Первые потери

15 мая 1960 года в СССР был запущен четвертый искусственный спутник Земли массой 4540 килограммов. Западные специалисты поняли, что в нашей стране вплотную подошли к запуску человека в космос. Генерал Л.Шассэн, оценивая этот спутник, писал: «Подобный вес корабля заставляет думать, что русские располагают новыми видами топлива, которые дают большую скорость истечения газов». Однако дело тут состояло ни в каком-то сверхчудесном топливе, оно, между прочим, было таким же, как на американских ракетах, — смесь керосина и жидкого кислорода. Причина успехов советских специалистов заключалась в более высоком уровне космической техники; в более мощных и высокоэкономичных ракетных двигателях, в большей грузоподъемности ракет.

Когда у одного из руководителей НАСА журналисты спросили, каковы результаты сравнительного анализа советской и американской ракетно-космической техники, он ответил: «Каждое утро в восемь часов я стою перед зеркалом и говорю себе: «Мы позади русских в общей тяге двигателей, в уровне тяги наших первых ступеней ракет. Во всех других областях, это мое глубокое убеждение, мы не отстаем от русских, мы равны или лучше русских»».

Было очевидно, что в СССР готовится орбитальный полет человека, тогда как в США программа «Меркурий» предусматривала запуск астронавта сначала лишь по баллистической траектории.

24 октября 1960 года на полигоне Байконур произошла страшная трагедия.

Ветераны советской ракетно-космической техники не раз и с большим удивлением отмечали, что за многие годы практических работ с такими опасными «игрушками», как жидкостные ракетные двигатели и ракеты, у нас в стране не погиб ни один человек. А ведь при запуске первых ракет в начале 30-х годов умудрялись привезти на полигон в Нахабино баллон с жидким кислородом не только без всяких предосторожностей, но даже в общественном транспорте. Годами работали в лабораториях с азотной кислотой, концентрация паров которой в воздухе порой была такой, что глаза слезились. И ничего, все сходило. А вот за рубежом...

Обычно вспоминали немецкого исследователя Макса Валье, известного и своими практическими работами по ракетам, и, главное, своей книгой «Полет в мировое пространство как техническая возможность». В один из субботних дней 1960 года он допоздна работал в лаборатории, вновь и вновь испытывая камеру жидкостного ракетного двигателя. Никаких мер предосторожности он, конечно, не применял, стоял рядом и регулировал его работу. Вдруг двигатель взорвался. Большой осколок попал ученому в грудь и перерезал легочную артерию. Валье умер, истекая кровью. Известен был и другой случай. В 1933 году (также в Германии) Тиллинг в своей лаборатории проводил опыты с пороховыми шашками. Одна из них взорвалась и разнесла экспериментальную установку. Погибли Тиллинг, его лаборантка и механик. Нас же, как говорят, Бог миловал. И вот... На десятой стартовой площадке, расположенной в нескольких километрах от места запуска спутников, проводилась подготовка к пуску тяжелой баллистической ракеты. После ее заправки была обнаружена неисправность в автоматике двигателя. Предосторожность требовала слить топливо и лишь после этого устранить причины неполадки. Однако это грозило переносом срока запуска на длительное время, поскольку кончалась гарантия некоторых элементов.

После недолгих раздумий приняли рискованное решение — устранить неполадку на заправленной ракете. Зачем нужно было так рисковать? Какое значение имели месяц-другой отсрочки пуска? Вряд ли кто-нибудь мог дать убедительные ответы на эти вопросы. Такова была парадигма мышления в то время. Требовалось выполнить план и послать победный рапорт правительству. Старт перенесли на несколько дней. Но 24 октября случилась еще одна неприятность — стало подтекать горючее в одной из магистралей. И опять решили работы не прекращать, поскольку потери горючего были небольшими.

В половине седьмого вечера была объявлена тридцатиминутная готовность. На стартовой позиции находились десятки людей. Всего в двадцати метрах от ракеты сидел на табурете Главнокомандующий Ракетными войсками маршал М.И.Неделин. Его окружали руководители министерств, главные конструкторы различных систем.

После приведения в исходное положение программного токораспределительного устройства неожиданно на борт ракеты прошла команда на включение двигателей второй ступени. Мощная струя раскаленных газов расплавила топливные баки первой ступени, возник пожар. Все, кто находился у ракеты, погибли, в том числе и маршал М.И.Неделин. Оставшиеся в живых пытались выйти из зоны огня. Срывая на бегу горящую одежду, одни бежали к забору из колючей проволоки, но пытаясь перелезть через него, так и оставались на нем, другие устремлялись к специальному накату, иод которым размещалась техника, но по пути вязли в расплавившемся асфальте и попросту испарялись от страшной температуры, оставляя после себя лишь очертания своих фигур на земле, связки ключей, монеты, пряжки от ремней, словом все то, что не горело.

Погибли сотни людей, многие отравились парами топлива.

Об этой трагедии не писали в газетах. О ней говорили шепотом, в курилках. Но все, кто имел отношение к ракетно-космической технике, о ней узнали. С домыслами, с искажениями, но узнали.

22 февраля 1961 года НАСА объявило имена кандидатов для первого полета. Выбор остановился на Шепарде, Гленне и Гриссоме.

23 марта в советском отряде космонавтов произошла трагедия — погиб старший лейтенант ВВС Валентин Васильевич Бондаренко. Его биография была простой. Он родился в 1937 году в рабочей украинской семье. В 1954 году окончил школу, затем был призван в армию, поступил в авиационное училище. В начале 1960 года начал тренировки в отряде космонавтов.

В тот день он находился в сурдобарокамере, где провел уже около десяти суток. Закончив медицинские эксперименты, он снял с себя телеметрические датчики, протер лицо смоченной в спирте ватой и бросил ее на пол. К несчастью, она упала на включенную электроплитку и вспыхнула. Атмосфера сурдобарокамеры была перенасыщена кислородом. На Бондаренко загорелся тренировочный костюм, но всей опасности Валентин еще не осознал и не подал сигнала бедствия, пытаясь самостоятельно сбить с себя пламя. Когда обслуживающий персонал узнал о происшествии, возникла новая проблема: в сурдобарокамере было пониженное давление, и поэтому нельзя было сразу открыть дверь. Пока выравнивали давление, были потеряны драгоценные секунды. Бондаренко был еще в сознании, когда его извлекли из «плена», но обгорел он смертельно. В эти минуты его не оставляла мысль о судьбе товарищей по работе. Он хотел отвести от них тяжелые обвинения в случившемся и, не переставая, повторял: «Я сам виноват. Никого не вините».

Он умер через несколько часов. Бондаренко похоронили в Харькове, где жили его родители.

