Происхождение, первоначаль­ное развитие и статус понятия Бурдье «культур­ный капитал»

ROBBINS D. The origins, early development and status of Bourdieu's concept of «cultural capital» // Brit of sociology. - L.. 2005. - Vol.56, Щ, -P.13-32.

В статье Дерека Роббинса (университет Восточного Лондона, Лондон, Великобритания) рассматривается процесс формирования социологической концепции Пьера Бурдье. Основное внимание уделено понятию «культурный капитал», предложенного Бурдье в «Приложении к рефлексивной социологии» (1992).

Важно отметить, что Бурдье интеллектуально сформировался в традиции, в которой не уделяли много внимания анализу культу­ры. Поэтому он не питал симпатии к Дильтею, Риккерту, теории харизмы Вебера, интуитивизму и герменевтике. Рассматривая культуру, Бурдье использовал витализм Бергсона и предложенный Мерло-Понти анализ столкновения дологического мышления и биологической адаптации. Можно сказать, что столкновение между культурами индивидов интересовало Бергсона больше, чем сами культуры. Он исследовал, в какой степени культурные запросы де­терминированы биологически, а также взаимодействие носителей традиционной культуры с символами высокой культуры.

Термин «культурный капитал» был предложен Бурдье и Пассероном в 1964 г. в отчете о проделанном по заказу для Европей­ского социологического центра исследовании студентов Лилльского университета. Было проведено два опроса. Первый состоял из 52 вопросов. Анонимные респонденты должны были ответить на вопросы о своей национальности, семейном положении, поле, воз­расте, о том, на каком факультете учатся и когда поступили в уни­верситет. Далее следовали вопросы о родственниках, отношении к религии, наличии второго образования и отношении к обучению в университете. Вопросы 29-38 были посвящены взглядам респон­дентов на философию или социологию. В вопросах 39-46 спраши­валось об исследовательских техниках и методах обучения, приме­няемых студентами. Вопрос 47 был о газетах и журналах, регуляр­но читаемых студентами. Отвечая на вопросы 48-52, респонденты рассказали о степени своей вовлеченности в политику и в профсо­юзную деятельность.

Второй опрос состоял из 41 вопроса. Первые 14 касались тех же биографических сведений, что и в первом опросе. В 15 вопросе студентов спрашивали, читают ли они классические тексты вне программы, и как часто. В ответе на 16 вопрос необходимо было рассказать о знании кино, музыки, живописи, театра. Вопрос 18 представлял собой список из 18 драматургов, и респонденты долж­ны были написать, с какими из их произведений они знакомы. В 21 пункте был список из 26 фильмов с похожими вопросами. 25 вопрос также представлял собой список из 10 классических композиторов, а студенты рассказывали о своем знакомстве с ни­ми. 26 вопрос был об 11 джазовых музыкантах, 27 - о 12 джазовых пьесах, которые нужно было датировать. Были также вопросы о степени владения музыкальными инструментами, о знании живо­писи, о событиях в интеллектуальной жизни и о том, какие новые курсы хотели бы студенты изучать в университете.

Эти опросы были одновременно исследованием проблема­тики социологии, социологии культуры и культурного анализа. Первой целью этого исследования был анализ отношения сту­дентов к академическим ценностям и институтам. Бурдье и Пассерон предполагали, что это отношение определяется их соци­альным происхождением. Их социология культуры тесно связана с изучением объективной классовой дифференциации. Бурдье и Пассерон, считая социальное происхождение главным фактором диффе­ренциации, стремились проследить его влияние в разных облас­тях: от бытовых условий до культурных и научных вкусов и предпочтений.

Опрос Бурдье и Пассерона показал, как культурные разли­чия укрепляют и конституируют социальные различия. Было по­казано, что культурные различия не являются следствием не­одинакового социального происхождения. Напротив, было обна­ружено, что они неотделимы друг от друга, что социальное (си­ноним традиционной культуры) модифицируется в зависимости от степени владения высокой культурой. Позднее Бурдье под­черкивал роль образования как инструмента культурной диффе­ренциации. Социальная ситуация не является, по его мнению, заданным, статичным состоянием. Она представляет собой кон­текст постоянного культурного взаимодействия между носите­лями традиционной и высокой культуры внутри поколения и между поколениями.

