Что занимает в душе место ушедшей Надежды? 6 page

– Драко? Все в порядке?

Упрямый кивок.

«Э нет, мальчик. О каком порядке может идти речь, если ты весь – сгусток напряжения и разочарования. Комок нервов».

– Точно?

Снова кивок.

– Если нужна помощь…

– Я помню, – голос надтреснутый. – Спасибо.

В голове Северуса сформулировалась одна мысль. Всего одна: «Чертов Дамблдор!».

Каким-то неведомым чувством Северус Снейп понял, что может себе это позволить – на миг сжать напряженное плечо и тут же уйти прочь, стараясь не чувствовать боли оставшегося за спиной мальчика. К завтрашнему дню нужно подготовиться. Он не позволит разменять юного Малфоя, как пешку в этой войне. Не позволит ни одной, ни другой стороне. Пока у него хватит сил…

Драко в легком оцепенении проследил за деканом, пока тот не скрылся за поворотом. От почти отеческого жеста защипало в горле. Как нужна ему сейчас помощь! Даже не помощь, а просто тепло. Ведь это так много.

Юноша шагнул в пустую гостиную. Впрочем, пустой она показалась лишь на первый взгляд. В самом углу, у камина, практически слившись со спинкой кресла, сидела Пэнси Паркинсон и невидящим взглядом смотрела на бутылку перед собой.

В голове Драко мелькнула вялая мысль: «Снейп позволил? В гостиной?».

Судя по отрешенному выражению лица, вряд ли Пэнси водрузила ее на стол только что. Создавалось впечатление, что девушка вообще давно не шевелилась. Драко направился к ней.

– Снейп позволил выпивку?

Пэнси подняла на него усталый взгляд. Она была бледна, прическа растрепалась, сделав ее похожей на неудавшийся портрет самой себя.

– Не буйствовать, мебель не крушить, ученикам младше пятого курса не предлагать, – монотонно процитировала она наставления декана.

Драко опустился в кресло напротив. На месте Снейпа он бы тоже не отбирал у девушки последнюю надежду как-то поправить этот вечер.

– Давно сидишь? – спросил он, отбрасывая мантию на диван.

– Порядочно, – откликнулась Пэнси. – Как твой вечер?

Драко потер лицо руками, словно стараясь что-то стереть из памяти, откинулся на спинку кресла и негромко произнес:

– Узнал много нового.

– М-м-м, да здравствует просвещение… – Пэнси потерла лоб, будто у нее болела голова. А может, так и было.

Драко отвел взгляд от девушки и посмотрел в высокие своды подземелья. Там, оказывается, есть узор. Надо же. Юноша медленно рассматривал серый камень, теряющийся в тени, а Пэнси так же медленно оглядывала его: беззащитная шея, пульсирующая жилка, пустота и боль.

– Можно вопрос? – негромко произнесла девушка, не отрывая от него взгляда.

– М-м-м…

Пэнси предпочла истолковать это как согласие.

– Скажи, это того стоило?

Он прекратил изучать потолок, медленно опустил голову, и их взгляды встретились. Молчание затянулось. Он задумчиво изучал ее утомленное лицо, а потом, когда она уже отчаялась получить ответ, вдруг произнес:

– Не знаю, Пэнси. Наверное, у этого был смысл.

– Был?

На этот раз он не ответил, лишь устало отбросил челку с глаз и посмотрел в камин.

– Выпить хочешь? – после непродолжительного молчания предложила Пэнси.

Он кивнул. Пэнси наколдовала второй кубок. Драко встал, потянулся через разделяющий их столик к бутылке, наполнил оба кубка и взял свой.

– За сегодняшний вечер, – с усмешкой проговорил он.

– За самый паршивый предрождественский вечер за последние семнадцать лет, – отсалютовала кубком Пэнси.

Они молча выпили.

– На тебе рубашка криво застегнута, – поделилась наблюдением девушка.

Он удивленно оглядел себя. Хорош! Бродил так по всему замку. Стал старательно поправлять одежду, будто это имело значение.

– А ты почему тут сидишь? – между делом поинтересовался юноша.

– У меня Блез и Грег, – сообщила Пэнси, наблюдая за его реакцией. В этом вяло-тягучем вечере, оказывается, осталось что-то, что еще может интересовать. Например, как замерли его руки…

– Давно?

