Арендатор

Практика сновидений в том виде, который был привычен для меня, закончилась. Когда я в следующий раз встретился с доном Хуаном, он поручил руководство надо мной двум членам своей партии: Флоринде и Зулейке. Они являлись его ближайшими соратниками. Их инструкции совершенно не касались врат сновидения, но были посвящены различным путям использования энергетического тела. Однако все это не оказало на меня сильного влияния, так как наше общение было достаточно непродолжительным. У меня создалось впечатление, что они, скорее, были заинтересованы в том, чтобы проэкзаменовать меня, чем в обучении чему-либо.

– Не осталось больше ничего, чему я мог бы научить тебя о сновидении, – сказал дон Хуан, отвечая на мой вопрос о положении дел.

– Мое время на этой земле закончилось. Но остается Флоринда. Она теперь та, кто будет направлять не только тебя, но и всех остальных моих учеников.

– Будем ли мы с ней продолжать мою практику сновидения?

– Этого не знаю ни я, ни она. Все зависит от духа. Реального игрока. Мы не играем сами по себе. Мы просто пешки в его руках. Следуя командам духа, я должен сказать тебе, что представляют собой четвертые врата сновидения, хотя направлять тебя я больше не смогу.

– Я не понимаю, какой тогда смысл разжигать мой интерес?

– Дух не оставляет решать это ни тебе, ни мне. Я должен описать тебе четвертые врата сновидения, нравится мне это или нет.

Дон Хуан объяснил, что в четвертых вратах сновидения энергетическое тело путешествует в особые конкретные места, и что существуют три пути использования четвертых врат: первый – путешествовать в определенные места этого мира, второй – путешествовать в определенные места за пределами этого мира, и третий – путешествовать в те места, которые существуют только в намерении других. Он отметил, что последний путь наиболее трудный и опасный из всех и, более того, является склонностью древних магов.

– И что же, по-твоему, мне делать с этим знанием? – спросил я.

– В данный момент – ничего. Просто отложи его, пока не понадобится.

– Ты хочешь сказать, что я смогу пересечь четвертые врата сновидения самостоятельно, без всякой помощи?

– Сможешь ты это сделать или нет – зависит от духа.

Он резко оборвал тему, и в результате у меня отнюдь не создалось впечатления, что я смогу достичь и пересечь четвертые врата самостоятельно.

Затем дон Хуан назначил мне последнюю встречу, для того, чтобы, как он сказал, устроить мне магические проводы: заключительный пункт в моей практике сновидения. Он сказал, что мы встретимся с ним в небольшом городке в Южной Мексике, где жил он и члены его партии магов.

Я прибыл туда после полудня. Мы с доном Хуаном сидели в патио его дома на каких-то неудобных плетеных стульях, покрытых толстыми подушками. Дон Хуан посмеивался и подмигивал мне. Стулья были подарком одного из женских воинов его партии, и мы просто должны были сидеть так, словно нас ничто не беспокоит, особенно его. Стулья были куплены в Фениксе, штат Аризона, и с большими сложностями переправлены в Мексику.

Дон Хуан попросил прочесть ему стихотворение Дилана Томаса, которое, по его словам, в данный момент имело для меня наиболее подходящий смысл:

Я стремился уйти

От шипенья потраченной лжи

И беспрестанного плача старого ужаса,

Становящегося все ужаснее по мере того,

Как день спускается через холм в глубокое море.

Я стремился уйти, но я боюсь;

Немного жизни, еще нерастраченной, может взорваться

Из-за старой лжи, горящей на земле.

И, потрескивая в воздухе, оставить меня полуослепшим.

Дон Хуан встал и сказал, что он собирается прогуляться по площади в центре города. Он предложил мне присоединиться к нему. Я тут же решил, что стихотворение как-то ухудшило его настроение, и ему необходимо развеять его.

Мы дошли до площади, не говоря друг другу ни слова. Несколько раз мы обошли ее, все еще продолжая молчать. Возле магазинов на улицах, обращенных в сторону восточной и северной сторон парка, околачивалось несколько прохожих. Все улицы, окружавшие парк, были вымощены кое-как. Они были застроены массивными, одноэтажными кирпичными домами с черепичными кровлями, белыми стенами и окрашенными в синий или коричневый цвет дверями. На боковой улочке в квартале от площади угрожающе вздымались над крышей единственной в городе гостиницы высокие стены громадной колониальной церкви, похожей на марокканскую мечеть.

На южной стороне располагались два ресторана, которые существовали бок о бок, необъяснимым образом процветая в таком соседстве, хотя в них готовили практически одни и те же блюда и по одинаковым ценам.

Я наконец нарушил молчание, спросив дона Хуана, не находит ли он странным, что оба ресторана были практически одинаковыми.

– В этом городе возможно все, – ответил дон Хуан.

Что-то в его голосе вызвало у меня ощущение сильного дискомфорта.

– Почему ты так нервничаешь? – спросил он с серьезным выражением лица. – Ты знаешь что-нибудь, о чем не говоришь мне?

