ПОДМЕНЫШ. Мне говорили, я такая же, как другие дети, но у меня были когти и хвост

Мне говорили, я такая же, как другие дети, но у меня были когти и хвост. Мне говорили, это не имеет значения. Я надену плащ и перчатки и стану такой же, как все. В темноте не будет видно, что у меня острые зубы.

Я ходила в школу и работала по дому. Носила ведра с водой вверх по склону холма. Заправляла кровати и подметала пол. По ночам я вылезала в окно и гонялась за кроликами. Я всегда купалась в пруду перед возвращением домой, чтобы смыть кровь. Мне накрывали завтрак — чай и тост, — а я говорила, что не голодна. Но это было неправдой.

В Париже Клэр больше всего нравилось, что ее никто не замечал. Она могла гулять часами и ни с кем не разговаривать. Конечно, некоторых мест она избегала: мороженицы на острове Святого Людовика, рю де Турнон, книжного магазина «Шекспир и компания». Когда-то они с Мег договорились не ходить туда поодиночке.

Клэр покупала подержанные книги на лотках у реки. Следила, чтобы не было никаких посвящений. Она избегала сентиментальных проявлений любви и верности. Прошло три года с тех пор, как Клэр переехала в Париж с бабушкой. Дом продали, Наталия отказалась от квартиры на Восемьдесят девятой улице. Клэр так и не поступила в колледж — не стала подавать документы. Она хотела уехать туда, где они были счастливы. Собрала всего одну сумку и взяла с собой Шайло. Сейди по-прежнему жила с бабушкой. Кошка и собака, вынужденные делить тесную квартиру, заключили перемирие. Клэр презирала кошку, и Сейди, вероятно, это чувствовала. Когда девушка была поблизости, кошка пряталась под диван и время от времени цапала ее за обувь.

Шайло повсюду ходил с Клэр. Он охранял ее, пока она гуляла поздним вечером под тяжелыми, нависающими облаками. В этот час по улицам бродят лишь те, кто не может уснуть, кого преследует любовь: погибшая, потерянная, отвергнутая. Они невидимками скользят среди теней, стремясь остаться наедине со своим отчаянием. Клэр коротко стриглась и ходила в потертом жакете, в котором мать работала на огороде. Еще у нее были джинсы, купленные лет десять назад, и ботинки, которые она носила в старших классах, когда ждала автобус на углу Найтингейл-лейн. Клэр нравились зеленые парижские ночи, зеленый воздух, скользкие зеленые тротуары после дождя. Она часто заходила в кафе в Маре рядом с квартирой бабушки. Ее все знали, но делали вид, что она им незнакома. Клэр ценила эту грубоватую любезность. Она никогда не смотрела на официантов или хозяина. Не хотела вежливо беседовать о погоде или новостях, не нуждалась в общении. Ей требовались только кофе и тихий столик у окна.

В Париже с нею не раз хотели познакомиться мужчины, но Клэр не обращала на них внимания. Она считала, что любовь губит людей, и держалась особняком. Однажды она искала лук-шалот в овощном отделе магазина. К ней подскочил мужчина и поцеловал. Схватил и притянул к себе, прежде чем она успела опомниться. Заявил, что не смог устоять перед такой красотой. Клэр побросала покупки и ушла из магазина. Она ни разу больше в нем не появилась, хотя он был у самого дома.

Клэр больше не интересовали оттенки солнечного света в Париже. Она помнила, как составляла списки с Мег. Свет был то розовым, то светло-лимонным, приглушенно-лиловым или дымчато-серым. А однажды днем он был оранжевым. Клэр предпочитала темноту и потому любила Париж. Его называют городом света, но не тогда, когда в дождливый день приходится поднимать воротник пальто. И не в сумерках. Клэр потеряла интерес не только к свету, но и к дружбе, еде, беседам, мужчинам, любви, школе, работе, мечтам. Она запиралась в своей комнате и спала целыми днями. Поднявшись с помятым лицом, съедала на ужин тарелку супа или горсть крекеров. Иногда ее бабушка боялась, что Клэр вот-вот исчезнет. Что от нее останется, если она продолжит прятаться в своем неуклонно сокращающемся мирке? Ботинки, шапка, пальто — больше ничего. Клэр говорила только в случае крайней необходимости, но что считать таковой? Если соседи с ней здоровались, она вздрагивала, будто от укола булавкой.

Иногда ей снились кошмары. Сон спасал Клэр от всего, кроме них. Наталия несколько раз слышала, как внучка кричит во сне на тарабарском языке, на котором говорили сестры Стори.

На ночных прогулках Клэр искала камни, по одному за каждый день небрежения могилами матери и сестры. Камни копились под кроватью, в шкафу, в ящиках комода. Самыми красивыми были гладкие камни, выловленные рыбацкой сетью на мелководье Сены, но круглые белые из Тюильри ей тоже нравились. Ее коллекция так разрослась, что в ветреные дни квартира громыхала. Соседи снизу потеряли терпение и начали жаловаться. Обитателям дома снились землетрясения и обвалы. Вскоре подобные сны стали мучить даже самых маленьких детей. Молодая пара съехала, решив, что дом проклят. Владелец обрадовался, нашел новых жильцов и удвоил плату.

Клэр часто задавалась вопросом, не демон ли она сама. Давным-давно Эльв научила ее узнавать демонов — лежа рядом в кровати, прошептала безошибочные приметы. Демоны отмечены черными звездами и светлыми глазами. Когда они входят в комнату, оконные стекла покрываются морозными узорами, а растения увядают. Если попадешь в беду и обратишься к демону в миг отчаянной нужды в нем, то встретишь пустоту. Такой была и Клэр.

Мег уже была бы взрослой женщиной со своей собственной жизнью, если бы Клэр не позвала ее в машину. Сестра любила книги. Возможно, она стала бы писательницей и жила в Лондоне или на Манхэттене. У нее был бы любовник или муж. Ребенок или даже несколько. Клэр не было прощения. Она гуляла по Парижу в темноте, но не видела ни желтых фонарей, ни горбатых горгулий, ни гулкой мостовой, ни парков за чугунными оградами. Ее больше не волновали такие человеческие проблемы, как любовь и счастье. Она верила в наказание, кару и злой рок. Клэр считала, что они с Эльв два сапога пара. Иногда она подолгу стояла на берегу реки в измазанных грязью ботинках. Ветер со всей силы толкал ее в спину. Что изменится, если она не вернется?

Однажды днем Наталия увидела, что внучка забралась на подоконник и уставилась на пену белых цветов каштана. На дворе стояло самое ужасное время года, ненавистная пора фиалок, пыльцы и зеленого света — весна. Прошло время, но Клэр во многом осталась прежней. Она не поступила в университет, не работала, не влюблялась, не готовила еду, не целовалась до головокружения. Она считала, что лучше держаться подальше от людей. После того ужасного дня она думала, что приносит беду.

Наталия увидела, как Клэр качается на подоконнике, и позвала ее, но внучка не ответила. Мир гас. Возможно, дело было в нервном расстройстве, душевном кризисе, вызванном травмой и стрессом. Наталия подозревала, что Клэр порабощена самой идеей рока. Сильная и искренняя вера творит чудеса. В реальном мире появляются плоды фантазии — чудовище за дверью, демон за спиной.

