На мшистой поверхности камня было видно высеченное изображение удивительной рыбы. Рыбу окружали таинственные рисунки

– Оэ ита иа те коа? – Видишь каменную рыбу?

Действительно, на мшистой поверхности камня было видно высеченное изображение удивительной рыбы, от головы до мощного хвостового плавника – два метра. Рыбу окружали таинственные рисунки. Несомненно, в древности все это носило некий магический смысл. Верхняя грань плиты была совершенно плоской, потом я заметил в ней несколько желобков. В чем же все-таки дело?..

Я попросил островитян расчистить заросли, срыть дерн. Показалась еще одна огромная плита, испещренная странными знаками. Полинезийцы всполошились и стали испуганно шептаться. Мы очистили камень от мусора, и нашему взору предстали новые рисунки.

Примитивные изображения мужчин и женщин, непонятные линии… Островитяне смотрели на них с благоговением.

– Тики, – забормотали они, – менуи тики.

Из тьмы веков предстали дневному свету древние боги.

Лес притих после дождя, над сводом дебрей прямо в небо, точно нож, вонзался красноватый лавовый шпиль. Казалось, он охраняет древние тайны каменных плит, чутко следя за тем, что мы делаем. У наших ног, словно заколдованные солнечным светом, окаменели в пляске гротескные фигуры. Много столетий пляшут они, с той самой поры, когда на Маркизских островах господствовала таинственная культура, созданная загадочным народом, о котором наука ничего не знает… Откуда пришли эти люди, кто они?.. Толстые стены и террасы из огромных камней – вот все, что осталось от тех времен. Народ, живший здесь, был родствен тем людям, которые некогда воздвигли удивительные статуи на острове Пасхи. Этот загадочный народ давным-давно истреблен. Его оттеснили в горы и уничтожили воинственные полинезийцы, когда приплыли на Маркизские острова лет этак семьсот тому назад. Но и происхождение полинезийцев, немногочисленные потомки которых дожили до наших дней, тоже нерешенная загадка. Мы не знаем, откуда они явились, из каких мест начали покорение необозримого океана на утлых челнах.

У этих полинезийцев – лучших в мире мореходов – есть что-то общее с древними викингами. Но пока что их исконная родина неизвестна. Их собственные легенды о происхождении народа неясны. Они совершенно необычным образом увековечивали свои родословные: плели веревочки из кокосовой пеньки, обозначая каждое поколение узелком. Европейцы еще застали этот обычай – у каждого рода была своя родословная – и, считая узелки, пришли к выводу, что предки островитян освоили эти земли около семисот лет назад.

Мы смотрели на каменные плиты, словно исписанные неведомым шифром. Впервые в этих местах были открыты наскальные изображения. Тщательно приглядевшись, мы увидели среди них не только человеческие фигуры, но и рыб, черепах, магические маски, большие, широко раскрытые глаза.

Некоторые рисунки мы не смогли разобрать. Что это: тысяченожки, раки или длинные ладьи с веслами? Кое-что было стерто временем. И какое же тут множество изображений!

Рядом в зарослях мы нашли каменную площадку, окаймленную стеной, на которой были высечены огромные глаза. Может быть, это развалины древнего храма?

…Вечерело. Островитяне торопились домой, мы отпустили их, вознаградив за помощь. Косые лучи солнца еще освещали грани каменных плит, придавая гротескным фигурам особую рельефность.

Когда над лесом взошла луна, мы уже лежали на своих бамбуковых нарах. Спать не хотелось. Мы думали о безжизненных изображениях, которые исполняют свой танец при свете луны… Думали о вымершем народе, который некогда владел островами – от Маркизского архипелага до Пасхи. И что-то подсказывало нам, что можно найти еще немало скрытых следов древней культуры в глухих дебрях Фату-Хивы – острова, забытого наукой.

Остров Фату-Хива:

1 – берег, на котором мы высадились; 2 – наша бамбуковая хижина; 3- наскальные изображения; 4 – древние развалины и черепа; 5 – неизведанные горные плато; 6 – лес, охраняемый табу; 7- "ночная вода"; 8 – развалины, истуканы и рисунки на камне; 9 – наша "свайная хижина" в долине Уиа; 10 – пещера – наше последнее убежище

Лежа на спине каждый в своей заводи, мы уписывали апельсины. Огромные листья, свисающие над рекой, защищали нас от обжигающих лучей полуденного солнца. Нас окружал пышный тропический зеленый мир. Высоко-высоко в небе косматые кроны венчали замшелые стволы кокосовых пальм. Солнечные лучи переливались на белом оперении двух диких голубей, которым ветер никак не давал сесть на ветви.

Мы наслаждались прохладой в журчащем горном потоке. Приметив на воде плывущие из чащи борао желтые цветки, спорили, какой из них быстрее доплывет. И собирали пищу к обеду – крадущихся раков, которых привлекали в заводь наши белые ноги.

