Теория рефлексивности

Антиравновесие

Экономическая теория занимается изучением состояний равновесия. Концепция равновесия является весьма полезной. Она позволяет сосредоточиться на конечном результате, а не на ведущем к нему процессе. Но эта концепция является также и очень обманчивой. Вокруг нее аура чего-то эмпирического: поскольку предполагается, что процесс взаимных корректировок ведет к равновесию, состояние равновесия как бы присутствует, неявно, во всех наших наблюдениях. Это не так. Равновесие как таковое редко наблюдается в реальной жизни — рыночные цены имеют злостную склонность к колебаниям. Считается, что процесс, который можно при этом наблюдать, стремится к состоянию равновесия. Почему же равновесия никогда не удается достичь? Действительно, участники рыночного процесса корректируют свои действия в зависимости от цен на рынке, но в то же время возможно, что они пытаются поразить цель, которая находится в постоянном движении. В этом случае термин "процесс корректировки", определяющий поведение участников, скорее всего, ошибочен, а теория равновесия не релевантна по отношению к реальному миру.

Равновесие есть продукт аксиоматической системы. Экономическая теория построена подобно логике или математике: она основана на определенных постулатах, и все заключения выводятся из них с помощью манипулирования по правилам логики. Возможность того, что состояние равновесия никогда не будет достигнуто, не должна нарушать стройности логической конструкции, но использование гипотетического равновесия в качестве модели реального мира вносит значительное искажение. Если бы в нашем мире сумма углов треугольника не равнялась 180 градусам, Евклидова геометрия представляла бы собой подобную ошибочную модель.

Коронным достижением аксиоматического подхода является теория совершенной конкуренции. Невзирая на то, что она была впервые предложена около двухсот лет назад, она ни разу не была превзойдена; усовершенствован был только метод анализа. Теория утверждает, что при некоторых, вполне определенных обстоятельствах неограниченное стремление к удовлетворению собственных интересов приводит к оптимальному распределению ресурсов. Точка равновесия достигается, когда уровень производства компании таков, что предельные затраты равны рыночной цене товара, а каждый потребитель при покупке получает такое количество товара, что его общая предельная "полезность" равна его рыночной цене. Исследования показывают, что состояние равновесия максимизирует выгоды всех участников при условии, что ни один покупатель или продавец не может повлиять на рыночные цены. Именно этот способ рассуждении послужил теоретической основой для политики полной свободы действий — laissez faire*, доминировавшей в девятнадцатом веке, а также служит основой современных представлений о "магической силе рынка".

Давайте рассмотрим основные постулаты, из которых исходит теория совершенной конкуренции. Среди них можно назвать следующие: полнота знания; однородные и делимые продукты; достаточно большое число участников, такое, что ни один из них не может повлиять на рыночные цены.

Постулат о полноте знания является весьма подозрительным, так как понимание ситуации ее участником не может рассматриваться как знание. Будучи студентом, именно этот постулат я нашел совершенно неприемлемым. Экономисты-классики, несомненно, использовали этот постулат именно в том значении, в котором я нашел его спорным, поскольку мыслители девятнадцатого века не так хорошо представляли себе границы человеческого знания, как мы представляем их сегодня. По мере того, как начали выходить на поверхность эпистемологические вопросы, сторонники теории нашли, что они могут обойти их, используя более скромное слово: информация. Постулатом теории в ее современной формулировке является просто полнота информации.

К сожалению, для сохранения стройности теории такой формулировки постулата все еще недостаточно. Чтобы скрыть этот изъян, современные экономисты использовали просто гениальный прием: они выдвинули утверждение о том, что кривые спро-

са и предложения должны считаться данными. Это утверждение не было представлено в качестве исходного постулата; оно было провозглашено на методологической основе. Утверждалось, что.задачей экономики является изучение взаимосвязи между спросом и предложением, а не этих категорий как таковых. Спрос может быть подходящим предметом исследования для психологов, предложение может входить в компетенцию инженеров или ученых — специалистов по менеджменту; но обе эти категории находятся за пределами экономики2. Следовательно, они должны считаться данными.

В то же время, если мы перестанем задаваться вопросом о том, что же следует из того, что категории спроса и предложения считаются независимыми данными, становится очевидным, что введен новый постулат. Если это не так, то почему же речь идет именно об этих кривых? Мы имеем дело с постулатом под личиной методологического подхода. Считается, что решения о выборе из набора альтернатив принимаются участниками процесса на основе имеющейся у них шкалы приоритетов. Необсуждаемый постулат состоит здесь в том, что участники знают, каковы эти альтернативы и каковы их приоритеты.

Как я попытаюсь показать, этот постулат неприемлем. Конфигурации кривых спроса и предложения не могут считаться независимыми данными, так как обе эти категории включают в себя ожидания участников, касающиеся событий, которые, в свою очередь, обусловлены этими ожиданиями.

Нигде роль ожиданий не является столь очевидной, как на финансовом рынке. Решения о покупках и продажах принимаются на основе ожиданий цен в будущем, а эти цены, в свою очередь, зависят от принимаемых в настоящий момент решений о покупках или продажах. Обсуждение спроса и предложения как категорий, обусловленных тенденциями, независимыми от ожиданий участников рыночного процесса, приводит к значительным заблуждениям. Ситуация не является столь очевидной, если речь идет о товарно-сырьевом рынке, где предложение в значительной степени зависит от производства, а спрос — от потребления. В то же время цены, которые определяют производство и потребление, — не всегда цены текущего момента. Напротив, участники рыночного процесса с большей вероятностью руководствуются ценами, возможными в будущем, опираясь на цены фьючерсных рынков или на свои собственные ожидания. В любом случае неприемлемо считать кривыеспро-са и предложения независимыми данными, поскольку обе эти кривые объединяют ожидания участниками цен, возможных в будущем.