Наталия втащила внучку в комнату — точно вырвала сомнамбулу из сна. Она тянула так сильно, что вывихнула плечо. Но она была не из тех, кто сдается. Наталия втайне писала Эльв каждую неделю. Болтала о соседях, рассказывала байки о квартале Маре. Она записывала истории местных жителей: как долго они жили в своих квартирах, как звали их мужей и жен, разные домашние новости — что ели на ужин, хорошо ли было приготовлено, какая стояла погода. Наталия не сдавалась, хотя не получала ответов. Она думала, что внучка выбрасывает письма не читая. Она понятия не имела, как сильно Эльв нуждается в ее письмах. Однажды Наталия простудилась и несколько недель не писала. Вскоре после этого пришло письмо из Штатов — первое письмо от Эльв. «Мадам Мишель вышла замуж за своего ухажера? Что случилось со щенком мальтийской болонки, которого он ей подарил? Она набралась смелости признаться, что у нее аллергия на собак? Из кафе на углу уволили всеми любимого официанта, который так уставал на двух работах, что засыпал на ходу с подносом в руке? Каштан зацвел? Воздух пахнет миндалем? Какого цвета свет? Когда ты мне напишешь?»

Наталия никогда не сдавалась. Это было ее жизненным принципом. Вот почему она влепила Клэр пощечину.

— Проснись! — крикнула она.

Изумленная Клэр схватилась за щеку.

— Что ты затеяла? Хочешь покончить с собой?

Клэр покачала головой. Похоже, она сама не знала.

Ночью Наталия собралась в туалет. Несмотря на слабеющее зрение, она заметила черные крылья. Точно мотылек бился в плену тесного коридора. Неясная тень метнулась мимо зеркала в позолоченной раме у двери. В зеркале никто не отразился, и все же здесь кто-то был. Наталия велела себе успокоиться. Ей померещилось, что она увидела крошечную женщину с черными крыльями.

Наталия села и щедро плеснула себе виски из бутылки «Джонни Уокера», оставшейся от Мартина. Она всегда скучала по мужу, но сегодня особенно. Она была в смятении. Неужели она вообразила существо в коридоре? Не пора ли навестить окулиста или даже психиатра? Наталия осушила второй стакан и задумалась насчет третьего. Мадам Коэн всегда утверждала, что демоны реальны. А иначе откуда взяться бедам, которые преследуют человечество? Как бы то ни было, Наталия не отдаст демонам свою внучку, будь они созданы из кожи и костей или из праха и воспоминаний.

На следующий день она пошла навестить мадам Коэн в ее магазине на рю де Розье. У обеих были горести, которые они поверяли лишь друг другу. Их дружба была необычной и редкой. Как правило, дружба основана на пустяках и протекает за игрой в карты и чашкой кофе. Но их сплотили суровые времена, полные трагедий и борьбы за выживание. Дамы сидели в задней комнате, уставленной коробками с картошкой, луком, и пили исходящий паром чай «Марко Поло» из чайного магазина «Марьяж фрер» на рю дю Бур Тибур, в котором продавалось более четырехсот сортов. Хороший чай был одной из немногих слабостей мадам Коэн. Маленький круглый стол был покрыт свежевыглаженной скатертью. Линолеум на полу отслаивался, но чайные ложки, привезенные из Москвы, были из чистого золота. Семья всегда славилась ювелирами и золотых дел мастерами; бабушка мадам Коэн зашила ложки в подол пальто, когда бежала во Францию. Она проглотила горсть бриллиантов, предназначавшихся для броши графини, и в муках извергла их в ночной горшок. Самый большой бриллиант был вставлен в обручальное кольцо, которое принадлежало матери мадам Коэн, а теперь ей самой. Оно каждый день напоминало ей о страданиях и самопожертвовании бабушки.

Мадам Коэн уже встречалась с демонами и потому почти не удивилась рассказу Наталии. Подруга не сошла с ума, она узрела мировое зло. Сестры Лии Коэн, о которых она никогда не говорила, из-за того что воспоминания причиняли нестерпимую боль, исчезли в вихре пепла — конечно, это было из-за прикосновения демона. Она часто вспоминала ту летнюю поездку за город. Это был их последний совместный пикник. Сестры понятия не имели, что демоны уже летят в Париж, рассаживаются на деревьях. Они все перемазались персиковым соком. На девушках была не по сезону теплая одежда. Оставшись одни, они сбросили платья и разлеглись на траве. Лия Коэн захватила с собой акварель и нарисовала сестер оттенками желтого, пшеничного и оранжевого. Ее сестер звали Ханна и Марлина. Вскоре их убили на войне. Эскиз пропал после первой свадьбы мадам Коэн, во время поспешного переезда. Тогда все очень легко терялось. Но даже сейчас, когда мадам Коэн закрывала глаза, она видела лица сестер. Прекрасные девушки в белых сорочках сидели на траве.

Разумеется, она поможет Наталии. Она в некотором роде эксперт по демонам. Она всему научилась у бабушки и матери, которые владели тайным знанием. Одного этого было достаточно, чтобы мечтать о дочери-преемнице.

Мадам Коэн посоветовала расставить на окнах блюдца с солью и опрыскивать воздух соленой водой каждый вечер. Наталия вернулась домой и все сделала. Вскоре гудение крыльев смолкло. Никто больше не порхал по коридору. «Прекрасно!» — воскликнула мадам Коэн, когда Наталия отчиталась об успехе. Но этого было недостаточно. Клэр оставалась апатичной и почти не вставала с кровати.

Мадам Коэн считала, что Клэр должна найти интересную работу. Наталия попросила подругу взять девушку к себе в ювелирную лавку, которая находилась всего в паре кварталов. Клэр нуждалась в расписании, ответственности, руководстве. Мадам Коэн совершит мицву, доброе дело, если наймет Клэр, у которой нет опыта работы, а из рекомендаций — только бабушкина любовь. Лия Коэн решила, что сперва поговорит с Клэр. Благотворительность и глупая слепая вера не одно и то же.

В назначенный вечер мадам Коэн пришла в квартиру с пирогом, таким вкусным, что перед ним не устояла бы даже девушка, вечно твердившая, что не голодна. Жидкое тесто было сделано из свежих яиц, муки, сахара и лимонной цедры, приправлено анисом и перемешано с сушеной вишней. Старинный рецепт, унаследованный от бабушки. Иногда его называли пирогом правды. Пригубивший его не мог солгать. Мадам Коэн часто готовила пирог для внуков, чтобы выяснить, кто именно набедокурил. Настала пора узнать истинный характер Клэр. Устроить ей собеседование.

Когда Клэр позвали пить чай, она удивилась при виде большого куска пирога на своей тарелке. Бабушка знала, что она не слишком любит сладкое.

— Вообще-то я не голодна, — сказала Клэр.

На девушке были потертые джинсы и серая толстовка, которую она носила подростком, с выцветшей малиновой надписью «Школа Грейвс». Клэр не общалась с бывшими одноклассниками. Преподаватель литературы, мисс Джаррет, написала ей однажды и посоветовала подумать насчет колледжа, но Клэр не стала подавать документы. Единственным, с кем она общалась, был Пит Смит. Он часто звонил ей.

— Попробуй, и посмотрим, что ты скажешь, — предложила мадам Коэн.

Они сели за стол и молча приступили к еде. Пожилые женщины отметили, как быстро Клэр расправилась с пирогом — как будто зверски проголодалась.

— Что это за рецепт? — спросила Клэр, закончив. — В жизни не ела ничего вкуснее.

Она облизала вилку, доказав, что ничто человеческое ей не чуждо.

— Мадам Коэн решила предложить тебе работу. Тебе это интересно?

Клэр, несомненно, была искренней.

— Не очень.

— Но ты будешь ходить и вести себя ответственно? — спросила мадам Коэн.

