Разговор с монахом Тленнурпу

Когда мы позавтракали, я подошел к проводнику Тату и стал уговаривать его устроить мне встречу с монахом Тленнурпу втихаря, без разрешения «водителя» Лан-Винь-Е, который должен был ждать нас там же, в монастыре Чу-Гомпа.

— Нет, нет, нет! — вскричал проводник Тату. — Этого нельзя делать! Лан-Винь-Е видит все! От него трудно скрыться! Лучше поговорить с Лань-Винь-Е.

Мы с Тату и Равилем угрюмо побрели по ровному полю в сторону монастыря Чу-Гомпа.

Лань-Винь-Е встретил нас первым. Его восточное лицо не выражало никаких эмоций. Я, вложив всю свою психическую энергию во взгляд, попросил его разрешения вновь поговорить с монахом Тленнурпу. Лань-Винь-Е на удивление легко разрешил мне это, но в его присутствии.

Когда мы встретились с монахом, я обратился к нему:

— Дорогой монах! Я бы хотел продолжить наш разговор о Месте Голодного Черта. Сегодня я хочу пойти туда... — сказал я.

— Туда? — монах Тленнурпу поднял брови, а глаза его расширились.

—Да.

— Не ходите туда. Это заколдованное место.

— Вы были там?

— Да, я был там... один. Вдвоем туда ходить нельзя. Я понимаю...

— Динь, динь, динь, динь, — вставился в разговор Лан-Винь-Е, толкнув в плечо «переводчика» Тату, знавшего, кроме родного тибетского языка, еще и английский и китайский.

— Дуау, дуау, дуау..., — стал отвечать ему Тату, из чего я «понял», что Тату поведал о моем желании пойти к Месту Голодного Черта.

— Бя, бя, бя, бя, — стал говорить Лан-Винь-Е, из чего я «понял», что он против моего желания.

— Позвольте мне продолжить мой разговор с монахом! — попросил я.

— Please, — первым ответил Тату.

— Как Вы себя чувствовали там, в Месте Голодного Черта, дорогой монах?

Тленнурпу поднял на меня темно-карие глаза и ответил:

— Плохо.

Ну... — монах замешкался, — ну... злым становишься там.

— Сильно злым?

— Сильно.

— Хочется убить кого-нибудь?

—Ну... Злишься там сильно все плохим кажется. Плохие мысли в голову лезут, короче, — ответил монах.

— А если бы рядом был друг? — я пристально посмотрел на монаха.

Монах посмотрел на меня и уклончиво сказал:

— Туда можно ходить только в одиночку и... только...

— Только...?

Только после того, как человек совершит священную па-рикраму вокруг Кайласа. Кайлас очищает человека, сильно очищает, поэтому, став более чистым, там можно выжить.

— А не «очищенные» люди там выживают?

—Нет.

— Никогда?

— Никогда! — монах опустил глаза и исподлобья зыркнул на Лан-Винь-Е.

Я знал, что уже совершил парикраму, поэтому я тоже мог... выжить.

— «Неочищенные» люди туда ходят? — продолжал я.

— Нет... Они боятся смерти. Кто же хочет умереть?

— Совсем не ходят?

— Ну... если только не знают.

— А как умирают люди в Месте Голодного Черта?

Они обычно... просят Бога, чтобы их тело... окаменело, — монах как бы виновато посмотрел на меня, видимо, понимая, что для европейца понятие «окаменеть» кажется глупым и фантастичным.

— Ну и... окаменел кто-нибудь? — усмехнулся я.

— Окаменеть — это счастье, —с напором сказал монах. — Он, Бог, только избранным давал такое счастье — окаменеть. А простым людям он не дает этого счастья. Простые люди там просто умирают, а их кости растаскивают грифы и орлы. — Окаменеть, значит... — только и проговорил я.

— Это очень хорошо — окаменеть, — простодушно добавил монах.