Важным достижением данного исследования было то, что нельзя приобрести определенное «количество культуры» и по­высить свой социальный статус. Обмен культурными ценностя­ми и их накопление - это процесс, социальная борьба. Статисти­ка свидетельствует, что большинству выходцев из низших слоев общества не удается получить высшее образование. Бурдье неоднократно использовал опыт своих алжирских исследований. Вместо объективистского анализа социальных и культурных столкновений он стал пытаться показать поведение социальных агентств, которые динамически конструируют стра­тегии достижения социального различия. Социологические оп­ределения также являются социальной практикой. В начале 1970-х годов Бурдье стремился доказать, что переменные, изу­чаемые социологами изолированно друг от друга, являются эле­ментами игры, в которой индивиды борются за лидирующие по­зиции.

В работах 1980 -х годов Бурдье исследует противоречия между статистическими обобщениями, формулируемыми объек­тивистскими социальными учеными, и личными жизненными ситуациями индивидов, которых описывают статистическими методами. Он описывает, например, несоответствие рациональ­ного анализа уровня рождаемости и социально обусловленных различий в способностях людей контролировать рождение своих детей. Подобным же образом он анализировал взаимосвязь меж­ду тем, как характеризуют политические взгляды людей ученые на основании голосования и социально дифференцированными политическими симпатиями. Политические, этические и другие индивидуальные диспо­зиции сталкиваются с партийными программами и лозунгами. Бурдье подробно описывает взаимоотношения между «механиз­мом», предполагающим, что люди являются продуктом своей социальной среды, и «финализмом», считающим, что поступки людей управляются ориентированным в будущее целеполаганием. Напряжение между «механизмом» и «финализмом» Бурдье зафиксировал в понятии «габитус». Габитус служит у него кон­цептуальным орудием понимания того, что способность людей планировать свои действия является следствием социальных ус­ловий, в которых они живут. Некоторые социальные условия приводят к созданию абстрактных моделей, но объяснительная ценность этих моделей не универсальна, а является следствием породивших их конкретных условий. Поэтому необходимо срав­нить эти модели с альтернативными, возникшими в других усло­виях. С помощью понятия «культурный капитал» Бурдье описы­вает столкновение между культурами. Существующие теорети­ческие понятия, подчеркивает Бурдье, хорошо работают в дан­ный момент, но могут стать неадекватными в будущем. В связи с этим автор статьи отмечает, что социальное включение, возни­кающее вследствие выявления культурных различий, не является одновременно механизмом исключения, синонимом социального и культурного господства. Социологи не должны считать поня­тие «культурный капитал» инструментом закрепления социаль­ного неравенства, поскольку индивиды, отношения между ними и описывающие их понятия постоянно изменяются и наполня­ются новым смыслом.

Центральной проблемой у Бурдье выступает соотношение между познанием и действием, которое в исследовании становится соотношением между субъектом и объектом. Он считает, что все попытки прямого понимания означают абсолютное положение Я наблюдателя и что объективирование посредством структурного анализа приближает чуждое, хотя внешне его отдаляет. Целью познания у Бурдье становится понимание посредством объективирования. Так, дологическая логика практических действий, например ритуалов, не может быть понята путем «вживания» наблюдателя, обремененного рациональной логикой, а станет более «осязаемой» при дистанцировании и объективировании.

Рядом с феноменологическим и объективистским способами теоретического познания социального мира он ставит праксеологическое познание. Его целью является не обнаружение объективных структур как таковых, а «структурированных структур, которые способны выступать как структурирующие структуры». Концепция «двойного структурирования» выступает основой социологии Бурдье, суть которой в том, что социальная действительность структурирована, во-первых, социальными отношениями, которые объективированы в распределениях разнообразных капиталов как материального, так и нематериального характера, и, во-вторых, представлениями людей о социальных структурах и окружающем мире в целом, оказывающими обратное воздействие на первичное структурирование.

Понятие практики, выдвигаемое Бурдье, определяется диалектикой объективных структур и глубоко усвоенных структур («укорененность» в культуру), причем глубоко усвоенные структуры нельзя полностью объяснить исходя из объективных структур, но и наоборот, объективные структуры нельзя выводить из намерений действующих в них.