— Я всегда веду себя ответственно, — ответила Клэр. Это печалило ее, как и все остальное. — Даже когда не хочу.

— Сделаешь нам чай? — предложила мадам Коэн.

Это было частью собеседования. Другие наводят справки, составляют обширные анкеты, но можно сказать намного больше о человеке по его манере заваривать чай. Мадам Коэн принесла с собой жестянку зеленого чая, в которую добавила сушеные фиалки, шалфей, корень солодки, имбирь. Вода уже вовсю кипела на плите. Клэр наполнила заварочный чайник. Поднялся пар, и она заплакала. Это было на нее не похоже. Она никогда не плакала, внутри нее была пустота.

— Наверное, соринка в глаз попала, — пробормотала она.

После чая Клэр ушла к себе в комнату.

— Ну, что ты думаешь? — спросила Наталия у старой подруги.

Мадам Коэн знала, что совершить доброе дело не так просто, как кажется. Всегда идут круги по воде, случаются неожиданные последствия. И все же после чашки чая она решилась.

— Я беру ее, — согласилась она.

За глаза коллеги называли Клэр «la fille au chien» — «собачница». Она повсюду ходила с похожим на волка зверем, даже на работу. Мадам Коэн разрешила брать Шайло с собой, посчитав, что крупная собака прекрасно отпугнет грабителей и воров. У нее были основания бояться незваных гостей. В задней комнатке, рядом с картошкой и луком, стояла коробка с бриллиантами, повсюду лежали драгоценные камни — в ящиках стола, ботинках, в шкафах и гардеробах.

В магазине считали, что мадам Коэн должны приплачивать за такую странную работницу, но тем не менее были добры к Клэр. Продавщицы, Люси и Жанна, относились к ней по-дружески, давали советы по стилю и внешнему виду. Клэр выглядела раненой, потерянной, нуждающейся в заботе; Люси и Жанна жалели ее. Девушки отдавали ей ненужные вещи: шарфы, кашемировые свитера, шерстяные юбки и платья. Они обращались с Клэр бережно, объясняли ей устройство магазина, как ребенку, который никогда не работал. «Это касса. Это метла. Это медная полировка и тряпки, чтобы чистить ручки шкафов и дверей».

Отпугнуть беду не так уж сложно. Куда труднее прогнать ее навсегда. Кто-то начал стучать в окна, когда Клэр поступила на работу в ювелирную лавку. Кто-то пытался проникнуть внутрь. Все считали, что это просто черный дрозд или что ребенок бросает камешки, и не обращали внимания. Но мадам Коэн знала правду. Она развесила липучки для мух и расставила соль.

Вскоре она нашла на липучке большого мотылька. Он пробрался в дверь с разносчиком. Зло, как правило, появляется в самый неожиданный момент. Вот почему всегда надо быть настороже. Мадам Коэн позвонила своей старинной подруге, у которой и без того хватало поводов для благодарности. «Кажется, я поймала то, что не давало покоя твоей внучке». Она раздавила демона пальцами и выбросила в мусорную корзину с яблочными огрызками и луковой шелухой.

Мадам Коэн прониклась к Клэр симпатией и каждый день давала ей по бестактному, но ценному совету. «Не горбись. Смотри людям в глаза, когда с тобой разговаривают. Причесывайся сто раз перед сном. Умывайся молоком. Спи с закрытыми окнами». У мадам Коэн было три взрослых сына и шесть внуков. Один из них в детстве был совершенно неуправляем и изгнан из лавки за шалости, после того как соорудил простенькую мухобойку из резиновой ленты и стеклянных шариков и опробовал среди витрин и зеркал. Клэр, напротив, не доставляла никаких хлопот.

Мадам Коэн научила ее оценивать чистоту и глубину цвета камня при помощи лупы. Самые лучшие камни светились изнутри, как будто были живыми. Клэр нашла несколько старых книг по геммологии на книжных лотках у реки. Страницы некоторых фолиантов были закапаны ювелирным воском. Другие труды были уникальными, написанными черными чернилами от руки. Когда Жанна и Люси закрывали магазин и уходили домой, Клэр оставалась и корпела над книгами. Она научилась различать камни с закрытыми глазами по тому самому внутреннему свету, о котором говорила мадам Коэн. Рубин излучал тепло. Аквамарин лежал в ладони капелькой воды. Мадам Коэн с гордостью заметила, что лишь немногие счастливцы обладают столь необычайным чутьем. Ее мицва окупилась, как часто бывает с добрыми делами. Покупатели прислушивались к мнению Клэр. Ее тихий, слабый голос вынуждал склоняться ближе. Но в конце концов все понимали ее мысль: вечны только камни.

Клэр больше не тянуло к окнам и набережным. Она перестала спать дни напролет. Иногда она приходила к магазину до открытия и ждала снаружи на скамейке, глядя на косые лучи солнца. «В ювелирной лавке Коэнов — новая работница, — написала Эльв Наталия. — Остальные продавщицы взяли над ней шефство, научили одеваться, берут с собой обедать, особенно в дни оранжевого солнца и голубого неба, как в вашем детстве; голубого, как новая фарфоровая тарелка, которая светится, если полузакрыть глаза».

Эльв вскрывала бабушкины письма в тюремной библиотеке за столом у окна. Она хранила их под койкой, в обувной коробке, время от времени доставала и наслаждалась описаниями жизни в Маре, историями о соседях. Лорри тоже писал Эльв. Она жадно глотала его письма, едва выйдя из почтовой комнаты. Лорри разъезжал по всей стране в поисках богатства и уверял Эльв, что вот-вот добьется успеха. Его короткие письма разрывали ее на части. Эльв уничтожала их после прочтения. Она не хотела, чтобы кто-то заглянул в них. Они были интимными, эротическими, отчаянными. Женщина в тюрьме не должна читать такие письма, если стремится день за днем ничего не чувствовать.

Эльв повезло — ее отправили в Бедфорд-Хиллз, и в то же время не повезло — ее заставили работать в ненавистной прачечной. Это было еще хуже, чем драить уборные в Уэстфилде. В прачечной было шумно, из-за того что множество работниц без умолку болтали и пререкались. От влажного горячего воздуха у Эльв кружилась голова. Другие женщины пренебрежительно называли ее «мисси» и потешались над ней. Они считали ее заносчивой, потому что она держалась особняком. Думали, что у нее хорошее образование, хотя она даже не закончила школу. Неграмотные товарки тайком просили Эльв прочесть им письма от детей. Эти письма трогали ее до глубины души, чего она совсем не ожидала. Она скучала по матери. Хорошо, что Анни не видит, до чего докатилась ее дочь.

Иногда ее навещал Пит Смит. Оба испытывали неловкость, потому что плохо знали друг друга, и в основном молчали. Пит нашел квартиру в Норт-Пойнт-Харборе. Город Анни стал для него родным. Пит почти не вылезал с кладбища, носил цветы, косил высокую траву. Городские дети прозвали его Могильщиком и убегали, едва завидев на улице.

— Они называли меня ведьмой, — пожаловалась Эльв. — У меня были длинные черные волосы и ожерелье из косточек.

— Ну надо же! Совсем не похоже на ведьму!

Оба засмеялись.

— Из косточек? — переспросил Пит.

— Чтобы отпугнуть зло.

— Смотрю, это сработало, — сухо заметил он.

Большинство соседей в Норт-Пойнт-Харборе были добры к нему, они знали, что случилось с Анни. Его несколько раз приглашали на праздничные ужины, но он вежливо отказывался. Время от времени соседи просили совета насчет развода или сбежавшего подростка. Пит пытался им помочь, но дел не брал, так как больше не работал. Дело Эльв не в счет.

