Сверху – лежащий бог-великан; Снизу – изображения на колонне

Расчистив соседнюю стену, мы нашли на ней непонятные знаки. Письмена? Иероглифы? Никто не ведает…

Над культовой площадкой возвышалась остроконечная горная вершина. Она напоминала "Большой камень" – Мотунуи. Генри Ли кое-что рассказал нам про этот пик, на котором не побывал еще ни один белый. Однажды он сам стал карабкаться на высокий шпиль, но у самой цели сдался. Поверх глубокой расщелины, которая казалась бездной, лежал шаткий камень. Генри счел этот мостик чересчур ненадежным…

А его сын от жены-таитянки, удалой парнишка Алетти, был не прочь попытать счастья. И мы отправились в путь, пригласив с собой одного таитянина. Лив осталась у Генри Ли – ее ноги еще не зажили как следует.

Сперва шли вдоль лесистого гребня, затем лес кончился, потянулась голая скала. Здесь был широкий каменный выступ. Осторожно карабкаясь вверх, мы очутились на следующем уступе, похожем на первый. Отсюда открывался великолепный вид на долину и домики на берегу… Дальше скальная стенка была почти гладкой, лишь кое-где выветривание создало причудливые колонны и ходы.

Уже совсем не за что зацепиться. Все-таки Алетти, шедший впереди, нашел расселину. Вверху она переходила в камин. Один за другим мы протиснулись сквозь него. Одолев камин, мы очутились перед следующей расселиной с шатким мостиком, сделанным самой природой. Теперь долина была прямо у нас под ногами. Там внизу парили белые птицы… Алетти смело пошел по камню. Пришлось и нам с таитянином следовать за ним.

Еще несколько шагов – и мы стоим на вершине острого шпиля. В незапамятные времена здесь, видимо, существовало укрепление. Руки людей расчистили круглую площадку и вымостили ее плоскими плитами. Площадку окаймляла каменная стена. Отсюда древние обитатели острова могли следить за появлением врага. Должно быть, они видели, как подходили с океана и высаживались на берег те, кому было суждено истребить первоначальных насельников…

Гора была неприступной крепостью, но на ее вершине могли разместиться только вожди. Воины, очевидно, занимали позицию на уступах внизу. Но и после их разгрома камин был для противника серьезным препятствием: ведь он пропускал не больше одного человека. А за камином, у шаткого мостика? Здесь даже женщине было под силу отправить непрошеного гостя вниз, в пропасть. Крепость могла держаться столько времени, сколько позволяли запасы продовольствия.

В нишах в скале мы нашли камни для пращи. Л сразу за стеной начинались два естественных туннеля, которые выходили на склон. В туннелях лежали кости и оскаленные черепа. Голод победил…

Целый народ погиб, погиб безвозвратно. В долинах развилась новая культура. Теперь ее вытесняет наша раса, но на смену нынешней культуре в опустевших долинах не развивается ничего нового.

"Тси-тси-тси-тси-тсириририри", – неслось к нам из ночного мрака.

Мы прислушались.

– Мауриури, – объяснил Генри Ли и показал на потолок. – Привидение, дух умерших предков, которые обращаются к своим потомкам.

Он улыбнулся.

Мы не впервые слышали о мауриури. Нам говорили о нем еще на Таити. На шхуне наши спутники, полинезийцы, рассказывали про его зов; на Фату-Хиве о мауриури нам поведали Тиоти и Пакеекее.

Мауриури, паиоио – у него много имен, он известен на большинстве островов Южных морей. Полинезийцы твердо верят, что его стрекот – голос их предков. Никто не видел его – ни полинезийцы, ни белые. Таинственный голос доносится то с одной, то с другой стороны, то звучит прямо над головой! Но не пытайтесь найти мауриури, все равно ничего не выйдет! Вы можете услышать его голос в открытом море, плывя на шхуне. Не ищите на палубе – бесполезно. А если стрекот доносится с мачты, то сколько ни карабкайся вверх, он все равно будет звучать над вами.

Мауриури бесшумно появляется, бесшумно исчезает. И всегда только ночью. Самый яркий фонарь не поможет его найти. Если несколько человек сидят вместе, а услышав голос мауриури, расходятся в разные стороны, то зов следует за каждым из них. Но его так же отчетливо слышит и тот, кто остался сидеть на месте!..

