Глава 10. – Наемники? – удивился Блейк

– Наемники? – удивился Блейк. – Кто, черт побери, станет насылать на тебя наемников?

Эмори пожал плечами, сердито хмурясь:

– Да кто угодно.

– Верно. Врагов у тебя хватает.

– Такое уж у нас ремесло. Наше прежнее ремесло, – поправился он.

Быть наемным воином означало вечно с кем-то биться. За долгие годы Эмори приобрел множество врагов, и любой из них мог пожелать его смерти.

– Счастье еще, что леди Эмма осталась невредимой.

– Да, повезло, – буркнул Эмори, оглядываясь на замок, где жена его наверняка опять кипятила какое-то свое очередное снадобье.

– Я велю Маленькому Джорджу усилить охрану, – проговорил Эмори. – И скажу, чтобы Эмма не смела покидать замок без сопровождения по крайней мере десяти солдат.

– А как насчет тебя?

– Со мной или без меня, не меньше десяти!

– Нет, я имел в виду, что тебе также надо брать с собой охрану.

Эмори задумался, поморщился и, вздохнув, кивнул:

– Согласен.

Блейк помолчал. Он ждал возражений и не дождался. Этот факт заинтересовал его, как и то, что, проводив Эмму наверх, Эмори вернулся в мрачном настроении. Блейк умирал от желания спросить, что вызвало такую перемену, и только раскрыл рот, как Эмори сам заговорил об этом.

– Она считает меня племенным жеребцом, годным лишь для одного! – в отчаянии проговорил он.

Блейк удивленно посмотрел на друга:

– Кто считает?

– Моя жена! О ком, дьявол тебя забери, я еще могу вести разговор? – И он яростно сверкнул глазами, злясь на тупость Блейка. – Все, что ей от меня нужно, – это ребенок. Я для нее вроде быка-производителя! Она думает, что я должен по ее прихоти изливать в нее свое семя, пока она не переполнится им, как кружка элем.

– Да, это тяжкая обязанность! – весело подхватил Блейк.

Эмори обиженно поджал губы: он ждал большего сочувствия.

– Тебе смешно! Это не тебя она терзает ночью и днем, днем и ночью.

– Какая жалость!

Но, заметив на лице друга признаки надвигающейся бури, Блейк поспешил принять серьезный вид.

– Не понимаю, дружище, на что ты жалуешься? Еще несколько дней назад ты грустил, что жене твоей слишком нравится исполнять супружеские обязанности. Ты находил это неподобающим. Теперь ты заявляешь, что она рассматривает тебя всего лишь как сосуд с семенем, впрочем, согласно святой церкви, так и положено считать жене. И тебя это снова огорчает. А-а… кажется, понимаю! – И Блейк широко улыбнулся продолжавшему хмуриться Эмори. – Твоя мужская гордость уязвлена тем, что ласковость жены вызвана лишь желанием забеременеть и обезопасить себя от Бертрана. – Он сочувственно кивнул: – Да, все верно. И это заставляет меня предположить, что твое собственное внимание к жене означает нечто большее, чем исполнение супружеского долга.

Эмори поглядел на него так, словно получил от друга удар в живот, и неистово замотал головой, отказываясь обсуждать всерьез такую дикую мысль.

– Да-да. Может быть, ты даже влюбился в нее, – торжественно объявил Блейк.

– Влюбился?! – ужаснулся Эмори. – Она же моя жена!

– Ну и что?

– Мужчины не любят своих жен, – сердито буркнул Эмори. – Любовь они берегут для любовниц. Жен лишь терпят.

– Трудно представить, Эмори, что ты можешь завести себе любовницу.

– Я не собираюсь, но…

– И хотя обычай приберегать нежные чувства для внебрачных связей нынче в моде у лордов и леди, Эмма – необычная леди. Ее легко полюбить. – И Блейк выразительно вздохнул.

Эмори поморщился и решительно заявил:

– Оставь в покое мою жену. У нее любовника не будет!

С этими словами он круто повернулся и только что не побежал прочь по двору, оставив удивленного Блейка в глубокой растерянности.

