Глава 43. — Генерал! Я прошу у вас аудиенции, — сказал Полковник по телефону

— Генерал! Я прошу у вас аудиенции, — сказал Полковник по телефону.

— Кто это? Сан Саныч? Ты? Отчего ж так официально? Мы вроде бы не чужие. Можно сказать, не один пуд соли в ведомственной столовке скушали.

— Оттого и официально, что дело официальное.

— Ну, тогда заходи ко мне в приемную. Я распоряжусь. Ты по какому поводу?

— По поводу переданной вам дискеты. И смерти Михася.

— Дискеты? И смерти? Знаешь, давай сделаем так — здесь на службе у меня действительно суетливо, если я и смогу с тобой встретиться, то лишь на несколько минут. А вот после работы — хоть на всю ночь. Считай меня в полном твоем распоряжении. Поговорим. Повспоминаем. Коньячку попьем. Ты не против?

— Где и когда?

— В восемнадцать ноль‑ноль. У бюро пропусков. Я вышлю за тобой машину.

В восемнадцать ноль‑ноль машина была у крыльца.

— Давай, Саныч, забирайся, — распахнул дверцу генерал.

— Куда мы?

— На дачу. Дома у меня ремонт. Грязь и бардак. Там нормально не расслабиться.

Машина, мягко приседая на рессорах, катила по асфальту. Из города. Гаишники ее не останавливали. Они знали начальственные номера наизусть.

— Ну, как живешь? — спросил генерал.

— Живу, — ответил Сан Саныч. — Пока. Генерал усмехнулся и замолчал. До самой дачи.

— Машину подгонишь завтра с утра. К восьми, — приказал генерал водителю. — Ты не против, Полковник, погостить у меня до утра?

Сан Саныч неопределенно пожал плечами.

Зашли внутрь. Дача была скромненькая. По нынешним‑то воровским временам.

— Располагайся. Вон кресло. Вон холодильник и бар. Уничтожай все, на что глаз упадет. Не стесняйся.

— Я не коньяк сюда пришел пить. И не икру лопать.

— Даже так? Ну, тогда рассказывай, зачем пришел. — Генерал упал в кресло напротив.

— За дискетой.

— За дискетой? За какой дискетой?

— За той, которую я вам передал. Из рук в руки.

— Да брось ты! Не помню такого. Убей, не помню.

— Убил бы. Но мне не смерть ваша нужна, а дискета.

— Может, ты чего‑нибудь путаешь? По старости. Может, ты не мне давал, и не дискету, и вовсе даже не давал?

— Мне нужна дискета, которую мне передал покойный Иван Степанович и которую я передал вам в надежде на определенные следственные действия по заключенной в ней информации.

Генерал расстегнул китель, отбросил в стороны полы.

— Ладно, давай откровенно. Чтобы время не тянуть. Дискету я тебе не отдам. Даже если бы я очень захотел ее отдать. Это дело вышло за рамки моей компетенции. Если я пойду тебе на уступки — я подставлю под удар свою голову. А ей цена не маленькая. Единственно, чем я тебе могу помочь, — это из уважения к нашему совместному прошлому устроить тебя до конца дней в один очень закрытый пансион. Роскошеств там не обещаю, но нормальный уход и питание до самой смерти — вполне.

— А как же все остальные?

— Остальные — это остальные. А ты — это ты.

— Я не могу принимать решение, не имея гарантий в отношении моих товарищей. Я требую…

— Он требует! Не смеши меня! Что ты можешь требовать? Какие гарантии? Взгляни на себя. Ты немощный старик. Тебе утку через каждые полчаса надо подносить, чтобы штаны не намокли. А ты — «требую»!

Спустись на землю. Твои требования остались в прошлом. Сейчас даже я не могу себе позволить ничего требовать. С ними, — задрал генерал палец к потолку, — с позиции силы не разговаривают. Только просьбы.

— Ну и что, удовлетворяют?

— Кого?

— Просьбы удовлетворяют?

— Удовлетворяют. В полной мере. Ты это хотел услышать? Может, хватит из себя бескорыстного героя корчить? Ты думаешь, я очень рад принесенной тобой дискете? Думаешь, от восторга в ладоши хлопаю? Так вот, смею тебя уверить, — нет. Я из‑за нее в такой переплет попал, что не знаю, как выпутаться. Мне теперь в пору не о благополучии думать — о сохранении жизни. Знал бы, еще тогда ее, проклятую, спалил, а пепел тебя сожрать заставил. Чтобы ты нормальных людей не баламутил и под удар вместо себя не подставлял.

— Ее и сейчас сжечь не поздно.