В тот момент я уже знал про феномен Сомати, то есть про феномен самоконсервации человеческого тела, когда высочайшего уровня йог за счет медитации мог перевести воду своего организма (как я думаю!) в воду 4-го состояния, после чего обменные процессы останавливались и тело переходило в так называемое «ка-менно-неподвижное состояние», способное сохраняться тысячи и даже миллионы лет при температуре +4°С. Я сам, не совсем понимая почему, интерпретировал гипотетическую воду 4-го состояния как воду, похожую на ту, которая содержится в... хрящах. А хрящи, как известно, имеют склонность к минерализации, то есть к накоплению в них минеральных веществ, в частности, солей кальция. Из этого можно было сделать вывод, что тело человека в Сомати может... подвергнуться минерализации или... окаменеть.

Неужели состояние Сомати не вечно? Неужели существует опасность окаменения? — подумал я.

Рассуждая про себя на эту тему, я предположил, что, наверное, «сверху видно все»: или, может быть, такое количество тел в Сомати и не нужно для Генофонда Человечества; или, возможно, Дух этого тела, живущий на Том Свете, совершил грех, и тело должно быть ликвидировано; или люди вошли в состояние Сомати в неподходящих условиях (нет стабильной температуры +4°С, как в пещерах), в связи с чем тело должно деградировать или... окаменеть.

— Дун вяо као? — послышался голос Лан-Винь-Е.

— Лан-Винь-Е спрашивает меня, о чем Вы сейчас думаете, — сконфузился Тату, обращаясь ко мне.

— Ну... ответьте, что не знаете, — проговорил я. — Вы же, Тату, не можете знать, о чем я думаю.

— Дань мэ, — ответил Тату. Наступила минутная пауза.

— Скажите, монах, а в Месте Голодного Черта есть окаменелые люди? — первым прервал я паузу.

— Есть, есть, — ответил монах. — Их восемь.

— Какие они?

— Большие.

— Сидят или стоят?

— Сидят, конечно.

— Как они сидят?

— В виде треугольников или... треугольных каменных глыб.

— Не понял.

— Медитирующий человек (в позе Будды — прим. автора) всегда напоминает треугольник.

— А-а-а... И где они там?

— Давайте я нарисую.

Монах взял мою полевую тетрадь и стал рисовать. Я сразу понял, что художественных способностей Бог ему не дал, но терпел, без конца, правда, встревая с уточняющими вопросами.

Выяснилось, что это место находится недалеко от небольшой речки. Там есть площадка между скал, где и расположены восемь «тел окаменелых людей». Эти «тела» напоминают треугольники, но каждый треугольник имеет индивидуальные черты. Высота каждой треугольной «статуи» составляет то ли два, то ли... пять метров, а может быть, и больше (видимо, монах Тленнурпу не обращал внимания на это!). «Тела окаменелых людей» расположены в ряд с северо-запада на юго-восток. Рядом расположен горячий источник, в котором много круглых камней, а также есть три родника со святой водой разного вкуса. В двух местах есть песчаные барханы со святым песком, который может использоваться в лечебных целях.

— А почему Вы, дорогой монах, считаете, что треугольные глыбы есть тела окаменелых людей? — спросил я.

— Как так? — удивился он. — Человек в позе медитации (позе Будды) всегда образует треугольник. Он стремится к этому. В этом смысл медитации.

— Это не маленькие пирамиды?

— Вы что! Прирамида — это, например, Малый Кайлас.

— Ну ладно тогда.

— Окаменевших людей мы называем иногда статуями, хотя это неправильно, — добавил монах. — Кстати, каждая из этих «статуй» имеет свое название.

— Вы их знаете?

— Так, так... — стал вспоминать монах. — Пишите!

Я достал блокнот и записал следующее:

1. Пема-Самбоа

2. Согэ-торче-чань

3. Пема-Кяльбао

4. Санго-таго

5. Лонден-чази

6. Чанья-санги

7. Торче-толи

8. Пема-джуньгни

Монах победно взглянул на меня.

— Интересно? — спросил он.

— Ну... да, — ответил я. — А что это означает?

— Это означает разные проявления одного человека.

— Как понять?

— Ну... человек ведь по-разному проявляется, — монах недоуменно посмотрел на меня.

— В чем проявляется-то?

— Как в чем? В теле. А как же еще?!

— Не понял. Это как — один и тот же человек каменел восемь раз, что ли? — удивился я.

