И феноменологическая психотерапия

Феноменологическая психотерапия находится в известном противоречии с научной психотерапией. Экспериментальная наука пытается найти общий повторяющийся образец экспе­риментальным путем, что должно позволить с помощью опре­деленного метода добиваться одинаковых результатов. В есте­ственно-научной сфере достижение одних и тех же результатов в процессе постановки аналогичных опытов относительно про­сто. В отношении души такое невозможно.

Проведение научной психотерапии, исследование с науч­ной точки зрения того, что помогает, предполагает исключение из эксперимента личностного фактора и сводится к исследова­нию исключительно внешних признаков. Однако (и мы с вами имели возможность в этом убедиться) личное и есть самое важ­ное. Невозможно получить достоверного результата без учета личностного фактора. Это одно.

Научная психотерапия линейна. Это значит: определенная причина вызывает определенные следствия.

Феноменологическая психотерапия, напротив, предполагает необходимость предаться происходящему без страха и каких-либо намерений. В том числе — без намерения вылечить. Для терапевта, исповедующего феноменологическое восприятие, феноменологический подход, крайне важно, чтобы он был со­гласен с миром, таким, как есть. Чтобы у него не было желания изменить мир. Это требует от терапевта полной отрешенности. Терапевт должен быть согласен и с болезнью клиента, такой, как есть. У него не должно возникать потребности вмешиваться.

Иначе действует врач, поскольку он может и должен рабо­тать в основном с применением естественно-научного подхода. Я бы хотел очень четко провести это различие.

Такой подход неприменим к феноменологической психо­терапии. Терапевт должен отрешиться от всего и предаться дей­ствию высших взаимосвязей. Когда я работаю с клиентом, я работаю со всей его системой. Я смотрю не только на клиента, я всегда смотрю на всю систему. Прежде всего я смотрю на тех, кто исключен из системы, на тех, кто в ней не появляется, но тем не менее я вижу и чувствую их, потому что я отстранен. Я даю им место, в котором им отказано системой, рядом с собой.

Предоставив им место рядом с собой, я пребываю в более глу­бокой гармонии с системой клиента, чем он сам, поскольку я глубже сопереживаю его системе.

Если я отстранен и предался целому без намерений или страха перед тем, что может выявиться, я сразу воспринимаю существенное — то, что выходит за рамки видимых феноменов. Тогда я вижу: вот о чем идет речь.

Прежде всего это важно для решения. Расстановка системы происходит Относительно просто. Найти решение я могу, только если я в созвучии с системой. Тогда решение приходит внезап­но. Решение — это плод феноменологического восприятия. Оно подобно молнии и всегда в созвучии с чем-то целым. Но это должно быть восприятие с любовью, это самое важное. На та­кое восприятие можно полностью положиться.

Этой работе невозможно научиться, как учишь правила. Самое главное — отдаться восприятию такого рода, трениро­вать его и следовать ему. Тогда можно работать самому.

Если во время работы с клиентом я понимаю, что для него решения не существует, я отношусь к этому очень серьезно и отступаю, даже если это приносит мне боль. Но больно не будет, если отстраниться. Если я в гармонии с клиентом, мне не будет больно. Я должен находиться в состоянии полного резонанса с клиентом. Я доверяю своему восприятию и не по­зволю ничему, никаким возражениям, отвлечь меня от непос­редственного' восприятия.

Конечно, я тоже ошибаюсь. Я отдаю себе в этом отчет. Тог­да мне нужен отклик внимательных участников. Они всегда заметят то, что я упустил. Их восприятию я тоже доверяю.

Но если я вижу, что кто-нибудь объединяется с моим кли­ентом из страха перед увиденным, когда я показываю клиенту внешние последствия его поведения, когда кто-то вмешивается и говорит мне: «Ты не смеешь делать этого», я не должен под­даваться его страху, это сразу ослабит меня.

Терапевт, работающий таким образом, по сути своей, воин. Кастанеда прекрасно описал в своих книгах об индейце доне Хуане, кто такой воин. Воин — это тот, кто не испытывает страха перед внешней границей. На границе все может и разру­шиться, и состояться, «...как, так и...». Из опыта я знаю, что, если терапевт действительно подходит к внешней границе, все удается, как правило. В то же время риск остается. Кто боится риска, не сможет работать. Когда речь идет о таких важных

вещах, как жизнь и смерть, решение приходит только у внеш­ней границы, не раньше.

То, что выявляется в процессе феноменологической тера­пии, одновременно является и руководством к действию. Не­обходимо следовать этому, даже если не понимаешь его. Ведь то, что есть и к чему это приведет, выяснится только в конце, не в начале.