Действие у Бурдье не определяется напрямую экономическими условиями. Действия акторов, согласно Бурдье, мотивируются интересами, но само понятие интереса — сложное и неоднозначное. Его можно понимать широко — как указание на то, что всякая конечная цель действия может рассматриваться как интерес, если актор ее преследует в ущерб чьим-то другим интересам. Более узкое понимание интереса отсылает к понятиям престижа, богатства или власти. Бурдье предпочитает именно такую трактовку. У Бурдье понятие «интерес» обозначает стремление к господству, и социальную жизнь он представляет как постоянную борьбу за господство над другими. Он убежден в бессознательном характере влечения к господству, хотя при этом приводит множество примеров «стратегий» движения к господству, которые выглядят как целенаправленные и сознательные действия (например, стремление вложить средства в «образовательный капитал», чтобы в итоге получить экономическую прибыль).

Специфику анализа стремления к господству у Бурдье составляет описание типов и форм его реализации. Для этого он вводит два понятия — капитал экономический и капитал культурный. Первое из этих понятий не вызывает затруднений: богатый всемогущ. Придание культуре статуса капитала означает, что культура, как и экономический капитал, приносит выгоду, которая не исчерпывается экономическим обогащением, даже если оно тоже имеет место (например, понятие «рентабельности диплома»). Культура — это, по определению Бурдье, «символический капитал».

Экономические условия он рассматривает скорее как «привилегию», позволяющую богатым делать то, что остается недоступным для масс, которые в связи с этим чувствуют себя обделенными. Бурдье говорит об удвоении благ через их символическое бытие наряду с их экономическим существованием (аналогично «удвоению мира» через понятия). В современном обществе господствующий класс доминирует благодаря не только экономическому капиталу, но и символическому; по мнению Бурдье, к господствующему классу наряду с предпринимателями принадлежат и интеллектуалы. Знаки различия (например, титулы, одежда, язык) посредством понятийного объединения «отмеченных» подобным образом создают в то же время различия между группами. Для господствующих символический капитал представляет собой капитал доверия, кредит. Символический капитал, так же как экономический, дает власть: «Власть для осуществления признания власти».

Интегрированный подход Бурдье требует введения понятия «агента» вместо «субъекта» или «индивида». Тем самым Бурдье подчеркивает активность, самостоятельность агентов, которые «не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы». Агенты выбирают жизненные стратегии, сообразуясь с определенными целями, но не направляемые чьей-то волей.

Центральным понятием социологии П. Бурдье являются так называемые габитусы — «системы устойчивых и переносимых диспозиций, структурированные структуры, предрасположенные функционировать как структурирующие структуры, т. е. как принципы, порождающие и организующие практики и представления, которые могут быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагают осознанную направленность на нее и непременное овладение необходимыми операциями по се достижению».

Реферат Жени Стрижак по Бурдье:

В концепции Бурдье “социальная реальность оказывается структурированной дважды: во-первых, существующими объективно, т.е. независимо от сознания и воли людей социальными отношениями, и, во-вторых, практиками агентов (и, соответственно, их практическими схемами)”. Благодаря Бурдье акцент в социологии культуры смещается на исследование стилей жизни, вместе с тем, стиль жизни здесь оказывается тесно связанным с классовым делением общества.

Капитал - это совокупность ресурсов, которыми располагает социальный агент, при помощи которых он может изменять социальную действительность, а также свое социальное положение.

3 формы капитала:

- экономический [1] капитал (все множество экономических ресурсов, которые позволяют агенту играть активную роль в социальном поле, - недвижимость, финансы и т.д.);

Для потребителя товар получает ценность при условии, что он владеет инкорпорированным культурным капиталом. Для тех, кто не обладает необходимым навыком для восприятия и оценки предмета, он может и не содержать никакой ценности. Этим определяется тот факт, что культурный капитал, объективированный в материальных объектах, может передаваться в пространстве и времени также успешно, как и экономический капитал, однако, в процессе передачи сохраняется лишь внешняя форма собственности, условия и возможности специфического применения и потребления предмета не передаются, поскольку являются инкорпарированным капиталом.

3)в институализированной форме - квалификация.

В каждом обществе всегда присутствуют институты, определяющие ценность тех или иных явлений, те знания, которые должны передаваться последующим поколениям. Образовательная сфера имеет монополию на определение «обязательного» институционального капитала, присуждая по результатам проверки владения этим капиталом определенную академическую квалификацию. Эта квалификация в дальнейшем дает узнавание того культурного капитала, которым владеет любой отдельно взятый социальный агент, что позволяет сравнивать агентов (их компетенцию) между собой. Обладание сертифицированным или несертифицированным культурным капиталом, подтвержденным юридически, а также символически (дипломом, к примеру), автоматически производит различия между социальными агентами.

