Придворные и челядь

Пётр I большую часть жизни провёл в поездках, останавливаясь то во дворцах и замках, то в крестьянских избах и походных шатрах, мог с аппетитом закусить и за королевским столом, и в придорожном трактире. Он строил новые резиденции, но не любил просторных дворцовых залов и официальных церемоний, не нуждался в толпе придворных — скорее воспринимал их как бездельников. Однако вступление России в круг великих держав требовало соответствующего антуража, тем более что отечественные дипломаты добивались признания её высшего, имперского статуса. Императорскому титулу должен был соответствовать и двор.

Составленный сразу после смерти Петра Великого в январе 1725 года список включал более четырёхсот всевозможных «служителей» (лакеев, гайдуков, «арапов», «карлов», музыкантов, поваров, «портомоек», рыболовов, пиво- и браговаров, мастеров-ремесленников, конюхов)371. Однако собственно придворных чинов было около тридцати, ещё не сложилась их иерархия, к тому же придворные особой роли в управлении не играли.

При Екатерине I были составлены проекты нового штата «по примеру Римского цесарского двора» с расписанием новых чинов, их функций и окладов. Расширился круг придворных дам и комнатных служительниц — камер-юнгфер и камер-медхен[4]; появились чины, подведомственные гофмаршалу (камердинеры, камер-пажи, пажи, камер-лакеи и лакеи, футер-маршалы, скороходы, гайдуки, «арапы», «карлы», музыканты, служители кухни и погребов) и интендантам (дворцовые мастеровые, служители зверинцев и садов). Свои соображения по поводу придворного штата имелись и у всемогущего А.Д. Меншикова. В начале правления Петра II он метил на должность обер-маршала — руководителя дворцового ведомства, а на важнейший с точки зрения близости к императору пост обер-камергера (главы придворных чинов, ведавших покоями и повседневным царским обиходом) поставил своего сына Александра.

После падения временщика эту работу продолжил А.И. Остерман, и в декабре 1727 года император утвердил несколько указов, ведомостей и перечней, которые можно называть первым штатом российского императорского двора. Согласно «Ведомости обретающимся при дворе его императорского величества в рангах и не в рангах служителям, которым определено на сей 1728 год и впредь выдавать денежного жалованья», в штате Петра II и его сестры Натальи (без маленьких дворов цесаревны Елизаветы, старой царицы Евдокии Фёдоровны, царевен Прасковьи и Екатерины) числилось 489 человек372. Из составленной в царствование Елизаветы ведомости следует, что расходы на жалованье придворным в 1719 году составляли 52 094 рубля, в 1726-м — 66 788 рублей, а в 1728-м — уже 90 025 рублей373. Появилось мощное конюшенное ведомство, возродилась царская псовая и птичья охота. Из сохранившейся «Росписи охоты царской» следует, что в Измайлове для императора были заготовлены 50 саней, 224 лошади, сотни собак и «для походов 12 верблюдов»; охотничий «поезд» обслуживали 114 охотников, сокольников, доезжачих, лакеев и конюхов.

Молодой князь Иван Долгоруков стал обер-камергером и близким другом юного государя; через его руки стали проходить доклады и приказы по гвардии; именно к нему обращался её командующий В.В. Долгоруков (фельдмаршал — к капитану!) для решения вопроса о выдаче полкам задержанного «хлебного жалованья». В 1729 году Долгоруков уже не только отдавал императорские указы по полкам, но и требовал подавать ему ежедневные рапорты374. А его отец, гофмейстер Алексей Григорьевич, не жалел сил для устройства новых развлечений, чтобы сохранить привязанность царя. Этому замыслу как нельзя лучше соответствовали охотничьи экспедиции в подмосковных лесах.

Но именно при Анне Иоанновне «высочайший двор» стал важнейшим элементом новой структуры власти и главным полем деятельности государыни. Из незатейливой петровской «кумпании» он превратился в символ имперской пышности и величия с целой системой должностей и центрами притяжения. Не очень уверенная в своих правах на трон и проведшая много лет вдали от родины, она стремилась окружить себя преданными людьми — родственниками, поддержавшими её сторонниками «самодержавства» и «немцами» из Лифляндии и Курляндии.

