Глава третья. ЛА ГОРДА 3 page

Пройдя сто ярдов, я услышал те же звуки, доносящиеся сзади и с обеих сторон. Она переменила свист на птичий зов – пронзительный крик, вроде того, который издают павлины. Через некоторое время павлиньи крики доносились уже отовсюду.

Много лет назад вместе с доном Хуаном я был свидетелем подобного феномена ответных птичьих криков. Тогда я считал, что эти звуки издавал или сам дон Хуан, прятавшийся поблизости, или кто-то тесно связанный с ним, вроде дона Хенаро. Кто-то помогал ему вызвать у меня неудержимый страх, заставлявший меня бежать в полной темноте, даже не спотыкаясь.

Дон Хуан называл этот особый бег в темноте «походкой силы».

Я спросил Ла Горду, знает ли она, как выполняется бег силы. Она ответила, что знает. Я сказал, что мы должны попробовать его, хотя я не уверен, что вообще смогу сейчас его выполнить. Указав вперед, Ла Горда ответила, что для этого неподходящее время и место. Мое и без того быстро стучащее сердце бешено заколотилось в груди. Прямо передо мной, примерно в десяти футах, стоял один из союзников дона Хенаро, странный пылающий человек с длинным лицом и лысой головой. Я застыл на месте. Словно издали до меня донесся вопль Ла Горды. Она неистово заколотила кулаками по моим бокам. Ее удары нарушили мою фиксацию на человеке. Она повернула мою голову налево, а затем направо. С левой стороны, почти касаясь моей ноги, находилась черная масса гигантской кошки с горящими желтыми глазами. Справа от себя я увидел громадного фосфоресцирующего койота. За нами, почти касаясь спины Ла Горды, темнела прямоугольная фигура.

«Человек» повернулся к нам спиной и двинулся по тропинке. Я пошел следом. Ла Горда продолжала вопить и скулить. Прямоугольная форма едва не хватала ее за спину. Я слышал, как она двигалась с сокрушительными тяжелыми ударами. Звук ее шагов отдавался в холмах позади нас. На шее чувствовалось ее холодное дыхание. Я знал, что Ла Горда близка к сумасшествию. Я, впрочем, тоже. Ягуар и койот почти соприкасались с моими ногами. Я слышал их нарастающее шипение и рычание. В этот миг у меня возникло иррациональное побуждение воспроизвести определенный звук, которому научил меня дон Хуан. Союзники ответили мне. Я исступленно повторил его, и они ответили вновь. Напряжение постепенно спадало, и когда мы приблизились к дороге, я был участником весьма экстравагантного зрелища. Ла Горда сидела верхом, счастливо размахивая своим платьем над головой, словно ничего не произошло, в ритм со звуком, который я производил, а четыре создания иного мира отвечали мне, шествуя со мной в ногу и примыкая к нам со всех сторон.

В таком виде мы вышли на дорогу. Но мне еще не хотелось уезжать. Казалось, чего-то не хватает. Я остановился с Ла Гордой на спине и воспроизвел еще один весьма специфический, напоминающий постукивание звук, которому меня научил дон Хуан. Он сказал тогда, что это – зов бабочек. Чтобы воспроизвести его, нужно было использовать край левой ладони и губы.

Как только я издал его, все мирно закончилось. Когда четыре существа ответили мне, я уже знал, какие из них будут моими. Я подошел к машине, снял со спины Ла Горду и посадил ее на сидение.

Возвращались мы в полном молчании. Что-то коснулось меня где-то, и все мысли исчезли.

Ла Горда предложила поехать не к ее дому, а к месту, где жил дон Хенаро. Она сказала, что Нестор Бениньо и Паблито живут там, но сейчас их нет в городе. Ее идея мне понравилась.

Войдя в дом, Ла Горда зажгла лампу. Со времени моего последнего приезда к дону Хенаро обстановка не изменилась. Мы сели на пол. Придвинув скамейку, я положил на нее блокнот. Я не устал и хотел записывать, но не смог этого сделать.