— Что-нибудь слышно о Клэр? — спросила она. — Как у нее дела?

Эльв каждую неделю начинала писать сестре, но неизменно рвала письмо пополам. Она даже пыталась перейти на арнелльский, но забыла слова и их значения.

Пит не любил путешествовать, но недавно летал в Париж на день рождения Клэр. Он остановился в гостинице недалеко от квартиры Наталии. Во Франции ему ничего не понравилось, кроме встречи с Клэр. Еда была замысловатая и дорогая. Пит не знал языка, и никто его не понимал. Он сидел на скамейке напротив Нотр-Дама и думал об Анни. Будь она рядом, Париж стал бы совсем другим. На день рождения Клэр на кухне у Наталии приготовила гамбургеры и кнедлики, и они с Питом прекрасно провели время. Девушка показала ему свою коллекцию камней, и он купил чемодан нужного размера в соседнем магазине, объяснившись при помощи жестов. Пит заплатил за перевес багажа, чтобы отвезти чемодан на кладбище. Прощаясь, он клятвенно пообещал вернуться. Засмеявшись, Клэр спросила:

— Когда? Когда рак на горе свистнет?

— Когда здесь научатся делать приличные гамбургеры, — пошутил он.

Целый день он раскладывал парижские камни на могилах Анни и Мег.

— Она работает в ювелирном магазине. Собака по-прежнему с ней, — рассказывал он.

— Не собака, а волк, — поправила Эльв.

Пит выглядел озадаченным.

— Я хотела посмотреть на родной дом, — пояснила она. — Увидела собаку во дворе. Хорошо, что кто-то защищает Клэр.

— Скорее, это тебе необходима защита, — возразил Пит.

Он продолжал искать негодяя, о котором упомянул Лорри. Вроде тот работал учителем. Пит упорно пытался сложить кусочки мозаики. Эльв ему не помогала. Качала головой и делала вид, будто понятия не имеет, о чем речь. В конце концов, они были чужими людьми, которых связывала только Анни.

— Расскажи о вашем первом свидании с мамой, — попросила Эльв. — Хочу все знать.

— Мы пошли в придорожное кафе.

— Широкий жест! — пошутила Эльв.

— Вообще-то платила она.

Оба снова засмеялись.

— Узнаю свою маму.

— Я влюбился в нее без памяти.

Пит отвернулся. Он поразил Эльв своим признанием и явным горем. Ее сердце смягчилось.

— Что ж, прекрасно, — заметила она. — Я рада. Она это заслужила.

За год работы в прачечной ладони Эльв потрескались, а ногти расслоились от горячей воды и мыла. Она подала заявку в класс дрессуры, потому что руки болели от загрузки тяжелых полотенец в сушилки. Эльв тошнило от запаха отбеливателя. В первый день она спустилась в подвальный спортзал, надеясь, что сумела увильнуть от настоящей работы, как в Уэстфилде, когда попала на конюшни.

Эльв дали пса по кличке Полло. Завсегдатаи собачьих боев прозвали его Зайчишкой, потому что он боялся драться. Но если Полло удавалось разозлить, он сражался как лев. Вцеплялся зубами и не отпускал. Пес был белым с темными шрамами на теле и морде. Лапы у него были переломаны — хозяин избил пса за проигрыш. Даже после операции Полло хромал и был донельзя кривоногим. Смешно, если не знать причины. Пес даже не взглянул на Эльв, когда тренер Адриана Бин поставила их в пару. Полло единственный из своры не буянил и оттого казался еще опаснее. Остальные собаки сторонились его, как женщины сторонились Эльв. Пес был самым уродливым в своре. Эльв, как всегда, не повезло. Другим женщинам достались немецкие овчарки, щенки или пушистые дворняги. Все собаки были изранены или брошены, их нашли на шоссе или городских улицах. Большинство боялись грома, шагов, машин, людей. Были и злобные псы. Им хватало ерунды, чтобы напасть.

Адриана напомнила дрессировщицам, что от них зависит будущее их подопечных. Если собак удастся перевоспитать, им найдут новых хозяев. Если нет — их усыпят.

— Вот дьявол, — пробормотала Эльв.

Она не хотела нести ответственность за смерть собаки из-за своей неудачи. Полло повернулся на звук ее голоса и посмотрел на Эльв. Наверное, узнал ругательство. Девушка и пес уставились друг на друга. Эльв на мгновение оторопела. У Полло были такие же, как у нее, желто-зеленые глаза.

Когда началась тренировка, собак посадили на поводки. Полло не двинулся с места. Он даже отказывался от печенья, которое Эльв положила на пол, пока не подошел недотепа-щенок. Тогда пес зарычал, цапнул угощение, мигом проглотил и закашлялся. Эльв машинально похлопала его по спине. Полло повернулся, оскалив зубы. Он собирался укусить, но Эльв быстро отдернула руку, больше ради него, чем ради себя. Если пес ее укусит, его усыпят.

— Вот дьявол! Тупая скотина! — воскликнула она.

Полло поднял взгляд. Похоже, других слов он не знал. Эльв заглянула в его желтые глаза. Он не был трусом. Он был сломлен. Девушка положила на пол второе печенье, хотя пес так и не послушался команды.

— Не надо его жалеть, — возмутилась Адриана, заметив нарушение правил. — Я серьезно, мисси. Тебе хоть раз помогла чужая жалость?

Эльв работала с Полло шесть месяцев по пять часов в день. «Он самый умный пес на свете, — писала она Наталии. — Я говорю с ним, и он действительно слушает». Ее одиночество отступало рядом с псом. Он сумел сохранить достоинство среди лютой жестокости. Эльв хотелось плакать. Она смотрела на его шрамы, и ей было стыдно за человеческую расу. Эльв ходила в библиотеку и читала о питбулях, американских стаффордширских терьерах, бультерьерах и истории собачьих боев. Изучала волков, способы их общения. Брала труды по психологии, особенно по выработке навыков поведения. Она проштудировала Берреса Фредерика Скиннера и «Мой пес Тюльпан», «Пес по кличке Лэд», «Путешествие с Чарли в поисках Америки» и «Лесси». Она не читала с тех пор, как уехала из Уэстфилда. Эльв совсем забыла, как любила «Алую букву», как книга дарила ей надежду в нью-гэмпширской тьме.

Эльв приходила за новыми книгами каждые две недели. Библиотекарь начала откладывать то, что могло ее заинтересовать.

— А ты серьезная читательница, — заметила библиотекарь.

Эльв схватила экземпляр «Оливера Твиста» с фотографией бультерьера на обложке. Она вспомнила год, когда Мег прочитала всего Диккенса.

— Моя сестра была читательницей, — возразила Эльв. — Мне до нее далеко.

Последние два месяца дрессуры Полло спал у койки Эльв. Сокамерница Эльв по кличке Чудо попала за решетку за хранение наркотиков, проституцию и подлог. Она ничего не боялась, но Полло привел ее в ужас.

— Ты же знаешь, мисси, что я боюсь собак. Ей-богу, еще блох напустит. А если я наступлю на него среди ночи? Перепугается и укусит. И вообще, с чего он такой урод?

— Конечно, он уродлив с виду, — согласилась Эльв. — Но душа у него добрая.

Чудо была толстой, с гнилыми зубами. Она знала, каково сносить насмешки над уродством. Она еще раз взглянула на Полло и передумала.

— Ладно. Но если он хоть раз почешется — выгоню. Сама знаешь, он всего лишь подменыш.

Чудо кивнула на фотографии Лорри на стене.