– Почему я нервничаю? Смешно. Я всегда нервничаю рядом с тобой, дон Хуан. Иногда сильнее, чем другие.

Казалось, он прилагал значительные усилия, чтобы не рассмеяться.

– Нагуали не самые дружественные существа на земле, – сказал он извиняющимся тоном. – Я научился этому весьма нелегким образом в борьбе со своим учителем, ужасающим нагуалем Хулианом. Казалось, от одного его присутствия для меня мерк дневной свет. Иногда он, бывало, фокусировался на мне, и тогда мне казалось, что моя жизнь висит на волоске.

– Ты, дон Хуан, несомненно, оказываешь на меня такое же воздействие.

Он открыто рассмеялся.

– Нет, нет. Ты явно преувеличиваешь. Да по сравнению с ним я просто ангел.

– Может быть, по сравнению с ним ты и ангел, только вот у меня нет возможности сравнивать.

Он рассмеялся, а потом опять стал серьезным.

– Сам не знаю почему, но мне явно страшно, – объяснил я.

– Ты чувствуешь, что у тебя есть причина для страха? – спросил он и остановился, чтобы рассмотреть меня.

Тон его голоса и то, как он поднял брови, создавали впечатление, будто он подозревает, что я о чем-то умалчиваю. Он явно искал возможность разоблачить меня.

– Твоя настойчивость меня удивляет, – сказал я. – Мне кажется, что ты, а не я, и есть тот, кто что-то прячет в своем рукаве.

– Кое-что в моем рукаве имеется, – согласился он и усмехнулся. – Но не в этом дело. Дело в том, что в этом городе есть нечто, что ожидает тебя. И ты или не до конца знаешь, что это, или ты знаешь, что это, но не осмеливаешься сказать мне, или ты вовсе ничего об этом не знаешь.

– Что же меня здесь ждет?

Вместо ответа дон Хуан возобновил прогулку, и мы продолжали ходить вокруг площади в полном молчании. Мы несколько раз обошли площадь, выискивая, где бы сесть. Вскоре несколько молодых женщин встали со скамьи и ушли.

– Годами я рассказывал тебе о заблуждениях магов древней Мексики, – сказал дон Хуан, усевшись на скамью и жестом предлагая мне сесть рядом.

С горячностью человека, который рассказывает об этом впервые, он опять повторил мне то, о чем говорил много раз: что те маги, направляемые исключительно эгоистическими интересами, все свои усилия сосредоточили на совершенствовании практик, которые уводили все дальше и дальше от состояния трезвости и ментального равновесия; что, в конце концов, когда сложные конструкции их практик и того, во что они верили, стали настолько громоздкими, что они были просто не способны поддерживать их дальше, они были уничтожены.

Конечно, маги древности жили и множились в этих местах, – сказал он, наблюдая за моей реакцией. – Здесь, в этом городе. Этот город на самом деле был построен на развалинах одного из их городов. Здесь, именно в этом месте маги древности и совершали все свои деяния.

– Ты точно это знаешь, дон Хуан?

– Очень скоро ты будешь знать это так же точно. Мое возросшее беспокойство заставило меня делать то, чего я не выносил: начать фокусироваться на себе. Дон Хуан, видя мое раздражение, подлил масла в огонь.

– Очень скоро мы узнаем, действительно ли ты похож на старых магов или на новых.

– Ты сводишь меня с ума всеми этими странными и зловещими разговорами, – запротестовал я.

Тринадцатилетнее общение с доном Хуаном, помимо всего прочего, приучило меня рассматривать панику как нечто, постоянно находившееся за ближайшим углом и в любой момент готовое высвободиться.

Дон Хуан, казалось, колеблется. Я заметил, что он украдкой бросает взгляды на церковь. Он даже казался рассеянным. Когда я заговорил с ним, он, казалось, не услышал моих слов. Я повторил свой вопрос.

– Ты ждешь кого-нибудь?

– Да, сказал он. – Можешь не сомневаться, жду. Ты поймал меня на сканировании окружающего пространства моим энергетическим телом.

– И что ты почувствовал, дон Хуан?

– Мое энергетическое тело чувствует, что все на своих местах. Пьеса начинается вечером. Ты – главный герой. Я характерный актер с маленькой, но значительной ролью. Мой выход – в первом акте.

– Что ты имеешь в виду?

Он не ответил мне, улыбнувшись с видом человека, который знает, но не говорит.

– Я готовлю почву, – сказал он, – так сказать, разогреваю тебя, втолковывая идею о том, что современные маги извлекли серьезный урок. Они поняли, что только в случае, если они будут полностью отрешенными, они могут получить энергию для того, чтобы быть свободными. Это особый вид отрешенности, который рождается не из страха или праздности, но из убежденности.

Дон Хуан умолк и встал, вытянул руки перед собой, затем в стороны, а затем за спину.

– Сделай то же самое, – посоветовал он мне. – Это расслабляет тело, а тебе нужно быть совершенно расслабленным перед лицом того, что придет к тебе сегодня вечером.

Он широко улыбнулся.