Место сосланных Долгоруковых занял назначенный обер-гофмейстером С.А. Салтыков — именно он готовил для императрицы списки оставляемых при дворе и вновь принимаемых лиц и увольнял неугодных. Но скоро рядом с ним выдвинулись обер-камергер Э.И. Бирон и обер-гофмаршал (чин, не предусмотренный Табелью о рангах 1722 года) Р. Левенвольде; обер-шталмейстером стал сначала П.И. Ягужинский, а затем — К.Г. Левенвольде. В ноябре 1730 года были отправлены в отставку прежний обер-гофмейстер М.Д. Олсуфьев и весь штат Главной дворцовой канцелярии во главе с начальником А.Н. Елагиным (оба участвовали в шляхетских проектах). В числе новых «командиров» был отличившийся при восстановлении самодержавия 25 февраля 1730 года капитан гвардии А. Раевский375.

Появление новых высших придворных чинов вызвало борьбу за влияние между обер-камергером, обер-гофмаршалом и обер-гофмейстером. С.А. Салтыков сохранил пост начальника Главной дворцовой канцелярии и управление 400 тысячами дворцовых крестьян, но потерял власть непосредственно во дворце — в 1730 году возникла особая Придворная контора во главе с обер-гофмаршалом. Для обер-гофмейстера и обер-гофмаршала в 1730 году были составлены специальные инструкции. В ведение первого перешли охрана и эксплуатация императорских дворцов, назначение аудиенций у государыни и суд над дворцовыми служителями. Второй обеспечивал повседневный стол и ведал заготовками и закупками. Только эти высшие дворцовые чины имели право передавать словесные повеления императрицы.

Отныне придворная служба стала регламентироваться, происходило размежевание функций между её подразделениями и налаживалось делопроизводство. По приказу императрицы было составлено «клятвенное обещание дворцовых служителей» — придворная челядь (лакеи, «арапы», истопники и даже неопределённых занятий «бабы») обязывалась службу «со всякой молчаливостью тайно содержать»: говорить «о том, что при дворе происходит и я слышу и вижу, токмо тому, кто об оном ведать должен», а в других случаях «ничего не сказывать и не открывать»; «тщательно доносить» о всех подозрительных вещах376.

Переписка Главной дворцовой канцелярии с Придворной конторой показывает, что к отбору претендентов на службу в «дом её императорского величества» подходили серьёзно, даже если дело касалось просившегося в «кузнечную работу» сына дворцового сторожа Ивана Алексеева или сына сокольничего Григория Муравьёва. Но даже придворная должность не спасала от кары за неблагонадёжность. К примеру, гоф-юнкер Иван Наумов не был у присяги, поскольку отъехал в деревню, а по возвращении в 1733 году не удосужился её принести «по недознанию» — и отправился рядовым солдатом в гиблые прикаспийские провинции.

Придворное окружение новой императрицы — камергеры и камер-юнкеры — было заменено почти полностью, как и служители её личных покоев от камердинеров и камер-юнгфер до портомой377. Лично государыню обслуживали камер-фрау и две камер-юнгферы, кабинетный канцелярист, шесть пажей и 13 камер-пажей, три карлицы и четыре «карла»; под ведением трёх гоффурьеров в комнатах сохраняли порядок пять камер-лакеев и 52 лакея (из них трое служили у фрейлин). При государыне состояли три «арапа», 13 гайдуков и четыре скорохода.

В высшем придворном кругу «немцев» было не так много: среди камергеров — барон И.А. Корф (будущий «командир» Академии наук), сын фельдмаршала Миниха, его родственник К.Л. Менгден и ничем не выдающиеся де ла Серра и барон Кетлер; среди камер-юнкеров — шурин Бирона Тротта фон Трейден. Команда пажей была более интернациональной — здесь имелись «Жан француз», «Пётр Петров арап», лифляндцы И. Бенкендорф и И. Будберг, французский выходец из Швеции А. Скалой, В. Бринк378; остальные представляли известные русские фамилии.