— Сейчас поздно. Сейчас все обо всем знают. Теперь я могу только торговаться за жизнь. И за соответствующее материальное вознаграждение. Потому что просто так, задарма, рисковать не хочу. Вот такую свинью ты мне подсунул. Жирнущую. Так что о милосердии к сединам теперь можешь не взывать. И на совесть не давить. Мне мой китель к телу ближе ваших пенсионных пиджачков! Уяснил?

— Как будто, — ответил Сан Саныч. Прав был Борис — сторговаться не получится. Потому что торговаться нечем.

— Вот что я тебе скажу, генерал. Сволочь ты. Первостатейная!

— А это как угодно. Если тебе так легче — можешь считать меня сволочью.

Сан Саныч поднялся, прекращая разговор.

— Куда это ты собрался? — ухмыльнулся генерал.

— Домой.

— Хочешь не спросясь покинуть давший тебе приют кров? Не выйдет. Нет тебе хода отсюда. Не могу я теперь оставить тебя без присмотра. Мало ли каких дров ты, по старческому маразму, надумаешь наломать. Мне рисковать нельзя.

— Угрожаете?

— Трезво рассуждаю. До тех пор, пока я не урегулирую свои отношения с известными лицами, тебе, Полковник, придется находиться на моих глазах. Или…

— Или что?

— Или то! Самое!

— Михась тоже попал под «или»?

— Михась, равно как и все прочие, попал под тебя. Как под танк. Кто просил тебя втягивать их в свои дела? Если себя не жалко, почему о других не думал?

— Значит, Михася ты?!

— Не я. Они. Но я, естественно, не протестовал. Вы сами вынесли себе приговор. Своей чрезмерной любознательностью. Что им делать, как не избавляться от вас по одному? Длинные, любопытствующие носы отсекают вместе с шеями!

— Следующий я?

— Ты последний. Ты свидетель. Ты мне нужен. Против них. Если вдруг дело дойдет до драки.

— А если я откажусь?

— Вот тогда и будет «или». Только не такое, как ты ожидаешь. Я запру тебя в следственном изоляторе по подозрению в соучастии в массовом убийстве на территории бывшего пионерского лагеря «Смена». До времени изолирую. И еще пару надзирателей приставлю, чтобы ты глупостей не наделал.

— Хотите удержать меня силой?

— Полусилой. Силы для тебя много. Как и чести.

Сан Саныч пошел к двери.

— Не делай глупостей, — чуть громче, чем обычно, сказал генерал.

В руке у него отсветил вороненой сталью табельный «Макаров».

— Будете стрелять?

— Буду! А потом вызову оперативников и оформлю проникновение в чужое жилище с целью ограбления.

Сан Саныч сделал еще шаг. Сзади клацнул затвор.

— Замри!

— Опусти пистолет. Несолидно генералу оружием баловаться, — раздался голос. Голос Бориса.

Он стоял снаружи, за приоткрытым окном. Генерал удивленно приподнял бровь.

— Так ты, Полковник, не один?

— А мы всегда вместе, — ответил Борис. — Саныч, забери у него пушку, а то мне надо в комнату зайти. Он генерал сугубо канцелярский, с оружием обращаться не умеет, еще бабахнет по неосторожности.

— Ну вы придурки, — удивился генерал, небрежно отбрасывая пистолет. — Устроили оперетку и думаете, что чего‑то добились? Ну посижу я так с часок или три, а потом спецбригаду вызову.

— Не вызовешь, — сказал Борис. — Потому что эта бригада тебе еще более опасна, чем нам.

Генерал только головой покачал. Словно имел дело с неразумными, не ведающими что творят детьми.

— На что вы надеетесь, пенсионеры?

— Вот на это, — ответил Борис. — Слышь, Саныч, не в таких коробках твои дискеты хранятся?

В руках у Бориса была квадратная, десять на десять, запаянная с одного конца металлическая коробка. Такая же, как была когда‑то в распоряжении Полковника.

— Где ты ее нашел? — не сдержавшись, ахнул Сан Саныч.

— Там, где теперь уж точно нет. Ты был прав, когда предполагал, что Иван Степанович не ограничится передачей в надежные руки одной только дискеты. Рук было несколько. Он страховался. Он не хотел доверяться случайности. Ну что, генерал, поторгуемся?

Генерал нервно заелозил на кресле.

— О чем нам торговаться? Разве что‑то изменилось?

— Все изменилось. В корне. Теперь у нас есть то же, что и у тебя. Теперь наши шансы равны.

— Вы хотите сказать, что будете публиковать имеющуюся у вас информацию? Но это глупо. Вас сомнут.

— Мы не будем публиковать информацию. Вовсе нет. Мы будем шантажировать этой информацией твоих новых хозяев. От твоего имени.

— То есть?

