Золотинка

– А это Золотинка, – сказала сестра Роза. – Вот ее-то я и хочу, чтобы вы посмотрели.

Я взглянул на светлые, почти медового цвета уши и бока.

– Нетрудно догадаться, почему вы ее так назвали. Бьюсь об заклад, на солнце она, наверное, горит золотым огнем.

Сестра Роза засмеялась.

– Да, я действительно увидела ее в солнечный день, и кличка родилась сама собой. – Она бросила на меня лукавый взгляд. – Вы же знаете, с чем-чем, а с кличками у меня заминок не бывает.

– Не спорю, – ответил я весело. Это была наша с ней особая шутка. Сестра Роза очень удачно придумывала клички для бездомных и брошенных собак, которые находили приют в конурах позади ее дома. Чтобы прокормить их, она организовывала небольшие собачьи выставки и дешевые распродажи, а также щедро тратила на них собственные деньги. И не только деньги, но и весь свой досуг, которого у медицинской сестры, самоотверженно ухаживающей за больными людьми, не так уж много. Собственно говоря, я часто спрашивал себя, как она выкраивает время, чтобы опекать животных. Это для меня так и осталось тайной, но я глубоко восхищался сестрой Розой.

– А откуда она?

Ответом мне было пожатие плеч.

– Бродила по улицам в Хебблтоне. Никто там ее прежде не видел и в полиции о ней справки не наводил. Несомненно, ее бросили.

Во мне поднялся знакомый удушливый гнев.

– Как у них духа хватило! Такая красивая собака! Взяли да и выгнали – пусть сама о себе заботится?

– Знаете, у подобных людей находятся самые поразительные причины. Ну, а у Золотинки, видимо, началась какая-то кожная болезнь. Возможно, они испугались.

– Но могли бы хоть ветеринару ее показать! – буркнул я и открыл дверцу вольера.

Вокруг пальцев я обнаружил залысинки и присел на корточки, а Золотинка, воспользовавшись случаем, лизнула меня в щеку и завиляла хвостом. Я посмотрел на ее висячие уши, крутой лоб и такие доверчивые глаза.

– Морда охотничьей собаки, – сказал я. – Но все остальное? По-вашему, какой она породы?

Сестра Роза засмеялась.

– Настоящий кроссворд! Вообще-то я наловчилась отгадывать, но Золотинка поставила меня в полный тупик. Пожалуй, фокстерьерша сбилась с пути добродетели и завязала роман с лабрадором или далматином, но точнее утверждать не берусь.

Не взялся бы и я. Туловище все в коричневых, черных и белых пятнах… форма не как у охотничьих собак, лапы широкие, хвост длинный, тонкий и ни на секунду не остается в покое, а шерсть повсюду отливает золотом.

– Что ж, – заметил я, – каких бы она кровей ни была, но симпатяга большая и характер веселый.

– Конечно, она прелесть. Найти для нее хороших хозяев будет легко. Красавица и умница. А какого она, по-вашему, возраста?

Я улыбнулся.

– Точно это определить невозможно, но вид у нее еще щенячий. – Я раскрыл ей пасть и посмотрел на два ряда перламутровых зубов. – Месяцев девять-десять. Да, просто крупный щенок.

– Вот и мне так казалось. Когда вырастет, будет прямо великаншей.

Словно в подтверждение молоденькая сучка встала на задние лапы, а передние положила мне на грудь. Я совсем близко увидел смеющуюся пасть, милые глаза.

– Золотинка, – сказал я, – а ты мне очень нравишься.

– Я ужасно рада! – воскликнула сестра Роза. – Надо побыстрее привести ее кожу в порядок, и я сразу ее куда-нибудь пристрою. Это ведь просто экзема, верно?

– Не исключено… не исключено… Проплешинки есть и возле глаз, и на морде.

Кожные болезни собак, как и людей, очень коварны. И происхождение их часто бывает неясным, и лечению они поддаются трудно. Я потрогал проплешинки. Эта комбинация – лапы-морда – меня не слишком порадовала, но кожа была сухой и неповрежденной. Возможно, и правда пустяки. Я загнал в глубину сознания жутковатый призрак. Нет, об этом я и думать не хочу, а уж тревожить сестру Розу и подавно. У нее и так забот полно.