Эмма подняла глаза от кипящего котелка, в котором она мешала очередной отвар, и улыбнулась появившейся на кухне Гите. Она была самой старшей среди работниц де Ласси и по возрасту годилась Эмме в матери. Она даже внешне чем-то напоминала покойную леди Кенвик: кроткой улыбкой и тихим достоинством, с какими она накалывала и прилаживала ткань на фигуре Эммы во время примерок. Эмме она очень нравилась. И не только ей. Сиберту тоже.

Де Ласси пробыл в замке всего четыре дня, а Гита и Сиберт уже казались неразлучными. Во время трапез они сидели рядом, в рабочие часы Гита постоянно находила предлоги, чтобы спуститься вниз и хотя бы мельком увидеть Сиберта. Эмма натыкалась на них в самых разных уголках замка. Служанки и посудомойки уже начинали хихикать, едва эта пара появлялась на горизонте.

Эмма не знала, как ей отнестись к этой ситуации. Ей казалось странным, что уже немолодые люди так увлечены друг другом. Но в то же время в этом было что-то удивительно трогательное. Никогда Эмма не видела своего сурового дворецкого таким счастливым, и ей не хотелось выговаривать им за нескромное поведение. Пока она предоставила событиям идти своим ходом. Хотя когда-нибудь настанет момент разлуки. Что тогда будет? Эмма надеялась уговорить Гиту остаться, так как подозревала, что если швея решит вернуться в Лондон вместе с де Ласси, Сиберт последует за ней. Однако сейчас ей не хотелось заниматься этой проблемой: и без того в замке Эберхарт хватало тревог и волнений.

По сути дела, они не прекращались со дня ее свадьбы, подумалось Эмме. Но она тут же поправила себя. Нет, все началось еще раньше. Пожалуй, со смерти Фалька… а может, с ее аудиенции у короля?..

– Лорд Эмори чем-то болен, миледи? – Гита подошла совсем близко и с любопытством заглянула в котелок.

– Н-нет… – смущенно проговорила Эмма. – С ним все в порядке.

– Тогда почему вы каждый вечер подливаете лекарство ему в эль?

– Я… это такое новое укрепляющее средство… Я ищу, какое ему лучше подходит, – солгала Эмма, отводя в сторону глаза.

Гита озадаченно нахмурилась:

– Но разве это не листья иглицы и…

– Вы хорошо знаете травы, – прервала ее Эмма, стремясь перевести разговор на другое.

– Да, меня мать научила разбираться в них. – Гита повернулась к разложенным на столе для просушки растениям. Бережно проведя по ним рукой, она удивленно взяла один из цветков. – Это ведь дамиана?

– Да, она укрепляет организм. – Эмма услышала в своем голосе оправдывающиеся нотки и внутренне поморщилась. – И налаживает работу всех органов тела.

Губы Гиты чуть дрогнули в усмешке, и она положила афродизиак на место.

– Да, она наладит.

Эмма вспыхнула как маков цвет, почувствовав в словах Гиты намек, но была избавлена от ответа шумом открывшейся двери. В кухню заглянул Сиберт и при виде Гиты нежно заулыбался:

– Французский хорек шумит, почему Гита так долго где-то задерживается. Может быть, стоит…

– Да, да, – вздохнула Гита и направилась к двери, ответно улыбнувшись Сиберту. – Проводишь меня наверх?

Эмма с удивлением отметила, каким игривым тоном это было сказано. Глаза ее открылись еще шире, когда Сиберт вспыхнул, судорожно сглотнул и кивнул даме своего сердца.

– Кровь Христова! Ну и дела! – пробормотала Эмма, качая головой. Скоро придется что-то решать насчет этой парочки, подумала она, возвращаясь к своему вареву. Это была очередная порция отвара дамианы. Она готовила ее каждый божий день и щедрой рукой подливала это зелье в кружку мужа. Еще недавно Эмма собиралась сократить вливаемое количество, но после его недавней угрозы…

Не то чтобы она всерьез поверила, будто он прекратит спать с ней. Ему явно доставляло удовольствие это делать. Да и вообще она не была уверена в причине его раздражения… Но поберечься не мешает. Она не только не уменьшит его порцию дамианы, а удвоит ее. Впрочем, другие травы она, пожалуй, не будет ему давать, а то в его кружке совсем не останется места для эля. Но дамиану он будет получать регулярно… на всякий случай.