— Его не заменить, — возразила Эльв.

— Ну да, конечно. Погоди, еще начнешь сюсюкаться с этим псом.

Круглосуточное общение было частью связи, которую Адриана считала необходимой для перевоспитания собак. Но для человеческой части уравнения общения было многовато. Эльв по ночам протягивала руку и гладила пса.

— Как ты, детка? — шептала она, опасаясь разбудить Чудо и доказать ее правоту.

Впервые после расставания с Лорри на Эльв снизошел покой. Она творила ужасные вещи. Кто сможет ее простить, кроме другого несчастного существа? Пес знает, к чему приводит людская жестокость. Он лежит рядом и понимает, что Эльв не хотела зла.

Через восемь месяцев собачий питомник устроил день открытых дверей для поиска собакам новых хозяев. Мероприятие прошло во дворе, который больше походил на парк, чем на тюрьму. «Больше всего на свете, — написала бабушке Эльв, — я хочу забрать его с собой. Ты не представляешь, какая это умная собака. Он знает мои чувства наперед. Знает, что я думаю». В ответ Наталия написала, что собака Клэр и спасенная Эльв кошка заключили странный союз. Решив, что никого нет дома, они садились на диван у окна и глядели во двор. Как только в двери поворачивался ключ, они соскакивали на пол, чтобы никто не видел их вместе. У кошек и собак тоже бывают секреты.

Люди пришли посмотреть на шоу заключенных и собак. Эльв хотела показать всем, насколько Полло умный, и одновременно хотела, чтобы он провалился. Несколько псов помоложе не подчинялись командам, а одна немецкая овчарка все время лаяла, но Полло не сводил глаз с Эльв. Чем лучше у него получалось, тем сильнее у нее сжималось сердце. Стояла весна, светило солнце, отчего становилось только хуже. Эльв ненавидела это время года. Зрители захлопали в ладоши, как на настоящем собачьем шоу. «Вот дьявол», — сквозь зубы прошептала Эльв. Сколько можно любить и терять? Полло в замешательстве глянул на нее. Эльв хотелось подстегнуть его, пусть рванет со всех ног, запрыгнет на машину какого-нибудь горожанина. «Вытащи нас отсюда, — взмолилась бы она. — Отведи нас к Лорри». Но она даже не знала, где ее любимый, уже месяц не получала от него писем. Сейчас она, наверное, осталась бы у тюремных дверей, не зная, куда идти.

После представления заключенные и гости угощались печеньем и лимонадом. Эльв решила, что Полло настолько уродлив, что взять его никто не захочет. Она уже придумывала, что скажет Адриане. Из Полло получится прекрасный наперсник для заключенных. Рано или поздно Эльв выйдет на свободу и заберет его с собой. Но, к ее ужасу, к ним подошел гость. Он сел на корточки и погладил Полло, как будто обычного пса с не переломанными бейсбольной битой ногами, не познавшего людское коварство.

Полло стойко терпел, косясь одним глазом на Эльв.

— Хороший песик, — произнес гость. — Ну, как дела, блохастый?

— Он вам не подходит, — возразила Эльв.

— Шрамы украшают мужчину.

Гость встал и пожал Эльв руку. У него был магазин подержанных пластинок в Оссининге. Он решил, что пес его развлечет и к тому же отпугнет грабителей.

— Хочешь жить со мной? — спросил он Полло. — Я закажу нам пиццу с пеперони. А потом посидим на диване.

Адриана Бин подошла к ним.

— Ему понравится. Давайте обговорим правила дрессуры. На мебель не пускать. Со стола не кормить.

— Никакой пиццы? Даже корок от пиццы? Да разве это жизнь?

Адриана засмеялась, не обращая внимания на укоризненные взгляды Эльв.

— Мы хотим, чтобы он и дальше оставался воспитанным джентльменом. Верно, мисси?

Владелец магазина сходил с Адрианой заполнить бумаги и вернулся с поводком в руке.

— Хочу поблагодарить вас за отличную работу. Правда, Роли? — Эльв мрачно покосилась на мужчину, и он поспешил объяснить. — Я решил, что он заслуживает имени получше, и назвал его в честь дедушки. Они немного похожи.

Эльв против воли засмеялась.

— Не переживайте. Роли понравится в магазине. Мы с ним подружимся.

Собаку посадили на поводок. Пес смотрел на Эльв и не двигался.

— Иди с ним, — велела она Полло.

Пес продолжал смотреть.

— Иди, — велела Эльв и отвернулась. — Иди.

Полло повиновался. Разве не этому она его учила? Эльв вернулась в камеру. Она была вне себя от расстройства, не могла усидеть на месте и поссорилась с Чудом. Они несколько недель не разговаривали, пока Эльв наконец не извинилась.

— Ты привязалась к этой глупой псине, — заметила Чудо, когда поняла, в чем было дело. — Это твоя главная проблема, мисси. Ты легко привязываешься. — Она слышала, как Эльв рыдает от тоски по Лорри по ночам. — Пес занял место твоего парня, а теперь придется начинать сначала. Тебе снова разбили сердце.

Эльв решила, что больше не будет участвовать в дрессуре. Она считала, что уже давно лишилась сердца, но оно тем не менее разбилось. Девушка попросилась обратно в прачечную. Но Адриана записала ее на следующий курс без спроса. Эльв отправилась на первое занятие, чтобы велеть Адриане не лезть не в свое дело, но увидела свою новую собаку. Опять самая уродливая в своре. Пудель, которого обварили кипятком и месяцами держали в темной комнате.

— Не знаю, что с ним делать, — сказала Адриана. — По правде говоря, может, лучше положить конец его страданиям.

Пудель прятался под стулом и дрожал. Его зубы выбивали дробь.

Эльв села на стул, под которым прятался пудель. Она не знала, почему осталась жива. Возможно, такова ее судьба — знать, что она не стоит ни гроша, и все же получить второй шанс.

— Ладно, — сообщила она Адриане. — Я остаюсь.

Эльв вышла на свободу в дождливый, промозглый ноябрьский день. Она не видела Лорри больше трех лет, последний год не получала даже писем, но все было, будто вчера. Он стоял и ждал под дождем. У него не было ни зонта, ни прежней черной шапки.

— Эй, детка, — крикнул он, когда она испугалась, что он может ее не узнать.

Эльв переживала из-за своего внешнего вида. Она считала, что превратилась в уродину. Работницам прачечной обрезают волосы до подбородка, чтобы не попали в пресс. Ее волосы до сих пор не отросли. На Эльв была казенная сырая одежда: юбка и блузка из убогой мятой ткани и легкий плащ. Не раздумывая, Лорри заключил ее в объятия. Он поклялся, что пытался пробиться к ней, но это было невозможно. Оставалось только вспоминать их первую встречу, ее лицо, высокую траву, поток волос за ее спиной и влюбляться в нее снова и снова.

Дождь полил еще сильнее. Любовники разомкнули объятия и засмеялись над тем, что вымокли до нитки. Они сели в машину, намного лучше прежней — «БМВ».

— Ты разбогател, — восхитилась Эльв.

— Я держу свои обещания, — ответил он. — Ты же знаешь.

Дождь забрызгал ветровое стекло. Лорри усадил Эльв к себе на колени, залез под юбку, сдвинул белье в сторону и трахнул. Их одежда насквозь промокла от дождя, окна автомобиля запотели. Прошло три года, а между ними все по-прежнему. Чудо предостерегала Эльв, что Лорри ее не дождется, а если и дождется, то она сама захочет чего-то новенького. Но Чудо ошибалась. Если бы Эльв верила в дружбу, она бы написала Чуду: «Как бы не так». «Любовь существует, — сообщила бы она. — Хочешь верь, хочешь нет». Эльв не спросила, где и с кем был Лорри. Ей не нужно было это знать. Они с Лорри были выше этого.

