Ее Мир. 1 page

Глава 46

Новый мир.

Мы стремимся все больше успеть.

Мы меняем дела на дела.

Погружаясь в забот круговерть,

Мы теряем остатки тепла.

Мы в залог оставляем мечты

И подводим надеждам баланс.

И уродство немой пустоты

Укрывает иллюзий атлас.

Создаем мир ненужных вещей

Из осколков несбывшихся снов

И не ищем пропавших ключей

От хранящих мечты сундуков.

А когда-то два белых крыла

Отрывали легко от земли,

И Любовь по соседству жила,

И печали терялись вдали.

Ныне мнимый уют вместо грез,

Вместо крыльев – два старых рубца.

И мы больше не верим всерьез...

И ушедших не ждем у крыльца.

Ее мир.

Некогда яркий и насыщенный, вмещающий в себя так много: детский смех, нелепые обиды, любовные метания и жертвы ради дружбы – сузился до крошечного островка. С годами он поблек, как старый снимок, оставив краски в закоулках памяти и в счастливых снах. Из ее мира один за другим исчезали близкие люди. На сердце, словно на теле, оставались рубцы, как призраки старых ран. Они болели в непогоду, не давали спать по ночам.

Со стороны казалось, что ее жизнь насыщена и наполнена смыслом. Благотворительный центр, бесконечные встречи и вечера. Новые знакомства, новые люди, восхищающиеся ее красотой, умом, целеустремленностью. Именно в этом порядке, ибо дамы ее круга ценились в первую очередь за внешность. Идеальная семья, идеальная жизнь.

И если бы кто-то спросил Нарциссу Малфой, счастлива ли она, получил бы однозначный ответ: «Да, счастлива!». Потому, что так положено по протоколу. И никто бы не заметил, что ее бескрылая душа день за днем, год за годом, пытается сохранить ее мир.

Крошечный сын… Окрылявшая некогда надежда на то, что все изменится, с годами сошла на нет, отразив слабость Нарциссы. Да, она оказалось слаба – не смогла противостоять заклятию. Его действие уменьшилось со временем, а потом и вовсе прекратилось. Но этого времени хватило для того, чтобы маленький мальчик привык. Привык быть один, привык к безропотности домовых эльфов, к отсутствию душевного тепла. Год за годом белокурый мальчик все с большим недоумением воспринимал ее попытки раскрасить его черно-белый мир, наполнить светом и теплом.

На его пятилетие она устроила детский праздник, какого не было ни у кого из сверстников. Клоуны в разноцветных одеждах, шары, гирлянды...

– Ты рад? – с блеском в глазах спросила она сына.

– Да, спасибо, – мальчик вежливо улыбнулся и пожал плечами.

И это было лишь начало. Год за годом попытки построить мостик через реку отчуждения натыкались на непробиваемую стену. Самый близкий человек так и оставался единственным островком мира грез, пересекающимся с реальной жизнью. Этот островок возникал из тумана, словно мираж, становясь ярче от детской улыбки, и тогда начинало казаться, что все прежнее было кошмарным сном, что все хорошо. Но раз за разом эта улыбка оказывалась лишь иллюзией: либо предназначалась не ей, либо являлась плодом материнского воображения. Попытки стать частью жизни собственного сына не приводили ни к чему. Наверное, она просто не умела быть матерью. Умела любить до боли в сердце, умела сидеть ночами у детской кроватки и убирать со лба мокрые прядки, моля Мерлина, чтобы жар прекратился, умела уговорить мужа отложить обучение боевым искусствам хотя бы на год – лишь бы продлить иллюзию детства. Но, видимо, быть матерью – нечто иное. Понимать с полувзгляда, хранить детские секреты и быть первым советчиком, поводом для улыбок и радости… У Нарциссы Малфой не было возможности научиться быть матерью.

– Куда ты пропала? – звонкий голос Марисы Делоре оторвал от размышлений.