Жена фельдмаршала-«верховника» М.М. Голицына княгиня Татьяна Борисовна была пожалована в обер-гофмейстерины. Бенигна Бирон стала статс-дамой — после избрания мужа герцогом Курляндии в 1737 году она получила «первенство» перед всеми дамами двора, включая обер-гофмейстерину. Вместе с ней чин статс-дамы носили двоюродная сестра императрицы графиня Е.И. Головкина, Н.Ф. Лопухина, П.Ю. Салтыкова, Е.И. Чернышёва, баронесса М.И. Остерман и княгиня М.Ю. Черкасская. Среди фрейлин были Христина Вилдеман (впоследствии супруга К.Л. Менгдена) и две представительницы фамилии Кейзерлинг. Помимо них, при дворе находились возвращённая из ссылки и выданная за брата Бирона княжна А.А. Меншикова, дочь А.И. Ушакова и две Салтыковы; впоследствии к ним прибавились княжна Одоевская и Татищева.

Очевидно, больше «немцев» и не требовалось. Во-первых, придворная служба была исконным почётным правом русской знати; во-вторых, Бирону не нужны были конкуренты. Он старался отдалить от трона все более или менее яркие фигуры безотносительно национальности — например слишком активного фельдмаршала Б. X. Миниха. После отправки К.Г. Левенвольде полномочным послом сначала в Варшаву, а затем в Вену серьёзных соперников у Бирона не осталось, и он старался заместить руководящие придворные посты своими «креатурами» — не обязательно «немцами»; так, обер-шталмейстером стал преданный ему А.Б. Куракин, а обер-егермейстером — тогда ещё пользовавшийся доверием фаворита А.П. Волынский.

Повышение роли и престижа дворцовой службы отражалось в изменении чиновного статуса придворных. При Петре I камергер был приравнен к полковнику, а камер-юнкер — к капитану. При Анне ранг этих придворных должностей был повышен соответственно до генерал-майора и полковника, а высшие чины двора из IV класса по Табели о рангах перешли во II класс. Эту же тенденцию продолжало сменившее эпоху «немецкого засилья» «национальное» правление Елизаветы: камер-юнкеры были приравнены к бригадирам379. Положение придворных определялось и неформальными поощрениями. В декабре 1738 года Анна Иоанновна распорядилась освободить от постоя столичные дома камергеров и камер-юнкеров, а в феврале 1740-го выдала фрейлинам 600 рублей на платье, чтобы было в чём появиться на праздничном маскараде.

В послепетровскую эпоху именно придворный чин становится трамплином для будущей карьеры. Б.Г. Юсупов, М.Г. Головкин, Н.Ю. Трубецкой, М.Н. Волконский, П.С. Салтыков при Петре II и Анне, братья Шуваловы, Н.И. Панин, З.Г. Чернышёв при Елизавете — все они начинали службу в качестве камер-юнкеров и камергеров. Даже не удержавшийся при дворе молодой дворянчик получал солидную фору по сравнению с непридворными молодцами: камер-пажи «выходили» на иную службу поручиками, а пажи — прапорщиками. Даже самые мелкие придворные сошки имели возможность сделать карьеру: простой «арап» Пётр Петров сумел стать камер-пажом, а затем выйти в гоффурьеры.

Камергерами Анны Иоанновны стали представители молодого поколения русской знати — как правило, родственники вельмож, поддержавших восстановление самодержавия в 1730 году: Б.Г. Юсупов, А.Б. Куракин, П.С. Салтыков (сын С.А. Салтыкова), П.М. Голицын (сын фельдмаршала), В.И. Стрешнев (родственник Остермана), Ф.А. Апраксин; к концу её царствования — П.Б. Шереметев, А.Д. Кантемир, И.А. Щербатов (зять Остермана), П.Г. Чернышёв.

В число камер-юнкеров вошли состоявшие при Анне ещё в Курляндии И.О. Брылкин, И.А. Корф, а также П.Г. Чернышёв, А.П. Апраксин, А.М. Пушкин, М.Н. Волконский, П.М. Салтыков. Рядом с ними служили пожалованные до 1730 года отпрыски московской знати: И.В. Одоевский, Н.Ю. Трубецкой, П.И. Стрешнев, Ф.А. и В.А. Лопухины. Не менее знатными были и юные пажи А. Волконский, И. Нарышкин, И. Ляпунов, Н. Лихачёв, П. Кошелев, И. Вяземский, Ф. Вадковский, И. Путятин.