— Да, каменел восемь раз и каждый раз оставлял после себя статую, — с невозмутимым лицом ответил монах.

— Такого не может быть!

— Как не может быть?! — монах искренне удивился. — Такое как раз и бывает.

— Я понимаю, что если человек вошел в состояние Сомати, то его тело в неподходящих условиях может минерализоваться, то есть окаменеть, — заметил я. — Тело ведь не может восемь раз минерализовываться и каждый раз оставлять... каменный слепок.

— Может, — утвердительно сказал монах.

— И... как это происходит?

— Очень просто. Человек, если Вы понимаете, есть, прежде всего, Дух. А Дух может войти в одно тело, потом в другое, потом в третье и, если захочет, может входить в тела по очереди. Так ведь?

—Ну...

— Так вот, один человек, то есть Дух, решил когда-то давным-давно окаменеть восемь раз. Ясно? — монах посмотрел на меня.

—Нет.

— И вот он, Дух этот, вошел в одно тело, пришел в Место Голодного Черта, начал медитацию и вскоре окаменел. Ясно?

Видимо, он вошел в состояние Сомати, и из-за неподходящих условий (не было главного — стабильной температуры +4°С) его тело окаменело, — пробурчал я себе под нос.

Увидев, что его тело окаменело, человек (то есть Дух) покидал «каменное тело» и вселялся в новое тело во время беременности какой-нибудь женщины.

Когда его новое тело рождалось и вырастало, он опять шел к Месту Голодного Черта, опять садился там и входил в состояние медитации, после чего его тело опять каменело! Тогда он опять покидал окаменевшее тело, опять вселялся в новое... и так продолжалось восемь раз. Восемь названий статуй, которые я Вам перечислил, есть имена этого человека во время восьми его жизней. Ясно?

— Ясно, — ответил я. — Но для чего он это делал?

— О-о! — воскликнул монах.

—Что «о-о»?!

— Это так не просто...

— Он что, восемь статуй, что ли, хотел создать таким путем? —усмехнулся я.

— Да нет, — усмехнулся уже монах.

— Ну, для чего он каменел-то восемь раз?

— Для того чтобы... — монах замолчал.

— Но для чего?

— Для чего?!

— Для того, — монах искоса посмотрел на меня, — чтобы бороться с... Черным Ангелом.

Он, этот человек, хотел победить Черного Ангела или... Ангела Зла.

— А кто такой Черный Ангел? — спросил я.

Так это же Голодный Черт, —монах посмотрел на меня, как на несмышленое дитя.

— А-а...

— Этот человек очень хотел стать Мертвым, ведь только Мертвые могут соперничать с ангелами, — добавил монах.

Эти слова задели меня. Я, конечно же, ничего не понимал в ангелах, но чувствовал, что Мир Ангелов, наверное, и в самом деле существует на Земле — неведомый и чудесный голографический Мир Ангелов, где, вполне возможно, течет... более высокоразвитая, чем наша, жизнь. Я, конечно же, читал об ангелах в Библии и Коране и даже знал имя одного из главных ангелов (то ли Джабраил, то ли Гавриил), но относился к этому достаточно скептически, представляя слово «ангел» больше как символ нежности телесной женщины или как человеческое определение неземной красоты какой-нибудь длинноногой особы с томным взглядом и небольшим телом, состоящим преимущественно из грудей, которой родители, волей судьбы, дали имя Анжела или Анжелика. Но я никак не мог представить, чтобы ангелы были злыми или даже черными. Всю свою жизнь, когда я то отсюда, то оттуда слышал про ангелов, я даже ни на йоту не задумывался над тем, что слово «ангел» есть не только символ пресловутой нежности или красоты большегрудых и длинноногих женщин с томными глазами, но и вполне конкретное понятие, свидетельствующее о том, что на Земле, кроме нас — похотливых до всего, существует еще и ангелоподобная форма жизни, где ангелы не ходят, тяжело переставляя ботинки на толстой подошве или туфли на шпильках высотой 20 см, а летают, свободно и легко летают, порой в любовном порыве начиная парить, взявшись за руки.