Тем, кто был воспитан на классической экономике, кажется абсурдной сама мысль о том, что события на рынке могут повлиять на форму кривых спроса и предложения. Считается, что кривые спроса и предложения определяют цены на рынке. Если бы они сами были подвержены влиянию рынка, отсутствовало бы основание для однозначного определения цен. Вместо равновесия нам достались бы плавающие цены. Такое положение было бы крушением теории. Все выводы экономической теории утратили бы свое отношение к реальному миру.

Именно ради предотвращения подобного результата и был принят методологический подход, при котором кривые спроса и предложения считаются заранее заданными. В то же время есть доля обмана в использовании методологического подхода, призванного скрыть от нас предположение, которое, будучи высказанным, стало бы совершенно неприемлемым. Для того, чтобы сохранить целостность экономической теории как аксиоматической системы, необходимо открыто высказать ее постулаты. Мы можем прийти к заключению, что экономическая теория имеет к реальному миру такое же отношение, как и неевклидова геометрия, но, по крайней мере, мы будет знать, где мы находимся. Вместо этого мы обманываемся, поддаваясь на методологическую отговорку. Кривые спроса и предложения представлены в учебниках так, словно они основаны на эмпирических доказательствах. Но едва ли существует доказательство независимости кривых спроса и предложения. Каждый, кто занимается операциями на рынке, где цены постояно меняются, знает, что изменение ситуации на рынке оказывает весьма сильное влияние на участников операций. Рост цен привлекает покупателей, и наоборот. Как могли бы существовать подобные самоусиливающиеся тенденции, если бы кривые спроса и предложения не зависели от цен на рынке? Между тем, даже беглый взгляд на товарно-сырьевые, фондовые и валютные рынки подтверждает, что эти тенденции являются скорее правилом, чем исключением.

В защиту теории оптимальной конкуренции можно заявить, что тенденции, наблюдаемые на финансовых и на товарно-сырьевых рынках, являются лишь временными отклонениями, которые в более длительной перспективе сглаживаются под воздействием "фундаментальных" движущих сил спроса и предложения. Необходимо помнить о том, что теория оптимальной конкуренции не предоставляет описания процесса корректировки; она всего лишь анализирует ситуацию после того, как все корректировки уже произошли. Недостаток этого аргумента — в отсутствии гарантии того, что "фундаментальные" движущие силы откорректируют "спекулятивные" скачки. Точно так же вероятно и то, что спекуляции изменят условия спроса и предложения, считающиеся фундаментальными.

В случае нормального хода событий, спекулятивный взлет цен вызывает противодействующие ему силы: предложение растет, а спрос падает, и временный скачок сглаживается с течением времени. Но существуют и исключения. Например, на валютном рынке устойчивое движение котировок валюты может оказаться самоподдерживающимся вследствие своего воздействия на уровень внутренних цен в стране. То же верно и в отношении фондового рынка, когда курсы акций могут во многих отношениях повлиять на позицию соответствующей компании. Рассматривая новейшую историю международных займов, мы также можем заметить, что предоставление займов в избыточном объеме сначала увеличивает кредитоспособность стран-должников, определяемую на основе их коэффициента покрытия задолженностей, а затем, когда наступает момент требования банками выплат, эта способность стран-должников испаряется. Вообще говоря, мы обнаружим, что расширение и сокращение объема кредитования может влиять на способность и желание должников возвращать задолженности.

Подтверждают ли эти исключения существующее правило, или же они делают необходимым пересмотр общепринятой теории? Ответ зависит от частоты их возникновения и от их серьезности. Если мы имеем дело лишь с единичным случаем, мы можем рассматривать его в качестве парадокса; но если один такой случай следует за другим, нам придется поставить под сомнение теорию.

Я настаиваю на том, что такое парадоксальное поведение является типичным для всех финансовых рынков, служащих механизмом дисконтирования возможных в будущем изменений. Такими в значительной степени являются рынки ценных бумаг, иностранной валюты, банковские операции и все формы кредитования. Микроэкономическая теория может по-прежнему игнорировать его, поскольку существуют значительные области экономической деятельности, в которых это поведение имеет место лишь от случая к случаю или же вообще отсутствует; однако не принимая это явление во внимание, мы не можем понять макроэкономических изменений. Мир плавающих обменных курсов и крупномасштабных перемещений капитала характеризуется кругами процветания и упадка, когда "нормальная" причинно-следственная связь событий, определенная классической экономикой, кажется перевернутой: изменения на рынке вызывают эволюцию условий спроса и предложения, а не наоборот.

Если процесс корректировки не ведет к состоянию равновесия, что же происходит с итоговыми выводами экономической теории? Ответ следующий: в качестве теоретических выводов они остаются истинными, но они не релевантны по отношению к реальному миру. Если мы хотим понять положение дел в реальном мире, нам нужно отвлечь свое внимание от гипотетического конечного результата и сосредоточиться на процессе изменений, который мы можем наблюдать вокруг себя.