Женщина отвернулась от пейзажа за окном и улыбнулась подруге.

– Задумалась.

– Даже не буду спрашивать, о чем.

Мариса легким движением плеча набросила сползшую шаль.

– Улыбнись, – Мариса показала пример.

Нарцисса улыбнулась в ответ. Рядом с Марисой всегда становилось теплее. Несмотря на то, что пришлось пережить этой женщине, из ее глаз не исчез блеск, а задору могли позавидовать куда более юные создания.

– Помнишь, мы переживали насчет дочери Фреда и Алин?

– Да, – интерес к жизни появлялся быстро – стоило лишь заговорить о чем-то, что касалось сына.

Мариса – единственный человек во всем мире, с которым Нарцисса чувствовала себя легко и свободно, а еще они часами могли говорить на любимую тему – об избалованном мальчишке, чье тринадцатилетие сегодня отмечалось в старинном замке.

– Я сейчас посмотрела на них со стороны.

– На них с Драко? И?

Нарцисса присела на подоконник и выжидающе посмотрела на подругу.

– Да, – Мариса задумчиво коснулась дорогой сережки. – Я заметила, что он нравится Блез. Правда нравится. Не знаю, надолго ли, но у девочки есть неплохой шанс влюбиться. Тогда их брак выйдет за рамки формальности, и возможно…

– У девочки есть неплохой шанс испортить себе жизнь, – перебила Нарцисса, – да и ему заодно.

Несколько секунд обе женщины неотрывно смотрели друг на друга.

– Почему сразу так?..

– Ты видела любовь, которая приносит счастье? – в голосе Нарциссы Малфой прозвучала горечь. Впервые за несколько лет они говорили на эту тему. – Любовь принесла счастье тебе? Мне? Люциусу? Фреду? Северусу? Фриде? Хоть кому-то?

– Мне. Мне принесла, – голос Марисы звучал глухо. – Принесла. Пусть ненадолго, но…

– Несколько лет собирать себя по частям? Хранить старые колдографии, понимая, что это – все, что осталось. Дорожить каждым снимком и ненавидеть каждый из них за то, что они – вся жизнь... Снова и снова возвращаться в тот день и впадать в отчаяние оттого, что могла… могла столько всего сделать, сказать, почувствовать…

Нарцисса отвернулась к окну, комкая шелковый палантин. Мариса негромко заговорила:

– Знаешь, когда погиб Патрик, мне казалось, что жизнь закончилась. Ничего не хотелось, ни во что не верилось. А потом я приехала к вам… Не знаю, может, ты не помнишь. Мы сидели на террасе, вбежал Драко, наскоро поздоровался, и я перехватила твой взгляд. И это было так… Понимаешь… у меня не стало ничего. Вот просто было и не стало. А у тебя... Кажется, есть все: сын – вот он рядом – лишь руку протяни. Но он дальше, чем многие посторонние люди. И вот эта иллюзия… вот эта дурацкая надежда на то, что что-то изменится, а ничего и не собирается меняться... А потом я еще вспомнила о Сириусе и… Знаешь, я поняла, что не имею права сидеть и жалеть себя. Твоя внутренняя сила, выдержка…

Нарцисса подняла лицо к потолку. Пейзаж за окном качнулся, и сквозь влажную пелену она увидела старинную лепнину зала. Сколько лет она не плакала? И вот сейчас негромкий голос Марисы, человечка, который всегда нес лишь свет и веселье, заставлял закусывать губу и сдерживать слезы, готовые сорваться с ресниц.

– Такими темпами мы испортим Драко праздник, – попыталась улыбнуться Нарцисса.

– Этот самовлюбленный мальчишка даже не заметит нашего отсутствия.

– Твое заметит, – Нарцисса глубоко вздохнула и перевела взгляд на подругу.

Не сговариваясь, обе улыбнулись.