Они умчались прочь. Эльв спросила, откуда Лорри узнал, что она выходит на свободу. Он усмехнулся.

— Позвонил твоему приятелю.

Эльв не поняла, и он добавил:

— Питу Смиту. Он обещал, что будет за тобой приглядывать, и не обманул.

Благодаря Питу Эльв попала в Бедфорд-Хиллз вместо тюрьмы в северной части штата, это он устроил ее на курсы дрессуры, а еще он отвечал на звонки Лорри и рассказывал, как у нее дела, хотя считал, что без него ей будет лучше. Наверное, Пит был ее другом. Единственным другом. Во время его последнего визита, за неделю до освобождения, Эльв поблагодарила Пита за то, что исправно навещал ее. Она не ожидала ничего подобного. Но ему нравилось общаться с ней. Пит ни с того ни с сего выпалил:

— Она знала, что это был несчастный случай. Мать не винила тебя.

Эльв была захвачена врасплох. Пит часто пробивал ее броню посреди обычного разговора. Возможно, он проделал то же самое в кафе, на первом свидании с ее матерью? Завоевал ее сердце, потому что видел людей насквозь?

— Даже если так, Клэр все равно винит меня, — напомнила Эльв.

— Ничего подобного, — возразил Пит. — Она винит себя.

Они вернулись в Асторию, но Астория совершенно изменилась теперь, когда Лорри разбогател.

— Ты серьезно? — завопила Эльв, поднявшись с ним в его квартиру. — Ты правда богат!

Три комнаты, новехонькая кухня, терраса. Как выяснилось, весь дом принадлежал Лорри. Он стал домовладельцем. Эльв не стала расспрашивать, как это ему удалось. Она знала только, что он разъезжал по всей стране, от Калифорнии до Аляски, а затем обратно на восток через Канаду и Средний Запад. Он старался не грешить. Больше никаких афер, злоупотребления доверием, грабежей. Три года он вкалывал на самых ненавистных работах. Жил в дешевых гостиницах, ни с кем не разговаривал, действовал в одиночку. Он справился только благодаря мыслям об Эльв. Забавно, что именно застревает в памяти и вспоминается чаще всего. День, когда Эльв разбила окно в ванной матери и Лорри вынимал пинцетом осколки стекла из ее руки, а она рассказывала о мужчине, который ее похитил, и что он делал. Вечер, когда Лорри нашел ее на крыльце в окровавленной одежде после несчастного случая. Купание в нью-гэмпширском лесном пруду с такой ледяной водой, что они завопили и, смеясь, вцепились друг в друга, после чего им было уже не до смеха.

Лорри уже начал бояться, что не сможет выполнить обещание и направить их жизнь на праведные рельсы. Он вернулся в Нью-Йорк, и ветер переменился. Лорри сошел с чикагского поезда, на котором потерял последние деньги, заключая вернейшие пари, и отправился на Тридцать третью улицу. Дом, милый дом. Здесь он стоял в десять лет один-одинешенек. Старые пути, по которым они бродили с Гектором, больше не были доступны. Почти все ходы на платформы ниже уровня метро замуровали. Город перекрыл их из-за жалоб пассажиров и владельцев магазинов на наркотики и преступления. Лорри стоял на Тридцать третьей улице. У него не было даже смены одежды, его толкала спешащая толпа. Он помолился за упокой души своей старой собаки, своего лучшего друга Гектора и всех тех, кто не смог выжить в суровом, полном горя подземелье. Лорри был почти так же нищ, как много лет назад. Какая жестокая шутка!

И тут он увидел ворота рядом с выходом на Восьмую авеню. Лорри запомнил все входы и выходы много лет назад. Эти ворота были совершенно новыми. В тот миг ему больше нечего было терять.

— Неправда, — возразила Эльв. — А как же я?

Переплетясь и выбившись из сил, они лежали в постели, разгоряченные и обнаженные. В такие минуты Эльв больше всего любила слушать его рассказы. Было уже поздно, внешний мир растворился вдали.

Всегда есть что терять, признал Лорри. Но в тот миг, сокрушенный неудачей, он считал иначе. Три года прошли впустую. Лучше бы он отправился в тюрьму, раз ничего не получилось. Лорри наклонился, потеребил решетку и отодвинул ворота. Больше не раздумывая, он спустился под железнодорожный вокзал. Он вновь вошел в подземный мир, как тот десятилетний бродяжка, у которого ничего не было и которому предстояло бороться за все.

Лорри давно не бывал под землей. Его глаза не сразу привыкли к темноте. Он спустился по ржавым перекладинам старой лестницы, некогда предназначавшейся для проверки путей. Поезда не ходили здесь много лет. В ноздри ударила знакомая гарь. Лорри почувствовал себя шахтером, каких он видел, проезжая через Кентукки. Даже на поверхности рабочие не забывали о изрядно надоевших глубинах внизу.

Порой, пока Лорри спал, Эльв бодрствовала и наблюдала за ним. Она боялась, что он может исчезнуть. Он напоминал ей невидимые чернила, которыми она в детстве рисовала карты Арнелля. Их приходилось подносить к свету, чтобы разглядеть, иначе бумага выглядела чистой. Эльв сохранила свой рисунок Сены, черную акварель на плотной белой бумаге. Она берегла его в надежде, что когда-нибудь поселится в доме, где на стенах можно будет вешать картины. Теперь это время настало. Она поверить не могла в свою удачу. Эльв начала думать о будущем. Что оно принесет? Она написала Аме, что собирается приехать в Париж вместе с Лорри. Она загладит вину перед родными. Эльв уже решила, что завязала с наркотиками. Они с Лорри стали другими. И все же, просыпаясь по ночам, она порой страшилась, что их прежние «я» пришиты к коже черной нитью, как тени. Однажды она нашла в шкафчике под раковиной чьи-то шприцы, завернутые в тряпку и перевязанные черным шнурком. Лорри был в душе; Эльв ждала его в заполненной паром ванной. Выйдя из-за занавески, он схватил ее и притянул к себе. Его темные волосы были зачесаны назад. Он не вытерся, и ее одежда моментально промокла. Эльв показала Лорри свою находку.

— Чертов Майкл, — рявкнул Лорри и поспешно признался, что однажды впустил брата, когда Эльв не было дома.

Майкл то и дело попадал за решетку, но, в конце концов, он был братом Лорри, его плотью и кровью. Вероятно, это он забыл шприцы. Даже наверняка, потому что Майкл всегда связывает их шнурком.

Через несколько дней они наткнулись на Майкла. Панкующий подросток превратился в мужчину, Эльв с трудом узнала его. Они с Лорри сидели в баре, и Майкл помахал им рукой.

— Оставайся на месте, — велел Лорри. — Нечего тебе тратить время на всякую шваль.

Братья давным-давно поссорились и устроили очередную перепалку. Лорри стащил Майкла с барного стула.

— Только посмей, — услышала Эльв.

Когда Лорри, вздернув подбородок, вернулся к ней, Майкл сложил пальцы пистолетом, «выстрелил» брату в голову, взглянул на Эльв и усмехнулся.