– Давно.

Он продолжил свое занятие. Застегнулся, сел на место.

– Ты можешь войти, если хочешь, – предложила Пэнси. – Скажешь, что искал меня.

Он покачал головой.

– Нет. Блез… имеет право на этот вечер. К тому же, Грег вряд ли причинит ей боль.

– Да, это больше по твоей части.

– Спасибо. Ты всегда знаешь, что и когда сказать, – в его голосе прозвучала усталая язвительность.

– Приходите еще, – с теми же нотками откликнулась она.

– У тебя-то что стряслось?

Теперь замолчала Пэнси. Заправила прядь за ухо, стряхнула пылинку с мантии.

– Поссорилась с Брэдом.

Драко приподнял бровь.

– Смысл?

– Да не было там смысла ни черта! Просто показалось, что лучше расстаться со злостью. Понимаешь?

– Нет.

– Я думала, если поругаться, благо, повод есть – сама эта чертова ситуация, этот дурацкий последний вечер… Да и вообще, знаешь поговорку «Женщина из ничего может сделать три вещи – обед, платье и скандал»?

Драко усмехнулся – видимо, не знал, а девушка продолжила все тем же спокойным, чуть усталым голосом:

– Со злостью легче. Я так думала. Думала, расстанусь вот так, с упреками, и не будет боли, не будет сожаления. Словно концы в воду.

В руках Пэнси что-то хрустнуло. Только сейчас Драко заметил, что она держала перо, а на углу стола, оказывается, лежала стопка пергаментов. Еще несколько валялись на полу скомканными шариками.

– А оказалось? – спросил он.

– А оказалось, что злость проходит быстро, а потом становится еще хуже. Знать, что последнее, что он услышал, было… Мерлин, я такие вещи порой говорю – самой страшно.

– Можешь мне не рассказывать – знаю. Но ведь до утра еще времени полно.

Пэнси втянула голову в плечи, словно опасаясь, что он сейчас силой выдернет ее из спасительного кресла.

– А я вот… – развела руками девушка, – письмо ему пишу, а перо сломалось, – невразумительно закончила она, показывая обломки пера на раскрытой ладони.

– Пэнси, не валяй дурака, – Драко встал, быстро собрал с пола несостоявшиеся письма и бросил в огонь.

Пэнси дернулась, но ничего не сказала. Через какое-то время она отвела взгляд от ярко полыхнувших черновиков и с недоумением посмотрела на один из костяных стаканчиков с перьями. Они всегда стояли в гостиной на письменных столах, чем Драко и не преминул воспользоваться – водрузил перед Пэнси.

– Все! – тоном, не терпящим возражений, проговорил он. – Отговорок больше нет.

– А потом? – как-то нервно спросила девушка.

– Да кому какое дело до «потом»? – зло спросил он.

– Не знаю, – неуверенно проговорила Пэнси. – Ты не помнишь, почему мы с тобой расстались?

– Потому что я не пришел на очередное свидание. Ты же сама не так давно напоминала.

– Да… Правда.

Улыбки, усталые, грустные и от этого еще более искренние. Он подхватил свою мантию и направился к лестнице.

– Драко!

Юноша обернулся.

Пэнси вдруг с болезненной отчетливостью поняла, что, возможно, видит его в последний раз. И уж точно им вряд ли случится поговорить по душам в ближайшее время. Если вообще случится…

Усталый мальчишка, растрепанный, в помятой рубашке – таким она почти никогда его не видела. Пэнси стало горько. За этот чертов выбор, который они не делали – ни один из них. За эту предопределенность, за изломанную предрождественскую ночь и растоптанную сказку.

– Спокойной ночи, – негромко проговорила она.

Он улыбнулся и взмахнул мантией, зажатой в кулаке.

– Пиши давай.

Юноша подмигнул и быстро взбежал по лестнице. А Пэнси все смотрела и смотрела на опустевший лестничный пролет, словно надеялась остановить время, повернуть его вспять. Прошлый год, когда они летом катались на лошадях, и он хохотал над чем-то. Или же прошлую зиму, когда он отказывался верить, что это – именно ее стряпня, и все косился на смеющуюся Марису Делоре, ожидая подвоха. Или же два года назад, когда он забыл прийти на свидание, и единственное, что она почувствовала тогда – это раздражение от уязвленного самолюбия. Как же они выросли с того дня. Как же изменился их мир!

