она тогда. И это несмотря на то, что именно первые полгода полного одиночества были насыщенными, как никогда. Она почти не бывала в имении Малфоев. Бесконечные переезды, выставки, инспекции работы благотворительных фондов. Люди, люди... Их были десятки, сотни... Но никогда она не чувствовала себя более одинокой, чем в то время. Это сложно объяснить. Раньше Сириус был далеко. Их разделяли время, расстояние, стены Азкабана и людская молва. Но ведь он был. За всей этой ненужной и неправильной мишурой он был. Где-то билось его сердце, где-то витали его мысли. Просыпаясь по утрам, она чувствовала, что он есть. Несмотря ни на что сохранялась эта призрачная возможность, что когда-нибудь, где-нибудь их пути пересекутся. А потом… Что было потом? Тишина. Пустота. И глупое сердце почему-то продолжает верить в ту единственную реальность за грудой условностей. Но разум вновь и вновь возвращается к разговору в кабинете директора Хогвартса. И вот эта борьба сердца и разума словно вытравляет душу. Отчаянно хочется верить, но не во что. И от этого… странно и нереально.

И короткий разговор, как Рубикон, отделивший «до» от «после».

– Нарцисса, хватит! Жизнь не закончилась! – резкий окрик Марисы заставляет поморщиться.

Обе сидят в полупустом кафе, коротая время до начала очередного мероприятия.

И в первый момент хочется ответить в том же тоне, потому что никто не имеет права вмешиваться. Никому не понять того, что с ней творится. Никому, кроме женщины напротив. И резкий ответ замирает на губах. Несколько секунд Нарцисса смотрит в серые глаза подруги. Время снова делает крутой вираж. Похороны Патрика. И неживая, точно замороженная, Мариса. И мысли самой Нарциссы, тогда еще ясные, здравые. Миллион краткосрочных и долгосрочных планов по выведению подруги из депрессии. Потому что так нельзя, потому что жизнь продолжается, и на свете есть люди, которым мы еще нужны.

Мерлин! А ведь она сейчас так же увлеклась похоронами своей души.

– Сириуса этим не вернешь! Неужели ты думаешь, что он был бы счастлив, видя тебя такой?

Нарцисса опускает взгляд. Тонкие пальцы сами выводят неведомые узоры на синей скатерти. Внезапно возникает мысль: «Ни один оттенок синего не может повторить цвет его глаз». И следом за ней осознание. Ведь не обязательно изо дня в день пытаться убедить себя в том, что Сириуса не вернешь. Ведь этот спор с собственной душой можно отложить на время. И просто жить. Есть Драко, Мариса, Северус. Есть сотни детей, которым нужна помощь.

– Мариса, можно вопрос?

Мариса кивает. Нарцисса видит, что подруга еще злится, – в такие моменты она нервно покусывает нижнюю губу.

– Ты смирилась со смертью Патрика? До конца?

На миг Мариса прикрывает глаза, а потом начинает медленно говорить:

– Знаешь, порой мне до сих пор кажется, что он жив. И каждый поступок проходит через призму того, как бы он посмотрел на это: согласился бы, возразил. И если да, то что бы сказал. Думаю, наши близкие живы в нас, пока мы их помним. Но они в нас, а жизнь идет рядом. Жизнь – вот она. И не стоит кидаться, как в омут, в дела или же наоборот плакать, забившись в угол. Нарцисса, я дала тебя время. А теперь хватит. Подумай о нас.

– Извини, ты права…

Почему этот тяжелый разговор всплыл сейчас? Потому что нужно было любыми средствами не дать человеку, сидящему за этим столом, повода действовать.

Нарцисса Малфой постаралась придать лицу бесстрастное выражение. Она прекрасно понимала, что Темный Лорд может читать мысли людей. Подтверждение этому факту она находила не раз и не два еще до того, как Северус сказал об этом, дав несколько очень ценных советов. Говорил, что как раз сам занялся изучением способов защиты. Нарцисса не очень надеялась на успех, но привыкла верить Северусу. Итак, мысли нужно и можно защищать. Сначала эта мысль шокировала, вызывала страх и омерзение. Словно обнажаешь душу. Все наизнанку. И перед кем? Перед бездушным чудовищем. А потом однажды она поняла, что этого человека не интересует ее душа. Он опасается ее самой. Сколько раз Нарцисса перехватывала взгляды Темного Лорда, в которых за налетом скуки и равнодушия нет-нет да и проскальзывало нечто похожее на любопытство. Порой для разнообразия она даже не пыталась скрыть то, что думает об этом человеке. Наверное, в те моменты, когда ей казалось, что жизнь закончена, когда она просто уставала бояться. Отчасти она надеялась на… смерть? Она не знала. Но с его стороны не было никакой реакции, и постепенно Нарцисса перестала об этом думать.

А вот сегодня навыки блокирования мыслей пригодились, как никогда. Очень важно было не позволить Лорду узнать о разговоре с Люциусом. В том, что Люциус будет молчать об этом, она почти не сомневалась. Возможно, у него даже хватит ума скрыть свои мысли от Лорда. Впервые Нарцисса пожалела о том, что не подумала поделиться с Люциусом умением, перенятым от Северуса.

Date: 2015-07-25; view: 261; Нарушение авторских прав