Мы сами не раз слышали голос мауриури. Ночью на крыше нашего бамбукового домика их сидело сразу два-три. Мы пытались их обнаружить – нам попадались ящерицы, цикады, всякие прочие твари, только не мауриури.

Для островитян этот неуловимый дух – своего рода оракул. Если ночью над хижиной раздался крик, хозяин уже знает: это предостережение. Он начинает выспрашивать мауриури и до тех пор выкрикивает вопросы, пока дух не замолчит. Вот смолк: значит, произойдет именно то, о чем говорилось в последнем вопросе.

Полинезийцы кладут духам пищу: рыбу, фрукты, немного поипои. Насыпают щепотку табаку.

Однажды Генри Ли был в гостях у старика островитянина. Они ели поипои, в это время над хижиной закричал дух. Старик, не вставая, швырнул вверх комок поипои – липкое тесто так и прилипло к потолку.

– Нотеаха? – спросил Генри. – Зачем ты так сделал?

– Родственники, – невозмутимо ответил старик.

Пока мы, сидя вокруг лампы, толковали про загадочный голос, он внезапно смолк, и со двора в хижину ворвался Алетти. Положив на стол ветку с зелеными листьями борао, юноша поспешил плотно закрыть дверь.

– Эна инеи! – Вот он!

Мы рассматривали ветку, перебирали листья, но ничего не могли обнаружить.

Алетти объяснил, что, услышав характерный стрекот, он стал красться по направлению к нему. На дворе был всего один кустик, и звук доносился именно оттуда. Внимательно прислушиваясь, Алетти приметил наконец подозрительную ветку, срезал ее и примчался к нам.

– Алетти впустую болтать не станет, – строго произнес отец.

Мы осторожно подвесили трофей над столом. Если там что-то есть, уж мы непременно найдем! Все дружно уставились на ветку, освещенную керосиновой лампой. Вдруг из сухого, свернутого листика на мгновение высунулись какие-то ниточки и тотчас исчезли.

Мы переглянулись. Подозрительно… Подождем еще. Сидели молча, совершенно неподвижно, только тени колыхались на стене.

Внимание! Появилось маленькое невзрачное насекомое. Покрутило усиками, осталось довольно результатом разведки и выбралось на середину листика. Неужели эта крохотная тварь – и есть загадка, которую столько людей тщетно пытались разгадать? Эта серенькая козявка – виновник несчетных россказней о привидениях?

Насекомое стало в позу, точно готовясь нам ответить. Вот на спине появилось нечто вроде воронки, раз-другой дернулась задняя нога… "Тси, тси", – и насекомое юркнуло назад в свое убежище.

Я увидел, как Генри стирает со лба пот. Алетти сиял от гордости, у Лив был такой вид, словно она с луны свалилась. Значит, не я один слышал!

А козявка снова вышла, стала в позу и упоенно застрекотала. Снаружи кто-то вторил…

Вороночка на спине напоминала граммофонный рупор. Она многократно усиливала вибрирующий звук, который возникал от того, что нога насекомого терлась об нее, как смычок о скрипку.

"Тси-тси-тси-тси-тсириририри", – неслось по комнате.

И тут зоолог во мне взял вверх: я схватил музыканта и сунул его в коробочку.

Бедняжка музыкант, самое прославленное насекомое и самое знаменитое привидение Тихоокеанской области, – ты пал жертвой науки…

"Тси-тси-тси", – неслось со двора.

Ничего, хватит мауриури еще не на одно поколение суеверных!..

– Это надо отметить! – воскликнул Генри Ли. – Алетти, поймай курицу! Хотите посмотреть на охоту? – обратился он к нам.

И в мрак тропической ночи выступила охотничья экспедиция.

Да, на кур охотятся ночью. Без оружия. Через лес мы вышли к прогалине, на которой стояло несколько деревьев. Алетти нес длинную жердь с поперечной палочкой на конце. Генри посветил вверх фонариком. Несколько диких кур сидели на ветвях, охваченные крепким сном. С величайшей осторожностью Алетти стал подносить к ним жердь.