Эмма открыла глаза, посмотрела на пустое место рядом с собой на постели и тяжело вздохнула. Кажется, Эмори твердо решил больше не спать с ней. Вчера за ужином он принялся пить эль, кружку за кружкой, и не останавливался до тех пор, пока голова его не упала на столешницу и громкий басистый храп не возвестил о полном забытьи. Эмма не стала его будить: пусть спит, где заснул, – и одна поднялась наверх в свои покои.

Несмотря на то что она не удвоила, а учетверила порцию дамианы в его эле, он не пришел к ней. Возможно, действие травы ослабевало по мере того, как человек привыкал к ней? А может быть, количество выпитого эля перебороло сном возбуждение от дамианы? Как бы то ни было, трава на него не подействовала, и она провела долгую ночь, ворочаясь в холодной, одинокой постели. Странно, как легко привыкнуть к присутствию мужчины у себя под боком и как тяжело после этого смириться с его отсутствием…

Еще раз вздохнув, она в конце концов заставила себя встать и одеться. Неужели муж и вправду решил не возвращаться в ее постель? Она не желала даже думать о такой возможности, не только из-за того, что хотела иметь ребенка, но и… Нет, сама мысль об этом казалась ей невероятной! Она просто будет тосковать по мужу! Вот и все, как на духу.

Эмори сдержал слово – он советовался с нею почти по всем вопросам. Кроме того, он действительно стал с ней разговаривать, главным образом по ночам. Держа ее в объятиях после их соединения, он обсуждал с Эммой все события дня. Сначала их разговоры не клеились: Эмори чувствовал себя неловко. Однако он настойчиво продолжал, и вскоре это вошло в привычку, стало их ночным ритуалом. Покидая этим утром спальню, она призналась себе, что прошлым вечером ей этого не хватало.

В большом зале кипела жизнь. Шум голосов оглушил Эмму, когда она спустилась вниз. Эмори сидел на своем обычном месте, но как-то съежившись, и с мрачным видом поглядывал на окружающих, словно их беспечные улыбки и смех наносили ему обиду. Было очевидно, что его плохое настроение за ночь не улучшилось.

Сдержав вздох, Эмма изобразила на губах улыбку, чтобы весело поприветствовать мужа, но на полдороге к столу обратила внимание на собак перед очагом. Наморщив лоб, она замедлила шаг и с любопытством и тревогой подошла к ним поближе.

Как и у всех в замке, у собак были свои неизменные привычки. Днем они слонялись по двору, бродили вокруг замка, играли с детьми и, если требовалось, участвовали в охоте. В дождливые дни они стремились проникнуть на кухню, жалобным подвыванием и повизгиванием провожая повариху в надежде выпросить кусочек съестного. Ночью они пристраивались около очага и спали в тепле, но пробуждались сразу, как только появлялись люди, чтобы присоединиться к завтраку. Тогда они крутились около стола, мгновенно подхватывая нечаянно оброненные или брошенные им куски.

Сейчас собаки должны были находиться у столов, однако они продолжали спать, и это насторожило Эмму: не могли псы безмятежно дремать во время шума трапезы… если только они были здоровы…

Эмори сразу почувствовал появление Эммы в зале. Проклятие! Даже отдаленного ее присутствия было достаточно, чтобы его мужская плоть налилась своей особой щекочущей живостью. Улыбка же Эммы вызывала там такое… отвердение, что ему позавидовали бы камни Стонхенджа. Беда была в том, что одновременно размягчался ум. Блейк был в какой-то степени прав, но, убей Бог, Эмори не мог объяснить, почему с ним такое происходит. Сначала его расстраивало, что жене чересчур нравится с ним спать. Теперь его тревожило, что соединение с ним интересует ее лишь постольку, поскольку это необходимо для зачатия ребенка. В голове и чувствах Эмори был полный сумбур. Да-да, какая-то каша! Он просто утратил способность рассуждать здраво!