* * *

Драко Малфой на миг остановился у комнаты старосты девушек. Мелькнула мимолетная мысль: толкнуть дверь… А дальше? Он сердито развернулся и шагнул к своей двери. Он не хочет знать, что происходит в этой комнате.

Так странно, наше воображение часто рисует гораздо более вдохновляющие картины, чем в состоянии воплотить реальность. Вот и за дверью, оставленной позади, было совсем не то, о чем мог подумать юноша.

В комнате все словно замерло. Негромкое потрескивание дров в камине, тиканье часов и дыхание... На кровати в обнимку лежали двое подростков. Девушка устроилась на груди юноши и крепко спала. Поверх ее нарядной мантии была наброшена его. Дорогая заколка оставила красный след на подбородке юноши, но он не шевелился, чтобы не потревожить ее сон. Он просто обнимал ее, глядя в огонь камина. Растрепанные волосы, чуть расстегнутая рубашка, закатанные рукава… Картина была почти домашней и почти уютной. Грегори Гойл про себя усмехнулся. В жизни так много этих «почти».

Блез спала около получаса, а он просто старался не думать ни о чем, кроме ее теплого дыхания, легко касающегося его кожи в расстегнутом вороте рубашки. От этого по всему телу бегали мурашки.

В этом странном вечере не было интимности, не было дурмана. Они разговаривали больше часа. Просто разговаривали, устроившись на кровати и хрустя наколдованным печеньем. О первом чемпионате мира по квиддичу, на который их совсем детьми взяли родители, о каникулах в доме Марисы Делоре, о сегодняшнем вечере. Людям, которых объединяет общее детство, всегда найдется о чем поговорить. И в этот вечер были лишь две запретные темы: Драко Малфой и завтрашний день.

А потом она уснула в его объятиях, и Грегори Гойл старался не думать ни о чем другом, кроме запаха ее волос, потому что обе запретные темы тенью нависали над этим уголком. Ведь Драко никуда не денется, и завтрашний день придет, как бы Грег ни желал обратного.

Блез пошевелилась во сне, и он поудобнее перехватил ее плечи. Надо же. Он так и не отвык от детской привычки – закатывать рукава рубашки. Их отцы никогда этого не делают. Грег посмотрел на тонкую повязку на левом предплечье. Его готовили к принятию Метки. Летом он ее принял. Всегда думал, что это произойдет вместе со всеми, но почему-то Лорд решил иначе. Они принимали Метку поодиночке, словно в этом был какой-то смысл. Тревожно, больно, неопределенно. Объявить о помолвке, принять Метку. Причем у всех в разном порядке. Так, например, про суженную ему объявили еще весной в день семнадцатилетия, а увидел он ее лишь летом, на следующий день после того, как его руку украсила татуировка. Странно, ведь у него тоже есть нареченная, только он почему-то этого совсем не ощущает. Может, потому, что встречался со своей миловидной невестой всего-то раз пять, и дальше разговоров дело у них не пошло. Как-то совсем уж правильно и традиционно получалось. Не то, что у Драко и Блез. Хотя… из близких отношений вон тоже не всегда толк выходит. С чего, спрашивается, устроили это представление?

Блез снова пошевелилась и потерлась носом о его грудь. Юноша на миг перестал дышать. Мысли о Драко, Метке, суженной и всех прочих мелочах вылетели из головы. И ему вдруг отчаянно захотелось быть великим волшебником, чтобы остановить время. Хоть ненадолго…

* * *

Гарри Поттер задумчиво смотрел в заснеженное окно. И что с того, что в кромешной тьме ничего не видно? Видеть – не самое главное. Юноша прижался лбом к стеклу. Он проводил Кэти до ее спальни и пообещал, что сам пойдет отдыхать. На каникулы он собирался остаться в школе, да и Кэти сегодня, волнуясь, шепнула, что родители позволили ей не приезжать. По блеску ее глаз Гарри вдруг понял, что ему придется призвать всю свою стойкость на эти несколько дней, ибо он по-прежнему был убежден, что пятнадцать лет – это не тот возраст, в котором девушки могут принимать взвешенные решения.