– Да, вероятно, экзема, – заключил я. – Втирайте мазь получше утром и вечером. – Я протянул ей баночку цинковой мази с ланолином. Пусть немножко старомодное средство, но оно неплохо мне служило и в сочетании с хорошим кормом, которого сестра Роза, уж конечно, для нее не пожалеет, должно было дать результаты.

Две недели прошло без известий о Золотинке, и у меня отлегло от сердца. Приятно было думать, что возможно, она уже обрела дом у хороших людей, которые ее любят.

Но тут звонок сестры Розы положил конец моей эйфории.

– Мистер Хэрриот, проплешины не исчезают. Они разрастаются.

– Да? Где?

– По ногам и по морде.

Призрак, гримасничая и жестикулируя, вырвался из своего заточения.

– Сейчас приеду, – сказал я и по дороге к машине захватил микроскоп.

Золотинка приветствовала меня точно так же, как в прошлый раз, бурно виляя хвостом и улыбаясь во всю пасть, но я видел только лысины на морде и обнажившуюся кожу на ногах.

Притянув Золотинку к себе, я обнюхал проплешины.

Сестра Роза посмотрела на меня с недоумением.

– Что вы делаете?

– Проверяю, есть ли мышиный запах.

– Мышиный запах? И он есть?

– Да.

– А что он означает?

– Паршу.

– Боже мой! – Она прижала ладонь ко рту. – Это же очень плохо, ведь так? – Затем характерным движением расправила плечи. – Ну, с паршой мне уже приходилось иметь дело, и я справлюсь. Серные промывания быстро с ней покончат. Однако могут перезаразиться остальные собаки. Вот в чем беда.

Я опустил Золотинку на землю и выпрямился, испытывая противную слабость.

– Да, но боюсь, сестра Роза, что это гораздо серьезней той парши, о которой вы думаете.

– Хуже? В каком смысле?

– Общая картина указывает на железничную чесотку. Демодекоз.

Она кивнула.

– Я что-то про него слышала. И это много серьезней?

– Да… – Я решил сказать всю правду. – Очень часто демодекоз неизлечим.

– Господи! А мне и в голову не приходило… Она же почти не чесалась, и я была за нее спокойна.

– В том то и дело, сказал я с горечью. – При парше собаки чешутся, не переставая, и мы ее вылечиваем, но демодекоз, с которым мы справиться не можем, их словно бы и не очень беспокоит.

Я уже не мог заклясть призрак. Вот именно, – призрак, ведь кожные болезни всегда были моим пугалом. Сколько прекрасных собак приходилось усыплять после долгого и безрезультатного лечения!

Я достал из багажника микроскоп.

– Но, может быть, я несколько поторопился с выводами. От души надеюсь, что это так. Сейчас проверим.

Я взял переднюю левую ногу Золотники, сдавил пальцами проплешину и поскреб по ней скальпелем. Соскоб я нанес на предметное стекло, добавил несколько капель гидроокиси калия и придавил покровным стеклом.

Пока я ждал, сестра Роза угостила меня чашечкой кофе, а потом я поставил микроскоп так, чтобы на него падало побольше света из кухонного окна, и посмотрел в окуляр. Вот они! Внутри у меня все сжалось – я увидел то, чего не хотел увидеть. Страшная железница – клещ Demodex canis: головка, грудные сегменты с четырьмя парами коротких, словно обрубленных, ножек, длинное сигарообразное брюшко. И если бы только один! Но все поле зрения просто кишело клещами.

– Ничего не поделаешь, сестра Роза, – пробормотал я. – Ошибки быть не может. Как ни грустно.

У нее жалко искривились губы.

– Но… неужели ничего нельзя сделать?

– Можно. И мы попробуем. Сделаем все, что в наших силах. Золотинка того стоит. В любом случае пока особенно не тревожьтесь. Мне несколько раз удавалось излечить демодекоз. Одно средство у меня против него есть. – Я пошел к машине и порылся в багажнике. – Вот оно. «Одилен». – Я показал ей жестянку. – И вот, как его применяют.

Втирать мазь в проплешины было непросто, потому что Золотинка отчаянно виляла хвостом и лизалась. Но наконец я обработал их все и сказал:

– Втирать надо каждый день. Через неделю сообщите мне, что и как. Иногда «Одилен» дает отличные результаты.