– Что Нагуаль рассказывал тебе о союзниках?

Мой вопрос явно застал ее врасплох. Она не знала, что ответить.

– Я не могу думать, – наконец сказала она. Казалось, она никогда не испытывала подобного прежде. Она расхаживала передо мной взад-вперед. Мелкие капли пота выступили у нее на кончике носа и на верхней губе.

Внезапно схватив за руку, она практически вытащила меня из дома и повела в ближайший овраг. Там ее стошнило.

Я тоже почувствовал тошноту. Она сказала, что напряжение от встречи с союзниками было слишком большим и что я должен заставить себя вырвать. Я уставился на нее, ожидая дальнейших объяснений. Ла Горда взяла мою голову в свои руки и сунула мне палец в горло с решительностью няни, имеющей дело с ребенком. Меня действительно стошнило. Она объяснила, что у человеческих существ есть очень деликатного рода свечение в области живота и что это свечение постоянно испытывает напряжение под воздействием всего окружающего. Временами, когда напряжение слишком велико, как в случае контакта с союзниками, или даже просто с сильными людьми свечение становится возбужденным, меняет цвет или даже совсем угасает. В таких случаях можно помочь единственным способом – рвотой.

Я почувствовал себя лучше, но еще не полностью пришел в себя. У меня было ощущение усталости, ощущение тяжести вокруг глаз. Мы пошли в дом. Когда мы подошли к двери, Ла Горда понюхала воздух, как собака и сказала, что ей известно, какие союзники мои. Ее заявление, которое в обычных условиях не имело бы другого значения, кроме того, о котором она упомянула или того, которое я прочел в ее словах, сейчас имело качество катарсического средства. Оно заставило меня взорваться мыслями. В один миг мое интеллектуальное мышление ожило. Я чувствовал себя прыгающим в воздух, как если бы мысли имели свою собственную энергию.

Прежде всего, я подумал, что союзники – реальные существа. Раньше я не смел сознаться в этом даже самому себе. Я видел их, чувствовал их, и общался с ними. Меня охватило состояние эйфории. Обняв Ла Горду, я стал объяснять ей свою интеллектуальную дилемму. Я видел союзников без помощи дона Хуана и дона Хенаро. и этот акт все перевернул во мне. Я рассказал Ла Горде. как однажды сообщил дону Хуану, что видел одного из союзников. Он рассмеялся и посоветовал не воспринимать это так серьезно и не придавать увиденному значения.

Мне никогда не хотелось верить в то, что я галлюцинирую, но и допустить, что это действительно был союзник, я не мог. Моя рациональная основа была незыблемой. Я был бессилен заполнить этот пробел. Но в этот раз все было иначе и мысль, что на этой Земле имеются существа другого мира, в то же время ей не чуждые, была большим, чем я мог выдержать. Полушутя я сказал Ла Горде, что втайне буду считать все это безумием. Это освободило бы некоторую часть меня от сокрушительной ответственности за перестройку моего понимания мира. Ирония заключалась в том, что я желал такой перестройки, но – только на интеллектуальном уровне. Но этого было недостаточно, этого никогда не было достаточно. Это было моим вечным непреодолимым препятствием, моим смертельным изъяном. Я желал полуубежденно болтаться в мире дона Хуана; поэтому я был квази-магом[9]. Все мои усилия были не более чем бессмысленным рвением отгородиться интеллектом, словно я находился в академии, где можно заниматься этим с восьми до семнадцати, а потом, достаточно устав, идти домой отдыхать. Дон Хуан шутил, что после описания мира в очень прекрасной и просвещенной манере школяр в пять часов уходит домой для того, чтобы забыть о своем прекрасном построении.

Пока Ла Горда готовила еду, я лихорадочно работал над заметками. После еды я расслабился. Ла Горда пребывала в прекрасном расположении духа. Подобно дону Хенаро, она паясничала, подражая моему поведению во время письма.