В последние годы, когда судьба забросила меня в Гималаи и принудила заняться экспедиционными исследованиями, я, конечно же, немножко поумнел и даже перестал при упоминании ангелов представлять эту самую женщину с томными глазами и верхним преимуществом, а вполне четко осознал, что история человечества начиналась с ангелов, которые в ходе эволюции видоизменялись, уплотнялись и... в конце концов создали нас — телесных и... похотливых... до всего. А также я, еще больше (но немного!) поумнев, понял, что ангелоподобная жизнь не растаяла как призрак во тьме, а сохранилась, и даже, возможно, в ходе невероятной по длительности эволюции, набрала такие обороты, такие обороты... и создала такую совершенную голографическую жизнь, такую... что нам, телесным людям, нужно будет еще долго переступать в ботинках на толстой подошве или в туфлях на шпильках, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к ним — ангелам, среди которых, возможно, и в самом деле есть ангелоподобные особы... с большей голографической грудью.

Надо к тому же отметить, что судьба дала мне возможность кое-что узнать про Мертвых, тела которых покоятся в затаенных пещерах, а Души летают там где хотят, будь то на Том Свете, будь то на Земле, порой даже, возможно, обгоняя ангелов в свободном парении. Я понимал, что Мертвые — это особая форма «жизни», по уровню превосходящая... «живую жизнь». Я также понимал, что Мертвыми могли стать только «Богом помеченные» телесные люди, способные за счет своего мощного Духа перевести свое тело в законсервированное состояние (то есть в состояние Сомати), чтобы не только пополнить Генофонд Человечества, столь необходимый для сохранения гарантий жизни на Земле, но и для того, чтобы свободный от тела Дух очищал ауру Земли. Я вспомнил свои собственные рассуждения о том, что свободный от тела Дух есть космический и первоначальный Человек-Время, созданный Богом в Мире Свободного Времени (Том Свете) и прошедший в ходе вечной жизни горнило высочайшей степени очищения в периоды своих бесчисленных вояжей в земные жизни, называемых инкарнациями, и... тут я осознал, что только Человек-Время (Дух) может выступить в качестве наставника по очистке земной ауры.

От чего же надо очищать ауру Земли? Мне было вполне ясно, что не мне — банальному двуногому существу — судить об этом.

Но я предполагал, что ауру Земли надо очищать не только от злых мыслей телесных людей, столь приверженных силе дьявольского доллара, но и от чего-то другого. Чего?

Я задумался над этим вопросом, сморщил лоб... и, вдруг, что-то подсказало мне, что Землю надо очищать и... от злых (или черных) ангелов.

Я сразу представил Черного Ангела в виде черной большегрудой летающей женщины с неприятными холодными глазами... потом помотал головой, чтобы освободиться от этого образа... помотал еще... и понял, что, к сожалению, еще не пришло время анализировать жизнь ангелов.

В голове неожиданно всплыло словосочетание «радужка глаза». О, как много должно было еще утечь воды! Я еще не знал в то время, что жизнь поведет меня по тернистому пути, когда я в ходе своих размышлений буду тыкаться в колючие препятствия, но этот путь, волей-неволей, будет выводить меня в поле знаний, касающихся странного и невидимого Мира Ангелов. Но об этом, дорогой читатель, мы поговорим в следующем томе этой книги, где... воочию столкнемся с ангелами.

— А почему только Мертвые могут соперничать с ангелами? — спросил я монаха Тленнурпу.

— Мертвые очень сильные, — ответил он.

— Живой человек слабее Мертвых?

— Конечно слабее.

— А тот человек, тела которого окаменели восемь раз, в конце концов смог победить Черного Ангела по прозвищу Голодный Черт?

— Нет, не смог. Черный Ангел оказался сильнее, — монах потупил взгляд. — Черный Ангел ждал, когда тело этого человека войдет в состояние Сомати, и тут же превращал его в камень, не давая возможности стать полноценным Мертвым. Но этот человек, стремящийся победить Черного Ангела, обретал новое тело в новой жизни, опять добирался до Тибета, опять шел к Месту Голодного Черта, опять входил в состояние Сомати и, став Мертвым, боролся с Черным Ангелом. Но Черный Ангел опять превращал его тело в камень, опять не давая возможности вобрать в себя всю силу Мертвых. Так продолжалось восемь раз.