Это потребует радикальных сдвигов в нашем мышлении. Понять процесс изменений значительно труднее, чем статическое состояние равновесия. Нам придется пересмотреть многие из привычных представлений о том, какого уровня понимания можно достичь, и удовлетвориться заключениями, значительно менее определенными, чем те, которые пыталась представить экономическая теория.

Проблема несовершенного понимания

Понимание действительного хода событий, в отличие от гипотетического равновесия, ставит немало проблем, не получивших должной оценки. Причина их возникновения в том, что участники принимают решения на основе присущего им несовершенного понимания ситуации, в которой они участвуют. Следует рассмотреть две взаимосвязанные группы проблем: несовершенство понимания ситуации ее участниками и несовершенство понимания ситуации специалистом по общественным наукам. Ни в коем случае мы не должны их смешивать.

В этом разделе я постараюсь объяснить, почему пониманию участников присуще несовершенство. В следующем разделе мы рассмотрим вопрос о том, почему это несовершенство понимания создает трудности для общественных наук.

Несовершенство понимания ситуации ее участниками — концепция, которую трудно определить и с которой еще труднее работать. Я попытаюсь подойти к ней путем сравнения позиции участника ситуации с позицией ученого-естественника. (Я должен выбрать именно ученого-естественника, поскольку ученый — специалист по общественным наукам сталкивается с особыми проблемами, возникающими вследствие несовершенства понимания ситуации ее участниками. Эти проблемы мы рассмотрим в следующем разделе). Цель этого сравнения — определить некий стандарт, по отношению к которому понимание участника может быть названо несовершенным. Сравнение это усложняется еще и тем, что понимание ученого-естественника также не является совершенным. Отнюдь нет. Как показал Карл Поппер3, один из основных постулатов научного метода гласит, что полнота знания недостижима. Ученые работают путем испытания правдоподобных гипотез и выдвижения новых. Если бы ученые не считали все полученные выводы временными и подлежащими дальнейшим уточнениям, естественные науки не могли бы достичь нынешнего состояния в своем развитии и не могли бы развиваться далее. Невзирая, однако, на несовершенство знания, полученного учеными-естественниками, оно выступает как стандарт, по отношению к которому понимание участников ситуации может быть названо несовершенным.

Ученые-естественними имеют одно значительное преимущество перед участниками: они работают с явлениями, которые возникают независимо от того, что о них говорят или думают. Явления находятся в одной вселенной, высказывания ученых — в другой. Явления, таким образом, служат независимым, объективным критерием, с помощью которого можно оценить истинность или действительность научных положений. Положения, отвечающие фактам, являются истинными; не отвечающие — ложными. Понимание фактов учеными может считаться знанием в той степени, в какой может быть установлено подобное соответствие. Здесь мы не будем углубляться в различные трудности, возникающие в процессе установления такого соответствия. Главное — ученые имеют в своем распоряжении объективный критерий.

Ситуация же, к которой относится понимание участников, напротив, не является объективно данной: она сопряжена с их собственными решениями. Она недостаточна, чтобы служить объективным критерием для определения истинности оценок участников. Она действительно предоставляет некоторые критерии: часть ожиданий подтверждается последующим ходом событий, тогда как остальные не подтверждаются. Но сам процесс подтверждения оставляет желать лучшего: невозможно с уверенностью сказать, ожидания ли отвечают последующему ходу событий, или же последующие события подтверждают ожидания. Строгое разделение умозаключений и событий, превалирующее в естественных науках, здесь просто отсутствует. Мышление играет двоякую роль. С одной стороны, участники стремятся понять ситуацию, в которой они участвуют; с другой стороны, их понимание служит основой для принятия решений, которые влияют на ход событий. Эти две роли интерферируют друг с другом. По отдельности ни одна из них не может исполняться с тем же совершенством, как совместно. Если бы ход событий не зависел от решений участников, понимание ситуации участниками было бы равно пониманию событий ученым-естественником; и если бы участники могли основываться в своих решениях на знании, хотя бы и временном, результаты их деятельности имели бы больше шансов отвечать их намерениям. В действительности же участники действуют на основе несовершенного понимания, и ход событий несет на себе отпечаток этого несовершенства.

В более мягкой форме это отсутствие границы между предметом исследования и актом мышления может иметь место и в области естественных наук. Самый знаменитый пример относится к квантовой физике, где акт наблюдения интерферирует с наблюдаемым явлением. Это привело к появлению принципа неопределенности Гейзенберга, который, на самом деле, устанавливает границу для получения ученым нового знания. Но в естественных науках проблема возникает только на периферии, в то время как участник событий находится в самой сердцевине своего мышления. Прежде всего, ученый преднамеренно старается не интерферировать с наблюдаемым явлением, в то время как основная цель участника событий состоит в том, чтобы преобразовать ситуацию, в которой он участвует, в соответствии со своими интересами. И, что более важно, в квантовой физике вмешательство в ход событий происходит лишь в результате акта наблюдения, а не благодаря самой теории неопределенности, в то время как в случае мыслящих участников событий, их собственные мысли составляют часть того предмета, к которому они относятся. Позитивные достижения естественных наук ограничены областью, в которой мышление и сами события эффективно разделены. В том случае, когда участники событий — мыслящие, область эта сжимается до нуля.

Проблема общественных наук

Теперь мы можем рассмотреть проблемы, возникающие в общественных науках. И снова надо рассмотреть два различных вопроса. Один относится к предмету наблюдения, другой — к наблюдателю.