Наверное, жену его поведение ставит в тупик точно так же, как Блейка. Вне всяких сомнений, ей представляется вполне резонным соитие только ради потомства. А удовольствие тут ни при чем. Церковь так и утверждает: целью брака является продолжение рода. Но ему… Ему хотелось большего. Эмори не желал быть для Эммы лишь преградой между ней и Бертраном. Он хочет… А, дьявольщина!.. Он сам не знает, чего именно хочет… В этом вся беда.

«Может быть, ты ее любишь?» – вспомнил он слова Блейка и содрогнулся при мысли, что это действительно так. Эмори перебрал в памяти свои любовные впечатления. В его жизни их было очень немного. Однако это вовсе не означало, что, желая наверстать упущенное, он должен страдать. Особенно из-за женщины, думающей о нем как о племенном быке в хлеву.

Поморщившись от этой мысли, Эмори снова опустил глаза в кружку, стремясь найти ответ в ее мутных глубинах. Друг его оказался тем не менее прав. Эмма была особой, ни на кого не похожей. Эмори имел возможность не раз наблюдать обычных дам. Взять, к примеру, жену его отца. Красивая женщина, всегда готовая одарить милой улыбкой достойного ее благосклонности. А с недостойными, вроде слуг или пасынка, она была злобной и мстительной.

Встречал он и придворных дам. Эмори цинично усмехнулся при этих воспоминаниях. У него было впечатление, что они выслеживают мужчин, как охотники – лесную дичь, добиваются победы решительно и целеустремленно, как воины в жаркой битве. При этом они так хладнокровны, хитры и изворотливы!

Ничего подобного он не замечал в своей жене. Ее люди, будь то слуги или солдаты, искренне любили ее и уважали. Это было видно по тому, с какой готовностью бросались они исполнять любые ее распоряжения. Чего стоит один приказ, предписывающий всем носить одежду только черного цвета! Когда Эмори осведомился у Сиберта, почему они все одеты в черное, тот ответил просто: «Ее светлость захотела этого. Она в трауре. Вернее, была в трауре. Полагаю, что с ее новым замужеством трауру пришел конец».

Сообщив это, дворецкий впал в задумчивость, явно размышляя о требованиях этикета в данном случае. Эмори переспросил его:

– И вы ее послушались, не возражая?

– Да, милорд.

– Но почему?

– Почему? – Сиберт был озадачен вопросом. – Чтобы доставить ей удовольствие.

Этот простой ответ говорил о многом. «Чтобы доставить ей удовольствие!» Не из страха наказания, не по обязанности, но для того, чтобы ее порадовать. Люди Эммы очень старались угодить своей хозяйке. А она, в свою очередь, неустанно заботилась о них.

Об их здоровье, еде и прочих нуждах. Она взяла под свое крыло и его солдат, бесконечно врачуя их раны. Тревожный возглас Эммы отвлек его от этих размышлений. Жена его опустилась на колени перед собаками, лежавшими у очага. На лице ее был написан ужас. Эмори нахмурился, встал из-за стола и двинулся было в ее сторону, но тут в большой зал ворвался Маленький Джордж и, торопливо подойдя к Эмори, доложил:

– К замку приближаются гости.

– Кто?

– Я не смог разглядеть их знамя. Они еще слишком далеко.

Эмори озабоченно уточнил:

– Военный отряд?

– Нет. Для этого они слишком малочисленны.

– Возможно, это вернулся лорд Рольф? – предположил Эмори, пожимая плечами, и повернулся к Эмме: – В чем дело, жена?

Эмма, присев на корточки, непонимающе уставилась на лежащих неподвижно собак:

– Они мертвы.

– Мертвы?! – Восклицание Эмори обратило к ним внимание всех находившихся в большом зале.

Многие направились к очагу.

Эмма вздохнула, сама едва веря в случившееся. Судя по окоченевшим телам всех трех собак, они были мертвы уже несколько часов.

– Да, муж мой, все три собаки мертвы.