Сестра Роза выставила подбородок с решимостью, которая уже спасла стольких собак.

– Конечно, я все сделаю. И уверена, мы ее вылечим. Ведь поражение вроде бы небольшое?

Я промолчал, и она продолжала.

– Но другие собаки? Они не заразятся?

Я покачал головой.

– Как ни странно, демодекозом другие животные заражаются крайне редко. В отличие от парши. Тут вы можете быть спокойны.

– Спасибо и на этом. Но в таком случае, каким образом собака вообще заболевает?

– Точно неизвестно, – ответил я. Мы довольно твердо знаем, что какое-то количество клещей, по-видимому, паразитирует в коже всех собак, но, почему у одних они вызывают болезнь, а у других – нет, пока еще не объяснено. Может быть, тут замешана наследственность – иногда демодекозом заболевают несколько щенков одного помета. Загадочная болезнь.

Я уехал, оставив сестре Розе жестянку с «Одиленом». Оставалось только надеяться, что вопреки моему прошлому опыту дальнейшая судьба Золотинки явится исключением, а не правилом.

Сестра Роза позвонила еще до истечения недели. Она втирает мазь регулярно, но облысение прогрессирует.

Я тотчас поехал к ней, и мои худшие опасения подтвердились, едва я взглянул на морду Золотинки, совсем изуродованную проплешинами. Мне стало особенно больно, когда я вспомнил, какой красавицей увидел ее в первый раз. Хвостом она виляла по-прежнему весело, но от этого становилось только тяжелее на душе.

Я прикинул, какие еще меры можно принять, и сделал ей инъекцию противостафилококковой вакцины, поскольку подкожное поражение стафилококками препятствовало бы выздоровлению. Начал я и курс лечения фаулеровским раствором мышьяка, популярным в ту пору средством от кожных заболеваний.

Миновало десять дней, я вновь начал надеяться на благополучный исход и, когда перед завтраком позвонила сестра Роза, испытал особенно горькое разочарование. Дрогнувшим голосом она сказала:

– Мистер Хэрриот, ей становится все хуже. Ни от чего никакой пользы нет. Я начинаю думать, что…

– Хорошо! – Я перебил ее на полуфразе. – Через час приеду. И не падайте духом. В таких случаях лечение иногда длится месяцами.

По дороге в собачий приют я думал, что слова мои были утешительной ложью. Чем я мог их подкрепить? Но как-то поддержать в ней надежду было необходимо, потому что сестра Роза всегда тяжело переживала, если собаку приходилось усыплять. Из сотен их, побывавших в ее руках, ей не удалось вызволить какой-нибудь десяток – одряхлевшие животные с хроническим сердечным или почечным заболеванием, молодые с тяжелой формой чумы… А за всех остальных она боролась, пока они не выздоравливали полностью и не обретали новый дом. Но думал я не только о ней, мне самому претила мысль о том, чтобы убить Золотинку. Чем-то она меня совсем покорила.

Однако я не представлял себе, как поступлю, и первые мои слова, когда я вылез из машины, немножко удивили и меня самого.

– Сестра Роза, я приехал забрать Золотинку к себе домой. Тогда я смогу заниматься ее лечением каждый день. А у вас хватает хлопот с другими собаками. Я знаю, что вы делали все, что от вас зависело, но лучше, если она будет под моим постоянным надзором.

– Но… вы же очень заняты. Как вы выкроите время?

– А вечера на что? И каждую свободную минуту я тоже смогу уделять ей. Таким образом, я буду следить за течением болезни непрерывно. А вылечить Золотинку я намерен твердо.

На обратном пути я только дивился своей решимости. На протяжении моей профессиональной жизни я не раз испытывал непреодолимую потребность вернуть здоровье животному, но никогда еще она не была столь сильной. А Золотинка по-щенячьи радовалась поездке в машине. Это представлялось ей увлекательной игрой как почти и все остальное, что с ней случилось. Она егозила на сиденье, лизала мне ухо, ставила лапы на приборную доску, с любопытством смотрела перед собой. Я взглянул на ее счастливую морду, обезображенную болезнью, вымазанную в одилене, и стукнул кулаком по баранке. Демодекоз – адская штука, но на этот раз он отступит!