Непонятно… Он же спугнет их! Сколько раз мы видели, как куры, хлопая крыльями, улетают от преследующей их собаки. Они отлично летают.

Вот жердь дотянулась до одной из куриц. Алетти осторожно подтолкнул спящую птицу сзади. Она сонно закудахтала, затем, не просыпаясь, шагнула на поперечную палочку сперва одной, потом другой ногой. Сидя на жерди, она продолжала спать…

С невероятной осторожностью Алетти стал опускать жердь вниз между ветвями. Легкий толчок… курица закудахтала… взмахнула одним крылом… Спит! Лишь когда жердь опустилась на землю и парнишка схватил добычу, птица проснулась и подняла отчаянный крик.

Опоздала, голубушка!

Генри Ли удивительный человек с необыкновенной судьбой. Он прибыл сюда еще юнгой, во времена парусных судов. Капитан его корабля любил выпить, пьянство и драки были на борту обычным явлением. И когда корабль после кошмарного плавания бросил якорь у Хива-Оа, Генри бежал и отсиживался в пещере на берегу, пока судно не ушло.

Он женился на женщине с Гавайских островов и нанялся на шхуну, плававшую в здешних водах. Достиг должности суперкарго, потом его жена получила наследство – долину на островке, он осел и стал заниматься заготовкой копры.

Теперь Генри был уже пожилой человек. Первая жена умерла, многое переменилось. Здесь, на Хива-Оа, он возделал лучшую плантацию кокосовых пальм на всем архипелаге. С внешним миром он был связан только через шхуну, которая забирала копру. Дом Генри стоял в стороне от деревни. Любимые книги и сын Алетти – вот и вся отрада норвежца.

Чудесный парень этот Алетти и настоящий здоровяк! Он не знал, что такое школа, зато был самым искусным в этих местах охотником и рыбаком.

– Вот уже тридцать лет здесь живу, – сказал нам однажды Генри, – а подружиться с островитянами не удалось. Вреда они мне не причиняют. Моя плантация обеспечивает меня всем необходимым. Однако сблизиться с островитянами белому невозможно. Им это вроде бы ни к чему. К белому они подходят с мыслью: как бы из него побольше выудить. Островитянин подарит цыпленка – и ждет, что ему в ответ подарят быка. На других островах они хоть поприветливее. На маркизянке я бы ни за что не женился.

– А вообще-то хорошо вам здесь? – спросил я.

– Что значит – хорошо?! Здесь у меня есть плантация и лавка. Поеду домой – буду нищим.

– А тропический рай, – не унимался я, – как насчет него?

Он расхохотался:

– Если знаешь, какой суп предпочитают клиенты, конечно будешь его подавать.

– И вас никогда никуда не тянуло отсюда?

– Нет, – ответил Ли. – В прошлом году я побывал на Таити – это мое первое путешествие за много лет. Каждый день ем отраву, чтобы не пристала какая-нибудь зараза, но в прошлом году мне пришлось все-таки отправиться на Таити в больницу, на операцию. Чудно мне показалось на этом острове. Я впервые увидел самолет, услышал радио. И привез оттуда жену, уроженку Тубуаи, солидную женщину – весом в сто килограммов! Алетти путешествовал со мной. Его больше всего поразила какая-то необыкновенная ласточка, здесь он таких не видел.

Во всей долине Пуамау у Генри Ли был лишь один друг – старый усач, француз. Они до полуночи просиживали, беседуя о философии и политике, об искусстве и науке, и когда спорили, то старик, шумно втянув носом понюшку табаку, сердито стучал кулаком по столу. Ему ли не знать свет! Он был шеф-поваром на увеселительной яхте, стрелял медведей в лесах Канады, пас овец в Новой Зеландии, искал золото на Аляске…

Теперь этот потешный французик занимал лачугу по соседству с Ли. Он с гордостью повел нас к себе показать свой «дворец». Крыша – из связок травы, стены – из ящиков и обломков… Но сколько выдумки и изобретений было в этой конурке! Потянешь за веревочку или дернешь гвоздь – что-нибудь да появится.

Чтобы лечь, хозяин откуда-то вытягивает за веревочку кровать; нужен стол – дерни другую веревочку. Стоя посреди комнаты, старик мог дотянуться до любого отделения и приспособления.