– Ладно. У меня есть и хорошая новость, – с видом заправского фокусника Мариса выдернула из кармана кулон, закачавшийся в воздухе подобно маятнику.

– Получилось? – ахнула Нарцисса.

В ответ Мариса лишь улыбнулась.

– Мерлин! – Нарцисса схватила подругу за плечи и встряхнула. – Получилось! Я сегодня чуть с ума не сошла, когда Люциус вручил ему фамильный перстень. Полдня пыталась решить: сказать Драко или нет. А потом подумала: что я ему скажу? О заклинании? Но как же тогда… семейные идеалы? Мариса, как я тебя люблю!

И куда делась степенность, куда пропала грусть? Две женщины, будто два подростка, закружились по комнате.

Сколько бессонных ночей, десятки старинных книг и страх оттого, что кто-то узнает. И вот результат. Серебряный дракончик, сжимающий в когтях букву «М». Нарцисса бы поспорила о стиле подарка, но стоило признать, что Мариса гораздо лучше осведомлена о вкусах Драко. У нее была возможность понаблюдать за ним, когда он расслаблен, весел или печален. Это при матери он был безупречным и сдержанным, словно старался продемонстрировать все свое воспитание. А ведь так хотелось, чтобы он просто бегал и дурачился, смеялся и злился – был обычным мальчиком, а не наследником старинного рода.

В дверь негромко постучали. Мариса быстро спрятала подарок.

– Миссис Малфой, когда подавать праздничный торт? – эльф склонился в ожидании ответа.

– После вручения подарков.

Эльф снова поклонился и бесшумно исчез.

– Вручение подарков… – задумчиво произнесла Мариса.

– Дурацкая церемония, – откликнулась хозяйка дома.

* * *

– На минутку, – Мариса Делоре практически силой тянет племянника за локоть.

– Мариса, ну давай потом, а?

– Никуда твоя Блез не денется.

– А вдруг?

– Драко, поверь опытной женщине.

– Я так неотразим? – самодовольная ухмылка на мальчишеском лице.

– Я бы сказала: безобразно самоуверен, но девочкам в тринадцать лет подобное нравится.

Толкая тяжелую резную дверь, Мариса подумала, что все самые важные вопросы в их семьях всегда решаются в библиотеках. Наверное, здесь особая аура. Эти стены видели столько слез и тревог, сколько ни одни другие.

– Ну что? – нетерпеливый голос племянника заставил улыбнуться.

Мариса обернулась к мальчику. Ведь совсем ребенок, а глаза не улыбаются – даже в день рождения. Взгляд женщины скользнул по фамильному перстню, который был слегка великоват и свободно болтался на тонком пальце. Изящная вещица, красивая... и смертоносная, если мальчик вздумает поступать по-своему. Но теперь есть другая вещь...

– У меня для тебя подарок.

– Э-э-э… то есть метла, подаренная утром, была разминкой? – Драко улыбнулся.

– Что-то вроде этого. Только одно условие...

– Ну вот… – протянул мальчик.

– Обещай, что ты не будешь его снимать.

– Вот еще. Вдруг это какой-нибудь чепчик или…

– Это не чепчик.

– Нет, ты сначала покажи, – Драко капризно притопнул ногой. С Марисой он мог позволить себе подобное.

В другой раз остался бы без подарка, но сегодня было важно застегнуть на его шее серебряный замочек от цепочки. Мариса вынула из кармана подарок. Драко с интересом за ней следил. Все, что дарилось сегодня, было причудливо упаковано, красиво преподнесено. Часто церемония и ожидания оказывались гораздо лучше самого подарка.

С Марисой все было иначе. На утреннем подарке был лишь бант, что лишало сам подарок интриги – то, что это метла, было видно за милю. Зато именно та модель, в которую Драко влюбился с первого взгляда, едва увидев в витрине магазина. Да, отец подарил «Нимбус-2001». Гриффиндорцы чуть не удавились от зависти, когда увидели подобную красоту, да еще у всей команды. Но «Звезда» последней модели была гораздо лучше: изящнее, легче, быстрее. А еще ее Драко выбрал сам. Пусть на «Нимбусе» он побеждает в школе. А дома… Дома будет ждать этот дорогой подарок.

