Антихрист - суперзвезда

На мой взгляд, апокалипсис в первую очередь являет собой внутренний, духовный процесс, и только потом - внешнюю катастрофу. Врата Сторожевых Башен... ментальные конструкции. Когда они открыты, они допускают Сатану не в физический мир, но в подсознание... Апокалипсис - ментальная трансформация, которая случится или уже случилась внутри коллективного бессознательного человеческой расы.

Дональд Тайсон, «Энохский Апокалипсис»

«Этот человек болен.» Мужской голос говорил где-то надо мной. Его слова были первыми звуками, которые я услышал за несколько часов, а может быть, и дней. Не знаю, сколько здесь пролежал. Я попробовал пошевелиться, но не смог. Моя левая рука онемела и в ней слегка покалывало. Все остальные части тела тоже были не лучше, и я чувствовал себя марионеткой, лишенной связи кукловодом. Но мне нужно было встать, чтобы сказать всем, что я жив. Мой час еще не пришел. Я с трудом открыл глаза, и все, что я смог увидеть, так это слепящий свет. Сухая морщинистая рука растирала мне лоб, чья-то тень загородила свет, и голос произнес: «Бог все еще любит тебя.» Наконец я почувствовал свою грудь, но она была словно крепко стянута, и это мешало мне дышать. Я заметил, что на соседней койке что-то лежит... Труп старика, покрытый язвами, кости выпирают из-под кожи. Рука осторожно открыла мне рот. «Голова будет болеть, но твое сердце заработает лучше,» - сказал женский голос, кладя шипучую таблетку мне под язык. Щелкнул выключатель, и свет погас. Теплая волна прокатилась по моим сосудам, и я погрузился в сон. Когда я проснулся снова, было также темно и комната была пуста. Пульс бился у меня в висках, левая рука по-прежнему не двигалась, но силы, похоже, возвращались ко мне. Я был одет в зеленую больничную форму, моя одежда висела на стуле рядом, на столе стояла моя сумка. Я протянул руку и взял сумку. Внутри была зубная щетка, тюбик зубной пасты, ручка, косметичка и черная тетрадка - мой дневник. Я открыл первую страницу и постарался сфокусировать взгляд на голубых линиях и черных символах. Я не могу смотреть на людей в ресторанах - смеющихся, счастливых, наслаждающихся жизнью. Их жалкое счастье убивает меня. Живут ли люди действительно так, как это показывают по TV? Или все это шутка? Разве мы растим детей, чтобы они верили в «Спасателей Малибу»? Тупые домохозяйки - дохлые рыбы - сделают свои ноги стройными вместе с Сюзанной Сомерс? Она помогает создать эдакий стереотип блондинки, но на самом деле ее речи звучат как саундтрек к порнофильму или песня Aerosmith. Черт дери всеобщую слепую покупаемость. Тупые люди заслуживают то, что получают. Они покупают дерьмо, если Синди Кроуфорд говорит им, что это клево. Я бы убил их всех, но, к несчастью, этим только окажу честь. Самое страшное наказание для них - так это как раз позволить вставать каждое утро и продолжать влачить свое жалкое существование, растить тупых детей в своих дурацких домах и, конечно, записать для них альбом «Antichrist Superstar», чтобы окончательно добить каждого из этих дебилов. Иди ты нахуй, Америка! Мир раздвигает ноги, чтобы выродить очередную траханую звезду. Я написал эти строки, приехав в Новый Орлеан. Я помнил это, будто это было вчера, поскольку с каждым новым днем дела шли все хуже и хуже, наркотики и депрессия поглощали мою жизнь, пока я не оказался в этой больнице... Сырым февральским днем мы ехали в машине Мисси, и я писал очередные строки боли в свой дневник. Лидия - метис далматина и боксера и наше единственное «дитя» - залаяло от ей одного ведомого страха, когда я чмокнул Мисси на прощанье, выходя из авто у дверей студии. «Не жди, - сказал я своей подружке. - День будет долгим.» Я поднялся в студию и плюхнулся на черную кожаную софу, наблюдая за Дэйвом Огиливье, звукоинженером Трента, который с упоением рубился в «Трилогию о пришельцах», видеоигру, которая, казалось, поглотила его с головой. Черный BMW заехал в гараж, и через минуту в студии возник сам Трент, махнул нам рукой и исчез в кухне. Вскоре появились и остальные мои соратники: Твигги Рамирез - неугомонный ребенок в оболочке тихого психопата, Дэйзи Берковиц - поставщик остатков пищи, оборудования и девок, Джинджер Фиш - бомба с часовым механизмом и Пого - безумный гений. Пока Трент и Дэйв играли в Трилогию», мы сидели и тупо пялились друг на друга. Нас переполняли идеи, но мы не знали, с чего начать. Говорил только Дэйзи. Он признался, что в его голове созрела финальная концепция альбома, который должен быть об Иисусе Христе, отправляющемся в рок-турне по миру. Он уже заводил нам наработки шести песен, но они только еще больше вгоняли в депрессию. Я молча встал и поднялся в офис. Я набрал номер Кэйси, которому звонил сотни раз за время нашего пребывания в Новом Орлеане. Кэйси снабжал наркотиками многих звезд, живших или бывавших в этом городе. Стены