– Это что, чума какая-то, миледи? – прошептала Мод, опускаясь около нее на колени.

– Нет, – угрюмо пробормотала Эмма, бросая на служанку укоризненный взгляд. Одно упоминание слова «чума» вызывало всеобщую панику. Она приподняла голову одного из несчастных животных и осмотрела глаза и пасть. Хмурые складки пересекли ее лоб.

– Так, может, это сыпняк? – настаивала Мод.

– Нет! – громко заявила Эмма, заметив, что по толпе пробежал испуганный шепот и люди стали отходить от них. – Это яд.

– Яд?! – ахнула служанка.

– Яд? – Взгляд Эмори остановился на миске с водой, стоявшей рядом. – Это ты их отравила!

Обвинение Эмори прогремело в тишине холла и поразило Эмму, как удар молнии.

– Что?.. – потрясение прошептала она.

– Ты их убила. Отравила своими травами. Эмма возмутилась:

– Да ты с ума сошел! Зачем мне травить своих псов?

Эмори не сводил глаз с миски с водой.

– Не псов – меня! Ты меня пыталась отравить! – воскликнул он. – Разве не ты влила мне вчера за ужином в кружку какое-то зелье? – Эмори схватил Эмму за плечо и сильно потряс. – Говори, вливала?!

– Да! – выкрикнула Эмма, и он сразу отпустил ее, чуть не отбросив от себя.

– Я вылил тот напиток, что ты поднесла, в миску, поставленную с вечера для собак. И вот теперь они мертвы… отравлены. Яд был в моей кружке.

Эмма замерла при этом ужасном известии. Присутствующие в зале затаили дыхание, ожидая ее ответа, но еще до того, как она открыла рот, на ее защиту поспешил Олден.

– Может быть, это роковая случайность? – предположил оруженосец Эмори, стремясь выгородить Эмму. – Ведь эти травы, милорд, так похожи! Я их совсем не могу различить. Может быть… – Он замолчал, пытаясь найти объяснение тому, как могла его обожаемая хозяйка поставить под угрозу жизнь мужа.

Эмма готова была дать ему пощечину. Одно то, что юноша искал ей оправдание, говорило о его уверенности в том, что источником яда был ее отвар. Одного взгляда на растерянные и смущенные лица окружающих было достаточно, чтобы понять: все они сомневаются в ее невиновности.

– Я ничего не напутала и не травила своего мужа! – яростно закричала она, теряя над собой контроль.

Такое не подобающее благородной даме поведение вызвало еще большее смущение присутствовавших, но Эмме в эту минуту было все равно. Ради всего святого! Неужели они все считают ее убийцей?! Даже ее собственные люди… Судя по выражению лиц, они тоже сомневаются! Полная презрения к ним, она круто повернулась, чтобы уйти, но Эмори задержал ее, резко схватив за руку.

– Нет, жена. Тебе не удастся так просто уйти от ответа.

Эмма подчеркнуто зло посмотрела на державшую ее руку, затем подняла холодные глаза на его гневное лицо.

– Муж мой?

Она произнесла это так мягко, тоном, настолько противоречащим ледяной ярости, кипевшей в ее взоре, что Эмори настороженно прищурился:

– Слушаю тебя.

– Пропади ты пропадом! Сгинь! Удавись!

Вся комната ахнула от этих отчетливо выкрикнутых слов. Окинув толпу презрительным взглядом, Эмма вырвала руку и буквально взлетела вверх по лестнице. Она не собиралась покорно выслушивать подобную чушь. Им еще осталось назвать ее ведьмой и сжечь на костре.

Эмори, открыв рот от удивления, посмотрел вслед удалявшейся жене, затем обернулся к Блейку:

– Что она мне сказала?

– По-моему, она сказала: «Сгинь! Удавись!»

– Да, – кивнул Эмори, сдвигая брови. – Именно так она и сказала.

Он рванулся было за Эммой, но Блейк поспешно перехватил его.

