Поиски наудачу

Генерал Чупрынин с женой всем рассказывали про вчерашнюю находку их Милорда. Прокурор, бывший на вечере у Горянина, лично заинтересовался этим делом, и в течение недели во всех слоях общества только и говорили что о таинственных кровавых находках, а в газетах репортеры наживали денежки, спеша производить во всех статьях не только сообщения из полиции, но даже собственные соображения на тему: «Таинственное преступление».

Суд передал это дело следователю по особо важным делам, а градоначальник на обычном докладе начальника сыскной полиции сказал ему:

– Особенно прошу обратить внимание на это преступление. Оно наделало много шума, да и вообще в столице не может быть не раскрыто такое страшное дело.

– Употреблю все старание, ваше превосходительство, – ответил начальник сыскной полиции и, вернувшись с доклада, сказал своему помощнику: – Во что бы то ни стало, Август Семенович, это дело надо распутать. Нашумело оно, и мы должны отыскать преступников.

– Употреблю все старание, ваше превосходительство, – ответил помощник.

– Что нашел доктор?

– В чашке нарублено мясо всего трупа. Доктор нашел там большой палец руки, пальцы ноги, внутренности.

– Я думаю сначала поручить дело этим… как их?.. которые нашли.

– Чухарев и Калмыков.

– Вот им. Каковы они?

– Старательные и горят рвением.

– Ну, ну! И каждый день мне доклад.

– Слушаю, – сказал помощник начальника сыска и, выйдя из кабинета последнего, тотчас вызвал к себе Чухарева и Калмыкова. Когда те явились, он сказал им: – Его превосходительство поручает вам расследование дела о таинственном преступлении. Теперь у вас случай отличиться. В городе только и говорят об этом деле.

Лица Чухарева и Калмыкова просияли.

– Употреблю все старания, – сказали они в один голос.

– Ну и с Богом! Каждое утро мне докладывайте, как идет дело.

Агенты поклонились и вышли из кабинета помощника начальника.

Маленький, рыжий и более экспансивный Чухарев, едва они вышли в коридор, сказал Калмыкову:

– Мы, Потап Никитич, пройдем в» Плевну» и поговорим. Надо действовать согласно; дело мозговое.

– Пройдем! – мрачно ответил Калмыков.

Они спустились вниз, оделись и через двадцать минут уже сидели в отдельном кабинете трактира» Плевна». Перед ними стояли графин водки, селедка, грибы, вареный картофель и горячая солонина; несмотря на раннее время, из общего зала до них доносились звуки вальса» Дунайские волны».

Чухарев налил в рюмки водку, чокнулся с Калмыковым, опрокинул рюмку с таким видом, словно это была вовсе не водка, а уксусная эссенция.

– Вот и поговорим! – начал Чухарев. – Прежде всего это – несомненное преступление…

– Дурак, – лаконически сказал Калмыков. – Кто же не знает, что это – преступление?

– Я это для слога. Ну, хорошо. Итак, убита женщина.

– Опять это все знают.

– Ах, не перебивай! Убита женщина. Но чего ради? А? Из ревности – раз; чтобы отвязаться – два; чтобы ограбить – три.

Чухарев отложил вилку и, выставив красную, веснушчатую руку, загибал на ней пальцы.

Калмыков слушал и ел с таким мрачным видом, словно на тарелках лежали не солонина, картофель, грибы и прочее, а куски изрезанной женщины.

Но Чухарев забыл о еде и продолжал:

– Разберем. В первом случае я допускаю женщину, но в остальных двух – только мужчина. Ищи мужчину. А какие следы? А?

Калмыков, продолжая хранить молчание, налил себе четвертую рюмку водки, выпил и стал доедать солонину.

А Чухарев продолжал:

– А какие следы? Никаких. Но есть кончики, – он поднял палец, увидел себя в зеркале и лукаво подмигнул себе, – и какие кончики!..

– Да говори, черт тебя возьми, попросту! – вдруг почти крикнул Калмыков, окончив еду, потому что на тарелках ничего не осталось.

Чухарев обидчиво взглянул на собутыльника и торопливо проговорил:

– Я разумею веревки, клеенку, картонку и глиняную чашку.

– Это значит, ты полагаешь необходимым разведать, кто купил эти предметы?

– Единственный способ.

– Неделю тому назад, десять дней, две недели? – вопросительно произнес Калмыков.

– Единственный способ, – повторил Чухарев.

– По всему Петербургу?

– Единственный спо… – начал было опять Чухарев свои излюбленные слова, но Калмыков не дал ему договорить, а прервал его выкриком:

– Ну, ты и ищи!

– А ты?

– А я буду опознавать личность – предъявлю фотографию по участкам.

– Без носа?

– И без носа.

Чухарев обиженно засопел:

– Что же, мы друг другу не помешаем. Иди опознавай, а я искать буду. Только вот… – лицо его приняло умильное выражение, – что откроем, так вместе. Идет?