– Что тебе известно о союзниках, Горда? – спросил я.

– Только то, что говорил мне Нагуаль. – ответила она.

– Он говорил, что это силы, которых маг учится контролировать. У него и Хенаро в горлянках[10] было по два союзника.

– Как они держали их внутри горлянок?

– Этого никто не знает. Нагуаль говорил, что прежде чем обуздывать союзников, необходимо найти маленькую превосходную горлянку с горлышком.

– Где можно найти такую горлянку?

– Где угодно. Нагуаль говорил мне, что если мы останемся в живых после нападения союзников, мы должны будем найти идеальную горлянку величиной с большой палец левой руки. Такого размера была горлянка Нагуаля.

– Ты видела его горлянку?

– Нет. Никогда. Нагуаль говорил, что горлянка такого рода уже не в мире людей. Она подобна маленькому узелку, притороченному к поясу. На нее нельзя смотреть преднамеренно, – все равно ничего не увидишь.

Горлянку, как только она найдена, следует тщательно вычистить. Обычно маги находят подобные горлянки в лесу на виноградных лозах[11]. Они снимают их и высушивают, а затем выдалбливают, сглаживают и полируют. Как только горлянка готова, маг должен предложить ее союзникам и переманить их жить там. Если союзники соглашаются жить в ней, горлянка исчезает из мира людей, а союзники становятся помощниками мага. Нагуаль и Хенаро с помощью союзников делали все, что не могли делать сами. Например, так ветер гнал меня, а цыпленок бегал в блузе Лидии.

Я услышал за дверью специфическое протяжное шипение. Это был тот же звук, который я слышал двумя днями раньше в доме доньи Соледад. Теперь я уже знал, что это был ягуар. Звук не пугал меня. Я вышел бы посмотреть на ягуара, если бы Ла Горда не остановила меня.

– Ты все еще неполный, – сказала она. – Союзники проглотят тебя, если ты выйдешь сам. Особенно тот смельчак, который сейчас там рыщет.

– Мое тело чувствует себя в безопасности, – запротестовал я.

Она похлопала меня по спине и снова усадила возле скамейки, на которой я писал.

– Ты еще неполный маг, – сказала она. – У тебя посредине огромная заплата и сила союзников сорвет ее с места. Они – не шутка.

– Что предполагаешь делать ты, когда к тебе так явятся союзники?

– Они не беспокоят меня ни в каком смысле. Нагуаль научил меня уравновешенности, и я ничего не ищу страстно. Сегодня вечером я поняла, какие союзники придут к тебе, если ты когда-нибудь сможешь достать горлянку и обработать ее. Ты способен страстно стремиться получить их, я – нет. Возможно, я сама так никогда их и не получу. С ними много хлопот. Они как заноза.

– Почему?

– Потому что это силы, и как таковые они могут выжать тебя досуха. Нагуаль говорил, что лучше пожертвовать всем, кроме своей цели и свободы. Когда ты станешь полным, мы, видимо, должны будем сделать выбор – иметь их или не иметь.

Я сказал ей, что мне лично ягуар понравился, хотя и есть в нем что-то подавляющее.

Она уставилась на меня. В ее глазах сквозило удивление и замешательство.

– Но он мне действительно понравился!

– Расскажи мне, что ты видел, – сказала она.

Тут до меня дошло, что она могла видеть их иначе, чем я. Я подробно описал ей всех четырех союзников, как я их видел. Она слушала более чем внимательно. Казалось, она была околдована моим описанием.

– Союзники не имеют формы, – сказала она, выслушав меня. – Они словно присутствие, словно ветер, словно пылание. Первый – сегодняшний – был чернотой, пытавшейся проникнуть в мое тело. Именно поэтому я и вопила. Я чувствовала, как она поднимается у меня по ногам. Другие были просто цветом. Они так пылали, что на тропинке было светло, как днем.