Научный метод предназначен для исследования фактов; но, как мы уже видели, события, в которых участвуют мыслящие участники, состоят не только из фактов. Мышление участников играет казуальную роль; и в то же время оно не соотносится с фактами по той простой причине, что оно не имеет к ним отношения. Участникам приходится иметь дедо с ситуацией, которая сопряжена с принимаемыми ими решениями; их мышление составляет неотъемлемую часть этой ситуации. Независимо от того, считаем ли мы мышление участников фактом особого рода или вообще не считаем фактом, оно вносит элемент неопределенности в предмет исследования. В естественных науках этот элемент отсутствует. Как мы уже могли видеть, существует некоторое сходство между неопределенностью, вносимой мышлением участников, и принципом неопределенности Гейзенберга в квантовой физике, но, как мы вскоре увидим, эта параллель — ложная.

Теперь перейдем к роли ученого наблюдателя: намного легче поддерживать требуемое разделение между фактами и утверждениями, когда предмет исследования не включает в себя никаких утверждений, наблюдений или умозаключений.

Большинство дискуссий о недостатках общественных наук касаются в основном второго вопроса. Широко используются выражения типа "пророчества, которые неизбежно сбываются", "эксперименты, обреченные на провал", но обычно они относятся к лжеученым. В то же время, ответственность за элемент неопределенности (или недетерминированности), о котором я упоминал выше, лежит на самовлиянии, присущем самой природе мышления участников. Трудности научного наблюдения бледнеют перед проблемой неопределенности самого предмета исследований. Неопределенность осталась бы даже и в том случае, если бы все проблемы, связанные с наблюдателем, были разрешены, хотя проблемы наблюдателя напрямую вытекают из неопределенности предмета исследования. Таким образом, проблема общественных наук является не методологической, а внутренне присущей самому предмету исследования. Преувеличение роли научного наблюдателя может быть отнесено на счет ложной аналогии с принципом неопределенности Гейзенберга. Я не эксперт в области квантовой физики, но, как я понимаю, этот принцип утверждает, что масса и скорость квантовых частиц не могут быть измерены одновременно, так как акт измерения интерферирует с объектом, который подлежит измерению. В этом случае элемент неопределенности вносится внешним наблюдателем. (Является ли поведение квантовых частиц случайным по своей природе — уже отдельный вопрос.) Эта параллель с общественными науками является неверной, поскольку в последнем случае неопределеность (недетерминированность) вызывается самими участниками. Аналогия эта была бы обоснованной только в том случае, если бы квантовые частицы вели себя как мыслящие существа.

Я попытаюсь вернуть наше обсуждение в должное русло: сначала неопределенность предмета исследования, затем — роль ученого.

Мысль о том, что существует фундаментальное различие в предмете исследования между естественными и общественными науками, не является общепризнанной. Напротив, Карл Поппер, который во всем остальном вызывает у меня восхищение, выдвинул доктрину, названную им "доктриной единства науки"4; то есть, утверждение о том, что одни и те же методы применимы как в естественных, так и в общественных науках. Невзирая на то, что эта точк? зрения не стала общепризнанной, она также не была и окончательно отвергнута. Я попытаюсь сделать это сейчас.

Чтобы оценить проблему, создаваемую мыслящими участниками, необходимо более внимательно рассмотреть, как функционирует научный метод. С этой целью я обращаюсь к схематическому описанию научного метода, предложенному Карлом Поппером и описываемому в научной терминологии как "дедуктивно-номологи-ческая" модель, или модель "D-N". Как и всякая модель, она является упрощенной и идеализированной версией более сложной реальности, но именно в силу того, что она проста и элегантна, она прекрасно соответствует моим целям.

Модель построена на утверждениях трех типов: конкретные исходные условия, конкретные конечные условия и универсально верные обобщения. Комбинируя некоторый набор обобщений с известными исходными условиями, мы получаем прогнозы; комбинируя этот набор с известными конечными условиями, мы получаем объяснения; сопоставление известных исходных условий с известными конечными условиями дает возможность подвергнуть тестированию соответствующие обобщения. Как можно заметить, существует симметрия между прогнозами и объяснениями; их можно логически поменять местами. С тестированием иначе, поскольку никакой объем тестирования не может доказать, что обобщение универсально истинно. Возможна лишь фальсификация научных теорий, верификация же — невозможна. Асимметрия между фальсификацией и верификацией наряду с симметрией между прогнозом и объяснением — таковы две основные характеристики схемы Поппера.

Модель работает только при соблюдении определенных условий. Важное условие состоит в том, что содержание утверждений должно быть полностью изолировано от утверждений, высказываемых по отношению к ним; только в этом случае содержание может служить независимым критерием для оценки истинности или действительности высказываемых о нем утверждений*. Другие важные требования состоят в том, что исходные и конечные условия должны состоять из фактов, поддающихся научному наблюдению, а обобщения должны иметь универсальную силу. Таким образом, при повторении определенного набора условий предшествующие ему или следующие за ним условия должны оставаться теми же, что и ранее. Можно заметить, что это требование универсальности определяет не только природу научных законов, но также и характер исходных и конечных условий: они должны включать в себя факты, поддающиеся наблюдению и управляемые универсальными законами. Именно это условие наиболее трудно выполнимо в том случае, когда в ситуации действуют мыслящие участники.

