ГЛАВА 38. Маша осталась с Шурочкой и на эту ночь

Маша осталась с Шурочкой и на эту ночь. Они почти не разговаривали, и легли спать рано. Маша читала свои ве­черние молитвы перед иконой Фёдоровской Божьей Мате­ри. Шурочка лежала на кровати с закрытыми глазами и слу­шала.

Утром они снова были в храме. Сначала Шурочка сиде­ла, потому что стоять было невмоготу. Потом ей сказали, что в этом месте службы сидеть нельзя, и она встала. И, к удивлению своему, простояла на ногах уже до конца, от­даваясь неспешно текущим, малопонятным словам молит­вы. И ещё более непонятному, проникающему прямо внутрь души, пению.

Маша поставила её в очередь, показала, как сложить ру­ки на груди. Наталья Леонидовна тоже была в храме, но только кивнула Шурочке издали.

Шурочка сделала всё, как надо. Она совершенно не по­нимала происходящего, а только чувствовала, что происхо­дит что-то важное. Едва ли не самое важное, что было ког­да — либо в её жизни.

«Святых Христовых Тайн» — эти слова были ей понят­ны. Сразу стали они ей понятны. Это была некая Святая Тайна, которой она, Шурочка, становилась причастной... не смотря на то, что было с ней... Как болящая, чтобы ис­целиться...

Ничего более сладкого не касалось её рта, чем то вино, что дали ей выпить из маленькой чашечки.

Потом был молебен и освящение воды. Брызги воды ле­тели в лицо, и от этого такая радость поднималась в душе Шурочки, что её даже не с чем было сравнить, эту радость. Чистая, чистая вода к ней летела... Летела, и заполняла её душу.

«Как мне хочется чистой воды! Как истосковалась в гря­зи моя душа! Чистой воды... Чистой воды... Как мне хочет­ся чистой воды...»

Молебен закончился, и народ стал потихоньку расхо­диться. И Шурочка вдруг поймала себя на том, что за всё время службы ей ни разу не захотелось уколоться. Она не поверила себе, и как бы с опаской заглянула в себя. Туда, в самую глубину. Нет! Желания уколоться там не было!

— С праздником! С праздником! Поздравляем!

Подходили какие-то незнакомые люди, обнимали, позд­равляли. И хотя Шурочке было не понятно, с чем её позд­равляют, она отвечала этим людям.

— С праздником...

— Поехали ко мне, Шура. У меня побудешь немно­го... — Наталья Леонидовна слегка обняла Шурочку за плечи.

— Езжай, Шура, — сказала и Маша. — Я уже завтра в институт пойду. Я неделю пропустила.

— Ты из-за меня институт пропускала? А я даже не знаю, какое сегодня число... И праздник... какой сегодня праздник?

— Двадцать первое сентября сегодня. Рождество Пре­святой Богородицы. Это число теперь твоё, на всю жизнь. Первое причастие твоё. Можно сказать — день рождения.

— Двадцать первое сентября, — повторила Шурочка.

— Езжай с Натальей Леонидовной, потому что тебе луч­ше не быть одной. А к батюшке приедешь во вторник ут­ром. Да, вот ещё...

Маша достала из сумки две небольших книжки.

— Вот тебе. Житие Марии Египетской. А вот эта, вторая — тут о грехах, о страстях. Сама посмотришь. До вторника тебе чтения хватит. А не хватит — у Натальи Леонидовны возьмёшь.

Шурочка лежала на том диванчике, на котором спал Юр­ка. До того, как ушёл из дома. Она читала Житие Марии Египетской. Она прочла его быстро, на одном дыхании. А потом начала сначала, на этот раз медленно, вчитываясь в каждую строчку.

Всё написанное было правдой, чистой правдой. Шуроч­ка чувствовала это. То же самое происходило с ней. Но даль­ше... семнадцать лет...

«Нет ничего бесплатного в этом мире, — подумала Шу­рочка. — И сколько ещё надо платить за бесплатный кайф? И чем платить? А за убийство ребёнка?»

Шурочка отложила книгу. Слёзы снова текли.

«Господи! Помилуй меня! Прости меня! Пожалуйста, прости меня! И ты, нерождённый мой ребёнок... Прости ме­ня! Святая Мария Египетская... ты смогла... пожалуйста, ты тоже помолись за меня...»

Наталья Леонидовна не трогала Шурочку. Вечером они попили чайку и посмотрели фотографии. Детские фотогра­фии Юры.

— Молюсь за него, — сказала Наталья Леонидовна. — И ты молись. Будет уже двое нас...

Да что моя молитва может! — вздохнула Шуроч­ка. — Вы же знаете, какая я...

— Ты молись, а Богу с высоты виднее, кому что дать, и по какой молитве. Ты молись так, как можешь. Изо всех сил. Всем своим духом. Что в человеке есть — это дух его, потом уж плоть. И хорошо, когда Божий дух в человеке. Божий дух — он даёт молитву человеку. И любовь. Бог есть любовь. Слышала? Если дух Божий — то и поступает че­ловек по-Божески. А если не Божий — то сама знаешь, как бывает.

Шурочка услышала что-то важное в словах Натальи Ле­онидовны. Она стала повторять слова последней фразы, бо­ясь, что смысл сказанного упорхнёт от неё.

«Дух... Сначала дух, потом — плоть. Так. Какой дух, та­кая и плоть. И не только плоть. Какой дух — такие поступ­ки. Значит, получается, какой дух — такая и любовь. Бо­же мой! Какой дух, такая и любовь! И Бог есть любовь. Та, самая чистая... Бог. Бог».

Шурочку аж подкинуло с дивана.

«Что? Что? Какой дух — такая и любовь? Боже мой! А я мучилась всю жизнь и никак понять не могла — любовь, или не любовь. Какой дух — такая и любовь! Какой был во мне дух — такая была и любовь! И мать... и «Зелёная пят­ница».... и Вадик, и бордель... и Юра... Боже мой! Какой дух — такая и любовь. И если увидеть эту любовь — ста­нет понятно, что это был за дух. Господи, помилуй меня!»

«Какой дух — такая и любовь, — повторяла про себя Шурочка. — Так, так, правда. Правда! Господи! Пусть бу­дет во мне Твой Дух, Господи. И у Юрки. Всели в него Бо­жий Дух, Господи! И в меня... В меня тоже. Помоги нам, Господи. Помоги. И ты, Матерь Божия... помоги нам. По­моги нам, грешным».

Date: 2015-07-23; view: 414; Нарушение авторских прав