Второй подарок Марисы оказался вовсе не отмечен праздничностью и важностью момента. Даже пресловутого бантика не было, хотя завязать бантик на том, что достала из кармана тетушка, было бы затруднительно. Нечто похожее на медальон тускло поблескивало на раскрытой ладони. Драко стало любопытно. Захотелось коснуться, рассмотреть, но не может же он сразу согласиться! Тем более Мариса так хочет, чтобы ему понравилось. Это видно по интонациям голоса, по блеску в глазах. Он знал об этой женщине гораздо больше, чем о собственной матери, в присутствии которой всегда терялся. В мозгу в такие моменты настойчиво звучал голос Люциуса о том, что он – единственный наследник – должен вести себя подобающим образом. Почему-то рядом с Люциусом «вести себя подобающим образом» было просто. Не возникало желания засмеяться не к месту или чего-либо подобного. А вот с Нарциссой приходилось постоянно сдерживаться. Наверное, потому, что она – женщина и… Драко не знал наверняка. Просто в присутствии матери был преувеличенно взрослым и серьезным. Так получалось.

А вот с Марисой…

– Что это за девчоночье украшение?

– Сейчас тресну по лбу, больно. Посмотри внимательнее.

Драко демонстративно медленно ухватил двумя пальцами цепочку и потянул вверх. Серебро сверкнуло в отблесках камина. Оскаленный дракон… Дракон-воин, дракон-защитник. Холодный на ощупь с цепким взглядом маленьких глазок.

Драко поднял медальон повыше. Ему показалось, что дракончик несколько секунд разглядывал именинника, а потом улыбнулся. Мальчик понимал, что это лишь игра света, но вдруг захотелось думать, что он понравился этому занятному кусочку серебра.

Мариса перехватила восхищение во взгляде. Заметила и то, как оскал дракончика на миг сложился в улыбку. Над этим простым заклинанием она билась два дня. Но результат того стоил.

– И что мне с ним делать? – Драко изо всех сил сдерживал эмоции.

– Можешь, конечно, выкинуть, – Мариса пожала плечами, про себя отметив, что при этих словах мальчик сильнее сжал цепочку, – но мне было бы приятно, если бы ты его носил. На память.

– Почему на память? – мальчик на миг нахмурился. – Ты… ты ведь никуда не уезжаешь? Не уезжаешь? Ответь!

В голосе послышалось волнение.

– Конечно, нет. Просто так сказала. Я сделала его сама.

– Сама? – ахнул племянник.

– Да, видишь ли, я, в отличие от некоторых избалованных мальчишек, умею что-то делать сама.

– Я тоже умею! – Драко быстро завелся от извечного спора. – Я докажу!

– Ладно, сегодня ты именинник, поэтому поспорим в другой раз. Так что? Принимаешь подарок?

Мальчик молчал несколько минут. Сопел, злился, боролся с упрямством, но наконец решился.

– Ну не зря же ты старалась...

Он скорчил рожицу и расстегнул цепочку.

– Давай помогу.

Застегивая замочек на детской шее, Мариса вдруг попросила:

– Не снимай его никогда, пожалуйста.

– Почему? – Драко попытался обернуться, но она удержала его за плечи.

«Да потому что, это – одна из самых древнейших ветвей Магии. Потому что несколько месяцев мы корпели над старыми фолиантами, вознося хвалы Мерлину за то, что эти тома не уничтожили при падении Того-Кого-Нельзя-Называть. Потому что не будет силы, способной навредить тебе, пока он с тобой, потому что в священный металл – серебро – добавлено то, чему еще не нашли противодействия: материнская кровь, способная защитить дитя практически от всех напастей, и часть магической силы еще одного кровного родственника. Потому что теперь я знаю: даже если я умру, останется что-то, способное тебя защитить. В особенности, когда умру, потому что в медальон перейдет вся моя магическая сила, и ты станешь почти неуязвим для темных заклятий. Этой формуле больше двух тысяч лет. Только не снимай. Никогда не снимай!»