Трагедия на полигоне и эта драма стали источником дополнительного стресса для будущих космонавтов.

11 апреля в газете английских коммунистов «Дейли Уоркер» появилась заметка ее московского корреспондента Денниса Огдена, в которой сообщалось о том, что в СССР 7 апреля совершил космический трехвитковый полет на корабле «Россия» сын авиационного конструктора, летчик-испытатель Владимир Ильюшин. Это сообщение, конечно, не имело ничего общего с действительностью. Еще в июне 1960 года Ильюшин попал в автомобильную катастрофу и вынужден был долго лечиться: сначала у нас в стране, а затем в Китае. Вероятно, его отъезд на лечение за рубеж и был воспринят корреспондентом как следствие неудачного полета в космос.

Первые «сюрпризы»

Ясность пришла 12 апреля, когда ТАСС сообщило миру о благополучном полете в космос гражданина СССР Ю.А.Гагарина. И эта гонка была американцами проиграна.

О полете Ю.А.Гагарина написано много, вряд ли тут остались какие-то «белые пятна». Но о некоторых событиях того далекого и счастливого дня хочется напомнить еще раз.

На Байконуре царила спокойная, рабочая обстановка, каждый занимался своим делом, еще и еще раз проверяя узлы и системы ракеты-носителя и установленного на самом ее верху корабля «Восток». Пожалуй, больше всех волновался С.П.Королев. Его видели то в одном, то в другом месте полигона, и везде он отдавал последние распоряжения, нередко устраивая кому-нибудь очередной «разнос», впрочем, не всегда справедливый. Ведущий конструктор «Востока» О.Г.Ивановский позже вспоминал, что за несколько часов этого дня С.П.Королев несколько раз объявлял ему об увольнении с работы, а потом, уже неоднократно уволенному, выносил выговор. Но вот отзвучали торжественные речи, закончилась официальная часть проводов космонавта в первый космический полет. Лифт поднял Ю.А. Гагарина к кабине «Востока», и он расположился в своем кресле. Наступил один из самых эмоциональных моментов — закрытие входного люка.

Это была довольно простая с обыденной точки зрения операция — нужно было закрутить несколько десятков болтов, но для космонавта она означала прощание с Землей, с родными и близкими, а может быть, и с самой жизнью.

С.П.Королев с его умением держать в поле зрения все вплоть до мелочей еще за несколько дней до этого события мудро рассудил, что нужно сократить время стрессового воздействия на космонавта, и распорядился выделить бригаду рабочих, которые должны были провести специальные тренировки для того, чтобы сделать эту работу быстро и без заминок. Рабочие, понимая возложенную на них ответственность, довели выполнение этой операции до уровня циркового искусства. Но вот в самый ответственный момент, когда ее нужно было сделать один раз и как следует, произошло непредвиденное. После окончания работы телеметрия показала, что не обеспечена герметичность закрытия люка. Пришлось снова откручивать болты.

Когда люк открыли, один из специалистов заглянул в кабину и поймал на себе лукавый взгляд Юрия Алексеевича, который сидел к нему спиной и смотрел через зеркальце, укрепленное на рукаве скафандра, в запястье. Космонавт внешне был абсолютно спокоен и даже насвистывал какую-то песенку. Неисправность оказалась пустяковой, и ее быстро устранили.

Полет Ю.А.Гагарина прошел блестяще и убедительно доказал принципиальную возможность жизни человека в условиях космического пространства. Не сбылись предсказания ученых, что человеческая психика не выдержит испытания невесомостью. Состояние здоровья космонавта было вполне удовлетворительным. Конечно, полет был очень напряженным, Юрий Алексеевич волновался. Временами его пульс достигал 180 ударов в минуту. Тем, кто вслед за ним отправился в космос, было значительно легче.

Ю.А.Гагарин приземлился на парашюте около Саратова — города, где он когда-то учился в техникуме. Недалеко спустился и отсек «Востока».

Первыми, кого увидел Ю.А.Гагарин на Земле, были женщина с девочкой и корова. Это известный факт. Малоизвестен другой — трагикомичный. К месту приземления Ю.А. Гагарина была, разумеется, направлена группа поиска и спасения. Первым прилетел самолет, с которого был сброшен парашютный «десант». И вот руководитель парашютистов, заслуженный мастер спорта В.Г.Волович, неудачно приземлился и потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел перед собой лицо Ю.А.Гагарина. Летел спасать космонавта, а сам оказался в роли спасенного... Бывает и такое.

На послеполетной пресс-конференции один из западных корреспондентов спросил у Ю.А.Гагарина, как произошло приземление: в кабине корабля или на парашюте вне ее. Космонавт стал консультироваться с руководителем конференции и затем неожиданно для всех сообщил, что Главный конструктор предусмотрел оба способа посадки: как внутри, так и вне корабля (!?). Почему не сказать правду? Оказывается, кто-то из наших «идеологов» решил, что катапультирование и спуск на парашюте умаляют героизм космонавта, преуменьшают заслугу советских специалистов. Вот и пошел в ход эзопов язык. Эта история имела, к сожалению, свое продолжение. Примерно через три месяца в Париже Международная аэронавтическая федерация (ФАИ), на своем заседании должна была зафиксировать мировой рекорд Ю.А.Гагарина, но по установленным правилам ФАИ официально регистрировался рекорд только в том случае, когда пилот приземлялся в своем самолете или космическом корабле. Вот тут-то вновь и встал вопрос о том, как приземлился Ю.А.Гагарин. Советская делегация утверждала, что он был в кабине. Руководители ФАИ требовали предоставить соответствующие документы, поскольку понимали, что обеспечить мягкую посадку на парашюте почти трехтонного спускаемого аппарата практически невозможно без специальных устройств. Наши представители, конечно, никаких документов предъявить не могли и продолжали настаивать на своей версии. Перебранка шла около пяти часов. Когда пришло время обеда, официальные руководители решили согласиться с утверждением, что Ю.А.Гагарин приземлился в кабине корабля, и зарегистрировали его рекорд.

Когда впоследствии иностранные корреспонденты просили наших специалистов предъявить им доказательства приземления Ю.А.Гагарина внутри кабины, неизменно следовала отсылка к документам ФАИ, регистрировавшим рекорд.

Обман продолжался и после других полетов наших космонавтов. Годом позже, например, западные корреспонденты спросили у П.Р.Поповича о способе его посадки. И он ответил: «Подобно Титову и Гагарину, я приземлился внутри корабля».

Однако, как говорится, сколько веревочка не вейся... Этот обман был раскрыт самими нашими «идеологами» всего через два года после полета Поповича. Когда в 1964 году стартовал трехместный «Восход», в средствах массовой информации появилось официальное сообщение о том, что его экипаж впервые получил возможность приземлиться в своем корабле.