Бурдьё называет термином «капитал» все эти социальные ресурсы в той мере, в какой они

являются результатом накопления, которое позволяет индивидам получать социальные преимущества. Позиция любого индивида, группы или института в социальном пространстве может быть охарактеризована с помощью двух координат: это общий объём капитала и соотношение разных его видов^[58]:105. Разные виды капитала не просто могут наследоваться и приобретаться, но также конвертироваться один в другой^[90]:515.

Экономический и культурный капиталы являются двумя наиболее важными формами капитала в современных обществах^[93]:264. Тем не менее в каждом социальном поле существует специфический вид социального капитала (возможны также семейный, религиозный, политический, моральный, государственный и др.^[26]:79), который определяет структуру поля и формирует специфичную для данного поля illusio.

В поздней работе «Паскалевские размышления» Бурдьё переопределяет символический капитал, который больше не является конкретным видом капитала, а становится любым видом капитала, когда не признано, что это капитал. Символический капитал заменяется понятием «эффекты капитала»^[11]:179.

Символический капитал связан с теорией символического насилия^[94]:419, которая была систематически изложена в работе «Воспроизводство: элементы теории системы образования» (1970, в соавторстве с Жаном-Клодом Пассероном). Насилие в символической форме рассматривается как совокупность неявных способов навязывания смыслов и значений, служащих легитимации и воспроизводству различных форм социального господства^[58]:104. Ключевым фактором является незнание (фр. méconnaissance), в результате которого господство представляется самоочевидным и легитимным. Агенты принимают отношения социального господства, определяющие их положение в конкретном поле и в более широком смысле их социальную позицию. Символическое насилие становится источником субъективно воспринимаемого чувства неполноценности.

Примерами символического насилия может служить насилие мужчины над женщиной в семье патриархального типа (Бурдьё изучал его на кабильском эмпирическом материале) или педагогическая политика во французских школах, в результате которой детям рабочего класса навязываются представления об их неспособности к учёбе, что ведёт к их самоисключению из дальнейшего образования^[51]:49,120.

Бурдьё параллельно работал над теорией символического насилия и теорией социального воспроизводства в современных развитых обществах ^[22]:65. Символическое насилие основано на воспитании (как в семье, так и в образовательных институтах), в процессе которого легитимируется существующий порядок, а значит, социальные иерархии и социальное воспроизводство. Воспитание осуществляется прежде всего через систему образования, которая формирует у агентов «ложное знание», то есть доксу.

Социологическая концепция Бурдье интегрирует теоретическую и эмпирическую социологию. Он выступает за практическую мысль в противовес абстрактно-«объективному» теоретизированию, критикует претензии некоторых социологов занять выделенную позицию «над схваткой» и с нее давать теоретическое объяснение реальным социальным процессам. Не случайно одно из основных произведений Бурдье озаглавлено им «Практический смысл».

Интегрированный подход Бурдье требует введения понятия «агента» вместо «субъекта» или «индивида». Тем самым Бурдье подчеркивает активность, самостоятельность агентов, которые «не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы». Агенты выбирают жизненные стратегии, сообразуясь с определенными целями, но не направляемые чьей-то волей.

Центральным понятием социологии П. Бурдье являются так называемые габитусы — «системы устойчивых и переносимых диспозиций, структурированные структуры, предрасположенные функционировать как структурирующие структуры, т. е. как принципы, порождающие и организующие практики и представления, которые могут быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагают осознанную направленность на нее и непременное овладение необходимыми операциями по се достижению». Конечно, легким это определение не назовешь (приведенный отрывок дает хорошее представление о стиле П. Бурдье).

Важнейшим достижением П. Бурдье является его теория социального пространства. Согласно Бурдье, «прежде всего социология представляет собой социальную топологию. Так, можно изобразить социальный мир в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированных совокупностью действующих свойств в рассматриваемом универсуме, т. е. свойств, способных придавать его владельцу силу и власть в этом универсуме. Агенты и группы агентов, таким образом, определяются по их относительным позициям в этом пространстве».