Бодрость после купания и упоение жизнью в пышном пальмовом лесу переполняли душу, когда мы, выйдя на берег, пошли домой, в нашу бамбуковую лачугу. По дороге мы выдернули из земли несколько клубней таро – вот и гарнир к ракам.

Неожиданно на тропе показался всадник. Он ехал в лес за плодами хлебного дерева, а заодно прихватил для нас из деревни кусок свинины, который был завернут в большие листья. Почти две недели мы не видели людей. Всадник выглядел очень скверно, и нас пронизал холодок, когда он спросил – не дошла ли сюда чума? Оказалось, что шхуна «Моана», зайдя за копрой в соседнюю долину Ханававе, принесла на остров болезнь. Теперь там все хворают и в долине Омоа тоже. Многие умерли, сам он только что выздоровел…

– Сюда болезнь позднее придет, вы на отшибе живете. – Болезненно бледный островитянин улыбнулся нам и причмокнул, подгоняя лошадь вверх по тропе.

Мы посмотрели на свои руки, на завернутое в листья мясо… Вот тебе и тропический рай!.. Эпидемия. Скоро и до нас доберется.

Обед никак не хотел лезть в горло.

День проходил за днем, мы ждали чумы. И она явилась. Мы приготовились к самому худшему. Но дальше боли в горле (у меня) и расстройства желудка (у Лив) дело не пошло. Лив поминутно бегала в пальмовую рощицу поодаль. А затем «чума» и вовсе прошла. Мы от души смеялись: подумаешь, легкий грипп, только и всего!

Но вот однажды к нам постучался наш друг, звонарь Тиоти. Он был очень бледен, сильно кашлял, глаза блестели от жара. Мы не узнавали долговязого весельчака.

– Мсье не мог бы спуститься, сфотографировать последнего сына Тиоти? Остальных детей унесла чума.

Понурившись, он брел впереди меня вниз по долине.

В деревне дело обстояло совсем плохо. Всюду резали свиней: чуть ли не в каждой хижине шли поминки. Настроение у всех было мрачное.

Облачившись в европейскую одежду, островитяне ходили навещать больных. Врачей на острове не было, и некуда ехать за помощью. Никто им не рассказывал о бактериях, и они мало заботились о чистоте. С ужасом входил я в темные дощатые домики, где рядом со здоровыми лежали, кашляя, умирающие.

Белые сбывают островитянам самые скверные товары, прививают им свои худшие пороки, а хорошие стороны европейской культуры сюда не доходят. Полинезийцы обречены на гибель. У них не было иммунитета против болезней, которые сюда завезли европейцы. В этом белых трудно винить. Теперь иммунитет выработался – зато нет знаний, которые помогали бы бороться с болезнями. В этом виноваты белые.

Если бы мы жили в таких условиях, как островитяне, мы бы очень скоро все повымирали. Большинство из них поражено болезнями, которые нас бы тотчас скосили. Но островитяне привычны к ним с детства. Для них болезнь – нечто неизбежное… И только когда ко всему еще добавится грипп или пьянство, организм не выдерживает. Вот почему легкий грипп на этих островах – та же чума.

Старик Иоане трудился без передышки. Он был местным столяром и гробовщиком. Когда болезнь валила с ног кого-нибудь из его односельчан, Иоане приходил к нему в дом и прямо у постели больного сколачивал гроб. Говорите про полинезийцев что хотите, но смерти они не боятся. Для них смерть – возможность встретиться с предками, свидетелями славного прошлого острова, увидеть своих умерших друзей.

При жизни островитяне никогда не обувались. Даже на званый обед, когда полагалось надевать соломенную шляпу, шорты и пиджак, они приходили босиком. Возможно, дело в том, что у них очень широкие ступни. Но после смерти, когда тесная обувь уже не страшна, их обували в чистые белые тапочки. На тот свет покойника сопровождали гармонь, колода карт и прочие земные предметы. Хоть они и считали себя католиками, старая вера в то, что после смерти предстоит путешествие в страну предков – Гаваики, сохранилась. То-то будет весело – сыграть на гармошке для древних людоедов!..

Между тем наша жизнь в бамбуковой лачуге текла по-старому. Беспечные дни помогли быстро забыть трагедию в деревне. То ласково светило солнце, то дождь хлестал по крыше нашего дома. Луна выходила в ночной обход, играя бликами на лаково-черных листьях заколдованного леса...