Чтобы как-то сгладить эффект, произведенный полетом Ю.А.Гагарина, американские специалисты попытались сосредоточить внимание своего народа на полете Алана Шепарда.

Алан Шепард родился в 1923 году в Ист-Дерри (штат Нью-Гэмпшир) (впоследствии переименован в его честь и назван Спейс-тауном (космический город)). Его отец был отставным офицером. Быть может, поэтому Алан, не раздумывая, выбрал карьеру военного. Он окончил подготовительную военную школу в Аннаполисе. После окончания в 1944 году Морской академии США принимал участие в военных операциях США на Тихом океане. В 1946 году поступил в военную школу летчиков. Затем работал в школе летчиков-испытателей ВМС. В 1958 году окончил Военно-морской колледж. Посещал гражданскую летную школу. Суммарное летное время — 3 600 часов, половина из них — на реактивных самолетах. Женат, имеет двух дочерей. [3] Его рост — 180 сантиметров. Вес — 72 килограмма.

В 1974 году вышел в отставку в звании контрадмирала ВМС. Является президентом фирмы «Уиндуорд».

5 мая 1961 года в присутствии свыше четырехсот представителей прессы, радио и телевидения многих стран на мысе Канаверал был произведен старт ракеты «Редстоун». Около 45 миллионов американцев следили за полетом Шепарда благодаря радио- и телетрансляции. Поднявшись на высоту 180 километров, астронавт начал постепенно спускать аппарат, чтобы направить его в заданный район посадки. Полет закончился благополучно, но не шел ни в какое сравнение с полетом Ю.А. Гагарина.

В официальном сообщении США по поводу этого события, в частности, говорилось, что «...безусловный успех суборбитального полета Шепарда принес огромную радость и удовлетворение астронавтам».

21 июля 1961 года Вирджил Гриссом повторил полет Шепарда.

Вирджил Гриссом родился в 1926 году в городе Митчелл (штат Индиана). В 1944 году после окончания колледжа поступил в школу летчиков, затем четыре года провел в Университете Пердью в городе Лафейетт, получив степень бакалавра наук по механике. После этого поступил на службу в ВВС США. Воевал в Корее, где совершил 100 боевых вылетов. После войны работал летчиком-инструктором. В 1955 году окончил Технологический институт ВВС, а в 1956 году — школу летчиков-испытателей на авиационной базе Эдуарде. Из 3000 летных часов более двух тысяч налетал на реактивных самолетах. Был самым низким в отряде астронавтов — его рост 167 сантиметров. Погиб в 1967 году.

Как и при подготовке к запуску Ю.А.Гагарина, на «Меркурии» тоже возникла проблема с закрытием люка. В последний момент оказалось, что один из болтов сломан. Чтобы не задерживать запуск, руководители полета так и отправили корабль в космос без одного болта.

Полет прошел нормально. Приключения начались после приводнения корабля в Атлантике. Гриссом, готовясь к переходу на борт авианосца «Рэндольф», спешившего к месту посадки астронавта, вытащил предохранительную шпильку, которая фиксировала кнопку подрыва пиротехнических болтов входного люка. Затем спокойно откинулся на спинку кресла и в ожидании стал размышлять о своих делах. Вдруг послышался глухой звук, и он увидел, как крышка люка вылетела наружу. Потом, при разборе этой ситуации в НАСА, Гриссом клялся, что он не дотрагивался до кнопки подрыва болтов. Ему мало верили, говорили, что он мог сделать это непроизвольно, незаметно для себя. Так или иначе, но люк открылся, и первая же морская волна ворвалась в кабину, а вторая наполнила ее до краев. Гриссом кое-как выбрался через люк на поверхность воды, покрытую рябью от винтов зависшего над ним вертолета из группы поиска и спасения.

Астронавт отплыл подальше от тонувшей капсулы, но на этом несчастья не кончились. Гриссом в суете забыл закрыть кислородный кран, и вода через него стала заполнять скафандр. Когда астронавт понял, в чем дело, было уже поздно — скафандр тянул его на дно. Гриссом отчаянно махал рукой, призывая на помощь экипаж прилетевшего вертолета, но летчики были в полной уверенности, что он приветствует их, и продолжали спокойно фотографировать. Силы Гриссома были на исходе. Последнее, что он, к счастью, сумел сделать, — это прикрепить конец спущенного с вертолета троса к своему скафандру. Через мгновение, совершенно обессиленный, с повисшими, как плети, руками, он уже качался в воздухе. Лебедка тянула его на борт вертолета. Так закончился этот полет. К сожалению, корабль спасти не удалось, и он утонул в Атлантике.

Американские специалисты «выжимали» из своих ракет все возможное, чтобы повторить успех Ю.А.Гагарина и обеспечить орбитальный полет. Намечен он был на конец 1961 года. Однако в августе в космос был запущен второй советский космонавт — Г.С.Титов, который провел там сутки, не оставив соперникам никаких надежд. А происходило это так.

В середине июля 1961 года Н.С.Хрущев пригласил к себе на ялтинскую дачу С.П.Королева. Они вместе купались, загорали и, конечно, много беседовали. Королев вернулся под большим впечатлением от этой встречи. С «прогулки» он привез и новое задание — подготовить в начале августа запуск космонавта на сутки. Разумеется, задание не подлежало обсуждению. Отказаться от осуществления такого полета Королев не решался. Н.С.Хрущев уже не раз намекал ему, что в любое время может заменить его на посту Главного В.Н.Челомеем, к которому относился с особой симпатией.

Однако у специалистов были причины, чтобы опасаться за исход этого полета. Единственная тормозная двигательная установка на «Востоке» могла терять свою надежность при длительном пребывании в космосе, и никто не мог дать гарантию, что через сутки она будет работать нормально.

Длительные космические полеты вызывали и у врачей большое беспокойство. Они, например, предсказывали, что в невесомости у космонавтов возникнет космическое укачивание, сопровождающееся острыми приступами рвоты, которые могут парализовать волю и лишить способности к разумным действиям. Если при этом, например, на борту выйдет из строя автоматическая система управления или возникнет какая-нибудь другая неполадка, требующая вмешательства космонавта, то может произойти трагедия. Врачи также боялись, что из-за отсутствия веса у космонавта в полете ослабнут мышцы, поддерживающие глазное яблоко, и оно попросту вытечет из глазниц. И вообще трудно было предположить, какие «сюрпризы» ожидают человека в длительном космическом полете.

Однако после долгих обсуждений все же решили запустить Г.С. Титова сразу на сутки.