Ее утверждения потрясли меня. А я-то принял наконец после многих лет борьбы и на основе опыта этой ночи, что союзники имеют консенсуальную форму, субстанцию, одинаково воспринимаемую органами чувств каждого человека.

Я, шутя, сказал Ла Горде, что уже успел записать в своих заметках, что союзники – это создания, имеющие форму.

– Что же мне после этого делать? – задал я риторический вопрос.

– Это очень просто. Напиши теперь, что они не такие.

Я подумал, что она абсолютно права.

– Но почему же я видел их как монстров?

– В этом нет тайны. Ты все еще не потерял свою человеческую форму. То же происходило и со мной. Но я обычно видела их людьми. Они были индейцами с ужасными лицами и злобными взглядами. Обычно они ожидали меня в пустынных местах. Я думала, что интересую их как женщина. Нагуаль всегда смеялся до упаду над моими страхами. Но я бывала смертельно испугана. Один из них приходил, садился на мою постель и тряс ее, пока я не просыпалась. Страх мой был так велик, что и сейчас, когда я изменилась, я не хотела бы еще раз испытать это. Похоже, что сегодня ночью я боялась союзников не меньше, чем боялась их раньше.

– Ты хочешь сказать, что ты больше не видишь их человеческими существами?

– Не вижу. Нагуаль говорил тебе, что союзники бесформенны. Он прав. Союзник – только присутствие, помощник, который есть ничто и все же он так же реален, как ты и я.

– Сестрички видели союзников?

– Так или иначе все их видели.

– Союзники для них тоже только сила?

– Нет. Они как ты. Они все еще не потеряли свою человеческую форму. Никто из них. Для них всех – сестричек, Хенарос и Соледад – союзники являются устрашающими фигурами, злобными и ужасными ночными созданиями. Одно упоминание о союзниках сводит с ума Лидию, Хосефину и Паблито. Роза и Нестор их не боятся, но и они не хотят сталкиваться с союзниками. У Бениньо свои планы, так что он не интересуется ими. На самом деле они не беспокоят ни его, ни меня. А вот другие оказываются для них легкой добычей, особенно сейчас, когда союзники вышли из горлянок Нагуаля и Хенаро. Вот за тобой они следят все время.

Нагуаль сказал мне, что пока человек цепляется за человеческую форму, то он может отражать только эту форму. А поскольку союзники питаются напрямую от нашей жизненной силы в середине нашего живота, они обычно заставляют нас чувствовать тошноту, и затем мы видим их как могучих и безобразных существ.

– Что можно сделать, чтобы защитить себя или видеть их в другой форме?

– То, что должны сделать вы все, – это потерять свою человеческую форму.

– Что ты имеешь в виду?

Мой вопрос, похоже, показался ей бессмысленным. Ла Горда безучастно уставилась на меня, как бы ожидая дальнейших объяснений. Она на мгновение закрыла глаза.

– Ты не знаешь о человеческой матрице[12] и человеческой форме, правда? – спросила она.

Я изумленно уставился на нее.

– Я только что видела, что ты ничего не знаешь о них, – улыбнувшись, сказала она.

– Ты абсолютно права.

– Нагуаль говорил мне, что человеческая форма – это сила, а человеческая матрица – это… ну… матрица. Он сказал, что все имеет свою собственную матрицу. Растения имеют матрицы, животные, черви. Ты уверен, что Нагуаль никогда не показывал тебе человеческую матрицу?

Я рассказал ей, что он упоминал это понятие, но лишь вкратце, пытаясь объяснить один из моих снов. В этом сне я увидел человека, который, казалось, прятался в темноте узкой лощины. Заметив его там, я испугался. Какое-то время я смотрел на него, а потом человек выступил вперед и стал виден полностью. Он был обнажен и тело его пылало. Выглядел он утонченным, почти хрупким. Мне понравились его глаза. Они были дружескими и глубокими. Я подумал, что они очень добрые. Но затем он отступил назад, в темноту и его глаза стали подобны двум зеркалам, глазам свирепого животного.