Они решили не пускать Майкла в квартиру. Вскоре после этого Эльв нашла несколько пакетов с героином. Она написала письмо, пошла на кухню за конвертом и нашла наркотик в коробке между сахарницей и консервированным супом. Эльв села и выглянула в окно. Ей ужасно захотелось уколоться. Во рту появился привкус ржавчины. Девушка облизала губы. Она совершенно запуталась. Разложить дорожки и втянуть носом «ведьму» — что может быть проще? Эльв расстроило, что Лорри лгал ей, но она его понимала. Ей тоже хотелось вмазаться. Так или иначе, она не могла. Она больше не принадлежала себе. Эльв была беременна. Она не сомневалась, что это случилось в их первую встречу после разлуки, когда шел дождь и они отчаянно нуждались друг в друге. Она пока ничего не говорила Лорри, но начала за ним следить. Не так ли Пит Смит смотрит на мир, складывает кусочки мозаики повседневной жизни, изучает мельчайшие подробности?

Итак, она смотрела и запоминала. Как он отодвигал тарелку и говорил, что не голоден. Как приходил домой вымотанным и падал в постель, так что сил хватало только на секс. Как все чаще уходил якобы на работу, хотя Эльв до сих пор не знала, где он работает. Как витал в облаках. Как говорил «в другой раз, детка», когда она предлагала погулять или сходить в кино, как будто спать или валяться на диване посреди бела дня было самым обычным делом. А потом он уходил из дома, и она не знала куда. Он говорил, что играет в покер, занимается делами.

— Да ладно, ты же знаешь, что другие мне не нужны, — говорил он.

И она знала, что это правда.

Она сделала домашний тест на беременность. На тесте было две полоски. Бабушка написала, что единственный способ узнать точно — сходить к врачу. Эльв сходила в соседнюю больницу, врач поздравил ее. Она вернулась домой на автобусе. С ее лица не сходила улыбка. Эльв остановилась на углу и позвонила бабушке.

— Ты станешь прабабушкой! — крикнула она в трубку.

Ама была вне себя от радости. Они оживленно обсудили имена и пол ребенка.

— Девочка, — заверила ее Эльв. — Иначе и быть не может. У Стори всегда рождались только девочки.

— А что сказал Лорри? — спросила Наталия.

— Прыгал от радости, — ответила Эльв.

На самом деле она ему еще не призналась. У нее сосало под ложечкой. Вернувшись, она увидела Лори, нервно расхаживающего по квартире, но все равно промолчала.

— Где ты, черт возьми, была?

При виде пустой квартиры он вспомнил день, когда Эльв арестовали.

— Гуляла, — ответила Эльв. Она чувствовала себя лгуньей, даже говоря правду. Подозрение превращает человека в сообщника. — Где ты был прошлой ночью?

Он вернулся за полночь, забрался в постель и даже не поговорил с Эльв.

— Какая разница? Не пытайся перевести стрелки.

Эльв пошла на кухню и достала из шкафчика героин. Лорри проследовал за ней, собираясь продолжить ссору. При виде предательской находки он рухнул на стул. Он всегда говорил, что, если поймали с поличным, лучше сразу во всем признаться.

— Мой роковой изъян, — печально произнес он.

Эльв открыла банку супа и поставила греться в кастрюле. Она изрядно проголодалась.

— У меня будет ребенок, — сообщила она.

Лорри уставился на нее, подозревая, что ослышался.

— По-моему, это девочка, — добавила Эльв.

Лорри подошел и обнял ее.

— Эльв. — Его голос осекся, что ее удивило.

— Я не хочу, чтобы у нее был отец с роковым изъяном, — здраво рассудила Эльв.

— Понял.

— Я серьезно.

Он честно старался. Перестал ходить в бары, встречаться со старыми дружками, с которыми у него был только один общий интерес. Но однажды Эльв спустилась в прачечную и застукала Лорри с братом. У них с Майклом тоже был только один общий интерес. Эльв знала, чем они занимаются.

— Глазам своим не верю! — возмутилась она.

— Это не то, что ты думаешь. Я просто хочу одолжить Майклу денег, потому что он оказался на мели. В конце концов, он ведь мой брат?

У Эльв хватало других забот. Наталия прислала два прелестных свитерка, белый и желтый, из тонкой мериносовой шерсти, расшитых перламутровыми пуговицами. Вскоре после этого почтальон принес одеяло цвета апельсинового джема, которое Ама связала из кашемира. Она вязала как проклятая — на скамейке под каштаном, в красной гостиной дождливым днем, у себя в спальне поздно вечером. В семье так давно не рождались дети! Эльв слала свои фотографии, на которых сияла от счастья. Женщины переписывались, обсуждая имена. Эльв хотела назвать дочку энергичным редким именем. Наталия предлагала выбрать имя, которое прослужит малышке всю жизнь, не слишком девичье и не слишком взрослое. Ребенок должен был родиться летом, и Эльв поклялась, что они сразу полетят в Париж. Может, тогда Клэр простит ее.

Наталия написала в одном из писем, что беспокоилась о Клэр. Она призналась, что видела демона в коридоре. Он парил у спальни внучки. Возможно, именно он был причиной безысходной печали Клэр? Звучит глупо. Предрассудки слепнущей старухи. Другие сочли бы ее сумасшедшей, но мадам Коэн поверила Наталии. Эльв тоже — она и сама порой замечала нечто на кухне, когда спускалась за стаканом воды среди ночи. Наверное, мотылька, такого же, как мадам Коэн поймала на липучку. Эльв тревожили рассказы бабушки. Она боялась, что несчастье стучится к ней в окно. Она решила расставить соль по углам комнаты, как посоветовала бабушке мадам Коэн. Эльв подтащила стул к холодильнику, чтобы забраться в шкафчик над ним. В шкафчике лежала соль и кое-что еще. Эльв нашла то, что Лорри прятал от нее. Она все выбросила в мусоросжигатель.

Лорри перевернул кухню вверх дном, но промолчал. Он принял душ и лег в кровать. Если он снова подсел на наркотики, ему будет плохо, она все поймет, но вместе они справятся с этим.

— Ты ведь не станешь мне лгать? — спросила Эльв.

Шел снег. Фонари не горели, но за окном было светло.

Лорри занял больше своей половины кровати, но Эльв было все равно.

— Сначала дай определение лжи, — попросил он.

Оба засмеялись.

— Я не дурак, — сказал Лорри. — Я все понял.

— Повтори.

— Никаких роковых изъянов.

— Скажи правду.

— Я без ума от тебя.

— Прекрасно. Я всегда знала, что ты умница.

Она проснулась на рассвете и увидела, что Лорри ушел. Она не стала вставать с кровати. Любовь к Лорри поселилась так глубоко в ее сердце, что большинству людей было не понять. Часа через два он вернулся. Стряхнул снег, разделся, лег в кровать. Он принес ей букет роз в оберточной бумаге — такие продавали у магазина. Эльв решила, что Лорри поднялся ни свет ни заря, чтобы принести ей розы, несмотря на снегопад, и вернуться к ней, когда она больше всего в нем нуждалась.

Однажды вечером в пятницу Лорри не пришел домой вовремя. Стояли холода, середина февраля; Эльв была на четвертом месяце беременности. Они выкрасили вторую спальню в сливочно-желтый цвет, ассоциировавшийся у Эльв со старинными сортами помидоров, которые мать выращивала на огороде. Она помнила их все: «Золотая королева» Ливингстона, «Юбилей», желтый «Брендивайн». Эльв нашла в лавке старьевщика кулинарную книгу с первым письменным рецептом томатного соуса, опубликованным в Неаполе в 1692 году, — варевом в испанском стиле, с чабрецом. Мать была бы в восторге. Эльв приготовила на ужин соус к самодельной пасте. Она с удивлением обнаружила, что умеет готовить; это пришло само собой. Эльв клала помидоры во все блюда. Они с Лорри шутили, что у нее появилась новая зависимость, ее собственный роковой изъян.