Корабль «Восток-2» был выведен на орбиту 6 августа 1961 года. Ракета так сильно вибрировала при старте, что у Г.С.Титова иногда даже покачивалась голова. Перегрузки не доставляли ему особых хлопот — дышалось свободно, ухудшения зрения не было. Как только корабль оказался в невесомости, у космонавта нарушилась пространственная ориентация — появилась иллюзия того, что расположенная перед ним приборная доска передвигается вверх, а он смотрит на нее снизу. Через одну-две минуты доска вернулась на место, иллюзия исчезла.

Г.С.Титов много наблюдал в иллюминатор и в специальный прибор «Взор». Космос произвел на него необыкновенное впечатление. После полета он рассказывал, что в период космической ночи Земля отличается от черного неба сероватым оттенком. Горизонт Земли хорошо различим даже при полете в ее тени. Небо усыпано яркими, немерцающими звездами. Солнце ослепительное, как дуга электросварки, и не имеет короны, оно словно циркулем вписано в темное небо. Земля — голубая с белыми кудрями облаков, и кажется плоской, как диск Луны, и только на горизонте видна ее кривизна. Неповторимы космические закаты и восходы. Когда Солнце уходит за горизонт, у Земли возникает сияние — голубая полоса сменяется синей, а затем идет только черная громада неба. Восход совсем другой — вокруг Земли появляется обычная радуга, верхний фиолетовый край которой переходит в черноту.

Титов, хотя и был вторым представителем человечества на орбите, тем не менее, многое должен был сделать впервые. Принятие пищи в невесомости, сон, съемки Земли и космоса — все это было в то время неизведанной областью, и Герман Степанович стал ее первооткрывателем.

На четвертом витке у космонавта возникли симптомы космического укачивания. Ему стало трудно водить глазами, шевелить головой. На шестом витке появилась тошнота. Она переходила в рвоту после каждого принятия пищи (Титов на орбите ел дважды). Таким образом, подтвердились предположения ученых о космическом укачивании. Это было своего рода открытие. Однако полет показал, что явление это не столь опасное, как предполагалось. От космонавта оно требует дополнительных волевых усилий, но не является препятствием для работы. Несмотря на плохое самочувствие, Г.С.Титов выполнил всю программу полета.

Время от времени в глазах космонавта возникали вспышки. После полета специалисты нашли объяснение этому явлению — так частицы космического излучения воздействовали на сетчатку глаза.

Титову впервые довелось поспать на орбите. Сон был хорошим, без всяких сновидений. Неудобство доставляли лишь собственные руки, которые всплывали. Он убрал их в рукав, а пальцы засунул под резиновые манжеты. Спать в космосе можно в одной позе — ничего не давит.

Полет дал много полезной информации и наглядно показал, что человек может длительное время жить в невесомости. Товарищи Титова по отряду космонавтов теперь знали, что нужно тренировать вестибулярный аппарат.

Через несколько дней после этого события между Западным и Восточным Берлином была возведена стена. Западные эксперты считают, что полет Титова явился в некотором смысле морально-политической поддержкой этой акции. Вот, по-видимому, в чем состояла причина повышенного интереса к нему Н.С.Хрущева. Успех в освоении космоса вполне мог быть использован для доказательства неоспоримых «преимуществ социализма над капитализмом» и способствовать убеждению восточных немцев в том, чтобы они приняли участие в строительстве стены, или, по крайней мере, сохраняли нейтралитет при проведении этой акции немецкими и советскими строительными батальонами.

В Америке тем временем заканчивалась подготовка орбитального полета. По техническим причинам сроки запуска на орбиту Джона Гленна были перенесены на начало 1962 года.

Через три дня после Нового года НАСА объявило о переносе запуска с 16 января на 23 января. Однако в назначенный день метеорологические условия не позволили осуществить запуск, и его перенесли на 27 января. Напряжение нарастало. 27 января Гленн в течение пяти часов ожидал пуска, находясь в кабине своего корабля, но его опять отложили, причем всего за двадцать минут до назначенного времени.

После этого Гленн в местной стенной газете написал: «Возможно, еще не было таких случаев в истории, когда человека призывали собирать все свое мужество так много раз только для того, чтобы сказать ему: «Не надо». Такая ситуация... на виду у всего мира была наилучшим образом продемонстрирована 27 января».

31 января было объявлено, что запуск состоится 18 февраля. Следить за полетом должны были 24 корабля, более 60 самолетов и другие технические средства. Было задействовано в общей сложности 18 тысяч человек.

В назначенный день погода вновь оказалась плохой, и Гленна утром не стали будить.

19 февраля день был солнечный, но пуск опять перенесли с 2 часов 20 минут на 20 часов 2 минуты по Гринвичу. В 5 часов 30 минут возникли неполадки в системе управления ракетой, на устранение которых ушло 135 минут. После шести часов ожидания Гленн все же получил возможность занять свое место в кабине «Меркурия». Но как только он оказался на борту корабля, выяснилось, что микрофон на его гермошлеме не работает. Наконец бригада рабочих начала закручивать болты на крышке входного люка. И в этот напряженный момент обнаружилось, что один из семидесяти болтов сломан.

Казалось бы, простое устройство этот люк, но сколько неприятностей причинил он и космонавтам, и специалистам, став своего рода злым роком при подготовке к первым полетам. Он заставил поволноваться при запусках Гагарина, Гриссома, а теперь такая же проблема возникла и у Гленна. И это после многочисленных переносов сроков пуска. Гленн и без того находился в сильном нервном напряжении.

Сорок минут рабочие меняли злополучный болт, но когда все было готово, возникла новая проблема. Длительная задержка привела к чрезмерному испарению кислорода в баках ракеты и потребовалась их дозаправка.

Наконец, в 21 час 47 минут, была подана команда на запуск двигателей, и полет начался. Пульс у астронавта достиг 110 ударов в минуту. Впереди ждала неизвестность. Если благополучный полет Титова снимал у Гленна беспокойство за состояние своего здоровья, то от ракеты-носителя и «Меркурия» можно было ожидать всего.

Подъем, между тем, проходил спокойно, Гленн испытал даже некоторое удовлетворение, обнаружив, что перегрузка переносится легче, чем в центрифуге,

После выхода на орбиту он воскликнул: «Ох, какой потрясающий вид!» Время от времени он наблюдал в перископ за Землей. В Центре управления полетом слышали его восторженные возгласы: «Горизонт бриллиантовый, бриллиантово-голубой...» Он полюбовался освещенным солнечными лучами океаном и обратил внимание на то, что имеется цветовое отличие холодной и теплой воды в том месте, где течение Гольфстрим смешивалось с более холодными водами.