Дон Хуан сказал, что я столкнулся в «сновидении» с человеческой матрицей. Он объяснил, что для вступления в контакт с человеческой матрицей маги располагают таким средством, как «сновидение». И что матрица людей определенно является сущностью, сущностью, которую могут видеть некоторые из нас в то время, когда мы насыщены силой, и безусловно все – в момент смерти. Он описал матрицу как источник, начало человека. Поскольку без матрицы, группирующей вместе силу жизни, эта сила не имеет возможности собраться в человеческий облик. Он объяснил мой сон как краткий, очень упрощенный и мимолетный взгляд на матрицу. И еще добавил, что мой сон, безусловно, подтверждает, что я – человек схематичный и приземленный.

Смеясь, Ла Горда заметила, что хотела сказать мне то же самое. Видеть матрицу как обычного обнаженного человека, а затем как животное – действительно очень упрощенное видение матрицы.

– Наверное, это был просто обычный бестолковый сон, – сказал я, пытаясь защититься.

– Нет, – ответила она с усмешкой. – Видишь ли, человеческая матрица пылает и всегда находится в водных дырах и водных лощинах.

– Почему именно там?

– Она питается водой. Без воды нет матрицы. Я знаю, что Нагуаль регулярно брал тебя к водным дырам в надежде показать тебе матрицу. Но увидеть ее не позволяла твоя пустота. То же самое было и со мной. Он обычно заставлял меня ложиться обнаженной на камень в самом центре засохшей водной дыры, но я добилась только ощущения чьего-то присутствия, напугавшего меня до потери сознания.

– Почему пустота мешает увидеть матрицу?

– Нагуаль сказал, что все в мире – сила, притяжение или отталкивание. Для того чтобы нас отталкивали или притягивали, мы должны быть похожи на парус или воздушный змей на ветру. Но если в центре нашей светимости дыра, сила проходит сквозь нее и никогда не воздействует на нас.

Нагуаль говорил мне, что Хенаро очень любил тебя и изо всех сил пытался помочь тебе осознать дыру в середине тебя. Он заставил летать свое сомбреро как змея, чтобы подразнить тебя; он даже вытягивал тебя из этой дыры, доводя тебя до поноса, но ты так никогда и не уловил того, что он делал.

– Но почему они не говорили так понятно, как Ты сейчас?

– Они говорили, но ты не обращал внимания на их слова.

Я не мог ей поверить. Немыслимо было допустить, чтобы они говорили мне об этом, а я не смог осознать.

– Ты когда-нибудь видела матрицу, Горда?

– Конечно, когда я снова стала полной. Я пошла однажды сама к той водной дыре, и она был там. Это было лучистое светящееся существо. Я не могла смотреть на него. Оно ослепило меня. Но одного нахождения в его присутствии было достаточно. Я чувствовала себя сильной и счастливой. Ничто другое не имело значения. Ничто. Все, чего я хотела, – это быть там. Нагуаль сказал, что иногда, когда у нас достаточно личной силы, мы можем схватить проблеск матрицы, даже если мы и не являемся магами. Когда это случается, мы говорим, что видели Бога. Он сказал, что если мы называем его Богом, то это правда. Матрица – это Бог.

Я пришла в ужас, услышав это от Нагуаля, потому что я была очень религиозна. Религия – это все, что у меня было. Поэтому от слов Нагуаля меня обычно бросало в дрожь. Но потом я стала полной, силы мира начали толкать меня, и я поняла, что Нагуаль был прав. Матрица – это Бог. Как ты думаешь?

– Обещаю тебе сказать это в день, когда увижу ее.

Она засмеялась и сказала, что Нагуаль обычно шутил, что в тот день, когда я увижу матрицу, я стану монахом, потому что в глубине души я очень религиозен.