Калмыков кивнул.

– Ну, и отлично! – оживился Чухарев. – Выпьем и идем. Эй, малый! – и он, ухватив звонок, стал неистово звонить.

В кабинетик влетел половой.

– Чего изволите?

– Графинчик, солонинки и поросеночка.

Половой взмахнул грязной салфеткой, сунул ее под мышку и исчез.

– Пойдем и прославимся, – сказал Чухарев, потирая руки.

Спустя два часа они выходили из трактира» Плевна», пылая рвением сейчас же пуститься на розыски, и никто не заподозрил бы их в том, что они только что расправились с тремя графинами водки и с полудюжиной бутылок пива. Только Чухарев несколько оживленнее махал руками и чаще смеялся, а Калмыков стал еще мрачнее и угрюмее.

Помощник начальника сыскной полиции, узнав о том, что надумали эти два агента, беспрекословно распорядился отпечатать фотографию убитой по количеству участков для Калмыкова и выдать Чухареву веревки, клеенку, коробку и чашку.

На другой день агенты принялись за работу. Она была немаленькая.

Чухарев с утра до поздней ночи ходил с веревками по всем лавкам, спрашивая, не помнят ли покупателя этих веревок, но веревки были самые обыкновенные, и первый сыщик только и слышал один ответ: «Мало ли народа ходит? Где всех упомнить? Такая веревка везде есть. Может, и у нас куплено. А как узнаешь?«Но Чухарев не унывал и продолжал свой обход с настойчивостью монаха, давшего обет.

Калмыков не отставал от него в упорстве. Он взял список всех гостиниц и меблированных комнат и, пока фотограф печатал копии снимков с обезображенной головы, с одним экземпляром фотографии совершил обход всех вышеуказанных учреждений с целью опознания убитой. Но и его преследовала неудача. Хозяева, хозяйки, коридорные, прислуга при взгляде на мертвую голову с безносым лицом вздрагивали от ужаса и омерзения, а потом говорили: «Как такую узнать? Не припомним!«Однако Калмыков тоже не унывал.

Каждое утро оба этих агента аккуратно являлись к помощнику начальника сыскной полиции и уныло говорили:

– Ничего не нашли. Ни следа.

– Ну, молодцы! – укорял их помощник. – А я еще вас хвалил. Ищите, а то худо будет.

Агенты выслушивали этот укор и снова отправлялись на поиски.

Между тем помощник начальника сыскной полиции в свою очередь являлся к своему патрону и, разводя руками, заявлял:

– Ничего не нашли, стараются, но никаких следов.

– Ах, Господи! Режете вы меня, Август Семенович! – восклицал начальник. – Пригрозите им, пусть стараются.

– Я и то…

А начальник, в свою очередь окончив доклад градоначальнику, говорил последнему:

– А по розыскам об изрезанном трупе еще ничего не открыто.

– Возмутительно! Вероятно, мало стараетесь. Этак нельзя. Необходимо раскрыть это дело, необходимо!

– Приложу все старания, ваше превосходительство! – бормотал начальник и возвращался в свою канцелярию не в духе. – Черт знает что, – горячился он, обращаясь к помощнику. – Ведь убийца должен быть, Август Семенович? А? Так его непременно найти надо. Вот что.

– Приложу все старания, – отвечал помощник и на следующее утро распекал Чухарева и Колмыкова.

А они ли уже не старались? Чухарев обошел все лавки с веревками и теперь ходил с клеенкой, Калмыков разослал карточки по участкам, и их видели все дворники, а результат был все тот же, вернее – никакого результата.

Калмыков стал еще мрачнее и даже на время отказался от водки, а Чухарев потерял всякую развязность и ходил как мокрая курица.

Преступление налицо, а преступник исчез, как ключ в воду. А ведь, сколько людей его видели и могли бы уследить! Где‑нибудь жила его жертва, и он посещал ее, и кто‑нибудь отворял ему двери, помогал раздеваться и провожал его. Кто‑нибудь продал ему и веревки, и клеенку, и чашку, и картонку, кто‑нибудь нес его страшный багаж; кто‑нибудь писал и выдавал ему квитанцию. И вот, если бы собрать всех этих людей и расспросить…

Чухарев хватался за голову и рычал так, что его жена испуганно вздрагивала.

«Собрать и расспросить», – сказать это легко, но когда в столице насчитывается чуть ли не два миллиона жителей, это является невозможным делом.

– Путилин и тот отказался бы, – шептал Чухарев, в отчаянии всплескивая руками.

– Завтра отказываюсь. Ну их, пусть выгоняют! – вдруг заявил Калмыков, выйдя однажды от помощника начальника, от которого только что получил обычный разгон.

– И я с тобой, – подхватил Чухарев. – Найти невозможно.

И вдруг в эту самую минуту появился человек, который не только знал убитую женщину, но указал и убийцу.

Чухарев и Калмыков сразу ожили.

V