– Этим вечером к тебе придет или полная отрешенность или абсолютное индульгирование. Это тот выбор, который должен сделать каждый нагуаль моей линии.

Он опять сел и сделал глубокий вдох. То, что он сказал, похоже, забрало всю его энергию.

– Я думаю, что способен понять отрешенность и индульгирование, – продолжал он, – потому что знал двух нагуалей: моего бенефактора, нагуаля Хулиана, и его учителя, нагуаля Элиаса. Я видел различие между ними. Нагуаль Элиас был отрешенным до такой степени, что мог отказаться от дара силы. Нагуаль Хулиан тоже был отрешенным, но не настолько, чтобы отказаться от такого дара.

– Судя по тому, что ты говоришь, – заметил я, – я мог бы сказать, что сегодня вечером ты готовишь меня к какому-то испытанию. Это правда?

– У меня нет власти подвергать тебя испытаниям какого бы то ни было рода, но у духа она есть.

Он сказал это с усмешкой, а затем добавил:

– Я просто его проводник.

– Что дух собирается сделать для меня, дон Хуан?

– Я могу только сказать, что сегодня вечером ты получишь урок в сновидении, но это будет урок не от меня. Кое-кто другой собирается быть твоим учителем и гидом этим вечером.

– И кто же это?

– Один визитер, который может оказаться для тебя полной неожиданностью или не будет неожиданностью вовсе.

– И какой урок сновидения я получу?

– Это будет урок о четвертых вратах сновидения. И состоит он из двух частей. Первую я тебе вскоре объясню. Вторую часть объяснить тебе не сможет никто, потому что это нечто, касающееся только тебя лично. Все нагуали моей линии получали такой урок из двух частей. Но все эти уроки были разные: они всегда в точности соответствуют особенностям личности каждого нагуаля.

– Твое объяснение совершенно не помогает мне, дон Хуан. Я только еще больше нервничаю.

Мы долго молчали. Я был испуган, не мог успокоиться и не знал, что сказать, чтобы это не выглядело жалко.

– Как ты уже знаешь, способность современных нагуалей воспринимать энергию напрямую – это дело личного достояния, – сказал дон Хуан. – Мы управляем точкой сборки посредством самодисциплины. Для древних магов перемещение точки сборки было следствием подчинения другим – их учителям, которые осуществляли эти перемещения темными способами и представляли их своим ученикам как дары силы.

– Тот, кто обладает большей энергией, чем наша, может делать с нами все, что угодно, – продолжал он. – Например, нагуаль Хулиан мог превращать меня по своему желанию в кого угодно: от дьявола до святого. Но он был безупречным нагуалем и позволял мне быть собой. Древние маги не были безупречными и посредством непрерывных усилий по обретению контроля над другими создавали полные ужаса и мрака ситуации, которые передавались от учителя к ученику.

Он поднялся и внимательно осмотрелся по сторонам.

– Как видишь, этот город невелик, – продолжал он, – но для воинов моей линии он имеет неповторимое очарование. Здесь находится источник того, чем мы является, и источник того, чем мы не хотим быть.

Мое время заканчивается, и я должен передать тебе определенные идеи, рассказать определенные истории, привести тебя в контакт с определенными существами прямо здесь, в этом городе, так же, как это сделал со мной мой бенефактор.

Дон Хуан сказал, что, как мне это уже хорошо известно – все, чем он является, и все, что он знает, – наследие его учителя, нагуаля Хулиана. В свою очередь, тот унаследовал все от своего учителя, нагуаля Элиаса. Нагуаль Элиас – от нагуаля Розендо; тот – от нагуаля Лухана, нагуаль Лухан – от нагуаля Сантистебана, нагуаль Сантистебан – от нагуаля Себастьяна.

Он повторил мне очень официальным тоном то, что объяснял уже не раз: что перед нагуалем Себастьяном было еще восемь нагуалей, но они были совсем другими. Они по-другому относились к магии, иначе понимали ее, хотя и принадлежали при этом к той же магической линии.

– Теперь ты должен вспомнить и повторить мне все то, что я говорил тебе о нагуале Себастьяне, – потребовал он.

Его просьба показалась мне странной, но я повторил все то, о чем не раз слышал от него самого и от членов его отряда о нагуале Себастьяне и мифологическом маге древности, бросившем вызов смерти, известного всем им как «арендатор».

– Ты знаешь, что «бросивший вызов смерти» каждое поколение делает нам дары силы, – сказал дон Хуан, – и именно особая природа этих даров силы стала тем фактором, который изменил само направление нашей линии.

Он объяснил, что арендатор, будучи магом старой школы, обучился у своих учителей всем сложностям перемещения своей точки сборки. Так как тысячи лет странной жизни и осознания – это время, достаточное для совершенствования в чем угодно, – теперь он знает, как достичь и удержать сотни, если не тысячи, позиций точки сборки.

Его дары одновременно являются как картами для перемещения точки сборки в особые места, так и руководством по удержанию ее в любой из этих позиций, достигая, таким образом, сцепленности.