– Матрица, которую ты видела, кем она был – мужчиной или женщиной? – спросил я.

– Ни то, ни другое. Это был просто светящийся человек. Нагуаль сказал, что я могла бы спросить что-нибудь о себе самой. Что это шанс, которого не должен упускать воин. Но я не смогла придумать вопроса. И так было лучше всего. У меня остались самые прекрасные воспоминания об этом. Нагуаль сказал, что воин, имеющий достаточно силы, может видеть матрицу много-много раз. Какая это, должно быть, большая удача!

– Но если человеческая матрица – это то, что скрепляет нас вместе, то что же тогда человеческая форма?

– Нечто клейкое, клейкая сила, которая делает нас такими людьми, какие мы есть. Нагуаль говорил мне, что человеческая форма на самом деле бесформенна. Как и союзники, которых он носил в своей горлянке, это может быть чем угодно. Но, несмотря на отсутствие формы, оно владеет нами в течение всей нашей жизни и не оставляет нас, пока мы не умрем. Я никогда не видела человеческую форму, но я чувствовала ее в своем теле.

Затем она описала очень сложную серию ощущений, которые были у нее в течение последних нескольких лет. Их кульминацией было серьезное физическое расстройство, напомнившее мне описание тяжелого сердечного приступа. Она сказала, что человеческая форма, являясь силой, покинула ее тело после тяжелой внутренней борьбы. Этот процесс и проявился в виде тяжелого недомогания.

– Похоже, у тебя был сердечный приступ.

– Может быть и так, – сказала она, – но одно я знаю точно. В тот день, когда это произошло, я потеряла человеческую форму. Я так ослабела, что в течение нескольких дней не могла даже вставать с постели. С того дня у меня уже не было энергии оставаться моим прежним «я». Время от времени я пыталась вернуться к своим старым привычкам, но у меня просто не было сил наслаждаться ими, как прежде. В конце концов я бросила эти попытки.

– В чем смысл потери твоей формы?

– Для того, чтобы измениться, чтобы реально измениться, воин должен сбросить свою человеческую форму. Иначе это будут только разговоры об изменении, как в твоем случае. Нагуаль сказал, что бесполезно полагать или надеяться, что человек может изменить свои привычки. Человек не может измениться ни на йоту, пока держится за свою человеческую форму. Как говорил Нагуаль, воин знает, что измениться он не может. Но хотя ему это прекрасно известно, он все же пытается изменить себя. Это единственное преимущество, которое воин имеет перед обыкновенным человеком. Воин не испытывает разочарования, когда пытаясь измениться, терпит неудачу.

– Но ты остаешься собой, Горда, не так ли?

– Нет. Уже нет. Единственное, что заставляет считать себя собой – это форма. Когда она уходит, ты – ничто.

– Но ведь ты все еще разговариваешь, думаешь и чувствуешь как обычно, или нет?

– Ни в коей мере. Я – новая.

Она засмеялась и крепко обняла меня, словно утешая ребенка.

– Только Элихио и я потеряли свою форму, – продолжала она. – Большой удачей было потерять ее, когда Нагуаль еще был с нами. Вам же предстоит ужасное время. Это – ваша судьба. Тот, кто потеряет ее следующим, будет пользоваться только моей поддержкой. Мне жаль его заранее.

– Что ты еще чувствовала, потеряв форму, Горда, кроме недостатка энергии?

– Нагуаль сказал, что воин без формы начинает видеть глаз. Закрывая глаза, я постоянно видела его перед собой. Это было так плохо, что я больше не могла отдыхать: глаз следовал за мной повсюду, куда бы я ни пошла. Я чуть не сошла с ума. В конце концов, видимо, я стала привыкать к нему. Сейчас я даже не замечаю его, потому что он стал частью меня.