— Значит, Мертвые бывают полноценные и неполноценные... — пробурчал я себе под нос.

— Конечно. Не каждого человека, ставшего Мертвым, принимают в когорту Мертвых. Если его не приняли в когорту Мертвых, то его тело в Сомати каменеет. Но если когорта Мертвых приняла нового Мертвого, то этот «счастливый Мертвый» овладевает силой всех Мертвых на Земле. А Мертвых на Земле очень много, и сила Мертвых велика.

Я подумал о том, что Мир Мертвых, наверное, отнюдь не прост, и туда, наверное, принимают не каждого человека, вошедшего в Сомати, но если уж примут, то этот Мертвый становится воистину счастливым, чувствуя в самом себе колоссальную мощь всего Царства Мертвых, выражающуюся в том, что ему, «счастливому Мертвому», становится подвластным не просто жить в мире мыслей одновременно и людей, и ангелов, и призраков, и даже Шамбалы, но и влиять на этот мир, очищая его от грязных мыслей.

Я понял, что если бы тот человек, тело которого каменело восемь раз, смог влиться в когорту Мертвых, то он смог бы победить Черного Ангела своей мыслью, усиленной всем Царством Мертвых, победил бы он этого Голодного Черта, питающегося злыми мыслями людей.

Я на мгновение отвлекся и представил, как животные и люди перед дракой обязательно «борются мыслями», направляя в сторону ненавистного противника негодующую мыслительную энергию. У животных, например, кошек, это выражается в том, что эти мягкие и приятные животные стоят друг перед другом, изогнув спины, и сверлят друг друга глазами, сузив свои и без того щелевидные зрачки, и издают дикие пугающие звуки: «Мяу, Мяу-у-у-у-у». У людей, особенно в деревне, «борьба мыслей» выражается в том, что два парня, например, механизатор и скотник, тоже стоят друг перед другом, тоже сверлят друг друга глазами, и тоже сузив зрачки, издают пугающие звуки, но облаченные в слова, среди которых превалирует выражение — «А ты кто такой?!», ответом на которое звучат те же самые слова — «А ты кто такой?!».

Борьба мыслей» присуща всему живому, будь то куры (чаще петухи!), будь то кошки, будь то люди, и очень часто «физической» драки и не бывает, а побеждает тот, кто смог «мысленно подавить соперника», то ли громче издав звук «Мяу-у-у-у-у», то ли с более устрашающими нотками в голосе сказав — «А ты кто такой?».

— А все-таки Царство Мертвых не приняло того человека, тело которого окаменело восемь раз, — с грустью проговорил я.

— Да, не приняло, — промолвил монах.

— Но почему? Он ведь, этот человек, хотел побороть Голодного Черта с благородной целью?!

— Не знаю. Но старые ламы говорили, что там, в этом месте, называемом Местом Голодного Черта, сокрыто что-то священное. Именно это священное и охраняет Голодный Черт, не допуская туда людей, — тихо проговорил монах. — Заколдовали это место и... очень хитро заколдовали.

— А что такое — это «священное»? — спросил я.

— Я не знаю, — ответил монах.

Мои мысли разбежались в стороны, потом собрались в кучку, и я представил, что это «священное» есть, скорее всего, фрагмент камня Шантамани. К сожалению, монах Тленнурпу не знал про камень Шантамани.

— О, как многолик и гениален Создатель! — подумал я. — Он послал Черного Ангела по прозвищу Голодный Черт в то место, где когда-то существовал прекрасный город Тунь-Лонг-Вали (или тибетский Вавилон) и где, наверное, хранился фрагмент чудесного камня Шантамани. Послал, чтобы Черный Ангел охранял это священное место и оставшийся там фрагмент чудесного камня, но охранял очень специфическим образом, в реалиях показывая людям, чего стоят их злые мысли, и превращая в камень тех людей, которые хотели бороться с ним с помощью силы Мертвых, не понимая того, что сам Создатель определил его — Черного Ангела, — как защитника фрагмента камня Шантамани и... защитника памяти священного города, создавшего людей на Земле.