Это был пик артистичности дона Хуана. Я никогда не видел его более драматичным. Если бы я не знал его столь хорошо, я бы поклялся, что, судя по интонациям его голоса, он охвачен глубоким страхом или беспокойством. Его жесты создавали у меня впечатление, что он актер, с совершенством изображающий нервозность и озабоченность.

Дон Хуан внимательно посмотрел на меня и, словно делая неприятное признание, сообщил мне, что, к примеру, нагуаль Лухан получил от арендатора в дар пятьдесят позиций. Он ритмично покачивал головой, как бы молча призывая меня обратить внимание на то, что он только что сказал. Я молчал.

– Пятьдесят позиций! – воскликнул он изумленно. – Даже дара в виде одной или, самое большее, двух позиций точки сборки было бы более чем достаточно.

Он пожал плечами как бы в замешательстве.

– Мне рассказывали, что арендатор чрезвычайно любил нагуаля Лухана, – продолжал он. Они были связаны такой тесной дружбой, что стали практически неразделимы. Мне говорили, что нагуаль Лухан и арендатор каждое утро ходили в ту церковь на утреннюю мессу.

– Прямо здесь, в этом городе? – потрясенно спросил я.

– Именно здесь, – ответил он. – Возможно, более ста лет назад они сидели именно на этом месте, разве что на другой скамье.

– Нагуаль Лухан и арендатор в самом деле гуляли по этой площади? – снова спросил я, не в силах преодолеть свое изумление.

– Конечно! – воскликнул он. – Я взял тебя с собой сегодня вечером, потому что стихотворение, которое ты мне читал, натолкнуло меня на мысль, что пришло время для твоей встречи с арендатором.

Паника охватила меня как степной пожар. Я вынужден был какое-то время дышать ртом.

– Мы обсудили странные достижения древних магов, – продолжал дон Хуан. – Но всегда тяжело воспринимать объяснения, не имея собственного знания. Я могу повторять тебе снова и снова до самого судного дня то, что является абсолютно ясным для меня, но остается недоступным для твоего понимания или веры, потому что у тебя нет практического знания об этом.

Он поднялся и оглядел меня с головы до ног.

– Пойдем в церковь, – сказал он. – Арендатор любит церковь и ее окрестности. Я уверен, что сейчас самое время пойти туда.

За время нашего знакомства с доном Хуаном так страшно мне было всего несколько раз. Я оцепенел. Когда я все-таки встал, все мое тело дрожало. Живот стянуло в узел. Однако я молча пошел за ним в сторону церкви; колени дрожали, и ноги буквально подгибались на каждом шагу. К тому времени, когда мы прошли квартал от площади и подошли к сложенным из известняка ступеням, ведущим в церковь, я был близок к обмороку. Для поддержки дон Хуан был вынужден обхватить меня за плечи.

– Арендатор там, – сказал он так просто, как будто указывал мне на старого друга.

Я посмотрел в том направлении, куда он указал, и увидел группу из пяти женщин и трех мужчин в дальнем конце галереи. На первый брошенный мною быстрый и панический взгляд, в тех людях не было ничего необычного. Я даже не мог сказать, заходили они в церковь или выходили из нее. Однако я заметил, что они не составляют единой группы. Они оказались там вместе случайно.

К тому моменту, как мы с доном Хуаном подошли к маленькой двери, врезанной в массивные деревянные ворота церкви, три женщины вошли в церковь. Трое мужчин и две другие женщины уходили. Я в замешательстве посмотрел на дона Хуана, ожидая указаний.

Движением подбородка он обратил мое внимание на чашу со святой водой.

– Мы должны соблюдать обычаи и перекреститься, – прошептал он.

– Где арендатор? – тоже шепотом спросил я.

Дон Хуан погрузил кончики пальцев в воду и перекрестился. Повелительным жестом подбородка он заставил меня сделать то же самое.

– Был ли арендатор одним из тех троих мужчин, которые вышли? – прошептал я ему на ухо.

– Нет, – шепнул он в ответ. – Арендатор – одна из трех женщин, которые остались. Она в заднем ряду.

В этот момент женщина в заднем ряду повернула ко мне голову, улыбнулась и кивнула.

Одним прыжком я оказался у двери и выбежал наружу. Дон Хуан выбежал вслед за мной. Он догнал меня с невероятной ловкостью и схватил за руку.

– Куда это ты собрался? – спросил он.

Все его лицо и тело сотрясались от смеха.

Он крепко держал меня за руку, пока я жадно глотал воздух и самым настоящим образом задыхался. Приступы смеха накатывали на него, как океанские волны. Я с силой потянул его в сторону площади. Он последовал за мной.

– Я никогда не подумал бы, что это до такой степени выведет тебя из себя, – сказал он, сотрясаясь от нового приступа смеха.

– Почему ты не говорил мне, что арендатор – женщина?

– Тот маг – это бросивший вызов смерти, – сказал он торжественно. – Для мага, столь опытного в перемещениях точки сборки, быть мужчиной или женщиной – дело выбора или удобства. Это та первая часть урока сновидения, о которой я тебе говорил, а бросивший вызов смерти и есть тот таинственный визитер, который собирается провести тебя через него.