Строптивцы, подобные фельдмаршалу В.В. Долгорукову или генералу А.И. Румянцеву, получали показательный урок со смертным приговором, заменённым на заключение или ссылку. Другие отправлялись в дальние «командировки». Оставались те, кто был готов признать первенство и власть фаворита и соответствовать не слишком взыскательным вкусам императрицы.

Никита Юрьевич Трубецкой (1700–1767), майор гвардии, никогда не служивший в строю, и камергер, сумел проявить редкостную способность угождать любой «сильной персоне» с полной отдачей, включая собственных жён: первая пользовалась расположением обер-камергера Ивана Долгорукова, вторую предпочитал фельдмаршал Миних. Он участвовал во всех «судных» расправах аннинского царствования (над Д.М. Голицыным, Долгоруковыми, Волынским), сумел ускользнуть от отправки на губернаторство в Сибирь, получил в 1740 году должность генерал-прокурора — и остался «непотопляемым» на протяжении семи царствований.

Сын знаменитого петровского дипломата Александр Борисович Куракин (1697–1749) получил блестящее образование за границей, владел немецким, французским и латинским языками. Начав службу при отце, молодой Куракин в 25 лет стал послом России в Париже и представлял её интересы на Суассонском международном конгрессе. За возвращением на родину последовало камергерство с участием в празднествах и забавах и почётным дозволением (единственному из придворных) напиваться до положения риз: «обершталмейстер угождал ему (Бирону. — И.К.) лошадьми, яко умной человек льстил ему словами и яко весёлой веселил иногда и государыню своими шутками, и часто соделанные им в пьянстве продерзости, к чему он склонен был, ему прощались».

Бывший гардемарин Тулонской морской школы во Франции Борис Григорьевич Юсупов (1695–1759) также в высшей степени успешно усвоил дух нового царствования и стал верным клевретом Бирона. Правда, князь Юсупов сумел показать себя не только в придворных развлечениях, но и на губернаторстве и даже, как увидим, иногда имел смелость думать.

Для вельмож Петра Шереметева, Николая Строганова, купца и дипломата Саввы Владиславича-Рагузинского новые чины стали почётной приставкой к богатству или карьере, для других — князей Никиты Волконского, Алексея Апраксина, Михаила Голицына — вершиной придворной службы в должности императорского шута. Некоторые аристократы не стали шутами по профессии, но приноравливались к стилю двора и демонстрировали соответствующие таланты. Камергер Павел Фёдорович Балк «шутками своими веселил государыню и льстил герцогу, но ни в какие дела впущен не был»; граф Пётр Семёнович Салтыков (будущий главнокомандующий русской армией в Семилетней войне) делал из пальцев разные смешные фигуры и чрезвычайно искусно вертел в одну сторону правой рукой, а в другую правой ногой.

Их судьбы кажутся нам не случайными. Уровень личности царицы и её запросы удачно совпали с настроениями послепетровской элиты. Эпоха бурных реформ сменилась для высшего круга российского общества относительной «разрядкой». При Петре верхи дворянства быстро и без особого разбора переняли иной образ жизни со всеми его достоинствами и недостатками. Пока был жив император, он направлял их интерес в сторону освоения прикладных знаний: математики, механики, военно-морского дела. После смерти царя-реформатора новое поколение дворянских недорослей предпочло иной путь сближения с «во нравах обученными народами» — увлеклось «шумством», «огненными потехами», показной роскошью, атмосферой праздника, что запечатлели сатиры Антиоха Кантемира:

Румяный, трожды рыгнув, Лука подпевает:

В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати:

И так она недолга — на что коротати,

Крушиться над книгою и повреждать очи?

Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?

...

Медор тужит, что чресчур бумаги исходит

На письмо, на печать книг, а ему приходит,

Что не в чем уж завертеть завитые кудри;

Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры.