В свою очередь, социальное пространство можно разделить на различные поля: политическое, экономическое, академическое и т. и. Общий социальный капитал, которым располагает индивид, складывается из его капиталов в различных полях. При этом социальный капитал способен к конвертации из одной формы в другую, например, выпускник престижного университета легко находит высокооплачиваемую работу, а преуспевающий предприниматель может обеспечить свое избрание депутатом.

Большое влияние П. Бурдье уделяет политическим приложениям своей теории, а также вопросам «социологии», профессиональным качествам и гражданской позиции социологов: «Я хотел бы, чтобы социологи были всегда и во всем на высоте той огромной исторической ответственности, которая выпала на их долю, и чтобы они всегда привлекали в своих действиях не только свой моральный авторитет, но и свою интеллектуальную компетенцию».

Словарь

Социальный агент. Чтобы отойти от структуралистского и феноменологического подходов к изучению социальной реальности Бурдье вводит понятие агента в противоположность субъекту и индивиду. Он подчеркивает, что понятие “субъект” используется в широко распространенных представлениях о “моделях”, “структурах”, “правилах”, когда исследователь как бы встает на объективистскую точку зрения, видя в субъекте марионетку, которой управляет структура, и лишает его собственной активности. В этом случае субъект рассматривается как тот, кто реализует сознательную целенаправленную практику, подчиняясь определенному правилу. Агенты же у Бурдье “не являются автоматами, отлаженными как часы в соответствии с законами механики, которые им неведомы”. Агенты осуществляют стратегии - своеобразные системы практики, движимые целью, но не направляемые сознательно этой целью. Бурдье предлагает в качестве основы для объяснения практики агентов не теоретическую концепцию, построенную для того, чтобы представить эту практику “разумной” или, того хуже, “рациональной”, а описывает саму логику практики через такие ее феномены, как практическое чувство, габитус, стратегии поведения.

Габитус. Габитус — это система диспозиций, порождающая и структурирующая практику агента и его представления. Habitus, продукт истории, производит индивидуальные и коллективные практики — опять историю — в соответствии со схемами, порождаемыми историей. Он обусловливает активное присутствие прошлого опыта, который, существуя в каждом организме в форме схем восприятия, мыслей и действия, гарантирует „правильность" практик и их постоянство во времени более надежно, чем все формальные правила и открыто выраженные нормы. Такая система предрасположенностей - то есть присутствующее в настоящем прошедшее, устремляющееся в будущее путем воспроизведения однообразно структурированных практик, внутренний закон, через который постоянно исполняется не сводимый к непосредственному принуждению закон внешних необходимостей, - есть принцип преемственности и регулярности. Он позволяет агенту спонтанно ориентироваться в социальном пространстве и реагировать более или менее адекватно на события и ситуации.

Будучи продуктом некоторого типа объективной регулярности, habitus склонен порождать „резонные", „общепринятые" манеры поведения (и только их), которые возможны в пределах такой регулярности и которые с наибольшей вероятностью будут положительно санкционированы, поскольку они объективно приспособлены к логике, характерной для определенного поля деятельности, объективное будущее которого они предвосхищают. В то же время обычно исключает все „крайности", то есть все те поступки, которые санкционировались бы негативно, поскольку они несовместимы с объективными условиями. За этим стоит огромная работа по образованию и воспитанию в процессе социализации индивида, по усвоению им не только явно выраженных, но и невыраженных, подразумеваемых принципов поведения в определенных жизненных ситуациях. Интериоризация такого жизненного опыта, зачастую оставаясь неосознаваемой, приводит к формированию готовности и склонности агента реагировать, говорить, ощущать, думать определенным — тем, а не другим — способом. Габитус, таким образом, “есть продукт характерологических структур определенного класса условий существования, т. е.: экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости (в форме разделения труда между полами, окружающих предметов, типа потребления, отношений между родителями, запретов, забот, моральных уроков, конфликтов, вкуса и т. п.)”.