Так начался особый эпизод в моей жизни, который сохраняется в моей памяти так ярко, словно все происходило вчера, а не тридцать с лишним лет назад. У нас не было помещения для больных собак – в те дни редко у какого ветеринара оно нашлось бы, но я устроил ей удобную квартирку в пустующей конюшне, отгородив стойло листом фанеры и устлав его соломой. Конюшня, хотя и старая, отличалась добротностью постройки и хорошо сохраняла тепло. Сквозняки Золотинке там не угрожали.

Хелен я ни во что посвящать не стал. Я помнил, как она горевала, расставаясь с котом Оскаром, которого мы приютили, а потом вынуждены были вернуть законным владельцам. Перед обаянием Золотинки она, конечно, не устояла бы. Но про себя я забыл. Ни один ветеринар долго не выдержит, если будет принимать судьбу каждого своего пациента слишком близко к сердцу. А я и опомниться не успел, как Золотинка стала мне по-особому дорога.

Я же не только ее лечил, но сам кормил, сам менял соломенную подстилку. Я заглядывал к ней в течение дня, как мог чаще, однако в моих воспоминаниях вижу ее только в ночной темноте. Тогда, на исходе ноября, темнело уже в начале пятого, и, возвращаясь домой после вечерней возни в тускло освещенных коровниках, я всегда разворачивал машину во дворе Скелдейл-Хауса так, чтобы лучи фар были направлены на конюшню.

Когда я открывал дверь, Золотинка всегда уже ждала, чтобы поздороваться со мной. Передними лапами она опиралась на фанеру, и желтые уши поблескивали в ярком луче. Характер у нее нисколько не изменился, и ее хвост бодро вилял все время, пока я проделывал с ней штуки, одна неприятнее другой: втирал мазь в нежную кожу, вводил антистафилококковую вакцину, брал соскобы.

Шли дни, недели, а улучшения не наступало, и я все больше поддавался отчаянию. Устраивал ей серные и деррисовые ванны, хотя по прошлому опыту знал, что тут они бесполезны, перепробовал и множество патентованных средств. В ветеринарии любое стойкое заболевание порождает сотни шарлатанских снадобий, и я потерял счет шампуням и примочкам, которые лил на бедняжку в нелепой надежде, что в каком-то зелье все-таки вопреки моему в них неверию обнаружится некое магическое свойство.

Эти вечерние процедуры в свете фар стали неотъемлемой частью моей жизни, и, быть может, я продолжал бы свои слепые поиски еще очень долго, если бы в одну очень темную ночь, когда по булыжнику двора стучал дождь, я вдруг не увидел Золотинку словно заново.

Болезнь распространилась на все тело, лишь кое-где оставив неряшливые клочья шерсти. Длинные уши уже не золотились – они были лысыми, как вся морда, вся голова. Голая кожа повсюду загрубела, стала морщинистой, синеватой. И стоило на нее нажать, как пальцы становились влажными от лимфы и гноя.

Я тяжело опустился на солому, а Золотинка прыгала вокруг меня, лизалась, виляла хвостом. Несмотря на свое жуткое состояние, она еще сохраняла солнечный характер.

Но дальше так продолжаться не могло. Я понял, что мы с ней достигли конца пути. Пытаясь собраться с мыслями, я поглаживал ее голову. Веселые глаза на изуродованной морде производили мучительное впечатление. Мне было тоскливо по многим причинам: я очень к ней привязался, я не сумел ей помочь, в мире у нее не было никого, кроме меня и сестры Розы… И как я скажу правду этой доброй душе после всех моих заверений?

Собрался я с духом позвонить ей только на следующий день после обеда Стараясь сохранить спокойный тон, я был даже резок.

– Сестра Роза, – начал я. – Боюсь, Золотинке помочь нельзя. Я перепробовал все, но ее состояние непрерывно ухудшается. По-моему, наиболее правильным будет усыпить ее.

Судя по голосу сестры Розы, она была совсем убита.

– Но… Как ужасно! Из-за кожной болезни?

– Да, конечно, на первый взгляд ее можно счесть безобидной. Но, поверьте, это ужасная вещь. В наиболее тяжелой форме демодекоз обрекает животное на непрерывные мучения. Золотинке и сейчас уже не слишком хорошо, а скоро начнутся боли. Мы не должны этого допустить.