При дворе с размахом праздновались тезоименитства, дни рождения и годовщины коронации. Дамы осваивали европейские моды, танцы и язык мушек: «На правой груди — отдаётся в любовь к ковалеру; под глазом — печаль; промеж грудей — любовь нелицемерная». На роскошных приемах не жалели средств на иллюминацию и фейерверки, вина текли рекой, гремела музыка и гостей ожидали десятки блюд. «Я бывал при многих дворах, но могу вас уверить: здешний двор своею роскошью и великолепием превосходит даже самые богатейшие, потому что здесь всё богаче, чем даже в Париже», — констатировал испанский посол де Лириа.

В состав двора входили не только собственно придворные, чьи фигуры и действия в первую очередь бросаются в глаза, но и те, кого можно назвать организаторами повседневной жизни. Здесь влияние иноземцев было заметным. Дворцовая служба представляла собой настоящий интернационал, где русские сталкивались с иноземцами, соперничали с ними и учились у них. Анну обслуживали немецкие фрейлины (Трейден, Вильман, Швенхен, Шмитсек); её племянницу воспитывали гофмейстерина Адеркас с мадам Бельман и «мадемозель» Блезиндорф. Две русские камер-юнгферы и карлицы были подчинены камер-фрау Алёне Сандерше. Стиркой и починкой белья, в том числе столового, а также чисткой кружев и одежды занимались две команды немок-кастелянш Барбары Юстины Габиленстинг и Софьи Бак. Лейб-шнейдером — личным портным императрицы — служил И.Б. Шефлер, пажеским гофмейстером — «цесарец» Адам Гинкель, а танцевать пажей и прочих придворных учил английский танцмейстер Видим Хиггинс.

Придворное общество потешали императорские «карлы» Яков Подчёртков, Пётр Локтев, Юрий и Артемий Валевачевы и три карлицы. Гостей обслуживали русские кофишенки Осип Никифоров и Алексей Леонтьев, гофинтендант Пётр Мошков, камерцалмейстер Александр Кайсаров, вагенмейстер Иван Редриков, ведавший казёнными помещениями гоф-штабквартирмейстер Михаил Марков. Рядом со знатоками импортных вин работали «водочные мастера», медоставы и пивовары.

По штату 1733 года большой (императрицын) и малый (принцессы Анны) дворы обслуживали соответственно 817 и 19 человек. Резко выросли расходы на императорский стол: в 1718 году они составляли 52 тысячи рублей, в 1728-м — уже более 90 тысяч, а при Анне достигли 160 тысяч рублей, поступавших из Главной дворцовой канцелярии, и ещё 67 тысяч из Штатс-конторы. Всего же собственноручно подписанным указом Сенату от 21 марта 1733 года Анна повелела отпускать из Штатс-конторы в Придворную контору «на содержание двора её императорского величества» 260 тысяч рублей в год380. Можно бы и упрекнуть царицу в расточительности, но блеск и престиж двора становится нормой в Европе «старого режима». Содержание венского двора Габсбургов в первой половине XVIII столетия обходилось примерно в два миллиона гульденов, а двора Людовика XV — в 180 миллионов ливров381; что по тогдашнему курсу равнялось соответственно 1,2 и 36 миллионам рублей!

Когда в 1734 году жалованье служителей двора, разросшегося к тому времени до 1082 единиц, возросло до 133 607 рублей, Анна решила, что это уже слишком, и повелела лишних «от двора уволить», а «впредь более 100 000 в дачю жалованья придворным служителям не прибавлять и не производить». В последующие годы её царствования эти расходы колебались в пределах 100–110 тысяч рублей — даже с учётом создания в 1739 году нового штата принцессы Анны Леопольдовны, которая вышла замуж и готовилась стать матерью будущего императора382.

Придворная контора почти каждый год пересматривала штаты дворцовой обслуги, и Анна собственноручно утверждала список чинов с соответствующими окладами. Созданные при ней состав придворных чинов и служб и их иерархия сохранялись и в следующие царствования. «Она имела ясный, проницательный ум, знала свойства окружающих её лиц, любила порядок и великолепие, и никогда двор не был так хорошо устроен, как при ней», — отмечал в мемуарах фельдмаршал Миних — и, похоже, был недалёк от истины.