– Он… принесет удачу, – на ходу придумала Мариса, внезапно решившись на еще одну хитрость.

Он всего лишь ребенок. Он не понимает значения слова «никогда». Незаметное заклинание, и замочек не расстегнется ближайшие пять лет. Конечно, можно снять через голову, но Драко вряд ли станет утруждаться – для него это слишком неизящно. Все-таки она неплохо изучила этого мальчишку. Пять лет. А через пять лет, возможно, все изменится, и защищать его не понадобится, потому что не останется больше врагов, или же Драко сам почувствует, что медальон важен. А может, через пять лет не станет ее самой, тогда Драко точно не выбросит память о ней. Пять лет – огромный срок.

Заклинания не проходят незаметно. Мальчик быстро втянул голову в плечи и поежился:

– Что ты там сделала?

– Нашла брак в своей работе, – сориентировалась Мариса. – Уже исправила.

– Так все-таки и ты не все делаешь хорошо? – ехидно произнес Драко.

– А я этого не утверждала. Я просто сказала, что могу что-то сделать сама. А уж хорошо или плохо – это детали.

Драко рассмеялся, а Мариса на миг сжала худые плечики. Она не сможет всегда быть с ним рядом, но теперь она спокойна. Почти спокойна, ибо медальон не сможет защитить от непростительных заклятий, зато ослабит действие других артефактов.

* * *

Люциус снова посмотрел на сына. Серебряная цепочка, блеснувшая в распахнутом вороте рубашки, привлекла внимание.

Откуда? Ведь сегодня с утра ее не было. Чей-то подарок? Люциус привык осторожно относиться к подобным вещам. Неизвестно, что несет в себе это украшение, неизвестно как его действие будет сочетаться с подарком самого Люциуса.

Если бы его спросили, почему он уверен, что на шее сына артефакт, Люциус не сумел бы ответить. Просто… о людях судишь, как правило, по себе. Наверное, все могло бы быть по-другому, начни Люциус сразу относиться к сыну, как... к сыну. Парадокс? Просто с самых первых дней он видел в мальчике лишь атрибут. Атрибут своей власти, атрибут для достижения стабильности в будущем. И порой, ловя странный взгляд совсем юного мальчика, он пугался. Кого он вырастит под своим крылом? Сейчас он реже что-то запрещал Драко. В какой-то момент самому показалось, что он проявляет большую мягкость, нежели ранее, но потом Люциус понял, что Драко просто перестал просить что бы то ни было. Он все делал сам, не спрашивал советов, не спорил. Это означало, что Люциус теряет авторитет? Наверное. Но как вернуть былые позиции глава семьи Малфоев не знал. И в последнее время сильно сомневался: были ли они – эти самые позиции. Наказанием можно добиться страха и, как следствие, уважения. Так было в детстве самого Люциуса. Практика же показывала, что наказанием можно добиться мнимого послушания, но не более. Во взгляде серых глаз не было сыновней любви. В них было что угодно: страх, злость, но не уважение. Из них исчезла даже покорность. Радовало лишь то, что Нарцисса не имела на сына абсолютно никакого влияния. Люциус наблюдал лишь вежливость и уважение со стороны сына и глухое отчаяние со стороны жены. Не то что бы это радовало – он не желал зла ни Нарциссе, ни Драко, но подобное положение вещей значительно облегчало жизнь. Он еще помнил прежнюю Нарциссу – неконтролируемую и необузданную. Сейчас она была другой: вежливой, холодной и далекой. Наверное, поэтому Люциус все эти годы регулярно встречался с любовницами – почувствовать жизнь, увидеть страсть. Пусть притворную, но все же... Зато у него была идеальная семья. Он утешал себя этой мыслью. Долго, старательно. Даже с неким результатом, пока год назад не посетил дом Фреда и не увидел там ее.