– Нет, дружище. Оставь ее в покое. Она сейчас рассержена и…

– Она рассержена?! – проревел Эмори, оборачиваясь к нему. – Моя жена только что велела мне сгинуть и повеситься! В самых грубых выражениях! Блейк, она не леди! Говорю тебе: не леди! Я подозревал это, когда она слишком наслаждалась нашим соитием, а теперь я в этом уверен. Ни одна благородная дама не станет употреблять такие выражения. Не станет наслаждаться супружескими обязанностями в постели. И уж точно настоящие леди не станут травить своих мужей! – громко выкрикнул он в спину удалявшейся Эмме, а затем повернулся к своим воинам: – Будьте вы прокляты! Неужели после всего, что произошло, вы дадите ей просто так уйти? Остановите ее!

– Ну-ну, Эмори, мы должны все это как следует обдумать, – пытался вразумить его Блейк.

– О чем здесь еще думать? Мало мне нападений каких-то разбойников и наемников, так еще собственная жена пытается меня убить! – Последнюю фразу он проорал во все горло, чтобы она донеслась до почти скрывшейся наверху Эммы. – Неудивительно, что Фальк покончил с собой!

При этих словах Эмма замерла, а затем круто обернулась, чтобы дать достойный ответ муженьку, но внимание ее привлекли четверо торопливо направлявшихся к ней солдат Эмори. Широко раскрыв глаза, она уставилась на них, растерянно осознав наконец всю серьезность своего положения. Все знали, что она поила мужа этими проклятыми травами. Накануне он вылил свой эль в собачью миску, а наутро собаки оказались мертвы… отравлены. Это была уже улика, говорящая против нее. Теперь ее могут обвинить в покушении на убийство. А это – преступление, наказуемое смертью.

Внезапно раздался шум, двери замка распахнулись, и взоры всех в изумлении обратились на стоявшего на пороге лорда Бертрана. Видимо, Эмма ахнула, потому что глаза его мгновенно нашли ее наверху лестницы, и он улыбнулся ей лучезарной, ослепительной улыбкой.

– Леди Эммалена, я прибыл сразу, как только узнал! – поспешно приблизившись, Бертран протянул к ней руки.

– Узнали о чем, милорд? – спросила Эмма, с досадой отступая от него. Взгляд ее упал на застывших в нерешительности солдат Эмори. Они не знали, хватать ее или нет. В этот момент лорд Бертран ласково взял ее ладони в свои и нежно сжал.

Голова Эммы пошла кругом. Поведение Бертрана, его приветствие были какими-то странными. Что-то здесь было явно не так. Она вышла за другого, нарушив его планы. Его прощальный злобный взгляд никак не предвещал нынешней радостной благожелательности. А теперь он прямо-таки источал счастье и радость, настойчиво притягивая ее к себе.

– Руки прочь от моей жены!

Оба, и Эмма, и Бертран, вздрогнули от громового приказа Эмори. Бертран отпустил Эмму, и она попятилась от него, с облегчением вздохнув, затем, нахмурясь, повернулась к мужу. Что за перемена? То он обвиняет ее в попытке убийства, то по-хозяйски бросается защищать от другого мужчины!..

Эмори сжал губы, видя реакцию жены, и обратил внимание на Бертрана.

Тот выглядел ошеломленным. Даже, пожалуй, потрясенным.

– Но ведь вы, кажется, должны были быть… – запинаясь, пролепетал он.

– Бертран!

Эмма поежилась от грубого, визгливого голоса. Обернувшись к двери, она увидела стоявшую на пороге высокую тощую женщину. Та отвечала ей холодным и настороженным взглядом. На этот раз Бертран явился не один. «Тем хуже», – мрачно подумала Эмма, встречая в упор холодную ненависть, полыхавшую в глазах леди Аскот.

Эмори молча наблюдал за этим бессловесным поединком характеров, затем, нетерпеливо переступив с ноги на ногу, заговорил:

– Полагаю, у вас была какая-то причина явиться сюда?

Леди Аскот выгнула бровь, всем своим видом демонстрируя пренебрежение к хозяину замка, но Эмори не обратил на это никакого внимания. Некогда ему было сейчас улещивать старую каргу и ее слюнтяя сыночка. Ему надо было разобраться с тремя дохлыми псами и строптивой женой.