Кэти… Кэти...

Юноша оттолкнулся от подоконника и добрел до кресла, подхватил свою смятую мантию и перебросил на диван, сел, закрыл лицо руками.

Интересно, бывает так, что любишь одного человека, а вполне сносно можешь жить с другим? Теоретически, наверное, но вот на практике…

Своей семьи у Гарри не было, но почему-то он твердо знал, что его родители любили друг друга и в этом вопросе вряд ли бы помогли советом. Семья Рона? Ворчливая Молли и добрый, похожий на провинившегося подростка, Артур... В их доме было тепло, он был озарен любовью… Дурсли? Гарри искренне сомневался в наличии у них хоть каких-то чувств, не говоря уж о возвышенных.

Так возможно ли это?

Юноша откинулся на спинку кресла и посмотрел в высокий потолок.

Так странно. Почти двадцать лет назад в этой самой гостиной сидел подросток, который смог бы ответить на этот вопрос. Сириус Блэк в один из зимних вечеров именно здесь целовал одну девушку, а думал о другой. В тот вечер, и в следующий, и через неделю, и через год… При этом вряд ли Эмили Кристалл могла упрекнуть его в невнимательности все эти годы. Она жила в его квартире в Лондоне, она встречала его с работы, видела его улыбки и старалась не замечать его взглядов в никуда. Она даже была по-своему счастлива. Ведь он был с ней.

Был ли счастлив он? Окружающие сказали бы – да, насколько это было возможно в мире, где шла война. А друзья? На то они и друзья, чтобы видеть больше остальных. Но и они соглашались с его улыбкой и смехом. Потому что это был его выбор. Но, наверное, будь он сейчас рядом, он бы мог предостеречь своего крестника от юношеской веры в собственные силы. Ведь в свои шестнадцать Сириус Блэк верил, что сможет, справится. Он был слишком самонадеянным мальчишкой.

Гарри закусил губу и повернулся в сторону лестницы, почувствовав чье-то присутствие. На нижней ступеньке стояла… Гермиона. От ее вида в груди что-то сжалось в болезненный узел. Растрепанные волосы, потерянный взгляд... Ее нарядное платье сидело как-то странно, а на плечи была накинута теплая шаль, которую миссис Уизли связала ей на прошлое Рождество. Кажется, она не замечала его присутствия, да и, вообще, вряд ли понимала, зачем сюда пришла.

Неведомая сила подбросила Гарри на ноги. В долю секунды он оказался перед ней.

– Гермиона… Что с тобой?

– Гарри? – в ее глазах заблестели слезы. – Гарри, – всхлипнула девушка и бросилась ему на шею.

Юноша потерянно прижал ее к себе. Что происходит? Таких надрывных рыданий он не слышал давно. Проведя рукой по ее спине, он вдруг понял, почему платье сидит так странно – оно было расстегнуто до середины. Да что же происходит?

– Ш-ш-ш-ш, все хорошо.

Юноша подтолкнул ее к дивану, заставляя присесть. Сам устроился рядом и попытался заглянуть в ее лицо. Безуспешно. Девушка уткнулась в уже порядком промокшую на его плече рубашку и расплакалась с новой силой. Гарри понял, что начинает впадать в панику. Он всегда терялся при виде ее слез. Кто угодно, но не она. Он потянул ее на себя, заставляя забраться на диван с ногами и прижимая к своей груди, будто маленького ребенка, раскачивая, убаюкивая и шепча какую-то бессмыслицу.

Дверной проем отворился, гостиную огласили нравоучения Полной Дамы и сердитое ворчание Рона. Ворчание прекратилось быстро. Рон замер на середине комнаты и тут же бросился к их дивану.

– Что случилось? – он опустился на колени рядом с ними.

Гарри потерянно взмахнул свободной рукой, всем своим видом показывая, что понятия не имеет.

– Гермиона! Что случилось? – Рон стал осторожно перебирать каштановые волосы.

Она в ответ просто помотала головой, продолжая всхлипывать. Истерика прошла, но успокоиться до конца девушка все еще не могла.

– Тебя кто-то обидел? – голос Рона прозвучал напряженно.

Снова отрицательный жест.