Люциус распахнул резную дверь и вышел на воздух. Прошелся по освещенной террасе, подошел к перилам. Мужчина вздохнул, глядя на ухоженный сад, медленно погружающийся в сумерки. В детстве он казался бесконечным, а теперь – это всего лишь несколько акров земли. Каждый из них измерен, подсчитан, зафиксирован. Мир цифр и определений, мир точности и конкретики. А в детстве на этой же земле жила сказка. Наверное, она куда-то пропадает с возрастом.

Мужчина тряхнул головой. Сейчас были вещи понасущнее. Нужно найти Марису.

Внезапно над головой раздался смех. Этот смех нельзя спутать ни с чьим другим. Смех его сестры совсем не изменился с годами. Так же задорно она хохотала и в пятнадцать лет, и в двадцать...

Люциус направился к лестнице. И как он сразу не подумал? Любимым местом встреч Нарциссы с его сестрой была веранда на втором этаже. С нее открывался фантастический вид. Лучи заходящего солнца путались в ветвях старого дуба. Пахло розами и росой. Женщины любили это место. Сам Люциус в детстве – тоже. Но со временем Нарцисса стала появляться здесь все чаще, и Люциус безмолвно уступил место своего детства ей.

Женщины стояли у перил и о чем-то оживленно переговаривались. Веселье и непринужденность, которые испарятся, стоит ему приблизиться.

И точно. Нарцисса первой почувствовала его присутствие, резко обернулась. На миг ее улыбка дрогнула и стала совсем иной. Той самой неживой, которую так не любил Люциус.

– Милая, думаю, стоит проверить, все ли готово к фейерверку.

Устройством праздника занималась Нарцисса. Всем, начиная от приема гостей и заканчивая праздничным фейерверком. Как-то незаметно она превратилась в организатора всех мероприятий в доме. Сначала Люциус придирчиво присматривался, но, спустя несколько лет совместной жизни, должен был признать, что у миссис Малфой недюжинный организаторский талант.

– Конечно, милый.

Она улыбнулась подруге и направилась мимо Люциуса. А тому в голову пришла шальная мысль… Мариса не посторонняя. Станет ли Нарцисса играть?

Стала. На миг остановилась, быстро коснулась губами его щеки и направилась к выходу. Роль прочно впиталась в ее сознание, переплелась с ее поступками, растворилась в крови.

Люциус и Мариса остались наедине. Редкий случай. За эти годы он ни разу толком не общался с собственной сестрой. Да и не толком тоже. Они встречались на светских мероприятиях, если Мариса вдруг решала почтить своим присутствием оные, но почти никогда не разговаривали. Наверное, было не о чем. А еще каждое подобие разговора заканчивалось язвительными колкостями.

Люциус медленно приблизился к каменным перилам, Мариса демонстративно отвернулась в сторону сада. Или же ему показалась эта демонстративность. Возможно, она просто рассматривала невыносимо яркую луну, взошедшую над старым дубом. Основная беда Люциуса была в том, что во всех ее действиях он искал потаенный смысл, попытки задеть и готовился к отражению атаки. Вот и сейчас нервы были натянуты до предела, когда он уронил в пустоту:

– Твоя работа?

Мариса несколько секунд молчала, а потом негромко уточнила:

– Какая именно?

– Их было несколько? – усмехнулся Люциус.

Мариса улыбнулась. Люциус покосился на сестру. Лунный свет высветил точеный профиль.

– Я о дурацком медальоне.

– А, по-моему, он мил.

– Значит, твоя. И что это?

– Это? – Мариса изобразила удивление. – Серебряный медальон ручной работы.