Здесь мы не будем углубляться в обсуждение вопроса о том, что же представляет собой научное наблюдение. Очевидно, что единичное наблюдение, сделанное единичным ученым, неприемлемо. Именно потому, что соответствие между фактами и утверждениями настолько трудно установить, наука является коллективным процессом, в котором работа каждого ученого должна быть открыта для контроля и критики со стороны остальных.

Взаимоотношения между учеными регулируются некоторыми соглашениями. Четкого определения этих соглашений нет, и они не зафиксированы навечно. Они действуют постольку, поскольку приносят желаемые результаты. Некоторые ученые считают их слишком обременительными и для достижения желаемого результата пользуются различными обходными путями. Однако именно благодаря тому, что обходные пути не приводят.к цели, правила научного метода продолжают побеждать.

Вероятно, наиболее ярким примером действий наблюдателя, стремящегося навязать свою волю предмету наблюдения, является попытка обратить простой металл в золото. Алхимики долго и напряженно боролись, пока наконец неудачи не вынудили их оставить свои попытки. Они были обречены, поскольку поведение простых металлов подчиняется законам, имеющим универсальную действенность, которые не могут быть изменены никакими заявлениями, заклинаниями или ритуалами.

Давайте рассмотрим теперь поведение человека. Подчиняются ли люди универсально действующим законам, которые могут быть сформулированы в соответствии с D-N-моделью? Вне всякого сомнения, многие стороны человеческого поведения, и рождение, и смерть, и многие события между ними могут рассматриваться в том же ключе, что и явления природы. В то же время в человеческом поведении существует одна сторона, которая, по-видимому, проявляет свойства, отличающие его от явлений, составляющих предмет естественных наук: это процесс принятия решений. Решения основаны на несовершенном понимании существующей ситуации. Каким образом может такая ситуация предоставить исходные и конечные условия, которые были бы связаны друг с другом универсально действующими законами? Включают эти условия процесс мышления участников или исключают его? Если процесс мышления включается в эти условия, они не поддаются научному наблюдению поскольку ему поддаются лишь результаты процесса мышления, но не сам процесс. Если же процесс мышления не включается, а в качестве доказательств признаются лишь его результаты, то рушится универсальность научных обобщений, поскольку каждый данный набор условий не обязательно всякий раз предшествует одному и тому же набору или следует за таковым;

на ход событий влияет мышление участников, причем взаимосвязь между решениями участников и последовательностью событий не однозначна. В любом случае D-N-модель терпит крах.

Это, конечно, еще не конец света, но серьезный удар по научному методу. Этот метод применялся настолько успешно, что нам трудно поверить, что столь большие и жизненные области остаются за пределами его досягаемости. Естественные науки уже наткнулись на ограничения в виде принципа неопределенности Гейзенберга, но предел этот был достигнут лишь после значительного числа впечатляющих достижений — да и сам принцип неопределенности является одним из величайших открытий в области естествознания. В то же время, в общественных науках мы сталкиваемся с трудностями, не успев еще перейти к делу: несовершенство понимания ситуации ее участниками несовместимо с D-N-моделью.

Вывод этот настолько опустошителен, что его всячески старались избежать. Обзор подобных попыток мог бы составить целую книгу — и довольно интересную в этом плане. Я же ограничу свое внимание экономической теорией, которая является одной из самых хитроумных, а во многих отношениях и одной из самых эффективных попыток избежать проблем, связаных с несовершенством понимания. Она просто отметает эти проблемы, воздвигая гипотетическую систему, в которой решения участников полностью определяются полученной информацией. Этот подход ведет к выводам, удовлетворяющим некоторым требованиям D-N-моде-ли. Например, теория совершенной конкуренции считается универсально действующей и—по крайней мере, в принципе, — она может с равной эффективностью использоваться для прогнозирования и объяснения событий. В то же время, как только дело касается тестирования, эта теория терпит неудачу, заставляя нас сомневаться в том, что постулируемые гипотетические условия вообще соотносятся с реальностью.

Ученые — специалисты по общественным наукам посвятили много времени попыткам сохранить единство метода, но имели весьма незначительный успех. Их попытки лишь немногим отличались от пародий на работы в области естественных наук. В определенном смысле, попытки навязать методы естественных наук наукам общественным можно сравнить со стараниями алхимиков использовать магию в сфере действия наук естественных. Однако в то время как провал алхимиков был близок к полному, ученым-специалистам по общественным наукам удалось оказать значительное влияние на предмет своих исследований. Ситуации, в которых действуют мыслящие участники, могут быть неподвластны методам естественных наук, но они могут поддаться подходу, свойственному алхимии. Именно в силу того, что мышление участников не определяется реальностью, оно весьма подвержено влиянию различных теорий. В области явлений природы научный метод оказывается эффективным только в том случае, если используется верная теория; но в области вопросов социальные, политических и экономических эффективными могут оказатьсяи неверные теории. Хотя алхимия как естественная наука потерпела неудачу, социальная наука как алхимия может преуспеть.

Это приводит нас к рассмотрению отношений между учеными предметом его изучения. Как мы уже видели, D-N-модель требут от ученых строгого отделения их утверждений и наблюдений от собственно предмета исследования, к которому они относятся; только в этом случае предмет исследования может выполнять свйо функцию и служить объективным критерием для проверки истинности или действенности научных выводов. Эти соглашенш научного метода разработаны для поддержания требуемого ра-граничения.