От смеха он закашлялся и схватился за бока. Я онемел. Затем меня охватил приступ ярости. Это было не бешенство по отношению к дону Хуану, к себе или к кому-либо – это была холодная ярость, заставлявшая меня чувствовать, что моя грудь и мышцы шеи сейчас взорвутся.

– Давай вернемся в церковь, – закричал я, не узнавая своего голоса.

– Сейчас, сейчас, – сказал он тихо. – Не спеши бросаться в огонь. Подумай. Взвесь. Определись. Успокойся, остынь. Никогда в жизни тебе еще не приходилось проходить такое испытание. Сейчас тебе нужно спокойствие.

– Я не могу сказать тебе, что делать, – продолжал он. – Как всякий нагуаль, я могу лишь поместить тебя перед твоим вызовом, предварительно окольным путем рассказав тебе все надлежащее. Это еще один прием нагуалей: говорить обо всем, ничего не говоря или спрашивать, не спрашивая.

Я хотел побыстрее покончить с этим, но дон Хуан сказал, что небольшая пауза восстановит то, что осталось от моей уверенности в себе. У меня подгибались колени. Дон Хуан заботливо усадил меня на обочину и сел рядом со мной.

– Первая часть урока сновидения сводится к вопросу о том, что быть мужчиной или женщиной не означает окончательности этого состояния, а является результатом особого действия по расположению точки сборки, – сказал он. – А это действие, естественно, является делом собственного желания и подготовки. Поскольку эта тема была близка сердцам древних магов, – только они одни могут пролить свет на это.

Возможно потому, что это было единственной рациональной возможностью, я стал возражать дону Хуану.

– Я не могу принять то, что ты говоришь и поверить этому, – сказал я, почувствовав, как жар приливает к лицу.

– Но ты видел женщину, – возразил дон Хуан. – Ты считаешь, что это только фокус?

– Я не знаю, как мне к этому отнестись.

– Это существо в церкви, – реальная женщина, – убедительно произнес он. – Почему это так тебя волнует? Тот факт, что она родилась мужчиной, лишь подтверждает силу колдовских деяний старых магов. Это не должно удивлять тебя. Ведь ты сам являешься ярким примером олицетворения всех принципов магии.

Мое нутро было готово разорваться от напряжения. Дон Хуан с упреком заметил, что я люблю спорить. С едва сдерживаемым нетерпением, но с особым пафосом я объяснял ему биологические основы различия мужского и женского организмов.

– Я все это понимаю, – сказал он. – И в этом ты прав. Но твоя ошибка в том, что ты пытаешься сделать свои оценки универсальными.

– То, о чем мы говорим, – это основополагающие принципы, – закричал я. – И они соответствуют человеку здесь или в любом другом месте во вселенной.

– Правильно, правильно, – сказал он спокойным голосом. – Все, что ты говоришь, верно, но лишь тогда, когда наша точка сборки остается в обычной позиции. Однако в тот момент, когда она смещается за определенные границы и наш повседневный мир больше не функционирует, – ни один из этих, так лелеемых тобой принципов, не имеет той абсолютной ценности, о которой ты говоришь.

Твоя ошибка заключается в том, что ты забываешь: бросивший вызов смерти переступал эти границы тысячи и тысячи раз. Не надо быть гением, чтобы понять, что арендатор не связан больше теми силами, которыми пока еще связан ты.

Я объяснил ему, что мое несогласие, если это можно назвать несогласием, относится не к нему, а к практической части магии, которая до сего времени была для меня настолько натянутой, что не являлась реальным вопросом. Я повторил, что как сновидящий на собственном опыте убедился, что в сновидении возможно все, и напомнил дону Хуану, что он сам поддерживал и взращивал это убеждение, вместе с абсолютной необходимостью в здравости ума. Утверждаемое же им сейчас в отношении арендатора не было здравым. Это могло относиться к сновидению, но никак не к реальному миру. Я дал ему понять, что для меня это утверждение было отвратительным и несостоятельным.

– Откуда такая неистовая реакция? – спросил он, улыбаясь.

Его вопрос застал меня врасплох. Я смутился.

– Я думаю, что это претит моей сущности, – предположил я. И именно это я и имел в виду. Мысль о том, что женщина в церкви была мужчиной, вызывала во мне отвращение.

В моей голове вертелась мысль: возможно, арендатор – просто трансвестит. Я серьезно спросил об этом дона Хуана. Он так рассмеялся, что, казалось, не сможет остановиться.

– Это было бы слишком приземленно, – сказал он. – Может быть, твои прежние друзья могли делать такое. Твои теперешние друзья более изобретательны и менее склонны к мастурбации. Я повторяю – это существо в церкви – женщина. Это «она». И у нее есть все органы и атрибуты женщины.

Он ехидно улыбнулся. – Тебя всегда привлекали женщины, не так ли? Похоже, что эта ситуация – для тебя, как по заказу.

Его радость была столь по-детски откровенной, что заразила и меня. Мы рассмеялись вместе. Он – неудержимо, я – с опасением.