Я откинулся на скамеечке, на которой сидел, и... вдруг увидел «водителя» Лан-Винь-Е, склонившего на бок голову и крепко спавшего.

— Ах, вот почему меня так долго не перебивали! — мелькнула радостная мысль.

Продолжая размышлять о Голодном Черте, я еще раз осознал не просто гениальность, но и оригинальность решений Создателя. Я вспомнил, что всю свою жизнь в науке я думал, думал и думал, ощущая внутреннее негодование от тупости и нелепости своих мыслей. И только иногда, довольно редко, я вдруг приходил в восторг от возникшей, наконец-то, оригинальной мысли, которая отличалась исключительной простотой и обладала свойством как бы светиться особым светом. Я даже недоумевал — «Как же я до этого раньше не догадался?». Вначале от этой мысли у меня в закоулках сознания начинала клокотать гордость, но потом, когда со временем я все же чуть-чуть поумнел, я начал понимать, что это не мое личное достижение, а подарок мне — стремящемуся создать что-нибудь новое — подарок от Создателя.

Вскоре, когда я еще чуть-чуть поумнел, я стал отличать «божественную мысль» в виде подарка мне — несмышленому — от человеческой «гениальной» мысли. «Божественная мысль» и в самом деле как бы светилась, вызывая легкость и восторг своей беспредельной простотой и оригинальностью, а «гениальная» человеческая мысль всегда оставалась облаченной в футляр из тяжелых сомнений. И в конце концов я перестал быть ученым, я превратился в «просителя мыслей» у Бога и даже понял «принцип попрашайничества» — думать, думать и думать на тему своих исследований (но не безвольно клянчить!), зная, что Бог — Владыка Мира Мыслей — почувствует твои потуги и поможет тебе... своей мыслью. Так и живу я сейчас... в виде Раба Божьего и... горжусь этим, очень горжусь, потому что понимаю, что и меня создал Бог.

— Дань, линь, вэ! — проснулся Лан-Винь-Е.

Ой! — невольно проговорил я.

Чего он сказал? — через переводчика спросил Лан-Винь-Е, показав на меня.

Я сконфузился. Лан-Винь-Е вопросительно смотрел на меня.

— «Ой» переводится как «доброе утро», — сказал я полную чушь.

Тату перевел. Лан-Винь-Е улыбнулся.

Понимая, что наш разговор скоро прервут, я быстрее задал очередной вопрос монаху:

— А тот самый «человек, тело которого каменело восемь раз», был обычным или Большим Человеком?

— Не знаю. Но «статуи» большие.

Мне подумалось о том, что, может быть (а кто его знает!), гигантские статуи в Египте есть не просто статуи, а окаменевшие тела людей из параллельных миров, которые, уходя в свой родной мир, оставляли свои тела здесь, в чужом мире, вводя их в состояние Сомати и тем самым создавая все предпосылки для минерализации (или окаменения) тела. Уж слишком идеально исполнены эти «статуи»!

— Динь-дэ, динь-дэ, — стал приговаривать «водитель» Лан-Винь-Е.

— Пора заканчивать, говорит он, — Тату показал на Лан-Винь-Е.

— Сейчас, сейчас!

— Винь-лео-бео?

— Он спрашивает, когда Вы конкретно закончите разговор? — Тату опустил голову.

— Через три минуты.

— Лань-Винь-Е кивнул.

— Дорогой монах! — начал я, собравшись с духом. — Сегодня или завтра я хочу пойти к Месту Голодного Черта... в одиночку. Я только что совершил парикраму, то есть ритуальный обход священной горы Кайлас, в связи с чем, наверное, немного очистился.

Как по-Вашему, смогу ли я выжить в Месте Голодного Черта?

— Может быть выживете, а может быть — нет, — ответил он.

— Отчего я могу погибнуть там?

— Злые мысли, которые есть в Вас, многократно усилятся и «разорвут» Вас.

—М... да.

— А еще, — монах насупился, — Вы начнете просить Бога, чтобы Ваше тело превратилось в камень. Тело Ваше будет страдать, сильно страдать и... Вам будет очень хотеться, чтобы оно стало каменным... ведь камень не чувствует боли.