В области естественных наук эти соглашения оказываются эффективными, поскольку мышление ученого фактически отделено от предмета его исследования. Ученый может влиять на предмет исследования только своими действиями, но никак не умозаключениями, и действия ученого подчиняются тем же самым законам, что и любое явление природы. В частности, никакие действия ученого не приведут к превращению простого металла в золо-то. Ученый может получить некоторую личную выгоду, нарушив соглашения науки, но эта выгода достигается лишь благодаря об-ману, который будет раскрыт другими учеными, подчиняющиеся соглашениям.

Социальные явления носят иной характер. Несовершенство понимания ситуации ее участниками препятствует должному функ-ционированию D-N-модели. Для соглашений научного метода эго имеет далеко идущие последствия. Это ограничивает результат, которые могут быть получены при соблюдении этих соглашений, и, что еще печальнее, это открывает дорогу к получению ценных результатов при их нарушении. Многое может быть достигнуто путем притворного соблюдения соглашений, в то время как в дей-ствительности они не соблюдаются. Естественные науки имеют солидную репутацию: теория, которая провозглашает себя научной, может оказать на легковерную публику большее влияние, чем теория, в которой откровенно признаются ее политические или идеологические приоритеты. В качестве типичных примеров мне достаточно упомянуть лишь марксизм и психоанализ; но это утверждение относится также и к идее капитализма laissez fare, опирающейся на теорию совершенной конкуренции. Стоит заметить, что и Маркс, и Фрейд отстаивали научный статус своих тео-рий и основывали многие свои утверждения на заявлениях о своей "научности". Как только мы допустили подобного рода утверждения, сам термин "социальные науки" становится подозрительным. Это — волшебное слово, используемое социальными алхимиками, чтобы с помощью заклинаний навязать свою волю предмету их исследований.

Как могут "истинные" последователи научного метода обезопасить себя от подобных злоупотреблений? Мне кажется, что существует только один выход: лишить социальные науки того статуса, который они получили за счет естественных наук. Термин "социальные науки" следует считать ложной метафорой.

Это не значит, что мы должны прекратить поиски истины при изучении явлений общественной жизни. Это означает лишь, что стремление к истине требует от нас признания того, что D-N-MO-дель неприменима к ситуациям, имеющим мыслящих участников. Мы должны отвергнуть доктрину о единстве метода и прекратить раболепную имитацию естественных наук.

D-N-модель была с таким успехом использована в области естественных наук, что ее начали приравнивать к научному методу. По иронии судьбы модель эта была в значительной степени превзойдена современными естественными науками; общественные науки, тем не менее, все еще пытаются соперничать с достижениями естествознания девятнадцатого века. Попытки эти безуспешны, поскольку, как мы уже видели, предмет исследования не укладывается в рамки D-N-модели. Однако, как показала квантовая физика, научный подход не всегда ограничивается D-N-моделью: статистические, вероятностные обобщения могут оказаться более продуктивными. Мы также не должны игнорировать возможность разработки инновационных подходов, не имеющих прототипов в области естественных наук. При различиях в предмете исследования, неизбежно должны существовать и различия в методах его изучения.

В настоящей книге я исследую такой инновационный подход, но прежде чем я перейду к нему, я хочу обеспечить, что он не будет оцениваться по стандартам D-N-модели. Мир несовершенного понимания не поддается обобщениям, которые могут быть использованы для объяснения и прогнозирования конкретных событий. Симметрия между объяснением и предсказанием существует только при отсутствии мыслящих участников. В противном случае прогнозы всегда будут обусловлены восприятиями участников; таким образом, они не могут обладать законченностью, присущей им в D-N-модели. С другой стороны, прошедшие события так же законченны, как и события в D-N-модели; таким образом, объяснение становится намного более легким, чем пред сказание. Если же мы откажемся от ограничения, требующего логической взаимозаменяемости предсказаний и объяснений, мы сможем построить теоретическую конструкцию, приемлемую для нашего предмета исследования. К сожалению, эта теория не может быть испытана тем же методом, что и теории, укладывающиеся в логическую структуру Поппера. Это не значит, что следует отказаться от проверки теории; напротив, постольку, поскольку мы имеем дело с пониманием вещей, как они есть, нам следует непременно подвергать проверке свои воззрения. Нам следует разработать инновационные способы тестирования. И я сделаю это при описании эксперимента в реальном времени, в которот при изучении социальных явлений открыто признаются и используются потенциальные возможности алхимии (часть III).

Предпочтения участников

Мой подход состоит в том, чтобы рассмотреть проблему несовершенного понимания напрямую. Несовершенным понимание участников становится вследствие того, что мышление их влияет на саму ситуацию, к которой оно относится. Казуальная роль, которую играет мышление участников, не имеет прототипов в явлениях, изучаемых естественными науками. Естественно, это не единственная сила, формирующая ход событий, но она является исключительной принадлежностью ситуаций, в которых действуют мыслящие участники, и, следовательно, заслуживает того, чтобы быть поставленной на центральное место.