Потянешь не ту веревку – вдруг сверху спускается конское седло. Или открывается ящик с чудесным свежим хлебом: усач его пек прямо над огнем в жестяном камине, стоящем между кроватью и столом.

Никогда мне не забыть этого человечка с его забавным покосившимся домиком… Дом и небольшой участок с отличным огородом и стройными пальмами – вот все его владения.

Старик был по-настоящему счастлив.

Тераи и четвертый член нашей компании уехали, но нас гостеприимный хозяин задержал. Генри Ли взялся окончательно залечить наши язвы. Сам он никогда не ходил босиком и дезинфицировал малейшую царапину на коже, но болезнь «фе-фе» знал хорошо.

Однако и мы не могли остаться здесь навеки. Пришел день прощания; с пастбища привели наших коней. Было искренне жаль расставаться. Утешало лишь то, что мы снова поднимались в великолепную страну гор.

Пропасти и обрывы, горные пики и пышные леса. И чистый, свежий воздух, лучше которого не найти.

На безлесном бугре среди зарослей папоротника сидела на тропе странная бескрылая птица. При виде несущихся галопом коней она стремительно бросилась бежать, потом вдруг нырнула в заросли папоротника и исчезла. Птица эта еще не изучена, ее никому не удалось поймать. Полинезийцы часто за ней охотились, но она слишком быстро бегает по своим бесчисленным ходам. Подобные бескрылые виды известны и на других изолированных архипелагах. На всякий случай мы прочесали все ходы, но беглянка будто сквозь землю провалилась.

Свернув с тропы, ведущей в Атуону, мы двинулись вдоль гребня на север. Под вечер мы очутились в глубокой угрюмой долине – Ханаиапа. Это третья населенная долина на Хива-Оа. С трудом прорывается она к морю между грозно нависшими скалами.

Возле дороги одиноко стоял дощатый дом с железной крышей. Заглянули в окна: пусто… Большинство домов было заброшено, и лишь на самом берегу мы нашли обитаемое жилье.

К нам подошел островитянин и пригласил идти за ним. Мы узнали в нем одного из постояльцев протестантского барака в Атуоне.

– Вене, – сказал он. – Плюис томпер.

Это он «по-французски» предлагал нам переночевать в доме местного священника.

– Спасибо, – ответил я, – мы будем спать на воздухе.

Он покачал головой и указал на горы. Небо потемнело, вокруг вершины собрались тучи. Вдали рокотало. Гроза… Она бывает здесь очень редко, но уж если разразится – держись!

Мы отказывались до тех пор, пока над долиной не прокатился мощный раскат грома и не хлынул ливень.

Только после этого мы укрылись на террасе дома священника. Сгустился ночной мрак, а дождь все хлестал, ослепительные молнии рассекали тьму, и в узкой теснине грохотал гром. Никуда не денешься…

Мотаро, владелец дома, рассказал нам кое-что об этой страшной долине, в которой осталось всего тридцать жителей: туберкулез…

Суеверные люди не хоронили умерших, а клали их под пол своих лачуг. Понятно, что все остальные жители дома тоже отправлялись на тот свет.

Слоновая болезнь и проказа свирепствовали здесь с особой силой. Двое из оставшихся тридцати – помешанные.

Кошмарное место… Яркие молнии падали в теснину, от стенки к стенке метались раскаты грома. Мы сидели на террасе прямо на полу. Полинезийцы обиделись, когда мы отказались лечь на их кровати. Но мы скорее согласились бы всю ночь ходить под ливнем. Нельзя было без содрогания слушать этот кашель, стоны, хрипы.

Среди ночи вдруг раздался такой грохот, что мы подскочили. Казалось, весь соседний гребень обрушился в долину! Впереди летели мелкие камешки, за ними – обломки покрупнее, и наконец вниз по склону двинулась огромная скала.

Глыбы завалили русло речушки. Весь дом дрожал…

Но вот как будто все стихло, только мелкие камешки еще стучат. Сверкают молнии… Подождав немного, местные жители легли спать: в Ханаиапе привыкли к лавинам.

На следующее утро гроза, рокоча, ушла в океан. От самого гребня до подножия, там где прошла лавина, тянулся широкий след. Деревья будто сбрило, речка широко разлилась и стала густой от шоколадной глины.