Для эксперимента Гленн несколько раз сильно тряхнул головой и убедился, что это не вызвало болезненных ощущений. Он снимал Землю через иллюминатор, и когда уронил камеру, ему показалось естественным, что она не упала, а продолжала висеть в воздухе.

Примерно через сорок минут после старта началась первая для Гленна космическая ночь.

«Орбитальный закат потрясающий... действительно прекрасный, чудесный вид», — поделился он своими впечатлениями.

Астронавт попробовал принять пищу, и это не вызвало у него затруднений. Она была упакована в специальные тюбики, и он, выдавливая их, направлял струю прямо в рот.

Полет проходил нормально, ничто не вызывало тревоги ни у астронавта, ни у специалистов Центра управления. И тут вдруг Гленн увидел рой мелких светящихся частиц, окруживших его аппарат. «Я никогда не видел ничего подобного этому... — воскликнул он, — их здесь тысячи!» С Земли поинтересовались, не слышит ли он какие-либо удары? Астронавт ответил отрицательно и добавил, что их скорость по отношению к аппарату примерно 5 — 6 километров в час. Он подумал, что источником этих частиц является двигатель системы ориентации, работавший на перекиси водорода, и выключил его, но каких-либо изменений не заметил. Между тем Солнце встало над горизонтом, и в его лучах частицы исчезли. Наблюдения пришлось отложить.

В это время Гленн почувствовал, что с автоматической системой стабилизации корабля не все в порядке. Ему пришлось вручную развернуть аппарат на двадцать градусов вправо, чтобы обеспечить правильную ориентацию. С Земли посоветовали время от времени корректировать положение аппарата, но это оказалось не простым делом. Аппарат начал дрейфовать в другую сторону, и он вынужден был возвратить его в исходное положение. Гленн осторожно развернул корабль на 180 градусов. Ему это понравилось — лететь лицом вперед было лучше, чем спиной. Однако вскоре он вынужден был вернуть корабль в штатное положение, хотя и сделал это с неохотой.

Пока он боролся с возникшей неполадкой, в Центре управления полетом обстановка была весьма напряженной, но по-другому, более серьезному, поводу. Данные телеметрии указывали на неисправность, представлявшую серьезную угрозу для жизни астронавта.

«Меркурий» имел оригинальную систему приводнения в виде надувного мешка, амортизирующего удар о воду. В полете он складывался наподобие мехов гармошки. К его нижнему краю крепился экран, защищавший конструкцию от высоких температур при спуске в атмосфере. К теплозащитному экрану с помощью металлических строп крепился тормозной блок, состоявший из трех твердотопливных двигателей. Экран прижимался к корпусу аппарата с помощью специальных замков и поддерживал таким образом в сложенном положении надувной мешок. При спуске, после введения в действие парашюта, замок открывался, теплозащитный экран освобождался и своей тяжестью разворачивал надувной мешок, который автоматически наполнялся газом.

Как предполагали на Земле, проблема состояла в том, что этот замок оказался открытым и теплозащитный экран удерживали лишь стропы тормозного блока. Но этот блок после выполнения двигателями своей функции должен был сбрасываться. И тогда корабль, лишенный теплозащиты, неизбежно сгорел бы в набегающем потоке раскаленного воздуха.

Гленн ничего не знал о возникшей опасности. Его удивил запрос одной из наземных станций о положении посадочного устройства. Спустя несколько минут Г. Купер спросил его, не слышит ли он ударов или каких-нибудь посторонних звуков. Гленн ответил отрицательно. В это время его мысли были заняты разгадкой тайны «светлячков», опять окруживших его аппарат в тени Земли. Однако вскоре, услышав переговоры наземных станций, он заподозрил неладное. До него донеслась фраза: «Мы также не имеем свидетельств, что посадочное устройство вышло из строя». Он тут же спросил: «Кто-то доложил, что посадочное устройство вышло из строя?» Его успокоили, сказав, что это лишь предположение, из-за которого и возникли вопросы к нему о посторонних шумах и звуках.

На третьем витке Гленн не удержался и вновь развернул аппарат на 180 градусов. «Светлячки» опять появились, теперь уже на солнечном участке орбиты, но в тени корабля. Астронавт вернул его в исходное положение и тотчас узнал о грозившей ему опасности. Со станции слежения на Гавайских островах ему сообщили: «Мы прочитали (на мониторах) показание наземного сегмента 5 — 1, что посадочное устройство вышло из строя». Теперь Гленн знал все. Оператор постарался успокоить его, уверяя, что это всего лишь предположение, и порекомендовал для проверки поставить переключатель посадочного устройства в автоматический режим. Если при этом на пульте в кабине загорится зеленый свет — значит, устройство не работает. С замиранием сердца Гленн щелкнул нужным тумблером, и, к радости, зловещий зеленый огонек не зажегся. Оператор был безмерно счастлив: ««Орел», это хорошо. В этом случае порядок возвращения будет нормальным».

Однако в Центре управления полетом настроение было отнюдь не мажорное, поскольку эта проверка не вносила окончательной ясности. Специалисты пришли к выводу, что не следует сбрасывать твердотопливную тормозную двигательную установку после окончания ее работы. В этом случае теплозащитный экран будет держаться на корпусе аппарата более или менее удовлетворительно. Но оставить установку можно было лишь при условии, если все три двигателя заработают. Если хотя бы один из них откажет, отстрел двигателей станет неизбежным.

За тридцать секунд до включения двигателей торможения Ширра вышел на связь с Тленном и предупредил: «Джон, оставь тормозную установку на весь период прохождения над Техасом». Но астронавт, занятый предспусковыми хлопотами, не отреагировал на это предостережение — ведь зеленый свет не загорелся, значит, все нормально. Команда на включение двигателей торможения была подана в точно запланированное время, но, к ужасу специалистов, заработал лишь один из них. В зале Центра управления полетом наступила гнетущая тишина. И вдруг раздался радостный возглас: «Заработали! Все заработали!»

В ту же секунду с орбиты донесся голос Гленна: «Ребята, это (торможение.—Г.С.) ощущается так, будто я возвращаюсь обратно к Гавайям».

После окончания работы двигателей астронавт запросил у станции слежения в Техасе информацию для следующей операции — сброса тормозных двигателей. И тут он еще раз услышал рекомендацию не отстреливать двигательную установку до окончания спуска. Теперь он уже в полной мере осознал, какая опасность ему грозила. Спокойствие, и без того относительное, покинуло его:

«В чем дело? Есть какая-нибудь причина?» — спросил он.

С Земли ответили уклончиво, что это — решение Центра управления полетом. Шепард стал успокаивать Гленна, говоря, что на Земле никто не видит особых трудностей для спуска с тормозной двигательной установкой.