Как мы уже видели, несовершенство понимания — концепция, с которой очень трудно работать. Мы установили, что не существует соответствия между мышлением участников и ситуацией, к которой оно относится; но отсутствие соответствия трудно определить и еще труднее измерить. Мышление участников является частью ситуации, к которой оно относится, а сама идея соответствия непригодна для описания отношений между частью и целым. Эта идея заимствована из естественных наук, где утверждения и факты принадлежат разделенным вселенным, и из философии, где соответствие служит критерием истины. Аналогия с ними неприменима к участнику, являющемуся, по определению, составной частью ситуации, которую он пытается осмыслить. Мы можем говорить об отсутствии соответствия, но мы не сможем определить то, чему именно не соответствует понимание Участников, поскольку такого предмета просто не существует. Что бы упростить вопрос, я буду говорить об изначальных предпочтениях в мышлении участников. Поскольку предпочтения эти внутренне ему присущи, объективность недостижима.

Во внешнем мире существует, однако, норма, сравнительно с которой можно определить степень предвзятости участников. Хотя и не существует реальности, независимой от восприятии участников, реальность, от них зависящая, существует. Иными словами, некоторая последовательность событий, действительно наступает, и эта последовательность отражает поведение участников. Действительный ход событий, скорее всего, отличен от ожиданий участников, и различия эти могут рассматриваться как некое указание на наличие предпочтений участников. К сожалению, они могут рассматриваться лишь как указание — и не могут служить полноценной мерой степени предпочтения — поскольку фактический ход событий уже включает в себя последствия мышления участников. Таким образом, предпочтения участника выражаются как в различиях между результатом и ожиданиями, так и в фактическом ходе событий. Явление, которое частично поддается наблюдению, а частично погружено в общее течение событий, будет поддаваться научному исследованию только с трудом. Теперь мы можем понять, почему экономисты так стремились исключить его из своих теорий. Мы же поставим его во главу угла нашего исследования.

Концепция рефлексивности

Взаимосвязь между мышлением участников и ситуацией, в которой они участвуют, может быть разбита на две функциональные зависимости. Я буду называть усилия участников по пониманию ситуации когнитивной или пассивной функцией, а воздействие их умозаключений на ситуацию в реальном мире — воздействующей или активной функцией. В когнитивной функции восприятия участников зависят от ситуации; в воздействующей функции восприятия участников влияют на ситуацию. Можно видеть, что эти две функции работают в противоположных направлениях: в когнитивной функции независимой переменной является ситуация; в воздействующей функции таковой является мышление участников. Существует много случаев, когда ту или иную функцию можно наблюдать изолированно; существуют также ситуации, когда обе они действуют одновременно. Очевидный пример когнитивной функции имеет место, когда кто-то учится на опыте. Примеры воздействующей функции можно найти в учебниках по экономике, когда участники применяют данный набор приоритетов к данному набору возможностей и определяют в этом процессе цены.

В том случае, когда обе функции работают одновременно, они интерферируют друг с другом. Для получения детерминированного результата функция должна иметь независимую переменную, но в нашем случае независимая переменная одной функции является зависимой переменной другой. Вместо детерминированного результата мы имеем взаимодействие, в котором как ситуация, так и взгляды участников являются зависимыми переменными и первичное изменение ускоряет наступление дальнейших изменений как в самой ситуации, так и во взглядах участников. Я называю это взаимодействие "рефлексивностью", используя слово, которое французы употребляют для обозначения глагола, субъект и объект которого совпадают. Используя простейшую математику, можно представить рефлексивность как пару рекурсивных функций:

y= f (x)

x= g (y)

Следовательно,

y=f{g(y)}

x=g[f(x)]

Это — теоретическое обоснование моего подхода. Две указанные рекурсивные функции ведут не к равновесию, а к никогда не заканчивающемуся процессу изменений. Процесс этот коренным образом отличен от процессов, изучаемых естественными науками, где одна совокупность фактов следует за другой безо всякого вмешательства со стороны процесса мышления или восприятия (хотя в квантовой физике процесс наблюдения вносит неопределенность). В том случае, когда в ситуации действуют мыслящие участники, последовательность событий не ведет напрямую от одного набора фактов к другому; вместо этого она перекрестным образом, наподобие шнурка от ботинок, соединяет факты с их восприятиями, а восприятия с фактами. Таким образом, концепция рефлексивности предлагает "шнурочную" теорию исторического процесса.

Необходимо признать, что шнурочная теория является в некотором роде диалектикой. Она может быть проинтерпретирована как синтез гегелевской диалектики идей и диалектического материализма Маркса. Но вместо идей или материальных условий, независимо друг от друга эволюционирующих в соответствии с законами диалектики, она предполагает взаимодействие между ними, в результате чего и складывается диалектический процесс. Единственная причина, по которой я не использую это слово более значимо, состоит в том, что я не хочу обременять себя тем избыточным багажом, который за ним следует. Я считаю, что идеи Гегеля темны, а Маркс выдвинул детерминистскую теорию истории, диаметрально противоположную моим собственным воззрениям.

Концевая часть исторического процесса, в моем понимании, остается открытой. Его основной движущей силой являются именно предпочтения участников. Можно с уверенностью утверждать, что это не единственная такая сила, но это сила, являющаяся исключительной принадлежностью исторического процесса и далеко отделяющая его от процессов, изучаемых естественными науками. Биологическую эволюцию приписывают генетическим мутациям; я утверждаю, что исторические процессы формируются неверными концепциями их участников. Более того, я даже позволю себе утверждать, что идеи, творящие историю, являются плодотворными заблуждениями. Такое плодотворное заблуждение, когда оно возникает, кажется озарением; недостатки его становятся очевидными лишь при претворении его в жизнь: это, в свою очередь, порождает новое плодотворное заблуждение, являющееся антитезисом к первому, и т.д. Каждое заблуждение помогает приобрести новый опыт, в той мере, в которой люди вообще способны учиться на собственном опыте; этот процес можно назвать прогрессом. Заблуждение, естественно, слишком сильное слово, но оно помогает направить внимание в правильном направлении: на предпочтения участников.