— Вот сейчас, отсюда, мы позвоним по некоторым взятым наугад телефонам и скажем, что вы не согласны с ранее оговоренной ценой, что вы запрашиваете больше. Много больше. Пусть они решат, что вас обуяла жадность. Что договориться с вами затруднительно.

Или изобразим из вас борца за идею, который ни на какие компромиссы идти не желает. Но желает торжества закона и справедливости.

Или позвоним одним, предлагая информационный компромат против других.

Или…

В любом случае они быстро установят телефон, с которого прозвучал неприятный для них звонок, и убедятся, что находится он не где‑то вообще, а непосредственно здесь, на вашей персональной, куда не так‑то легко проникнуть постороннему, даче. И еще смогут легко узнать, что сегодня вы отдыхаете на ней.

Какие они после всего этого сделают выводы?

— Чушь, — рассмеялся генерал. — Я всегда смогу с ними договориться. Смогу объяснить, что произошло.

— Может быть, и сможете. Но после. Когда информация уже пойдет гулять по городам и весям. Вы думаете, они вам это простят? Хотя бы одно то, что вы тянули время?

Вы думаете, что вы успеете объясниться? Оправдаться? Что у вас будет время для конфиденциальных встреч?

Ведь они абсолютно уверены, что дискета осталась одна. Значит, откуда может исходить утечка информации?

С вами нянькаются только до тех пор, пока вы молчите. Ваша персональная цена без способной заговорить дискеты — копейка в базарный день. И даже меньше — когда информация выпорхнет наружу. Как только они узнают, что вы утратили монополию на тайну, — торговля кончится. И, как говорится в старинных романах, заговорят кинжалы.

Я правильно все излагаю?

— Вы блефуете! У вас нет дискеты. У вас есть только оболочка, — замотал головой генерал.

— Полноте. Разве мы похожи на шулеров? У вас есть в доме компьютер? Хотя, впрочем, он не нужен. Я успел просмотреть информацию. И даже кое‑что запомнить. Например, дело номер 27. Депутат Абрамов В.П. Изнасилование несовершеннолетней в городе Ростове в 1971 году. Присвоение казенных средств в 1979‑м. Сокрытие преступления в… Или небезызвестный всем нам Семушкин Г.А… Или…

— Довольно. Что вы хотите?

— Другую дискету. До пары.

— Но это лишь вдвое усугубит ваше положение.

— Зато вдвое облегчит ваше, генерал. Вы расскажете, что подверглись нападению отъявленных, в нашем лице, хулиганов, которые в рукопашной борьбе отобрали принадлежавшую вам дискету. Для пущей убедительности мы оставим на вашем теле следы многочисленных побоев и пыток. Я лично оставлю. С превеликим удовольствием. И Сан Саныч тоже.

— Но меня все равно вычистят.

— Если бы вы были простым пенсионером, то да. Непременно. Но облеченного властью генерала, я думаю, трогать не будут. Зачем им лишнюю пыль поднимать? Ведь без информации вы опасны не больше, чем упавший вчера кирпич. Им дискета нужна, а не ваша одиозная личность.

Они будут гоняться за нами. С вашей помощью. Они охотятся за владельцами информации. А не за всеми подряд. Неужели непонятно?

Изымая дискету, мы принимаем удар на себя, тем выводя из‑под него вас.

Но мы не настаиваем. Мы можем оставить все как есть. И действовать по одиночке. Как кому заблагорассудится.

И потому я снова спрашиваю: есть ли у вас в доме компьютер? Потому что обзванивать клиентов с любого другого телефона наименее выгодно, чем с вашего, генерал.

— Зачем вам дискета?

— Затем же, зачем и вам. Для облегчения быта пенсионеров. И отдачи памяти погибшим в бою товарищам. Мы слишком пострадали во всех этих околобоевых действиях, чтобы не потребовать взамен хоть какой‑то компенсации. Только в отличие от вас у нас аппетиты пенсионные. С нами сторговаться будет легче. Вы даже можете выступить посредником. Чтобы получить комиссионные. Ведь комиссионные — это лучше, чем ничего?

— Мои гарантии?

— Отсутствие у вас дискеты. Более надежных гарантий быть не может.

Борис бил наверняка. Не было у генерала другого выхода, как согласиться. Вернее, был, но неприемлемый для него — застрелиться, не перенеся позора капитуляции.

Дискета била дискету. Информация уравновешивала информацию.

— Черт с вами. Берите! — хорошо поставленным командным басом заорал генерал. — Что б вас разодрало! Идиоты старые!

— Только без истерики. Проигрывать надо со вкусом и чувством собственного достоинства. Если не знаете как, смотрите хронику второй мировой войны, посвященную капитуляции Сталинградской группировки немцев. Там все очень художественно показано. Учитесь у великих неудачников.