— О нет, малыш, — дразнила она его и, как обычно, добавляла: — Мой роковой изъян — это ты.

Эльв решила, что на их маленькой террасе достаточно света и можно весной посадить в ящиках помидоры. Она поедала помидоры килограммами и начала подозревать, что ребенок родится рыжим, будет любить красный цвет и им придется перекрасить детскую.

Час ночи, два часа. Эльв не стала ужинать одна. Она сидела как на иголках. Жаль, что она бросила курить. Жаль, что не может уснуть. Жаль, что Лорри вообще ушел, поцеловав и пообещав вернуться к ужину. Лорри не отвечал по мобильному, так что Эльв оделась потеплее и отправилась в соседний бар «Макдугалс», который работал по ночам. Лорри никто не видел, и она вернулась домой. Пошел снег. Зима была промозглой и стылой, небо — неизменно черным. Дороги, наверное, замело. Эльв позвонила нескольким друзьям Лорри, которых недолюбливала. Они не вызывали у нее доверия. Большинство не взяли трубку. Ответил только один. Посоветовал не волноваться.

В три часа ночи она позвонила Питу Смиту, вытащив его из постели.

— Зря я позвонила. Ложись спать, — извинилась она.

Пит уже натягивал одежду, носки и ботинки. Ему снилась Анни, и тут вдруг позвонила ее дочь.

— Сейчас проверю по своим каналам, — пообещал он.

— Нет, не надо. Уверена, с ним все в порядке.

Эльв обкусала ногти до крови. Они с Лорри часто разочаровывали людей, но друг друга — никогда. Он не мог исчезнуть ни с того ни с сего. Вообще-то мог, но всегда возвращался. Эльв подумала о трех прошедших годах и обо всем, о чем они условились не говорить. Ее страх усилился. Пит перезвонил через час. Он позвонил бывшим коллегам и в местные больницы, но ничего не узнал. Но скоро обязательно узнает. К утру — наверняка.

Но и утром новостей не было. Эльв отправилась на поиски. Она спросила одну из старушек, знавших Лорри целую вечность.

— Сходи к Маргарите. — Эльв уставилась на нее. — Ну, к Мими.

Эльв содрогнулась при мысли, что у Лорри была другая женщина.

— Его бабушка лежит на кладбище Пресвятой Девы Марии Скорбящей, — добавила старушка.

Эльв отыскала маленькое кладбище за церковью. Шел снег. Она спросила у смотрителя, где могила бабушки Лорри. Могила была свежей, его бабушка умерла только прошлой зимой. На плите стоял горшок с остролистом, завернутый в яркую фольгу. Эльв даже не знала, что у Лорри была бабушка. Она пришла в смятение. Вот бы позвонить матери и спросить у нее, что делать! Эльв обзвонила приятелей Лорри, обошла его любимые места, но ничего не узнала. Когда она ходила по барам, мужчины странно смотрели на нее и отворачивались. Эльв поняла, что ей все равно ничего бы не сказали. Мужчины отмахивались от нее, старались поскорее избавиться. Все ясно. Лорри принимал наркотики, все они принимали. Никто не открыл бы ей правды.

Днем Лорри так и не вернулся. Эльв спустилась в метро — ей надо было к врачу. Она проехала свою остановку и оказалась на Манхэттене. Девушка совсем растерялась и сходила с ума от беспокойства. Выйдя на Пенсильванском вокзале, она отыскала дорогу, о которой говорил Лорри. Эльв брела среди толпы, отчаянно стремясь найти любимого. Наконец она увидела зарешеченные ворота в другой мир, сразу за подъемом на Восьмую авеню. Эльв подошла к воротам, навалилась. Ворота распахнулись. За ними начиналась железная лестница, как и говорил Лорри.

Эльв ступила на ржавую лестницу. Темнота отвратительно пахла: землей, дерьмом, гарью, сыростью, плесенью, дымом. Эльв подождала, пока глаза привыкнут. Суматоха Пенсильванского вокзала осталась в паре дюймов над головой, но темнота казалась бесконечной. Можно скользнуть в нее и потеряться навсегда. Эльв пронзил укол боли. Желудок подскочил к горлу. Разве можно здесь выжить? Она вцепилась в лестницу. Внизу может быть что угодно. Полчища демонов, крысы, дикие собаки, великаны.

— Лорри, — горестно позвала она.

Откликнулось только эхо, насмехаясь над ее отчаянием.

— Лорри!

Она кричала, пока голос не сел.

Эльв вернулась наверх и отыскала общественный туалет. Люди разве что не жили в нем. На аккуратных стопках газет спала старуха. Прохожие переступали через нее, как через пустое место. Эльв вымыла руки. В зеркале отразилось покрытое пятнами лицо и красные глаза. Женщина с ребенком старательно мылись в раковине, точно в ванне.

— Умница, дочка, — похвалила женщина, когда девочка окунула лицо в воду. — Теперь ты чистая, как стеклышко.

Эльв вернулась на свою улицу и увидела полицейские машины из сто четырнадцатого участка. Она вошла в дом, поднялась по лестнице. Из коридора было видно, что дверь в их квартиру распахнута. Внутри были два копа и Майкл, который сидел на диване, бросив куртку рядом, как у себя дома. Пит Смит ждал Эльв. Он взял ее под руку и отвел в сторону, чтобы переговорить, прежде чем пустить в квартиру. На нем по-прежнему были серое пальто и шляпа. Он оставался тем же печальным мужчиной средних лет, которого она подняла среди ночи, хотя была для него никем.

— Что за чертовщина? — спросила Эльв. — Что они здесь делают?

Она все думала о девочке на Пенсильванском вокзале. Ей не хватало слов, она была в смятении.

Ее жизнь уносило потоком. Все было грубым, жестоким и стремительным.

— Его нашли в квартире за углом, — сообщил Пит. — Брат нашел.

— Прекрасно, — обрадовалась Эльв. — Сейчас сбегаю.

— Эльв.

— Я убью его! Я так переживала! Обшарила весь чертов город. Ты не поверишь, где я побывала.

У нее на ладонях остались пятна ржавчины от перекладин лестницы в другой мир. Остались пятна золы на подошвах ботинок.

— Детка, ты меня не слушаешь. Это плохие новости.

Эльв посмотрела на Пита, затем заглянула в квартиру.

— Его арестовали, да? Ничего, мы вытащим его из-за решетки.

Пит обнял ее, и она поняла, что знала правду еще прошлой ночью, когда падал снег и Лорри не пришел, не позвонил и не сказал: «Не волнуйся, детка».

— Мне очень жаль, — произнес Пит.

Глупые слова, которые люди говорят, понимая, что ничего уже не поправишь, что теряешь единственное, ради чего жил.

— Ерунда какая-то, — не унималась Эльв.

Лорри скоро вернется.

По словам Пита, Лорри нашли лежащим на полу. Он умер от передозировки, уже собираясь домой. На нем были куртка и черная шапка, в руках — пакет с продуктами и дюжина роз. Такие розы не боятся холодов, их часто продают на тротуарах. Такие розы он принес ей ночью, после того как стало ясно, что блюдечки с солью не способны защитить от зла. Эльв рыдала в объятиях Пита. Она никогда не плакала так громко. Крик словно рвался из другого мира. Она хотела закричать еще тогда, давным-давно, но ее связали веревками и заткнули рот хлебом, чтобы никто не услышал.

Теперь ее все слышали.