Гленн управлял кораблем вручную. Начинался самый эмоциональный участок спуска с критическими тепловыми нагрузками. Связь с Землей пропала из-за ионизированного слоя воздуха, набегавшего на аппарат. Вдруг он услышал какой-то странный звук, будто кто-то небольшим предметом что-то счищал с обшивки капсулы. Потом он увидел, как одна из сорвавшихся строп, поддерживавших тепловой экран, затрепетала в потоке воздуха прямо перед иллюминатором и мимо пронесся какой-то бесформенный предмет.

«Это кусочек кабины», — молнией мелькнуло у него в голове. Еще через секунду Гленн увидел за бортом дым и пламя, его аппарат оказался в центре огненного шара. В кабине становилось все жарче, и у него возникло такое чувство, будто корабль плавится. А тут еще неясность с теплозащитным экраном...

Это был весьма напряженный момент. В предыдущих полетах ничего подобного не наблюдалось, поскольку скорости аппаратов, летавших по баллистической траектории, были меньше, да и астронавтам не угрожала авария с теплозащитой. Наконец опасный участок остался позади, болтанка прекратилась, и Гленн даже перестал управлять аппаратом. Восстановилась связь с Землей. И на вопрос оператора: «Как дела?» — Гленн, облегченно вздохнув, ответил: «Ох, очень хорошо».

Но расслабляться было рано, впереди ждали новые испытания. Еще во время полета по орбите на пульте «Меркурия» вспыхнул красный сигнал, свидетельствовавший о том, что топлива осталось всего 20 процентов. Его расход оказался слишком большим из-за необходимости компенсировать вращение корабля, появившееся в результате неполадок в системе автоматической стабилизации. И вот теперь, при спуске, топливо кончилось. Потерявший управление аппарат раскачивался все сильнее и сильнее. Казалось, вот-вот он начнет беспорядочно кувыркаться. Беспокойство Гленна росло с каждой секундой. Он уже стал подумывать о том, чтобы пойти на отчаянный шаг и ввести в действие парашют раньше намеченного времени. Но это было опасно, поскольку на большой высоте купол мог не наполниться воздухом. И тут произошла новая неожиданность — парашютная система автоматически сработала на высоте десяти километров вместо восьми, предусмотренных программой полета. К счастью, начался плавный спуск.

«Меркурий» благополучно приводнился в Атлантике, и через 17 минут Гленн уже был на борту спасательного военного корабля.

Весь экипаж вышел на палубу. Моряки смотрели на астронавта, как на Бога, сошедшего с небес. А «Бог», между тем, медленно снял перчатки, гермошлем, освободился с чьей-то помощью от скафандра, огляделся вокруг и сказал... Впрочем, что мог сказать человек, только что рисковавший своей жизнью: «Слава Богу, все позади» или «Наконец-то все кончилось».

Гленн сказал: «Жарко здесь».

При послеполетном обследовании он рассказал психиатру о «летающих огоньках», и тот серьезным тоном спросил: «Что они говорили, Джон?» Гленн в ответ расхохотался.

Позже Гленн охотно делился своими впечатлениями о полете: «Это было очень приятно, я получил большое удовольствие. Правда, это такая вещь, которая может подействовать на вас, как наркотик».

Представителям НАСА он сказал: «Меня часто спрашивают, испытывал ли я страх перед полетом. Люди всегда боятся неизвестности — это нормально. Важно то, что мы делаем при этом. Если страх парализует и мешает нашим действиям, тогда это опасно. Лучшим противоядием страху является знание всего, что можно, о ситуации».

Так закончился первый трехвитковый орбитальный полет американского астронавта.

В последующие годы Джон Гленн работал в НАСА и «Марин Корпорэйшн», принимал участие в проектировании и разработке «Аполлона». Затем увлекся политикой и коммерческой деятельностью. Он стал миллионером. В 1974 году был избран сенатором в штате Огайо, а в 1984 году баллотировался в Конгресс, но победить здесь оказалось сложнее, чем слетать в космос.

В марте 1962 года было объявлено, что второй в США орбитальный полет совершит Малколм Карпентер.

Малколм Скотт Карпентер родился в 1925 году в городе Боулдер (штат Колорадо). В 1943 году после окончания колледжа стал курсантом авиационного училища, но прервал учебу. Затем в 1949 году окончил Колорадский университет, получив степень бакалавра наук по авиационной технике. В 1951 году получил удостоверение летчика. Летал на многомоторных гидросамолетах. Во время корейской войны находился в районе боевых действий, летал на противолодочных самолетах. После окончания в 1954 году школы летчиков-испытателей в Патаксент-Ривер (штат Мэриленд) работал в отделении электронных систем авиационно-испытательного центра ВМС. Позднее обучался в военно-морской школе авиационной разведки в Вашингтоне. Самый неопытный летчик в отряде астронавтов — из 2800 часов летного времени он только 300 часов налетал на реактивных самолетах. Женат.

Вышел в отставку в звании капитана 3-го ранга ВМС. Занимается частным предпринимательством.

Старт несколько раз откладывался, и только 24 мая ракета благополучно вывела «Меркурий» на орбиту Земли. Этот полет проходил спокойнее предыдущего. Астронавт передавал на Землю сообщения о своих впечатлениях. Он видел из космоса дороги, пыль над Африкой, освещенные массивы городов Австралии. Для лучшего обзора Карпентер активно менял положение корабля на орбите и за один только первый виток вокруг Земли израсходовал больше половины запаса топлива. Так же, как и Гленн, он увидел летающие светящиеся частицы. Сначала он предположил, что это замерзшие частички газа, вылетавшие из двигателей системы ориентации. Однако, когда аппарат в очередной раз оказался в тени Земли, Карпентер случайно слегка ударил по крышке люка и тут же вокруг корабля поднялся рой «светлячков». Он радостно сообщил оператору на Гавайских островах о своем открытии: «Они испускаются капсулой!»

И этот полет также не обошелся без «приключений». В системе терморегулирования скафандра появились неполадки, и астронавту было очень жарко. Перед самым торможением аппарата выяснилось, что кончилось топливо в баке для ручного управления. У Карпентера, правда, еще оставалась возможность придать аппарату правильное направление спуска. Однако тут возникло новое осложнение: данные перископа и индикатора направления не совпадали между собой. Пока астронавт пытался каким-то образом исправить положение, заработали двигатели торможения и «увели» аппарат на 25 градусов вправо. При спуске начались колебания аппарата, хотя он еще стабилизировался автоматически. Вскоре кончилось топливо и в баках автоматической стабилизации. Так же, как в свое время у Гленна, появилась угроза того, что корабль начнет беспорядочно кувыркаться. Карпентер решил воспользоваться опытом своего товарища — он ввел в действие парашют раньше намеченного срока и тем самым стабилизировал аппарат. Вскоре астронавт обнаружил, что связь со станцией слежения не восстанавливается. Аппарат приводнился в Атлантическом океане, но не попал в расчетный район, где его ожидали суда поиска и спасения. Потом станет известно, что он отклонился от заданного района посадки более чем на четыреста километров. Карпентер оказался один в открытом океане. Вокруг не было видно ни одного судна, над местом приводнения не кружили вертолеты.