– Ты просто решила поплакать? – попытка пошутить.

Кивок.

Рон привстал и чмокнул ее в макушку, почти сердито. Гарри вдруг подумал, что из его поведения давно пропали подобные естественные мелочи. Это раньше он мог так же чмокнуть Гермиону, так же бесцеремонно приставать с расспросами, а потом все изменилось, и теперь каждый подобный жест казался намеком, что-то значил и грозил все раскрыть. Но ведь Рон так делает, и это выглядит нормально. Гарри зарылся подбородком в ее волосы и глухо проговорил:

– Давай мы уложим тебя спать…

Гермиона ничего не ответила, однако позволила отстранить себя. Гарри быстро встал и потянул девушку за собой.

– Твоя? – он рассеянно оглянулся на вопрос Рона.

Тот указывал на его нарядную мантию.

– Угу. Захватишь?

Рон подхватил мантию и двинулся следом. Гарри медленно шел в сторону лестницы, удерживая Гермиону за плечи перед собой. Что же с ними происходит? Словно мир с ума сошел. Это же Гермиона. Почему она просто не расскажет, что ее беспокоит?

Толкнув дверь в ее комнату, оба юноши замерли и оглянулись в сторону ванной комнаты. Ну а откуда еще мог доноситься шум воды? И только потом поняли, что этим звуком наполнена сама комната.

– Что за черт? – произнес Рон, вытаскивая палочку.

– Не нужно, – впервые подала голос Гермиона. – Это… дождь. Пусть он будет.

Рон посмотрел на Гарри с видом специалиста по душевным недугам. Гарри чуть заметно пожал плечами. Однако дождь оставили.

– Тебе нужно умыться и успокоиться, – произнес Гарри, выпуская плечи девушки.

Она равнодушно кивнула и направилась в сторону ванной.

– Где у тебя зелья? – спросил вдогонку Гарри.

– В шкафчике слева.

Он направился к указанному шкафчику.

– Гермиона, пижаму прихвати. Или в чем ты там спишь… – с видом знатока посоветовал Рон.

Гермиона, точно зомби, вернулась к комоду, достала пижаму и так же безжизненно направилась в сторону ванной.

– С платьем справишься? – тон Рона был тоном старшего брата, слегка ворчливым и одновременно заботливым.

Девушка остановилась, изогнула руку, нащупала последний застегнутый крючок. Кивнула. Дверь за ней закрылась.

– Ну и что это, по-твоему? – негромко спросил Рон, наблюдая, как Гарри, привстав на цыпочки, читает надписи на маленьких флакончиках.

– Зелье выносливости, для улучшения памяти, для укрепления ногтей… Где тут успокоительное-то?

– Не знаю, – Рон сокрушенно отвернулся к окну, похлопывая по спинке стула. – С ума сойти: за окном снег валит, а тут будто дождь льет. Крыше съехать недолго. Может, это… выключим? Она и не заметит.

– Не, оставь лучше, а то еще хуже будет. Нашел.

Гарри наконец вытащил флакон.

– Невилл сказал, что она ушла раньше, – откликнулся он через мгновение, скривившись от запаха зелья, которое умудрился понюхать прямо из флакончика.

– Снейпа на тебя нет. Кто так зелья нюхает? Ладонью нужно, – Рон изобразил движение в воздухе, – а еще лучше волшебной палочкой.

– Ой, иди ты! Куда она могла уйти раньше?

– Сюда, – предположил Рон, разглядывая лампу на столе. – Есть еще вариант: у Джинни спросить. Может, знает.

Внезапно его взгляд замер на каком-то предмете, которому явно было не место на столе Гермионы. Рон быстро покосился на Гарри, старательно вчитывавшегося в этикетку, исписанную почерком Гермионы, убедился, что друг не видит, и чуть приподнял лист пергамента. И едва не присвистнул. Под смятым пергаментом на столе Гермионы лежали часы. Явно мужские. Явно дорогие. То, что они серебряные, было видно даже на расстоянии. Юноша протянул руку, чтобы незаметно взять, рассмотреть, понять.

– Сколько их капать? Ты помнишь?

– А? Что? – Рон вновь бросил пергамент на место, так и не взяв часы в руки.