Бесформенный воин использует этот глаз, чтобы приступить к сновидению. Если ты не имеешь формы, то тебе не нужно засыпать, чтобы делать сновидение. Глаз перед тобой всякий раз тянет тебя, когда ты хочешь отправиться.

– Где именно этот глаз. Горда?

Она закрыла глаза и провела рукой из стороны в сторону прямо перед своими глазами, очертив размер, равный ширине своего лица.

– Иногда этот глаз очень маленький, а иной раз – огромный, – продолжала она. – Когда он маленький, то сновидение бывает точным. Когда он большой, то сновидение подобно полету над горами, тогда деталей не увидишь. Я еще не делала достаточно сновидения, однако Нагуаль сказал мне, что этот глаз является моей козырной картой. Однажды, когда я стану по-настоящему бесформенной, я больше не буду видеть глаз; он станет ничем, как и я, и все же будет существовать как союзники. Нагуаль сказал, что все просеивается через нашу человеческую форму. Если мы не имеем формы, то ничто не имеет формы, но в то же время все присутствует. Тогда я не могла понять, что имелось в виду, но теперь вижу, что он был абсолютно прав. Союзники – это только присутствие, так же, как и глаз. Но сейчас этот глаз для меня все. Фактически, имея его, мне ничего больше не нужно, чтобы вызывать свое сновидение даже в состоянии бодрствования. Но пока я не смогла сделать этого. Видимо, как и ты, я немного упряма и ленива.

– Как ты выполнила полет, который показывала мне сегодня вечером?

– Нагуаль научил меня, как использовать свое тело для выделения света. Ведь мы, так или иначе, являемся им, так что я выделяла искры и свет, а они, в свою очередь, приманили линии мира. Как только я увидела одну, было легко прицепиться к ней.

– И как ты прицепилась?

– Я схватила ее.

Она сделала жест руками. Согнув пальцы наподобие когтей, она соединила запястья, образовав нечто вроде чаши с обращенными вверх скрюченными пальцами.

– Ты должен схватить линию, как ягуар, – продолжала она, – и никогда не разделять запястья. Если ты сделаешь это, то упадешь и свернешь, себе шею.

Она сделала паузу, и это заставило меня взглянуть на нее в ожидании дальнейших объяснений.

– Ты мне не веришь, не так ли? – спросила она.

Не давая мне времени на ответ, она села на корточки и вновь показала свои искры. Я был спокоен и собран и все свое нераздельное внимание сконцентрировал на ее действиях. Когда она щелкала пальцами, раскрывая их, каждое волокно ее мышц сразу же напрягалось. Это напряжение, казалось, фокусировалось на кончиках ее пальцев и проецировалось наружу как лучи света. Влага на них действительно была проводником, переносящим некоторый вид энергии, эманировавшей из ее тела.

– Как ты это делаешь, Горда? – с искренним изумлением спросил я.

– Я сама не знаю. Я просто делаю, и все. Я уже делала это много-много раз, и все же не знаю, как это у меня получается. Когда я хватаю один из этих лучей, я чувствую, как что-то тянет меня. Я и вправду ничего не делаю, только позволяю линиям, которые схватила, тянуть меня. Когда я хочу вернуться назад, то чувствую, что линии не хотят отпускать меня, и впадаю в панику. Нагуаль сказал, что это моя наихудшая черта. Я становлюсь такой перепутанной, что когда-нибудь искалечу свое тело. Но я надеюсь, что скоро стану еще более бесформенной, и тогда не буду пугаться. Так что, если я до того дня продержусь, со мной все будет в порядке.

– Тогда расскажи, Ла Горда, как ты позволяешь линиям тянуть тебя?

– Мы опять вернулись к тому же. Я не знаю. Нагуаль предостерегал меня, что ты хочешь знать вещи, которые узнать нельзя.

Я пытался объяснить ей, что меня интересует только порядок действий. Я действительно отказался искать у всех них каких бы то ни было объяснений, так как эти объяснения все равно ничего мне не объясняли. Совсем другое дело – описание необходимых шагов.