Тем временем на Земле началась настоящая паника. Многие специалисты думали, что корабль вернулся в атмосферу под неправильным углом и сгорел. Другие были настроены более оптимистично и считали, что астронавт жив, но потерян и вряд ли его удастся быстро найти, если вообще удастся. Один из сторонников такой точки зрения Вальтер Кронкайт дал интервью по телевидению, в котором, в частности, сказал: «Я боюсь, что мы можем потерять астронавта».

К счастью, все обошлось благополучно. Через три часа после приводнения Карпентер оказался на борту вертолета.

Америка встречала его как героя, но руководители НАСА были им крайне недовольны. Один из членов администрации сказал, что, пока он жив и занимает свой пост, Карпентер («сукин сын») больше не полетит в космос. Астронавту предъявили целый список обвинений. Ему припомнили, что он проигнорировал неоднократные предупреждения о контроле за расходом топлива, что он дезориентировал аппарат и потерял направление спуска, и даже утверждали, что он запаниковал при спуске, хотя датчики беспристрастно зафиксировали, что пульс астронавта был относительно нормальным — всего 105 ударов в минуту.

Карпентер был очень обижен и считал эти обвинения несправедливыми. Он понимал, что потерял свой авторитет и никогда больше не полетит в космос. Несмотря на это, он продолжал работать в НАСА по программе «Меркурий», а позже и по программе «Аполлон». Одновременно он руководил группой акванавтов подводной морской лаборатории. В 1969 году после автомобильной катастрофы подал в отставку и ушел из НАСА, так больше и не побывав в космосе.

Н.С.Хрущеву нужны были все новые успехи в космосе, которые теперь уже стали фактически традиционным средством осуществления внешней (да и внутренней) политики. Главный конструктор и сам был бы не прочь продвигаться вперед семимильными шагами, но логику развития техники не нарушишь. Возможности «Востока» были ограничены, для решения новых космических задач требовался другой аппарат, специально предназначенный для операций сближения и стыковки на орбите, для выхода человека в открытый космос и др. Работы по нему только начались, и необходимо было время для их завершения. Этот новый аппарат впоследствии будет известен как «Союз». Аналогичные работы по программе «Джемини» велись и в США. Шла скрытая от общественности гонка за приоритет в создании такого аппарата, поскольку победитель становился лидером в освоении космоса.

Вмешательство Н.С.Хрущева отвлекало силы и средства КБ С.П.Королева от работы по программе «Союз», заставляло «выжимать» все возможное из конструкции «Востока».

Чтобы как-то удовлетворить требованиям главы государства, специалисты решили осуществить групповой полет двух кораблей «Восток». 11 августа 1962 года на «Востоке-3» стартовал А.Н. Николаев, а через сутки на «Востоке-4» — П.Р.Попович. Корабли оказались на расстоянии пяти километров друг от друга. На Западе этот полет был расценен как свидетельство больших возможностей наших «Востоков».

Здесь, пожалуй, требуется сделать одно пояснение. Для того чтобы космический корабль мог сблизиться с какой-либо «мишенью», его необходимо снабдить соответствующими средствами, которых на «Востоке» не было. Близость на орбите двух кораблей при их групповом полете обеспечивалась согласованностью сроков их запусков. Через сутки после старта корабль вновь возвращается в район запуска. И, следовательно, если теперь запустить второй корабль с большой точностью, то он может оказаться в непосредственной близости с первым. Именно такой подход и был использован при запуске «Востока-3» и «Востока-4».

Западные обозреватели, не разобравшись в ситуации, чему в немалой степени способствовала наша большая секретность, решили, что «Восток» снабжен средствами сближения. Такой корабль мог появиться в США лишь через несколько лет. А значит, русские опять впереди.

После этого полета ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР выступили с обращением к Коммунистической партии и народу Советского Союза, к народам и правительствам всех стран, ко всему прогрессивному человечеству, в котором, в частности, отмечалось, что «... социализм и есть та надежная стартовая площадка, с которой Советский Союз успешно направляет в космос свои мощные и совершенные космические корабли» («Правда», 17.08.62). Следуя этой логике, нужно было бы после высадки американцев на Луну заявить, что именно капитализм является этой надежной стартовой площадкой.

Групповой полет прошел без каких-либо осложнений. А.Г.Николаев провел в космосе почти четверо суток. Западные эксперты полагают, что эти полеты были использованы Н.С.Хрущевым для того, чтобы отвлечь внимание мировой общественности от событий, разворачивающихся на Кубе. По данным американской разведки, в кубинские порты пришли советские корабли с ракетами, снабженными ядерными зарядами. Начинался карибский кризис.

3 октября 1962 года в США в космос отправился Уолтер Ширра, а 14 мая 1963 года стартовал Гордон Купер.

Уолтер Ширра (Ши-ран) родился в 1923 году в городе Хэкенсек (штат Нью-Йорк) в семье летчиков. В школьные годы уже умел летать самостоятельно. В 1940 — 1941 годах учился в машиностроительном колледже в Ньюарке. После окончания в 1945 году Военно-морской академии в Аннаполисе (штат Мэриленд) проходил службу в авиационных частях ВМС. Воевал в Корее, совершил 90 боевых вылетов. Окончил офицерскую школу морской авиации при Южно-Калифорнийском университете и школу по подготовке летчиков-испытателей в военно-морском авиационном испытательном центре в Патаксент-Ривер. Налетал 3000 часов, половину из которых — на реактивных самолетах. Женат, имеет двух детей. Рост — 175 сантиметров. Вес — 83 килограмма.

В 1969 году вышел в отставку в звании капитана 1-го ранга ВМС. Возглавлял Консультативное бюро по вопросам защиты окружающей среды в Инглвуде. Руководит отделением «Технолоджи перчес» фирмы «Джонс-Мэнвилл» (Денвер, штат Колорадо).