— М... да, — только и произнес я.

— Вот так вот, — добавил монах.

— М... да, — еще раз произнес я.

— Я хотел бы еще вот что сказать, — монах почесал затылок. — Вы ведь, — он указал на меня, — совершили священную парикраму, обойдя гору Кайлас. Так ведь?

— Да, — ответил я.

— Человек, совершивший парикраму, как я уже говорил, способен выжить в Месте Голодного Черта, потому что Кайлас очистил его и злых мыслей у него осталось мало.

— Да, — нелепо произнес я.

— Но, — продолжал монах, — я Вам не рекомендую близко подходить к окаменевшим людям.

— Почему?

— Стоит ли пачкаться?

— Не понял.

— Именно там, около окаменевших людей, обитает Голодный Черт — «катализатор» злых мыслей людей. Если Вы будете стоять около окаменевших людей, Вас накроет собой огромный Черный Ангел — Голодный Черт, и Ваши злые мысли, многократно усиленные, разорвут Вас. А если злые мысли не разорвут Вас, то Вы так и останетесь во власти Зла. Стоило ли тогда совершать священную парикраму?

— Не надо пачкаться, значит...?

— Вам и так повезло в жизни, — монах поднял на меня глаза, — Вы смогли совершить парикраму, не умерли и очистились. Если Вы подойдете к окаменевшим людям, то Вам надо будет еще раз совершить парикраму, чтобы изгнать злые мысли, усиленные Черным Ангелом. Я, перед тем как пойти к Месту Голодного Черта, два раза совершил парикраму, а сразу после посещения этого места мне пришлось еще раз совершить парикраму; и скажу Вам, что последняя парикрама далась мне труднее всего —злые мысли, усиленные во мне Черным Ангелом, с болью выходили из моего тела. Монах замолчал.

— Динь ел-ки, — раздался голос Лан-Винь-Е.

Даже без перевода я понял, что он просит закончить разговор.

— Елки-палки, сейчас! — ответил я Лан-Винь-Е. — Скажите монах, а я точно там запачкаюсь?

— Точно, — кивнул монах. — Кстати, не берите с собой фотоаппарат, а если возьмете, не фотографируйте Место Голодного Черта.

— Почему?

— Иногда на фотоснимках проявляется Голодный Черт. Он это знает и... чаще всего тот, кто фотографирует, умирает, потому что Голодный Черт начинает злиться и еще больше усиливает злые мысли человека, которые прямо-таки... разрывают человека изнутри.

В этот момент я еще не знал, что через несколько лет у меня скопится целая пачка фотографий с хорошо видными светящимися объектами, анализ которых приведет нас к выводу, что, скорее всего, эти светящиеся объекты есть различные варианты... ангелоподобной жизни на Земле, невидимые глазом, но почему-то получающиеся на фотографиях.

Я посмотрел на монаха Тленнурпу и понял, что сделать все так, как сделал он (то есть совершить парикраму, посетить Место Голодного Черта и вновь совершить парикраму), я не успею. Для еще одного ритуального обхода горы Кайлас у меня не хватало времени: поджимал срок отлета в Россию, да и холодало с каждым днем.

Гроздь сомнений возникла в душе.

Лань-Вин-Е встал, всем своим видом показывая, что пора идти.

Я тоже встал.

— Так Вы пойдете туда? — спросил, нахмурившись монах.

— Пойду, — ответил я.

— Идите в одиночку, — бросил напоследок он.

Когда мы вышли из монастыря, я остановился, потом развернулся, опять вошел в монастырь и позвал монаха.

— В каком направлении мне искать Место Голодного Черта, и сколько километров до него? — спросил я.

— Там... туда надо идти... — монах махнул рукой.

— Точнее, точнее! Я хочу взять азимут по компасу.

— Вон там... вон! До этого места километров семьдесят. Дороги туда нет. Но проехать на автомобиле можно, везде пологие холмы или ровное поле. Ориентиром будет речка, на противоположной стороне которой Вы должны увидеть как бы выросшие из-под земли скалы.