Таким образом социальный класс - класс идентичных или схожих условий существования и среды - это в то же время класс биологических индивидов, обладающих одинаковым habitus'ом, который понимается как система предрасположенностей, общих для всех продуктов одной и той же среды. При том, что одинаковый опыт для всех (и даже для двух) представителей одного класса невозможен, в то же время очевидно, что представители одного класса с большей вероятностью по отношению к представителям другого класса, сталкиваются с ситуациями, типичными для своего класса. Habitus имеет тенденцию к постоянству и защищен от изменений отбором новой информации, отрицанием информации, способной поставить под сомнение уже накопленную информацию, если таковая предоставляется случайно или по принуждению, но в особенности уклонением от такой информации. Например, эмпирически подтвержден факт, что люди склонны говорить о политике с теми, кто придерживается аналогичных взглядов. Производя систематические „выборы" мест. событий и людей для знакомства, habitus защищает себя от кризисов и критических нападок, обеспечивая себе настолько, насколько это возможно, среду, к которой он уже приспособлен, т. е. относительно постоянный круг ситуаций, усиливающий его предрасположенности, обеспечивая рынок, наиболее подходящий для его продуктов. Самое парадоксальное качество habitus'a это то, что отбирается информация, необходимая для того, чтобы уклониться от информации. Схемы восприятия и оценки habitus'a, которые приводят к стратегиям уклонения, в значительной степени работают несознательно и ненамеренно. Уклонение происходит либо автоматически, как результат условий существования (например, пространственной сегрегации), либо как стратегическое намерение (как, например, изоляция от дурной компании" или „неподходящих книг"), исходящее от взрослых, сформированных в тех же условиях. Габитус, по Бурдье, есть в одно и то же время порождающий принцип, в соответствии с которым объективно классифицируется практика, и принцип классификации практик в представлениях агентов. Отношения между этими двумя процессами определяют тип габитуса: способность продуцировать определенный вид практики, классифицировать окружающие предметы и факты, оценивать различные практики и их продукты. Связь, устанавливающаяся в реальности между определенным набором экономических и социальных условий (объем и структура капиталов, имеющихся в наличии у агента) и характеристиками занимаемой агентом позиции (соответствующим пространством стилей жизни), кристаллизуется в особый тип габитуса и позволяет сделать осмысленными как сами практики, так и суждения о них.

Согласно его концепции, субъект («агент») усваивает в ходе разнообразных процессов социализации, прежде всего первичной социализации, устойчивые принципы в отношении социальных действий. Принципы отражают объективные структуры социального мира, в котором агент находится. Принципы превращаются в процессе усвоения в устойчивые и передаваемые установки («диспозиции»). Агент в определенном смысле действует сам, в отличие от субъекта в структурализме, который лишь актуализирует правила (культурные коды). Действие агента фактически есть продукт «бессознательных стратегий», которые он реализовывает. Стратегии сформированы из оснований (диспозиций), усвоенных агентом. В основе действия лежит совокупность диспозиций, составляющих габитус. Бурдьё вводит термин «агент» вместо «актора» (который обычно используется в социологии), чтобы подчеркнуть способность индивида действовать свободно. «Агент» предполагает, напротив, наличие детерминизма, которому подчинён индивид. В то же время некоторые интерпретации концепции Бурдьё подчёркивают связь между габитусом, свободой и мышлением^[56]. Предпосылкой габитуса являются объективные, существующие независимо от воли и сознания индивидов структуры, влияющие на социальные практики, восприятие и сознание агентов. Эти структуры порождают практики и представления агентов. Вместе с тем, агенты, будучи изначально активными, постоянно изменяют социальную реальность. Социальные структуры превращаются через практики в способ их производства — в воплощённую в теле («инкорпорированную») структуру, которая называется габитусом. Габитус сам начинает воспроизводить практики. Практики, порождаемые габитусом, через воспроизводство практик сами воплощаются вовне (в социологии используется термин «экстериоризация»), то есть в объективных структурах^[67]. Таким образом, габитус является звеном между объективными структурами и агентами.

Габитус включает в себя совокупность диспозиций — моделей восприятия и действия, которые индивид приобретает в процессе социализации, инкорпорируя совокупность способов мышления, чувств идействий. Эти диспозиции обладают устойчивостью. Габитус есть следствие усвоения (в социологии используется термин «интериоризация») объективных социальных отношений и в то же время субъективный источник действий агентов, то есть своего рода механизм, который порождает различные социальные практики. К таким практикам относятся эстетические вкусы (Бурдьё описал их в книге «Различение»), особенности речи и произношения (работа «Язык и символическая власть»), язык тела («Мужское господство»), стили письма, предпочтения в еде и напитках, успех в образовании («Воспроизводство», «Знать государства») и т. д. В целом габитус можно определить как систему прочных приобретённых предрасположенностей (принципов), структурированных, то есть по сути навязанных структур. Эти структуры функционируют в качестве структурирующих (порождающих) структур, которые порождают и организуют социальные практики и представления. Эти принципы-структуры объективно приспособлены для достижения определённых результатов, но не предполагают сознательной нацеленности на эти результаты и не требуют особого мастерства^[66]. Можно сказать, что габитус есть вписанные в тело социальные структуры, то есть само социальное, ставшее человеческой «природой»^[68]:421.