– А… Я верю вам, мистер Хэрриот, и знаю, что, не будь настоящей необходимости, вы не стали бы… – Наступила долгая пауза, и я понял, что она старается взять себя в руки. Когда она снова заговорила, голос у нее не дрожал. – Мне бы хотелось заехать повидать ее, когда я сменюсь с дежурства.

– Не стоит, – сказал я мягко. – Лучше не надо.

После новой долгой паузы сестра Роза сказала:

– Хорошо, мистер Хэрриот. Как вы считаете нужным.

Тут меня срочно вызвали, и до вечера думать о посторонних вещах мне было некогда. Нет, конечно, я все время помнил, что предстоит, когда я вернусь домой, но все-таки работа служила надежным отвлечением.

Как всегда, когда я въехал во двор и распахнул дверь конюшни, вокруг все было окутано густым мраком. И как всегда, Золотинка приветствовала меня, озаренная светом фар: лапы на фанере, хвост машет так, что все туловище извивается, пасть растянута в улыбке.

Я заранее сунул в карман снотворное и шприц. Долгое время я гладил Золотинку, разговаривал с ней, а она в полном восторге прыгала вокруг. Потом я наполнил шприц.

– Ну-ка, девочка, сядь! – приказал я, и она послушно уселась на задние лапы. Я ухватил правую переднюю ногу и пережал лучевую вену. Выстригать шерсть нужды не было – нога давно уже полностью облысела. Золотинка посматривала на меня с любопытством: что это еще за новую игру я затеваю?

Игла вошла в вену, и я вдруг сообразил, что могу не произносить обычных в таких случаях фраз: «Она ничего не почувствует», «Это просто большая доза снотворного», «Конец все равно неизбежен, зато она избавится от лишних страданий». Рядом не стоял расстроенный хозяин. Мы были с ней тут одни.

– Умница, Золотинка, умница, – пробормотал я, а она медленно опустилась на солому, и мне почудилось, что мои слова подействовали, что она так и ушла в небытие веселой, и этот ее последний приют уже не станет пыточной камерой.

Я вышел из стойла, погасил фары, и холодная тьма во дворе показалась мне неизбывно тоскливой. После долгих недель упорной борьбы сознание неудачи, ощущение утраты были на редкость остры… Но ведь я все-таки избавил Золотинку от долгой агонии, от внутренних абсцессов и септицемии, неизбежно поджидающих собаку с неизлечимой формой демодекоза.

Тяжесть на душе не оставляла меня еще очень долго, а следы ее сохраняются и теперь, столько лет спустя. Ведь трагедия Золотинки заключалась в том, что она родилась слишком рано. Нынче мы почти всегда побеждаем демодекоз, проводя долгий курс лечения органофосфатами и антибиотиками. Но ничего этого не существовало тогда, когда я пытался найти хоть какое-то целебное средство.

Нет, демодекоз и теперь остается страшным заболеванием, но в последние годы мы не раз боролись с ним нашим современным оружием и почти всегда выходили победителями. Я знаю в Дарроуби несколько прекрасных собак, которые благополучно перенесли демодекоз, и когда я вижу их на улице здоровых, щеголяющих пушистой шерстью, перед моими глазами всплывает образ Золотинки. И всегда это ночь, и всегда ее освещают лучи фар.

Даже и теперь у меня болезненно екает сердце, когда я вижу залысины на ногах и морде собаки и ощущаю мышиный запах, хотя прогноз в настоящее время более утешителен. Тем не менее демодекоз продолжает внушать мне ужас, настолько невыносима мысль, что животное может погибнуть из-за кожного заболевания. Я часто спрашиваю себя, почему воспоминания о Золотинке так ярки и так тягостны. Она оставалась веселой и ласковой во время болезни, но таких собак я знавал много. Может быть, они изгладились бы из моей памяти, если бы я лечил ее в стальной конуре при нашей нынешней приемной, а не в убогих условиях того времени. Эта старая конюшня теперь стоит пустая, но всякий раз, заходя во двор, я заглядываю в темный проем входа и вспоминаю долгую борьбу, которую Золотинка проиграла, как и я.

Date: 2015-07-23; view: 329; Нарушение авторских прав