– Мы направляемся ко двору и решили по дороге заехать к вам и принести свои поздравления, – помолчав, сообщила леди Аскот, после чего с силой стукнула тростью об пол и рявкнула: – Так ведь обстоит дело, Бертран?

– Да-да!.. – кашлянув, подтвердил тот и скользящим, трусливым движением подвинулся к матери. – Наши поздравления.

Эмори прищурился, внимательно вглядываясь в приезжую парочку. Они напоминали ему двух гадюк: вертко проникли в его замок и ползут, расточая фальшивые любезности своими раздвоенными узкими язычками. Он прекрасно знал, что со дня его свадьбы они пребывали на постоялом дворе Честерфорда. Тот сам сообщил ему об этом. Так что Эберхарт никак не мог оказаться на их пути к королевскому двору. А что касается того, будто они заехали его поздравить…

Скорее он поверит, что ожила покойная жена короля Ричарда.

Эмори неожиданно вспомнил слова Бертрана, сказанные им при появлении в замке: «Я прибыл сразу, как только узнал». О чем он узнал? О смерти собак? Или о чьей-то еще? Задавшись этим вопросом, Эмори посмотрел на жену. Эмма разглядывала стоявшую у дверей пару с нескрываемой подозрительностью. Затем перевела взгляд на трупы несчастных собак, лежавших перед очагом, а потом посмотрела в глаза Эмори. Ее губы искривились в горькой усмешке. Эмори вздрогнул под этим взглядом: чувство вины проснулось в нем, сжимая сердце мертвой хваткой.

– Мы не станем задерживаться, дожидаясь угощения, – надменно объявила леди Аскот, словно кто-то ей его предлагал. – Мы торопимся ко двору. Поехали, Бертран! – Круто повернувшись, она шагнула через порог и исчезла за дверью. Сын поспешно последовал за ней.

Эмори обернулся к четырем солдатам, которых ранее посылал за женой:

– Следуйте за ними и удостоверьтесь, что они покинули мои земли!

Те немедленно отправились выполнять приказание.

Эмори оглянулся на жену и увидел, что она снова быстро поднимается по лестнице.

– Мне пойти вернуть ее?

В ответ на вопрос Маленького Джорджа Эмори лишь вздохнул и отрицательно покачал головой.

– Как я понимаю, ты пришел к выводу, что жена невиновна в том, что в твоей кружке оказался яд? – тихо заметил Блейк с явным облегчением в голосе.

Эмори посмотрел на друга, затем направился к столу и устало опустился на скамью. Он вновь взялся за свою кружку и, обращаясь к подошедшим приятелям, пробурчал:

– Последнее время у меня какая-то полоса невезения.

– Да уж, – покачал головой Блейк. – Не помню, когда еще у тебя было столько неприятностей. За несколько недель ты трижды чуть не погиб. – И видя, что Эмори хмуро молчит, спросил: – О чем раздумываешь?

– Я размышляю о том, как странно получилось, что разбойники снова напали на меня. По словам солдат Эммы, прежде ничего подобного не случалось в их краях. Да, грабили, такое бывало, но пытаться убить… Они даже не требовали мой кошелек. Зачем же тогда нападали?

– Возможно, они испугались, что новый владелец замка выгонит их из леса? – предположил Маленький Джордж.

– А они не подумали, что таким образом вынудят меня пойти на это?..

Блейк кивнул:

– Они явно стремились тебя убить.

– Да, то есть вели себя как наемники. Брови Маленького Джорджа полезли вверх:

– Значит, ты не считаешь, что это месть за прошлую службу?

– Нет.

– И не подозреваешь свою жену в злодейском умысле?

Эмори уныло покачал головой и высказал только что пришедшую ему в голову мысль:

– Именно Эмма заявила, что псов отравили. Если бы не она, мы продолжали бы думать, что это результат какой-то болезни.

Оба приятеля кивнули, признавая справедливость замечания. Затем Блейк озадаченно заметил:

– Дружище, ты вроде не рад, что Эмма здесь ни при чем?