Я не стану более углубляться в этот вопрос, но очевидно, что концепция рефлексивности, описанная здесь, имеет приложения далеко за пределами тем, описанных в этой книге.

Рефлексивность или равновесие?

Возвращаясь к экономической теории, можно утверждать, что именно предпочтения участников делают состояние равновесия недостижимым. Цель, к достижению которой должен вести процесс взаимного уравновешивания, включает в себя предпочтения, и предпочтения эти во время такого процесса могут сдвигаться. Когда это происходит, целью процесса является не равновесие, а некая движущаяся мишень.

И чтобы рассмотреть эти вопросы в перспективе, мы можем разбить события на две категории: обыкновенные, повседневные события, правильно предвосхищаемые участниками, которые не вносят изменений в их восприятия, и уникальные, исторические события, которые влияют на предпочтения участников и ведут к дальнейшим изменениям. События первого рода могут быть рассмотрены с позиций теории равновесия, вторые же — нет: они могут быть осмыслены только как часть исторического процесса.

В повседневных событиях оперирует только воздействующая функция; когнитивная функция является данной. В случае событий уникальных, исторических, обе функции оперируют одновременно, так что ни взгляды участников, ни ситуация, к которой они относятся, не остаются такими же, какими они были ранее. Именно это и оправдывает описание таких событий, как исторических.

Необходимо подчеркнуть, что в моем определении исторических изменений присутствует тавтология. Прежде всего, я классифицирую события в соответствии с их воздействием на предпочтения участников: события, изменяющие предпочтения участников, могут быть названы историческими, а не изменяющие — рутиной. Затем я утверждаю, что именно изменения в предпочтениях участников определяют последовательность событий как историческую.

Тавтологии могут быть полезны, при условии, что они признаются таковыми. В нашем случае тавтология помогает представить анализ равновесия в должной перспективе. Я определил исторические изменения как взаимную игру воздействующей и когнитивной функций. Историческим изменение является в том случае, если оно влияет как на ход событий, так и на восприятия участников, так что следующее событие уже не может быть простым повторением предшествовавшего ему.

Теория равновесия исключает исторические изменения, отвергая когнитивную функцию. Кривые спроса и предложения, используемые в экономической теории, считаются выражением только воздействующей функции. Когнитивная функция подменяется гипотезой совершенного знания. Если бы признавалось действие когнитивной функции, рынок считался бы способным изменить форму кривых спроса и предложения, а равновесие, изучаемое экономистами, не обязано было бы достигаться.

Насколько значимо пренебрежение когнитивной функцией? Иными словами, насколько значимо искажение, возникающее если пренебречь предпочтениями участников?

В микроэкономическом анализе искажение это пренебрежимо мало и предпочтения участников легко могут быть учтены. На первом шаге предпочтения участников могут рассматриваться как данное: это ведет к статическому равновесию. Для того чтобы сделать анализ более динамичным, изменения в предпочтениях участников могут добавляться по кускам и описываться как изменения в привычках потребителей или в методах производства. Единственный момент, затемняемый при таком "кусочном" подходе, — возможная связь между различными изменениями в условиях спроса и предложения, но упущение это не уменьшает истинности заключений, к которым стремится микроэкономический анализ.

Что же касается финансовых рынков, искажение более серьезно. Предпочтения участников являются частью процесса определения цен, и ни одно значительное изменение рынка не оставляет предпочтений участников неизменными. Поиск равновесной цены превращается в погоню за стаей диких гусей, а теории равновесных цен могут сами стать обильным источником заблуждений. Перефразируя Дж. П. Моргана (J.P. Morgan), можно сказать, что колебания на финансовых рынках будут продолжаться.

При попытках описать изменения макроэкономического масштаба анализ равновесия оказывается абсолютно несостоятельным. Ничто не является столь далеким от реальности, как допущение, что участники основываются в своих решениях на совершенном знании. Люди на ощупь пытаются предугадать будущее с помощью любых возможных ориентиров. Результат, как правило, отличен от ожиданий, что ведет к постоянному изменению ожиданий и к постоянно меняющимся результатам. Процесс является рефлексивным.

В своей Общей теории занятости, процента и капитала Кейнсу удалось показать, что абсолютная занятость — это особый случай; если мы сможем разработать общую теорию рефлексивности, равновесие также окажется особым случаем. Хотя это едва ли может считаться общей теорией, я попытаюсь исследовать роль рефлексивности на финансовых рынках; это значит, что я попытаюсь проинтерпретировать их функционирование как исторический процесс.

1* "Дайте делать" (франц.) — экономическая доктрина, требующая минимального вмешательства государства в экономику, сводящегося, по существу, к соблюдению прав собственности. — Прим. ред.

2* Интересно, что это условие выполняется не только для фактов, составляющих исходные и конечные условия, но и для обобщений, которые их связывают. Законы природы должны побеждать, признаем мы их или нет. Это и послужило основой для неудавшейся идеи Поппера о "третьем мире" объективных идей (см. Objective Knowledge (Объективное знание), New York: Oxford University Press, 1972). — Прим. авт.

Date: 2015-07-23; view: 259; Нарушение авторских прав