Гордон Купер родился в городе Шони (штат Оклахома) в 1927 году. С 17 лет начал летать самостоятельно на самолете отца. Служил в армии, затем во флоте, потом в авиации. В 1945 году стал морским пехотинцем. Позднее начал учебу в Морской академии, но бросил занятия и поступил в Университет на Гавайских островах, который окончил в 1949 году. В том же году перешел в ВВС США и был направлен на службу в Германию. В 1956 году окончил Технологический институт ВВС в Дейтоне (штат Огайо), получив степень бакалавра наук по авиационной технике, в 1957 году — школу летчиков-испытателей на авиационной базе Эдуарде (штат Калифорния). Работал на базе летчиком-испытателем. Его летное время 2300 часов, из которых 1400 часов — на реактивных самолетах. Женат, имеет двух детей. Рост — 172 сантиметра. Вес — 67 килограммов.

В 1970 году вышел в отставку в звании полковника ВВС. Является вице-президентом одной из фирм в штате Калифорния.

Американский город Гранд-Прери (штат Техас) переименован в его честь в город Купер.

Эти полеты воспринимались.уже довольно спокойно, хотя без стрессовых ситуаций и здесь, конечно, не обошлось. При старте Ширры ракета-носитель сразу же после запуска вдруг повернулась вокруг своей продольной оси по часовой стрелке на 180 градусов. В космосе у него перегревался скафандр.

Купер обнаружил в своем скафандре, а также в гравиметре, индикаторе уровня двуокиси углерода, ряд неисправностей. На его корабле вышла из строя система автоматического управления спуском.

Купер провел в космосе 34 часа 19 минут — это был рекорд США.

Из семерки первых американских кандидатов в астронавты в космосе побывал много позднее лишь Доналд Слейтон.

Доналд Слейтон родился в 1924 году в небольшом городке Спарта (штат Висконсин). В ВВС — с 1942 года. Во время второй мировой войны воевал в Европе и совершил 56 боевых вылетов. Затем был направлен на Тихоокеанский театр боевых действий, где совершил еще 7 боевых вылетов. По окончании в 1949 году Университета в Миннесоте получил степень бакалавра наук по авиационной технике. Работал в авиакомпании «Боинг». После начала войны в Корее был снова призван в армию и направлен в Германию. В 1955 году вернулся в США. В 1956 году окончил школу летчиков-испытателей, служил на военно-воздушной базе Эдуарде (штат Калифорния). В воздухе провел 3400 летных часов, причем 2000 из них — на реактивных самолетах. Женат, имеет одного ребенка. Рост — 176 сантиметров. Вес — 72 килограмма.

Вышел в отставку в звании майора ВВС.

Во время одной из тренировок в августе 1959 года врачи обнаружили у него шумы в сердце, но тогда никто не придал этому большого значения. Астронавт продолжал тренироваться, посещал теоретические занятия, и его кандидатура была выбрана для второго орбитального полета. Однако примерно за два с половиной месяца до старта один из руководителей НАСА, ссылаясь на этот случай, публично объявил, что Слейтон не пригоден для полета по состоянию здоровья. Это заявление прозвучало для астронавта как гром среди ясного неба. В конечном итоге он был отстранен от космических полетов. Слейтон после этого длительное время руководил отделом летных кадров НАСА, потом службой подготовки экипажей в Центре пилотируемых полетов имени Л.Джонсона. Только в марте 1972 года он был восстановлен в отряде астронавтов и спустя три года совершил полет на корабле «Аполлон» по программе ЭПАС («Союз» — «Аполлон»).

Таким образом, программа «Меркурий» была исчерпана. Для дальнейшего освоения космоса был необходим новый корабль, обладающий более широкими возможностями. Такой корабль под названием «Джемини», что в переводе означает «Созвездие Близнецов», будет готов только к началу 1964 года.

К лету 1963 года Н.С.Хрущеву потребовались новые пропагандистские акции. Он много потерял в глазах мировой общественности в результате кубинских событий, и теперь космонавтика должна была помочь ему завоевать симпатии людей.

С.П.Королев и специалисты руководимого им КБ вновь были отвлечены от работ по «Союзу», чтобы обеспечить новый групповой полет. Но поскольку последний сам по себе уже не мог произвести должного впечатления на мировую общественность, в ход была пущена «тяжелая артиллерия» — слабый пол. В советском отряде космонавтов прошли курс тренировок пять женщин. Одну из них, Валентину Терешкову, и было решено отправить на орбиту. Расчет был понятен — такой полет вызовет симпатии женщин мира к нашей стране, а женщины — это уже половина человечества.

14 июня 1963 года стартовал «Восток-5» с В.Ф.Быковским на борту, а через два дня на «Востоке-6» отправилась в космос и Валентина Терешкова. Следует отметить, что запуск на орбиту в то время был рискованным делом. Техника была еще крайне несовершенна. На «Востоке» не было резервной тормозной двигательной установки, имелись и другие источники повышенной опасности. Так, например, если в результате аварии на ракете-носителе корабль чуть-чуть не набирал скорости, чтобы выйти на орбиту искусственного спутника Земли, то космонавт неизбежно погибал бы от страшных перегрузок при падении корабля по крутой баллистической траектории. Полет женщины не был подготовлен и с медико-биологической точки зрения. В.В.Терешкова была поставлена на грань психологической устойчивости, очень плохо себя чувствовала в полете.

Н.С.Хрущев в одном из своих выступлений подчеркнул, что полет В.В. Терешковой демонстрирует миру равенство советских женщин в нашем обществе. Но разве когда-нибудь женщины добивались равенства с мужчинами в выполнении самой тяжелой и смертельно опасной работы?

Спустя много лет, вслед за В.В.Терешковой отправились в космос и другие женщины. Светлана Савицкая побывала там дважды. Салли Райд стала первой американкой, осуществившей орбитальный полет. Но нужно ли все это? Может быть, гибель Шарон К.Маколифф и Юдиты Резник во время катастрофы «Челленджера» заставит специалистов задуматься над этим вопросом. Мужчина умирает один, женщина гибнет вместе с другими жизнями, которые она не успевает подарить миру.

Полеты на «Востоках» и «Меркуриях» на этом закончились. Просто поразительно, каким надежным оказался наш «Восток» — шесть полетов и ни одной серьезной неполадки, подобной хотя бы тем, что возникали порой на «Меркуриях».

Первый этап освоения космоса наглядно показал, что человек может жить и работать в невесомости. Теперь следовало задуматься над выбором дальнейших путей развития космонавтики. Здесь открывались две перспективы. Первая — индустриализация космоса, с тем чтобы в обозримом будущем развернуть на орбитах космические заводы по производству новых материалов, лекарств и пр. Вторая — подготовка и проведение лунных экспедиций. Неизвестно, каким был бы этот выбор, если бы не политическая окраска, привнесенная в развитие космонавтики.

Date: 2015-07-25; view: 287; Нарушение авторских прав