Мы быстро оседлали коней: хватит, погостили… Вдруг подошел тот самый человек, который первым заговорил с нами накануне вечером. Он хотел что-то показать нам. Мы не особенно охотно последовали за ним.

В лесу за одинокой лачугой стояла древняя каменная стена; около нее я увидел своеобразный жертвенный камень с круглыми ямками. А затем мы очутились на прогалине, вымощенной большими плитами. Она вся была усеяна сотнями человеческих черепов – больших и малых, целых и разбитых.

Наш проводник широко улыбался беззубым ртом. Мы подумали, что древние обитатели острова – пусть даже они были людоедами – явно могли похвастаться куда лучшими зубами, чем их нынешние потомки.

Рысью мы двинулись вверх по тропе. Внизу осталась Ханаиапа, мрачная долина с тридцатью жителями, тремя церквами и с тысячей черепов.

Горы нам показались приветливее, чем когда-либо.

По главной улице Атуоны шагал толстяк Бельвас, местный телеграфист. Он шел вразвалочку, качаясь – точно ступал по матрасу. Перед лавкой Боба Бельвас остановился и визгливым голосом зачитал телеграмму толпе островитян во главе с Бобом и Триффе.

Взволнованным гулом встретила толпа новость о том, что назначен новый губернатор французских владений в Океании. На борту военного корабля он плывет на Маркизские острова – хочет посетить находящиеся в его ведении территории, прежде чем обосноваться в постоянной резиденции на Таити.

Важная весть вихрем облетела всю деревню. Тотчас снарядили гонца, который должен был известить жителей других долин. Триффе объявил, что предстоит большой праздник.

Местные деятели срочно собрались на совещание. Наконец-то представится случай добиться улучшения условий жизни! Сам губернатор приедет, надо будет просить ассигнований и иной помощи.

Боб требовал отмены ограничений в торговле: ему разрешалось продавать только одну бутылку вина в неделю на каждого человека. Думаете, его беспокоит прибыль? Что вы, его волнует совсем другое: островитяне незаконно гонят кокосовое вино и напиваются до бесчувствия. Это же недопустимо.

Бельвас возражал. Белые покупают что хотят и сколько хотят, нынешний порядок очень хорош. Если отменить ограничения, все упьются до смерти. Все-таки пока хоть что-то сдерживает.

Предложение Боба провалилось.

Зато единогласно постановили вырыть канаву поперек деревенской улицы.

Общей мечтой было электрическое освещение и фонари на улицах, как на Таити. Решили выяснить насчет этого у губернатора.

Кто-то потребовал, чтобы на Фату-Хиве был свой штатный фельдшер. Мол, люди там живут совсем изолированно и лишены медицинского обслуживания.

– Нет, – отозвался другой участник заседания, – на Фату-Хиве нет никакого смысла наводить порядок. Пусть себе вымирают…

И деятели перешли к обсуждению предстоящего праздника.

В программе: пляски и песни. Белые это любят. Танцевать, как обычно: вертеть бедрами и напевать, размахивая руками, пока другие, усевшись в круг, отбивают такт.

В исполнителях не будет недостатка, так как богатые туристы охотно раскошеливаются, лишь бы увидеть редкостное представление.

А костюмы? Да, в самом деле!

– Лубяные юбочки, – решительно заявил Боб. – Из тонких ленточек. Это то, что им надо. На худой конец можно из бумаги сделать.

– Лубяные юбочки? – возмутились остальные. – Лубяные?! Нет уж! Слава богу, мы люди культурные. Белые костюмы и белые платья, одинаковые у всех! Чтобы вид был!

Разгорелись горячие дебаты. Сами танцоры мечтали о блестящих козырьках – Боб только что закупил оптом целую партию. Вот будет здорово: у всех блестящие козырьки! Губернатор придет в восторг.

В итоге постановили следующее: футбольная команда в полосатых майках прошагает с развевающимися знаменами от причала до деревни, чтобы придать встрече надлежащую торжественность.

После этого можно допустить и лубяные юбочки. Пусть танцоры выступят в шелковых сорочках и белых брюках, а юбочки наденут сверху.

Такое решение всем пришлось по душе.

Можно было встречать губернатора.