И еще одно маленькое одолжение. На прощание. Не будете ли вы столь любезны отдать приказ охране о беспрепятственном нашем прохождении за территорию ведомственных дач. На вашей личной машине. А то мне, признаться, пришлось испачкать штанишки, пока я сюда до вас, заборы преодолевая, добирался.

И не соблаговолите ли завернуть руки за спину, чтобы нам удобней было вас связать. Очень не хотелось бы до момента, пока мы не достигнем безопасного места, иметь дело с вашими, отправленными нам вдогонку, держимордами.

Заранее благодарен…

В лесу, на давно неезженной проселочной дороге, где Борис оставил автомобиль, на котором приехал, ветераны остановились.

— Ну что, Полковник, струхнул? — спросил, открывая дверцу генеральской «Волги», Борис.

— Не без того.

— И правильно. Впредь неповадно будет без приказа и необходимости голой грудью на пулеметы лезть. На то артиллерия имеется. Тяжелая. Хорошо, я подоспел. А то погиб бы смертью храбрых, но глупых.

— Как тебе удалось? — спросил все еще пораженный случившимся Сан Саныч.

— Молча, Полковник. Молча. Кто ищет, тот всегда найдет.

— Ты имеешь в виду дискету?

— Я имею в виду выход. Выход из создавшегося положения. Ну что, сел? Тогда поехали.

— И все‑таки, где ты ее нашел? — еще раз поинтересовался Сан Саныч.

— Что нашел?

— Что, что? Дискету! Ну, хватит интриговать. Не томи.

— Нетерпеливый ты какой, Полковник. Прямо как курсант в краткосрочном увольнении. Все тебе до чего‑то докопаться хочется.

Все влезть куда поглубже. А с того, знаешь, что бывает?

— Что?

— Преждевременный выкидыш. Плод, в том числе и мысли, созреть должен, оформиться, чтобы его населению показывать было можно.

— Ну все, считай созрел. Считай оформился. Говори, где дискету обнаружил?

— А я ее не обнаруживал.

— Как так не обнаруживал?

— Так и не обнаруживал. И не искал даже.

— А как же это? — показал Сан Саныч на металлическую коробочку.

— Ах, это? Это так, в свободное от работы время. Так сказать, народные промыслы. Это я сделал. По твоим описаниям. У тебя язык очень образный. Помнишь, ты объяснял — что искать, когда мы квартиру обыскивали. Красиво объяснял. Художественно. Как Новиков‑Прибой.

— Погоди, погоди. А сама дискета?

— Какая дискета? Что ты ко мне привязался? Тебе оболочки мало? Смотри, какая работа замечательная. Ручная. Шов какой. И заклепочки…

— А дискета?!

— Ну что ты привязался ко мне с дискетой. Не было никакой дискеты. НЕ БЫ‑ЛО!

— Не было? — как эхо повторил Сан Саныч. — Не было?! То есть, идя к генералу, ты ничего не имел на руках?

— Как это не имел? А коробочку ручной работы? Вот здесь шовчик, а здесь заклепки…

— Ты блефовал! — обалдел Сан Саныч. — Куклу подсовывал!

— Да, блефовал, — легко согласился Борис. — А что мне оставалось делать? С нормальной логикой из этой ситуации было не выпутаться. Вот я и подумал, отчего не помухлевать. Самую малость. Не умирать же в самом деле из‑за того, что дискета одна и не у нас.

— Но как же информация? Ты же оперировал реальной информацией. С дискеты!

— Информация — да, натуральная. И именно с дискеты. Врать не стану. Но не с этой, пустой, как барабан. А с первой, которую еще ты читал. Из твоих показаний информация. Тех, что ты мне передал. На всякий случай.

— Так вот оно в чем дело! — хлопнул себя по лбу Сан Саныч. — Ведь точно. Все те же, известные мне фамилии! Ничего нового. Однако ты рисковал. Чертовски рисковал! Вдруг бы он подробности затребовал. Или какое‑нибудь другое дело?

— Ну не затребовал же! Чего теперь рассуждать о том, что могло бы быть.

— А все‑таки красиво ты сделал его, Борька. Как первоклассника!

— Я сделал? — переспросил Борис. — Нет, Сашка, не я его сделал. Одиночка в поле не воин. Это все мы сделали. И ты. И я. И Анатолий. И Семен. И покойный Михась. И даже те, кто там, в окопах, остался. Благодаря кому мы до дня сегодняшнего дожили.

Мы сделали! Сообща.

И никак иначе!

Машина вкатывалась в город. Ветераны молчали. Каждый думал о своем.

О том, что было.

И о том, что будет. Может быть, уже за следующим поворотом.