Звонкий голос затих. Люциус подождал – продолжения не последовало.

– Как он действует?

– Люциус! – Мариса резко развернулась к брату, хлопнув ладонями по перилам. – Я понимаю, что в поступках других людей ты ищешь отражение своих. Но я ведь не спрашиваю: как действует перстень, что с сегодняшнего дня красуется на его руке. Или скажешь, это просто побрякушка?

– Это – символ рода, – холодно откликнулся Люциус.

– Не сомневаюсь, что именно так ты и сказал Драко.

– Я действую во благо своего сына. И ты не смеешь в чем-то меня упрекать.

– Ты увидел упрек? В моих словах его не было. Наверное, это твоя совесть…

Мариса мило улыбнулась и отвернулась от брата в сторону сада. Люциус еле сдержал желание выругаться.

– Драко слишком юн, и я за него в ответе. Я действую для его блага! – повторил он.

– В таком случае, я тоже.

– Да как же ты не понимаешь! – Люциус в ярости стукнул ладонью по каменным перилам. – Это может нанести ему вред.

– Я никогда не причиню Драко вред!

Мариса развернулась к брату разъяренной фурией. Два яростных взгляда скрестились подобно клинкам. И ни один не желал уступать.

– Твоя безделушка может войти в конфликт с…

– Люциус, – голос Марисы прозвучал примирительно, – это всего лишь украшение. Оно ни с чем не войдет в конфликт. Поверь. Я ведь прекрасно понимаю, что за перстень носит Драко. Я не сильна в древнейших заклятиях, но об их последствиях читала много. Не считай меня дурой, пожалуйста.

– Я никогда не считал тебя дурой. Наоборот.

– Знаю. Но это просто подарок. Вот увидишь. Ну проверь его на чары.

«И ничего не найди. Бессонные ночи не пропали зря». Мариса улыбнулась так искренне, как только могла.

Люциус смотрел на знакомое лицо. Верил и не верил. Не верил и верил.

– Отлично.

Мужчина отвернулся к саду, больше ничего не добавив. Женщина последовала его примеру. Так они и стояли – две темные фигуры на широком каменном балконе, и взошедшая луна, запутавшись в ветвях старого дуба, разделяла их светом и тенью. Словно два мира: женщина в серебристом свете и мужчина в густом сумраке. Они были поразительно похожи. Одинаковые позы, одинаково напряженные плечи, одинаково онемевшие пальцы, сжимающие холодный камень парапета, одинаковые попытки казаться равнодушными. Как много потеряли эти люди несколько десятков лет назад, когда в них поселилась ненависть друг к другу, которую не смогла пересилить даже общая кровь. Ненависть вросла в их души, стала вторым «я». Живя глубоко внутри, она сливалась с ударами сердца и текла по венам, проявляясь вкусом металла на губах и напряжением в стиснутых пальцах.

А ведь все могло быть иначе, появись они на свет в другой семье. Шесть лет – идеальная разница в возрасте для брата-защитника и избалованной сестренки. Доверять секреты, хранить тайны, взрослеть и ронять слезинки над болью друг друга. Но эта призрачная жизнь осталась за чертой их реальности. Она стала жизнью других людей. В их же сердцах родилась ненависть.

Люциус глубоко вздохнул. Обоняния достиг аромат ее духов: невесомый и яркий.

Неужели он никогда не испытывал к сестре ничего, кроме ненависти? Мужчина покосился на напряженный профиль. Неужели? Марисе Делоре искренне симпатизировали те, кому хоть однажды удавалось с ней пообщаться. Неужели самого Люциуса не коснулось ее тепло?

Был. Был такой день.

Черное. Много черного... Ярко-красные розы сливаются с бархатом, обтянувшим гроб. Много черного… Шляпки, вуали, заунывные голоса и неискренние слезы. Нарцисса, взявшая на себя организацию похорон, отдает какие-то распоряжения. Ее негромкие указания исполняются четко и быстро. Никакой суеты и суматохи.