После первого открытия таинственных каменных плит мы увлеклись поисками следов древности. До нас дошел слух об удивительных находках, которые островитяне сделали в дебрях. В гротах и в тайниках среди развалин будто бы лежали старинные изделия искусства. Большинство островитян безумно боялось этих памятников старины. Собственность мертвых охранялась страшными заклинаниями, и когда островитяне что-нибудь находили, они нередко разбивали находку вдребезги и выбрасывали осколки в море, чтобы утопить злых духов. Так гибли предметы огромной ценности, навсегда исчезали важнейшие ключи к познанию прошлого…

Нам удалось договориться с некоторыми островитянами посмелее и купить у них коллекцию древних изделий; среди них были такие предметы, о которых думали, что они давно исчезли. Гротескные изображения богов из черного и красного камня, всевозможных размеров и разновидностей. Резные деревянные чаши, украшенные каким-то орнаментом, фигурами, инкрустацией из зубов и человеческой кости. Подлинно художественные изделия людей каменного века, у которых из инструментов были лишь каменные топоры, ракушки да крысиные зубы.

Вот изящные серьги из человеческой кости: цепочка крохотных древних богов во всевозможных позах, выполненных с мельчайшими деталями. Такие серьги обычно находили внутри черепов.

А однажды нам рассказали про старое святилище на горе, возвышающейся у самого моря. Мы тотчас отправились туда. Но чтобы попасть на узкую тропку, которая вела к святилищу, нужно было сперва пройти через деревню, а там, как только узнали, куда мы собрались, следом за нами отрядили лазутчика.

Мы поднимались по раскаленной солнцем скале, любуясь голубой гладью океана, которая простиралась в бесконечность, сливаясь с небосводом. Одолев подъем, очутились на большом плато с редкими пальмами. Островитянин следовал за нами по пятам. Он особенно насторожился, когда мы подошли к древним стенам.

Стены были сложены из красных каменных глыб. На некоторых глыбах высечены боги, которые угрожающе подняли вверх руки. Заглянув за стену, мы невольно вздрогнули: на земле, скаля зубы, лежало множество черепов… Я поднял один череп. Какие чудесные зубы были в прошлом у островитян! Тотчас наш смуглый спутник оказался рядом со мной. Он ревниво следил за тем, чтобы мы не унесли ни одного черепа, ни одного зуба.

Наша находка представляла собой величайшую научную ценность. Ученому-специалисту эти старые черепа рассказали бы очень многое. Я принес с собой мешок, но было как-то неловко собирать экспонаты на глазах у недоверчивого островитянина. А он следил за каждым нашим шагом, каждым движением.

Мы посовещались на норвежском языке и придумали выход. На Фату-Хиве мужчина – человек, женщина – всего лишь женщина. Она готовит пищу и рожает детей, только это оправдывает ее существование.

Я пошел вдоль плато; Лив осталась. Все в порядке: лазутчик шагал за мной, не обращая никакого внимания на Лив. Я свернул в заросли – он тоже. Я поднимал палочки и камни, внимательно их разглядывал, и лазутчик подозрительно наблюдал за моими действиями. А Лив не теряла времени зря, и когда я вернулся к развалинам со своим назойливым спутником, мешок был набит битком. Сторож не сказал ни слова и с явным облегчением проводил нас вниз, в долину.

Когда мы подошли к деревне, неожиданно, как это бывает в тропиках, спустился мрак. Мы шли как ни в чем не бывало со своей таинственной ношей. Вдруг возле последнего дома нас окликнули.

– Хемаи каикаи!

Тахиапитиани, местная красавица, приглашала нас зайти перекусить.

– Она просто из вежливости приглашает, – тихо объяснил я Лив. – Это, как на Таити, обычная приветственная фраза.

– Венез манжер! – повторила островитянка на ломаном французском языке.

Кажется, всерьез приглашает…

Приглашение нас нисколько не соблазняло, мы знали, что в ее доме много больных. Но отказаться – значит, испортить отношения. Мы подчинились, но как только поднялись на террасу, на которой она сидела с мужем, поняли, что это все-таки была вежливая фраза. Однако теперь было поздно отступать, и они предложили нам отведать их пищи.

Осторожно положив на землю мешок, мы сели на корточках подле больших деревянных мисок. Здесь, под сенью деревьев, было еще темнее. Слабая керосиновая лампа еле-еле освещала содержимое двух мисок. В одной лежала сырая несвежая рыба, обильно политая кокосовым соусом, из другой пахло поипои – древним национальным блюдом маркизцев. Поипои – перебродившие плоды хлебного дерева, выдержанные в земле в обертке из больших листьев. Их достают из ямы, толкут каменным пестом и добавляют немного свежих плодов. Получается густое кислое тесто, которое прямо пальцами отправляют в рот.

Это блюдо – память о тех временах, когда Маркизский архипелаг был перенаселен и приходилось заготавливать пищу впрок, на случай неурожая. Уже столько поколений ело поипои, что островитяне просто не могут без него жить. Оно непременный спутник любой трапезы. У нас тяжелое кислое тесто вызывало содрогание. Но ведь мы почти что сами напросились…

Ни тарелок, ни вилок, угощайтесь пальцами из общей миски, вперегонки с хозяевами и ребятишками.