Затем я принял решение. Я встал и громко заявил, что у меня нет желания иметь дело с арендатором ни в каком состоянии. Я решил пренебречь всем этим и вернуться в дом дона Хуана, а затем – к себе домой.

Дон Хуан сказал, что он ничего не имеет против моего решения, и мы направились назад к его дому. Мои мысли бешено скакали. Правильно ли я поступаю? Убегаю ли я от страха? Конечно, я сразу расценил свое решение как правильное и неизбежное. В конце концов, убеждал я себя, меня не интересуют приобретения, а дары арендатора напоминали приобретение собственности. Затем меня начали одолевать сомнения и любопытство. Было так много вопросов, которые я мог бы задать бросившему вызов смерти.

Мое сердце стало биться так сильно, что я почувствовал его пульсацию в желудке. Внезапно это биение сменилось голосом эмиссара. Он нарушил свое обещание не вмешиваться и сказал, что невероятная сила учащает биение моего сердца, чтобы заставить меня вернуться в церковь. Идти в дом дона Хуана означало – идти к смерти.

Я остановился и быстро сообщил дону Хуану слова эмиссара:

– Это правда?

– Боюсь, что да, – застенчиво согласился он.

– Почему ты сам не сказал мне, дон Хуан? Ты хотел дать мне умереть, потому что считаешь меня трусом? – спросил я, приходя в ярость.

– Так просто ты не умрешь. Твое энергетическое тело обладает бесконечными ресурсами. И мне никогда не приходило в голову, что ты трус. Я уважаю твои решения, и меня совершенно не интересует, что движет их принятием.

Ты в конце пути, так же, как и я. Так будь настоящим нагуалем. Не стыдись самого себя. Я думаю, что если бы ты был трусом, ты бы умер от страха много лет назад. Но, если ты слишком сильно боишься встретиться с бросившим вызов смерти, тогда лучше умри, но не встречайся с ним. В этом нет стыда.

– Давай вернемся назад в церковь, – сказал я как можно спокойнее.

– Сейчас мы приближаемся к самому главному! – воскликнул дон Хуан. – Но сначала давай вернемся в парк, присядем на скамью и тщательно продумаем варианты твоих действий. Мы можем выиграть время; к тому же еще слишком рано для нашего дела.

Мы вернулись в парк, тут же нашли незанятую скамью и сели.

– Ты должен понять, что только ты сам можешь принять решение, встречаться или не встречаться с арендатором, принять или отвергнуть его дар силы, – сказал дон Хуан. – Но твое решение должно быть высказано женщине в церкви наедине; иначе оно не будет иметь силы.

Дон Хуан сказал, что дары арендатора необычайны, но плата за них огромна. И сам он не одобряет ни дары, ни цену.

– Перед тем, как ты примешь настоящее решение, – продолжал дон Хуан, – ты должен знать все детали наших взаимодействий с этим магом.

– Лучше бы мне больше об этом не слышать, дон Хуан, – взмолился я.

– Ты обязан знать, – сказал он. – Как же иначе ты примешь решение?

– Не кажется ли тебе, что чем меньше я буду знать об арендаторе, тем будет лучше для меня?

– Нет. Здесь дело не в том, чтобы прятаться, пока не минует опасность. Это момент истины. Все, что ты сделал и испытал в мире магов, привело тебя к нему. Я не хотел этого говорить, потому что знал, – тебе скажет об этом твое энергетическое тело; но нет пути избежать этой встречи. Даже через смерть. Ты понял? – Он потряс меня за плечи. – Ты понял? – повторил он.

Я понял так хорошо, что попросил его, если это возможно, изменить мне уровень осознания, чтобы уменьшить мой страх и дискомфорт. Я чуть не подпрыгнул, когда он взорвался своим «нет».

– Ты должен встретить бросившего вызов смерти хладнокровно и совершенно осмысленно, – продолжал он. – И ты не можешь сделать этого, будучи кем-то уполномоченными сделать это.

Дон Хуан стал спокойно повторять мне все то, что уже рассказывал о бросившем вызов смерти. По мере того как он говорил, я понял, что мое замешательство отчасти является результатом его манеры использовать слова. Он переводил «бросивший вызов смерти» на испанский как el desafiante de la muerte, и «арендатор» как el inquilino, причем оба автоматически указывали на то, что речь идет о мужчине. Но, описывая взаимоотношения между арендатором и нагуалями своей линии, дон Хуан продолжал путать мужской и женский род в испанском языке, вызывая у меня чувство замешательства.

Он сказал, что, как предполагалось, арендатор будет расплачиваться за энергию, которую он забирает у нагуалей нашей линии, но чем бы он ни платил, – это связывало магов не поколения. После того, как со всех этих нагуалей была взята плата энергией, женщина в церкви обучала их, как в точности расположить точку сборки в определенных особых положениях, которые она выбирала сама. Другими словами, она связала каждого из этих людей с даром силы, представляющим собой предварительно выбранную особую позицию точки сборки и всего, что ей сопутствует.

– Что ты имеешь в виду под «тем, что ей сопутствует», дон Хуан?