– Это верно, – грустно признался Эмори. – То есть, конечно, я счастлив, что жена не хочет моей смерти… но как подумаю, во что мне обойдется мое несправедливое обвинение…

– Она тебя простит, – успокоил его Блейк, кладя руку на плечо друга. – По-моему, твоя жена испытывает к тебе сильную симпатию.

После этих слов Эмори повеселел и выпрямился.

– Ты так думаешь? – спросил он с надеждой.

Однако выражение радости на его лице быстро померкло, сменившись кислой миной: Эмори вспомнил взгляд жены, который она на него бросила, прежде чем уйти. В нем точно не было ни малейшей симпатии.

– Ты думаешь, все три события связаны между собой? Разбойники, наемники и отрава? – вернул его Блейк к более животрепещущей теме.

– Не три, а четыре.

– Четыре?

– Да. Свадьба, два нападения и яд. – Эмори помолчал, давая друзьям время осмыслить сказанное. – Нападения начались на другой день после свадьбы. Кому выгодно, чтобы я умер?

Блейк мрачно почесал подбородок.

– Бертрану.

– Вот именно. Его первые слова, обращенные к Эмме, заставили меня подумать об этом.

– «Я прибыл, как только узнал…» – задумчиво повторил Маленький Джордж и поднял брови: – Что, собственно, он узнал такого?

– Видимо, он узнал о моей смерти.

– Но ты же не умер! Так как же?..

– Не умер, но он знал, что его подручный подлил Эмори яд в кружку и тот его выпил. А раз так, то наутро Эмори должны были найти мертвым, – объяснил Блейк, подхватывая на лету догадку Эмори. – Эмори постарался, чтобы никто не видел, как он выливает свой эль в собачью миску: не хотел обидеть жену.

– Может быть, стоит отправить письмо королю? Он примет меры против Бертрана.

Но Эмори покачал головой:

– Доказательств нет. А без них король ничего не станет делать.

Блейк понимающе покивал и удивленно вскинул голову, когда Эмори стал подниматься из-за стола:

– Ты куда?

– Я должен поговорить с женой.

– Но ведь нам надо решить, что делать.

– Удвойте стражу, следите за всеми, кто приходит в замок и уходит из него. Проверьте, все ли на месте, не пропал ли кто.

– Пропал? – недоуменно переспросил Маленький Джордж.

– Кто-то же подлил яд в мою кружку! Это не всякий мог бы сделать. Скорее всего тут замешан кто-то из живущих в замке. Этот человек и донес Бертрану, что дело сделано, после чего тот заявился сюда нынче утром.

– Предатель среди нас?! – прервал его Блейк и крепко выругался, вынужденный признать справедливость такого предположения.

Маленький Джордж нахмурился, обдумывая сказанное:

– Но если предатель из здешних, то он должен знать, что леди Эмма все время поит тебя травами, а значит, именно ее обвинят в твоей смерти. Разве не так?

– Так, – сухо согласился Эмори. – Это заставляет думать, что злоумышленник не слишком хочет, чтобы Эмма оставалась хозяйкой замка.

Его приятели удивленно переглянулись. Затем Маленький Джордж произнес с расстановкой:

– Тогда это не может быть Бертран. Совершенно очевидно, что он лелеет надежду заполучить ее в жены.

– Верно, но может быть, этого не желает леди Аскот? – возразил Эмори.

– Возможно, ты прав, – согласился Блейк. – Леди Аскот – женщина властная и грубая. Не думаю, что Эмма легко ей подчинится. Она слишком горда и вспыльчива и не позволит унижать себя. Посмотрите, чем она ответила на пренебрежение лорда Фалька: терпела, терпела да и отправилась жаловаться королю. Нет, леди Аскот вряд ли захочет, чтобы Эмма осталась в замке.

Эмори кивнул, соглашаясь со справедливостью этих слов, но внимание его привлекла фраза: «Она слишком горда и вспыльчива и не позволит унижать себя». Да, его жена такая! И он очень боялся, что именно эти черты ее характера не позволят ей простить его.