Темнота выручила нас: мы только делали вид, что ели. Огромные тараканы, которые бегали по террасе, щекоча нам ноги, подъедали все, что мы незаметно выбрасывали.

Несколько тощих псов недоверчиво обнюхивали наш мешок. Им дали облизать посуду, когда кончился ужин, и по кругу пошло ведро с питьевой водой. Но вот наконец этот кошмар позади… Нас коробило при мысли о том, в какой обстановке здесь растут дети.

За едой не было сказано ни слова, но когда все поели и детей уложили спать на панданусовой циновке, Тахиапитиани начала беседу. Мы любовались красивыми чертами лица и телосложением хозяйки и хозяина.

– Вео – хороший охотник, – сказала она, кивая в сторону мужа. – Вео хорошо знает остров.

И она поведала нам вполголоса – чтобы никто чужой не услышал! – удивительную историю.

В пустынной долине по названию Ханахоуа, на противоположном, труднодоступном конце острова, есть в скалах пять больших пещер. Вео удалось подняться к двум из них. Вход загораживали большие деревянные идолы, но Вео разглядел за ними в пещерах всевозможные орудия, украшения, изображения богов. Входить он не стал, потому что склепы охраняются табу – запретом предков.

Вео не трус, он согласен показать нам это место. Но долина Ханахоуа окружена неприступными горами, туда можно попасть только с моря. А прибой там такой, что на обычной лодке не подойти. Однажды правительственная шхуна пыталась приблизиться к острову с той стороны, но ее чуть не разбило о скалы, и пришлось отступить.

Лишь большие мореходные каноэ могут справиться с тамошним прибоем. А таких каноэ на всем острове только три. Если мы сумеем одолжить лодку и нанять четырех сильных гребцов, Вео покажет путь к пещерным тайникам.

Было уже поздно, когда мы неохотно прервали разговор о сокровищах и побрели с нашей ношей вверх по долине. Придя домой, мы высыпали черепа под нары – единственный тайник во всей лачуге.

А на следующий день приступили к организации похода за кладами. Капитаном назначили звонаря, подобрали команду, лодку. Оставалось дождаться благоприятного ветра…

Однажды Лив разбудила меня среди ночи и шепотом сообщила, что в комнате кто-то есть. Но я лежал на краю нар и при свете луны отчетливо видел, что наша лачуга пуста.

– Я слышала какой-то шум, – настаивала Лив.

Я успокоил ее – дескать, это ворочаются людоеды под нашей кроватью – и закрыл глаза.

Но тут мы оба вздрогнули. Действительно, послышался шум – и действительно под нарами! Мы взглянули под кровать. И усомнились в своем рассудке…

Три черепа, лежа в кучке, кивали и качались, постукивая челюстями. Никакой живой людоед не придумал бы более дьявольской пляски! Мы оцепенели…

Вдруг Лив взвизгнула; в тот же миг через всю комнату метнулась черная тень и юркнула в щель в стене.

Маленькая безобидная крыса, которая пробралась сквозь затылочное отверстие в один из черепов, была виновницей переполоха!

Казалось, заколдованные лунным светом деревья колышутся от смеха, глядя на нас…

А через несколько дней примчался верхом молодой парнишка и сообщил, что в заливе бросила якорь "Тереора".

Старик Брандер пригласил нас на пир – и очень удивился, что мы не собираемся уезжать. На одном из коралловых атоллов на юге кто-то рассказывал ему, что мы поражены слоновой болезнью и ждем не дождемся, когда придет корабль. А мы, оказывается, в полном здравии и довольны своей жизнью! Брандер был от души рад за нас.

Среди пассажиров шхуны был французский художник Алло. Он делал зарисовки райского края и его обитателей. Мы сразу узнали Алло – он был вместе с нами на борту "Комиссара Рамеля". Теперь он сошел на берег, чтобы посмотреть на наш домик, но тотчас удрал обратно на шхуну, боясь, как бы комары не занесли ему какую-нибудь заразу. Тщательно вымывшись с головы до ног, художник принялся натирать каждую ссадину и царапину мазями собственного приготовления.

– Здешние острова – ад, сплошные бациллы, – ворчал он. – При первом же удобном случае уносите отсюда ноги.

И Алло сел в удобный шезлонг делать новые зарисовки обетованной страны…

Настала пора «Тереоре» уходить. На какой-то миг мы словно ощутили беспокойное дыхание большого мира. Когда-то еще она придет опять…

Король Тур Фату-Хивский. Корона на голове Хейердала – ценное древнее изделие. Она собрана из перламутра и черепаховых пластинок. С помощью крысиного зуба на ней вырезаны гротескные изображения богов