– Как ты научилась позволять своему телу держаться на линиях мира?

– Я научилась этому в сновидении, – сказала она. – Но я действительно не знаю как. Для женщины-воина все начинается в сновидении. Как и тебе, Нагуаль сказал мне, что сначала нужно посмотреть на свои руки во сне. Я не могла найти их вообще. В моих снах у меня не было рук. Несколько лет я безуспешно пыталась найти их Обычно каждую ночь я приказывала себе найти руки, но все было напрасно. Я никогда ничего не находила в своих снах. Нагуаль был беспощаден со мной. Он сказал, что я должна или найти их, или погибнуть. Поэтому я соврала ему, что нашла руки. Нагуаль не сказал тогда ни слова, но Хенаро бросил свою шляпу на пол и начал плясать на ней. Он погладил меня по голове и сказал, что я действительно великий воин. Чем больше он расхваливал меня, тем хуже я себя чувствовала. Я была уже готова рассказать Нагуалю о своей лжи, как вдруг сумасшедший Хенаро направил на меня свой зад и издал такой громкий и долгий пердеж, какого я никогда не слышала. Он практически оттолкнул меня им. Это было похоже на горячий и вонючий ветер, омерзительный и зловонный, и очень похожий на меня. Нагуаль задыхался от хохота.

Я убежала в дом и спряталась там. Тогда я была очень толстой. Я привыкла есть много, и у меня были обильные газы. Поэтому я решила некоторое время не есть ничего. Лидия и Хосефина помогали мне. Я ничего не ела двадцать три дня и однажды ночью я нашла свои руки во сне. Они были старыми, безобразными и зелеными, но они были моими. Так что начало было положено. Остальное было легко.

– А что было «остальное», Горда?

– Следующее, чего хотел от меня Нагуаль – попытаться найти в своих снах дома или постройки и смотреть на них, стараясь не разрушить эти образы. Он сказал, что искусство сновидящего заключается в удержании образов своего сна. Потому что, так или иначе, мы занимаемся этим всю нашу жизнь.

– Что под этим подразумевалось?

– Нашим искусством, как обычных людей, является то, что мы знаем, как удерживать образ того, на что мы смотрим. Нагуаль сказал мне, что мы делаем это, но не знаем как. Мы просто делаем это, то есть наши тела делают это. В сновидении мы должны делать то же самое, только вот в сновидении мы должны научиться, как делать это. Мы должны стараться не смотреть, а только бросать мимолетные взгляды, и все же удерживать образ.

Нагуаль велел мне в своих снах найти повязку для моего пупка. На это потребовалось много времени, потому что я не понимала, что он имеет в виду. Он сказал, что в сновидении мы обращаем внимание пупком, поэтому он должен быть защищен. Нам нужно немного тепла или чувство давления на пупок, чтобы удерживать образы в своих снах.

Я нашла в своих снах гальку, которая была в пору моему пупку, и Нагуаль заставлял меня искать ее в водяных дырах и каньонах, пока я не нашла ее. Я сделала для нее пояс, и с тех пор днем и ночью ношу его. Это помогает мне удерживать образы в своих снах. Затем Нагуаль дал мне задание отправляться в сновидении в определенные места. Я действительно хорошо выполняла эти задания, но в то время я потеряла форму и начала видеть перед собой глаз. Нагуаль сказал, что этот глаз все изменил, и приказал использовать глаз, чтобы тянуть себя. Он сказал, что у меня нет времени прийти к своему дублю в сновидении и что глаз – это даже лучше. Я почувствовала обман.

Теперь мне все равно. Я использовала глаз, как только могла. Я позволяла ему тянуть меня в сновидение. Я закрывала глаза и засыпала с легкостью даже днем и в любом месте. Глаз тянет меня, и я вхожу в другой мир. Большую часть времени я просто брожу там.