Черное. Много черного…

Даже день кажется каким-то черным. Люциус не хотел приходить. Он не знал, как это отразится на положении его семьи. Но Нарциссу удерживать не стал, потому что по взгляду видел: не удастся.

А потом вдруг решил приехать. Зачем? И сам не знал. Наверное, потому, что так положено.

Черное. Много черного...

И среди этих неискренних слез и траурных одеяний – она. В первый раз Люциус Малфой видел свою сестру такой. Время словно сделало крутой вираж и отсчитало несколько лет назад. Маленькая девочка, а в глазах испуг и непонимание. Такой она была на его свадьбе.

Такой же она казалась и в тот день. Она стояла чуть в стороне и неотрывно смотрела на фамильный герб Делоре, выложенный алыми розами на черном фоне крышки гроба. Она не плакала, не заламывала руки. Она вела себя как раз так, как нужно по протоколу. И именно это заставило Люциуса тогда остановиться и замереть. Эта женщина никогда не поступала в соответствии с установленными правилами. Значит, это не игра. Значит, ее душа сама замерла и застыла, как взгляд серых глаз.

В душе Люциуса шевельнулось что-то похожее на жалость. Он относился к Патрику Делоре с пренебрежением и был против этого союза. Но бракосочетание состоялось. Люциус пробыл там ровно полчаса, потому что в церемонии требовалось его участие как главы семьи. Он даже вложил ладонь сестры в руку этого магглолюба. Люциус покинул их торжество сразу после обряда, разрываемый на части единственным чувством: ненависти ко всему свету. Почему Эдвин успел обручить его, а эта девчонка поступила по-своему? Почему жизнь Люциуса летела ко всем чертям, а Мариса сияла счастьем, выходя замуж за своего избранника? Люциус ненавидел их в тот момент всем сердцем.

После этого он ни разу не посетил ни одно из поместий Делоре и на все приглашения на семейные торжества отвечал вежливым отказом, ссылаясь на дела. Он не желал видеть отражение того счастья, в котором мог бы жить сам, наберись он однажды смелости.

О смерти Патрика Люциус узнал одновременно из утренней газеты и со слов Нарциссы, получившей письмо. И вот он здесь, стоит в нескольких шагах от застывшей сестры и понятия не имеет, как себя вести. Как принести соболезнования, когда оба понимают, что это лишь формальность.

Внезапно к Марисе метнулось несколько человек, Люциус автоматически двинулся в их сторону. Он не мог предположить, кто сумел прорваться на церемонию незваным. На подходе к часовне Люциус заметил несколько авроров, одетых, как и все прочие, с такой же фальшивой скорбью на лицах, только бросающих слишком уж цепкие взгляды на всех вновь прибывших. Значит, Пожиратели не могли сюда войти. Да и зачем им Мариса?

Все стало ясно с первых же слов:

– Как вы прокомментируете гибель вашего мужа?

– Отрицаете ли вы его причастность к Пожирателям Смерти?

– Что вы можете сказать о…

Словно стая саранчи, роем набросившаяся на жертву. Среди вспышек камер и гула вопросов Люциус увидел Марису. Она напоминала затравленного зверька, очнувшегося от спячки и непонимающего, за что на него объявлена охота.

– Кто их сюда пустил? – услышал он за спиной громкий оклик Нарциссы.

Но сам среагировал быстрее. Схватив ближайшего репортера за плечо, Люциус резко дернул.

– Если хоть один из вас приблизится к процессии ближе, чем на милю, у ваших издательств не хватит денег, чтобы оплатить все иски.

Все взгляды обратились в его сторону.

– Вы не можете запретить нам присутствовать! – с вызовом бросил скандально известный репортер «Пророка», славящийся тем, что написал не одну заказную статью о триумфе официальной власти.

Date: 2015-07-25; view: 254; Нарушение авторских прав