– Я имею в виду негативные результаты этих даров. Женщина в церкви знает лишь индульгирование. В этой женщине нет сдержанности и бережливости. Например, она обучила нагуаля Хулиана, как расположить свою точку сборки в таком положении, как у нее – женщины. Эти уроки для моего бенефактора, который был неисправимым сластолюбцем, стали чем-то вроде вина для пьяницы.

– Но разве для каждого из нас не является правилом нести ответственность за то, что мы делаем?

– Да, конечно. Однако для некоторых из нас быть ответственным несколько более сложно, чем для других. И умышленно увеличивать эти сложности, как делает это та женщина, – значит только создавать сильное ненужное давление на нас.

– Почему ты думаешь, что женщина в церкви делает это умышленно?

– Так она поступала с каждым из нагуалей моей линии. Если мы посмотрим на себя честно и беспристрастно, нам придется согласиться с тем, что бросивший вызов смерти своими дарами превратил нас в линию очень индульгирующих и зависимых магов.

Меня начали раздражать постоянные несоответствия в его речи при использовании мужского и женского рода.

– Ты должен говорить об этом маге или как о мужчине, или как о женщине, но не как об обоих сразу, – резко сказал я. – Я не столь пластичен, и твое произвольное использование грамматического рода вызывает у меня нарастающее чувство дискомфорта.

– Мне самому не по себе, – признался он. – Но что поделать, если бросивший вызов смерти действительно является и тем и другим – и женщиной, и мужчиной. Я никогда не мог по-настоящему привыкнуть к этому. Я уверен, что и ты должен чувствовать себя так же, ведь ты уже видел его как мужчину.

Дон Хуан напомнил мне о том, как однажды, много лет назад, он взял меня на встречу с бросившим вызов смерти, и я увидел мужчину – странного индейца, не молодого и не старого, очень хрупкого телосложения. Больше всего мне запомнился его странный акцент и одна необычная метафора, которую он использовал, описывая то, что он, по его словам видел.

Он говорил: «mis ojos se pasearon» – «мои глаза идут вперед». Например, он говорил: «Мои глаза идут вперед на шлемы испанских завоевателей».

Воспоминание об этом было столь мимолетным, что мне всегда казалось, что встреча продолжалась лишь несколько минут. Но позднее дон Хуан сказал мне, что я пробыл с бросившим вызов смерти целый день.

– Я предполагал, что тогда, много лет назад, ты сам назначил встречу с бросившим вызов смерти, – продолжал дон Хуан, – поэтому и пытался выведать у тебя, знал ли ты о том, что происходит.

– Ты был обо мне слишком высокого мнения, дон Хуан. От такого предположения рехнуться можно. Как тебе могла прийти в голову такая идея?

– Мне показалось, что бросившему вызов смерти ты понравился. А это значит, что уже тогда он мог наделить тебя даром силы, хотя ты этого и не помнишь. Либо он мог назначить тебе встречу с ним, как с женщиной. Я даже подозревал, что она дала тебе точные инструкции.

Дон Хуан заметил, что бросивший вызов смерти, определенно являясь существом ритуальных привычек, неизменно встречал нагуалей нашей линии сначала в облике мужчины, как это случилось с нагуалем Себастьяном, а впоследствии – в облике женщины.

– Почему ты называешь дары бросившего вызов смерти дарами силы? И в чем тут тайна? – спросил я. – Ведь ты и сам можешь перемещать свою точку сборки куда угодно, разве не так?

– Они называются дарами силы, потому что они являются продуктом особого знания магов древности, – сказал он. – Это – тайна, потому что никто на этой земле, кроме бросившего вызов смерти, не может явить нам пример таких знаний. Я, конечно, могу расположить свою точку сборки там, где хочу, внутри или за пределами энергетической формы человека. Но чего я не могу, и что подвластно лишь бросившему вызов смерти, – это знать, что нужно делать с моим энергетическим телом в каждом из этих положений для того, чтобы достигнуть полного восприятия, полной сцепленности.

Затем он объяснил, что современные маги не знают особенностей многих тысяч возможных позиций точки сборки.

– О каких особенностях ты говоришь? – спросил я.

– Особые способы обращения с энергетическим телом, направленные на достижение прочной фиксации точки сборки в отдельных позициях, – ответил он.

Он привел в пример себя. Он сказал, что дар силы, полученный им от бросившего вызов смерти, заключался в знании позиции точки сборки вороны и способах манипуляции своим энергетическим телом для достижения полного восприятия вороны. Дон Хуан объяснил, что полное восприятие, полная сцепленность – это то, чего старые маги добивались любой ценой, и что в случае с его собственным даром силы полное восприятие пришло к нему в результате постепенного процесса обучения, шаг за шагом, как учатся работать на очень сложной машине.

В дальнейшем дон Хуан объяснил, что большинство сдвигов точки сборки, осуществляемых современными магами, – это умеренные сдвиги в пределах тонкого пучка светящихся энергетических волокон внутри светящегося яйца; пучка, называемого «человеческой полосой» или чисто человеческим аспектом энергии вселенной. За пределами этого пучка, но все еще в пределах светящегося яйца, располагается сфера глубоких сдвигов. Когда точка сборки смещается в любое место этой сферы, восприятие для нас все еще постижимо, но для полноты восприятия требуются крайне детальные процедуры.