Диспозиции габитуса определяют способности агента к действию, осознанной оценке ситуации и в целом к поведению, проистекающему из предшествующей социализации^[67]. Диспозиции габитуса имеют следующие свойства: устойчивость, переносимость, системность. Диспозиции обладают устойчивостью и долговечностью, поскольку они глубоко укоренены в агентах и сопротивляются изменениям, сохраняя в результате определённую преемственность в жизни индивида. Диспозиции габитуса, однако, не являются неизменяемыми: габитус способен трансформироваться. С другой стороны, агент может частично инкорпорировать или изменить габитус с помощью социологической рефлексии над самим собой. Диспозиции, определяющие габитус, являются переносимыми. Поскольку диспозиции получены в ходе конкретного опыта (например, в семье), то они оказывают влияние на другие сферы опыта (например, в профессиональной сфере) и обеспечивают существование единой личности^[5]:46.

Наконец, диспозиции образуют систему, поскольку они имеют тенденцию к объединению. Но единство и устойчивость личности, действующей в соответствии с габитусом, не являются тем единством и той устойчивостью, которые сознательно и ретроспективно воспринимаются самой личностью и которые Бурдьё называет «биографической иллюзией», то есть ложной или фиктивной идентичностью^[71]. Диспозиции являются едиными и устойчивыми для исследователя, который их реконструирует.

Постнаука. Михаил Соколов. http://postnauka.ru/longreads/9644:

Существует много исследований, которые показывают, что в большинстве стран люди, которые много активно участвуют в потреблении высокой культуры (ходят в оперу, разбираются в живописи, могут поговорить о литературе и кинематографе), более успешны в жизни, чем те, кто этого не делает. Они в среднем удачнее женятся и удачнее выходят замуж — и в том смысле, что более счастливы в браке, и в том, что их партнеры зарабатывают больше денег. У них более благополучная карьера. Они здоровее и живут дольше. И все это даже по сравнению с менее культурными детьми из того же примерно социального слоя, с которыми они ходили в одну и ту же школу и в один и тот же университет.

Есть две теории о том, почему «культурность» — слово, которое означает практически то же, что социологический термин «культурный капитал», — оказывает только благотворное воздействие. Согласно одной из них, психологической, культурный капитал просто сигнализирует о каких-то важных характеристиках индивида. Например, интерес к живописи и поэзии связан с интеллектом. Чем человек умнее, тем шире круг его интересов и тем ему интереснее, в частности, искусство. С другой стороны, чем он умнее, тем больше шансов, что он добьется успеха в жизни. Эта теория предполагает, что, хотя никакой прямой связи между вкусом к поэзии и карьерой нет, зная, что кто-то ради собственного удовольствия переводит Рильке, можно делать ставки на то, что и в профессиональной жизни он будет успешен. Талантливые люди талантливы во всем.

Все было бы хорошо, если бы не два обстоятельства. Во-первых, связь между интеллектом и культурным капиталом, измеренная с помощью тестов и анкет, оказалась слабой или вообще незначимой. Во-вторых, содержание культурного капитала быстро меняется. Так, чтобы сойти за культурного человека, старшее поколение в России обязано было разбираться в балете, а нынешнее — в артхаусном кино. Если и то, и другое — это просто сигнал, сообщающий об интеллекте, то как и почему происходит такая смена курса? И, кроме того, почему в культурный капитал в современном мире не входит то, что вроде бы наиболее прямо сигнализирует об умственных способностях, например знание математики? Сегодня можно признаться в хорошем обществе, что ничего не понимаешь в дифференциальном исчислении (да и что таблицу умножения забыл — тоже, в общем, можно), и это сойдет с рук, но перепутать Моне с Мане — это смертный приговор.