Широта

Я бы хотел кое-что сказать о широте. Многие проблемы возникают от того, что мы держимся, так сказать, за близкое и узкое. Рассматривая собственную проблему, например, про­блему отношений или иные проблемы, мы зачастую видим их узко, недалеко, наше внимание сосредоточено только на по­нятном нам, в то время как все более широкие взаимосвязи остаются за рамками нашего восприятия. Но узкое и близкое имеет свое значение только в контексте чего-то большего. Ре­шение, как правило, возможно, если от узкого и близкого пойти к далекому и более широкому. Это значит: вместо того, чтобы концентрироваться на самих себе, на своих желаниях, на том, что мы рассматриваем в качестве своей проблемы или травмы, необходимо взглянуть на своих родителей, на всю семью. Тогда мы сразу почувствуем связь с чем-то большим, связь со многи­ми. И тогда то, что мы рассматривали как зло или страдание, займет свое место в большем контексте.

И все же если мы будем смотреть только на семью, то через некоторое время наш взгляд снова станет слишком узким. Не­обходимо смотреть дальше, восприятие должно охватывать и наше окружение и открыться для этого с любовью. Тогда и путь к решению проблемы, казалось бы, неразрешимой для нашей семьи, свободен.

Развитие в направлении широкого есть и в психотерапии. Существует психотерапия, которая ориентирована преимуще­ственно на частное, например, на чувства человека. При этом происходит разложение на отдельные части, и частное не мо­жет выйти за границы себя самого.

Но существует и семейная психотерапия, сфера рассмотре­ния которой шире. При помощи семейной терапии можно

найти решения, которые невозможно найти при помощи ин­дивидуальной терапии. При этом и семейная психотерапия имеет свои границы.

Можно выйти за пределы семейной психотерапии к чему-то большему. Такую возможность дают движения души, если сле­довать им. Движения души всегда направлены на нечто большее.

Целое

Когда мы смотрим на мир, мы видим его во всем многооб­разии, мы видим, что он состоит из множества деталей, видим каждую в отдельности. Часто они противопоставлены друг другу, находятся в противоречии, даже в противоборстве. Однако все частности в глубине своей имеют основой то единственное, что движет ими. Из глубины того единственного многое и много­образное черпают свое предназначение и своеобразие. Все то, что может внести свой вклад в целое, питается из этого источ­ника.

Мы можем направить свое восприятие на частное, но, сде­лав это, мы упустим прочее. Направив свое внимание на что-то одно, мы исключим из поля зрения остальное, отрицая или даже отрекаясь от этого. Так мы становимся отчуждены от дви­жущих сил.

Существует возможность ориентироваться на многое, но та­ким образом, чтобы концентрироваться не на многом, а вос­принимая, так сказать, целое. Собраться в процессе такого вос­приятия в своей середине, то есть в середине бытия. Имея такую связь, мы сможем с уважением, почтением и мужеством устано­вить связь со всем многообразием мира при всех его различиях, принять его в себя и дать собраться в своей середине.

Легко смотреть на вещи — легко. Но, рассматривая челове­ческие отношения и различные потребности, разные направ­ления, противоположности и предаваясь им, мы часто чувству­ем опасность, неуверенность, сильную боль от страха, что что-то не получится.

Такое отношение ведет нас к поверхностному пониманию добра и зла. Поверхностное понимание добра и зла ни в коей мере не соответствует той глубине, из которой они идут. Разли­чие между добром и злом присуще только человеческим отно-

шениям и выполняет единственную функцию: поддержание связи со своей семьей и отграничение от других групп. Отличать добро от зла мы можем с помощью нашей совести. Наша совесть чиста, если мы чувствуем свою принадлежность к нашей семье, и наша совесть нечиста, если мы боимся, что утратили свое право на принадлежность. Мы потеряем право на принадлежность (так нам кажется), если признаем другие семьи или группы, ценно­сти, религии, культуры как хорошие и равноценные. Поступая так, мы — в созвучии с глубинами бытия, но не со своей семьей.

Итак, чтобы быть связанными с глубиной существенного, необходимо распрощаться с диктатом совести в отношении раз­личения добра и зла. Если прощание удается, если мы сможем хотя бы на время избавиться от совести и собраться в своей середине, то из глубины покажется нечто несущее — движение души, которое снимет все различия и примирит противоречия.

В последнее время я много занимался движениями души. Я проверял их воздействие на себе во время моих курсов и смот­рел, как они действуют в душе. Движения души выходят далеко за пределы того, что до сих пор выявлялось в процессе семей­ных расстановок. Это очередной шаг вперед.

Date: 2015-07-23; view: 396; Нарушение авторских прав