– Трюком неорганических существ в твоем последнем путешествии с Кэрол Тиггс было помочь вам обрести полную сцепленность при очень сильном сдвиге, – сказал дон Хуан. – Они сместили ваши точки сборки в максимально отдаленное место и затем помогли вам воспринимать так, словно вы находитесь в своем повседневном мире. Это почти невозможная вещь. Для такого восприятия магу требуются или практические знания или могущественные друзья.

Твои друзья в конце концов предали бы вас с Кэрол, предоставив вам самим стоять за себя и учиться практическим способам борьбы за выживание в том мире. В результате вы оба до краев бы наполнились прагматическими процедурами, уподобившись в этом наиболее знающим магам древности.

– Каждый глубокий сдвиг точки сборки требует особой проработки, – продолжал он, – которую современные маги могли бы изучить, если бы знали, как на достаточно длительное время фиксировать точку сборки при любом таком сдвиге. Только маги древности обладали необходимыми для этого особыми знаниями.

Дон Хуан продолжал объяснять, что знание особых действий, необходимых для таких сдвигов, не было доступны восьми нагуалям нашей линии, предшествовавшим нагуалю Себастьяну. Затем арендатор продемонстрировал нагуалю Себастьяну, как достигнуть полного восприятия в десяти новых позициях точки сборки.

Нагуаль Сантистебан получил семь, нагуаль Лухан – пятьдесят, нагуаль Розендо – шесть, нагуаль Элиас – четыре, нагуаль Хулиан – шестнадцать. Сам он получил две. Всего это составило девяносто пять особых позиций точки сборки, известных его линии.

Он сказал, что на вопрос, считает ли он это преимуществом, он ответил бы «нет», потому что под тяжестью этих даров наша линия явно сместилась в сторону настроения древних магов.

– Сейчас твоя очередь встретиться с арендатором, – продолжал он. – Возможно, что дары, которые он тебе даст, станут последней каплей, после чего наша линия окончательно погрузится во мрак, поглотивший магов древности.

– Это настолько серьезно, что меня от этого тошнит, – сказал я.

– Я тебе искренне сочувствую, – серьезно ответил он. – Знаю, что тебя не успокоит, если я скажу тебе, что это самое серьезное испытание для современного нагуаля. Встреча с таким древним и таинственным существом, как арендатор, вызывает не столько благоговение, сколько отвращение. Так, по крайней мере, было со мной, и это все еще так.

– Почему я должен пойти на это, дон Хуан?

– Потому что, сам того не зная, ты уже принял вызов бросившего вызов смерти. За время твоего ученичества я вытянул из тебя это принятие, так же как мой бенефактор вытянул его из меня – тайком.

– Я прошел через такой же ужас, только, пожалуй, в чуть более грубой форме, – сказал он, посмеиваясь. – Нагуаль Хулиан имел склонность разыгрывать ужасные шутки. Он сказал мне, что одна очень красивая и пылкая вдова влюблена в меня до безумия. Нагуаль часто брал меня с собой в церковь, и я видел там женщину, подолгу смотревшую на меня. Она показалась мне красивой. Я был молодым невежей, и когда нагуаль сказал, что она любит меня, я поверил в это. Меня ожидало очень жесткое пробуждение.

Я с трудом удержался от смеха при жесте дона Хуана, означавшем потерю им невинности. Затем меня поразила мысль о том, что положение, в котором он оказался, было совсем не смешным, – оно было просто страшным.

– Ты уверен, дон Хуан, что эта женщина была арендатором? – спросил я, все еще надеясь, что это ошибка или плохая шутка.

– Я совершенно уверен, – сказал он. – Кроме того, даже если бы я и был таким тупым, чтобы забыть арендатора, мое видение не может меня подвести.

– Имеешь ли ты в виду, дон Хуан, что арендатор обладает иным типом энергии?

– Нет, не иным типом энергии, но, без сомнения, другими энергетическими чертами, что отличает его от нормального человека.

– Ты абсолютно уверен, что та женщина – арендатор? – настаивал я, почувствовав внезапный прилив отвращения и страха.

– Эта женщина была арендатором! – воскликнул дон Хуан тоном, не терпящим возражения.

Некоторое время мы сидели молча. Пребывая в неописуемой панике, я ожидал, что будет дальше.

– Я уже сказал тебе, что быть натуральным мужчиной или натуральной женщиной является вопросом положения точки сборки, – сказал дон Хуан. – Под «натуральным» я имел в виду того, кто родился или мужчиной или женщиной. Для видящего самая яркая часть точки сборки обращена наружу, если это женщина, и вовнутрь, – если это мужчина. Точки сборки арендатора первоначально была обращена вовнутрь, но он поменял ее положение, и, вращая ее, превратил свою яйцеобразную энергетическую оболочку в подобие спиралевидной раковины.