— Точно там? — я показал направление, взятое по азимуту.

— Да, там.

— Спасибо, дорогой монах!

Мы пошли.

— Не пачкайтесь! — крикнул вслед монах.

Шагая в направлении нашего лагеря вместе с Тату и Лан-Винь-Е, я думал о перипетиях своей судьбы, которая взрастила меня как глазного хирурга, а потом повела в те места, где сказки переплетаются с былью. Вот и сейчас судьба вела меня к Месту Голодного Черта, которое здесь, на Тибете, все называли заколдованным.

В лагере я налил немного спирта Лан-Винь-Е и Тату. Мы чокнулись и выпили.

— Завтра поедете вместе со мной к Месту Голодного Черта, — сказал я им приказным тоном.

— Нет, нет! Не поедем! — вдруг вскричал Лан-Винь-Е.

— Почему это?! — спросил я, набычившись.

— У нас не хватит бензина!

— Чепуха! Бензина мы взяли с двойным запасом. Вон, целый грузовик едет за нами и везет несколько бочек с топливом, — парировал я.

— Нет, не хватит бензина! — опять вскричал Лан-Винь-Е.

— Хватит болтать чепуху! — я стукнул кулаком о колено.

Лан-Винь-Е замолк и опустил глаза. Тату подтянулся к моему уху и тихо проговорил:

— Он боится туда ехать. Он думает, что он там обязательно умрет. Ему много рассказывали про это страшное место. Вы, сэр, должны понять его! Страх есть страх!

— А что чепуху-то болтать? — продолжал кипятиться я.

— Простите его, — промолвил Тату.

— Я же, Тату, пойду туда один! Я всего лишь прошу подвезти меня поближе. Скажи ему, этому трусу, об этом!

Тату перевел.

— Нет, нет! — опять закричал Лан-Винь-Е.

— У нас не хватит бензина!

Я почувствовал, что мое терпение лопается. Но я собрал свои нервы в кулак и сказал:

— Хорошо! Мы поедем туда вдвоем — вместе с тобой, Тату!

Скажи ему об этом!

Когда Тату перевел это, Лан-Винь-Е опять вскричал:

— Нет! У нас не хватит бензина! А Тату не имеет права водить автомобиль.

Я побагровел.

— Бензина у нас хватит, — почти по слогам произнес я.

— Если вы не подбросите меня ближе к Месту Голодного Черта, то я пойду туда пешком, прямо отсюда. Не сомневайтесь, я пройду эти 70 км туда и вернусь обратно! А вы будете ждать здесь, долго ждать... А к этому времени выпадет снег... поднимутся реки...

Когда Тату перевел эти слова, Лан-Винь-Е опустил глаза и, покачивая головой, почти прошептал:

— У нас не хватит бензина...

У меня сузились зрачки.

— Я никогда не думал, что представитель великой китайской нации может быть трусом, — раскаленным шепотом произнес я. — Тату, переведи это!

Тату перевел.

Лан-Винь-Е побагровел. У него сжались кулаки. Он встал. Я тоже встал. У Лан-Винь-Е подергивался уголок рта. Я смотрел ему в глаза. Он тоже.

Потом я нагнулся, взял в руки фляжку со спиртом, налил хорошую дозу в кружку и подал ее Лан-Винь-Е. Он отодвинул мою руку с кружкой. Я выпил спирт сам. Потом налил снова хорошую дозу спирта и снова протянул Лан-Винь-Е. Он опять отодвинул кружку. Я опять выпил.

Наступила гробовая тишина.

Я налил третью кружку и вновь протянул ее Лан-Винь-Е. Он взял ее.

— Завтра мы выедем пораньше. Вы с Тату останетесь за 10 — 20 км до Места Голодного Черта, а дальше я пойду пешком. Один.

А вы будете ждать меня, — ледяным тоном, не терпящим возражений, произнес я.

Лан-Винь-Е продолжал держать кружку. Я налил еще, себе и Тату. Я выпил первым. Вслед за мной выпил Тату, а затем и... Лан-Винь-Е.

Потом... мы поели китайских супчиков. Было вкусно.

Ночью я спал хорошо. Желудок не болел.