Почему-то в его голове очень быстро все встало на свои места. Мужские часы на столе, полурасстегнутое платье, слезы... Этот непонятный дождь. Да и к тому же в комнате Гермионы странно пахло. Будто мужской туалетной водой. Когда он вошел, решил, что померещилось, а вот сейчас уже не был в этом уверен.

Бедный Рон. Он даже не догадывался, какой сюрприз его ожидал, попробуй он отдернуть штору, наполовину укрывавшую окно. За светло-коричневой тканью сиротливо приютился деревянный поднос с двумя чашками недопитого чая, небольшим заварочным чайником и сахарницей, с которой упала крышка. Яркие, веселые цвета. Но Гермионе слишком больно было смотреть на солнечный цвет своего первого сервиза, созданного не на оценку.

– Нет. Я не помню. Спросим ее.

– Ладно.

Гарри наколдовал стакан воды и присел на край кровати. Наступила тишина.

Рону казалось, что Гарри непременно должен услышать, как у него трещат извилины. Гарри же просто смотрел в пол.

Гермиона появилась тихо, как мышка. Гарри встал, откинул одеяло. Она забралась в кровать. На ней была смешная желтая пижама с котенком. Рыжим.

– Сколько капель? – Гарри с сочувствием посмотрел на ее бледное лицо.

– Давай двадцать, – обреченно произнесла девушка.

Выпив зелье, Гермиона устроилась поудобнее, Гарри укрыл ее до подбородка, присел на краешек кровати и спросил:

– Посидеть с тобой? Оно же не сразу действует.

– Мне неловко вас напрягать.

Гарри закатил глаза. Рон фыркнул. Они просидели в молчании минут десять, пока ее дыхание не выровнялось, а черты лица не разгладились.

Перед тем как выйти из комнаты, Гарри разжег камин и погасил лампы, чтобы ей было тепло и нестрашно, если она вдруг проснется среди ночи. Она не любила темноту. А Рон с каким-то мстительным удовольствием выключил наконец нервировавший его звук. Гарри ничего не сказал.

Рону очень хотелось вернуться к столу за часами, но не при Гарри же это делать? «Хотя, что можно понять по часам?» – утешал он сам себя, когда они молча сидели в гостиной. Это же просто вещь, а он – не Гермиона, чтобы распознать магией владельца. Он же не знал, что стоило всего лишь перевернуть часы, и он увидел бы на крышке родовой герб.

Рон решил завтра сам расспросить Гермиону.

* * *

Странный это был вечер – вечер принятых решений.

Перед тем как подействовало зелье, Гермиона решилась: она найдет его завтра. Перевернет Хогвартс, но найдет. С самого утра, до того, как он уедет. И никакая сила не сможет ее остановить. Он выслушает. У него просто не будет выбора.

И Драко Малфой принял решение. Лежа поперек кровати в своей комнате, комкая ни в чем не повинную подушку и глядя в тлеющие угли камина. Он решил. Завтра все будет иначе. Обнаженные плечи сводило от холода и сырости подземелья, но растопить камин или укрыться одеялом представлялось чем-то неважным, несущественным. Пальцы нервно теребили наволочку, а в серых глазах отражался свет угасающих углей. Он должен был испытывать страх. Нормальный страх человеческого существа перед болью, неопределенностью или же смертью. Но, по иронии судьбы, события этого вечера помогли. В его душе словно что-то замерзло, застыло, и за эту стену пока не проникал липкий страх. Он смотрел на свое будущее будто со стороны, как на историю совсем другого человека. Наверное, у каждого события в жизни есть смысл. Вот и этот вечер заслонил собой грядущий день. Сегодняшняя пустота оказалась сильнее завтрашних страхов. Наверное, это было к лучшему. Несколько часов без страха и мыслей о последствиях, без оглядки на других... Несколько часов наедине с собой, собственными мыслями и колючим холодом собственной души.

* * *

Метель укрывала старый замок, укутывая, согревая, нашептывая предрождественскую сказку. А за толщей стен люди ее не слышали. Люди принимали решения, люди верили в завтра, ненавидели его, боялись. А еще они надеялись. И это было единственное, что им оставалось. Завтра покажет, что станет с их надеждами. Зимнее солнце позволит увидеть смысл и тщетность, силу и слабость.

Завтра будет новый день. День, который изменит все.