его дома были увешаны золотыми и платиновыми дисками, будто он сам был звездой. Приехав, Кэйси соорудил дорожку на офисном столе, и я позвал Пого; я не хотел делать это в одиночестве, а может быть, хотел таким образом отпраздновать наше воссоединение перед новой работой. Вернувшись в нижнюю комнату, мы стали готовиться к записи первой песни, однако Дэйв все никак не мог отлипнуть от экрана. Когда все было готово, и мы вроде бы могли уже садиться за запись, Дэйв переключил свое внимание на просмотр матча с участием Торонто Мэйпл Лифе (он был канадцем), и стал подбивать нас на то же. День был потерян... Проходили дни и недели, но ничего не происходило. Всякий раз, когда меня посещало вдохновение, никого не было рядом, либо возникала куча наркоты и, вспыхнув, вдохновение растворялось в воздухе. Почти каждую ночь я валялся с открытыми глазами на кровати и пялился в потолок. Мисси тихо спала рядом, расстроенная тем, что мы не имели секс уже несколько недель потому, что я был слишком озабочен работой, которой не было, или же был под кайфом. Однажды я сидел в кресле в своей комнате и понял, что все в этом городе против меня. Я закрыл глаза и попытался сфокусироваться на своем сердцебиении. Я позволил себе расслабиться, почувствовал теплую волну, поднимающуюся вверх по уставшим сосудам разбитого контейнера, коим являлось мое тело. Зная из книг по релаксации, как добиться нужного результата, я попробовал на некоторое время отделиться от этого бренного контейнера и подняться выше и выше в черноту ночи. Я чувствовал, что расту, чувствовал, как крылья расправляются за моей спиной, и вдруг представил, как мое лицо становится лицом монстра, в которого, я знал, я превращаюсь. Я слышал, как я смеюсь, чувствовал, как мой рот раскрывается и становится настолько громадным, что уже может проглотить это сраный крутящийся шарик под названием Земля со всеми его животными жизнями, животными проблемами и животными радостями. Я могу проглотить его, и это именно то, о чем они всегда молились. Это то, для чего они грешили. «Молитесь немедленно, гниды! - слышал я свой вопль где-то далеко внизу. - Молитесь за свою жизнь, которая была всего лишь сном!» И земля отозвалась воплем, настолько громким, что я сжал ладонями виски, чтобы сохранить спокойствие и удержать свой рассудок. Звонил телефон. «Эй, что происходит?» - раздался голос в трубке. «Кто это?» «Это я. Чад, - он был удивлен, что я не признал его. - Ты не получал мое приглашение?» «Какое приглашение, ты, пирожное?» «На мою свадьбу. Я женюсь в сентябре и буду рад тебя видеть.» «Я пока записываюсь, но думаю, что постараюсь успеть,» - ответил я. «Отлично, буду ждать!» Я не хотел возвращаться в Кантон и смотреть на обычную тупую семейную жизнь, но Чад был моим кузеном и близким другом... Ну а пока что мне следовало запастись терпением, чтобы совсем не захиреть в вонючем Новом Орлеане. Мисси проснулась и нам пора было снова ползти в студию. Новости в студии продолжали не радовать меня. Твигги все больше становился марионеткой в руках наркодиллера Кэйси, а Дэйв продолжал уделять большую часть своего времени видеоиграм и хоккею. Чем больше мы стараемся, тем больше сопротивления встречаем - такова одна из мудростей жизни. Спустя несколько недель группу покинул Дэйзи. Итак, практически все люди, с которыми я создавал команду, ушли. Я остался в городе, где ни одна задница не хотела работать. Твигги окончательно сдался, попав под влияние Кэйси, с одной стороны, и под влияние Трента (который хотел видеть в нем участника Nine Inch Nails) - с другой. Я чувствовал себя отцом нескольких разгильдяев, уставшим упрашивать их делать домашнее задание. Одним из мест, где мы с Мисси любили отвисать после бестолковых студийных сессий, был байкерский клуб Хайдаут - помещеньице с тремя-четырьмя посетителями и музыкальным автоматом, постоянно крутящим Whitesnake и Styx. В этот вечер в клубе было чуть больше народу чем обычно, и среди черной кожи и длинных волос я вдруг заметил серебряное пятно - живой дискобол - шатенку, одетую в блестящий наряд и с косметикой цвета металлик на губах и веках. Я признал этот неоновый символ - в прошлом году она делала мне минет. Мисси заметила, что я пялюсь на эту инопланетянку, и начала явно нервничать, и чем больше мы пьянели, тем сильнее она напрягалась. Тем временем девица заметила меня и стала подавать мне знаки, не обращая на мою спутницу никакого внимания, будто та была призраком (в какой-то мере она в него уже превращалась). Тогда я встал и пошел в туалет, но когда я закрывал дверь, серебряное чудо, словно ртуть, влилось туда вместе со мной. Я был пьян и торчал с этой потаскушкой в сраной комнате, пол которой был залит мочой, перемешанной с лобковыми волосами. Первое, что она сделала, так это села на унитаз и помочилась. Я отвернулся, но она позвала меня: «Посмотри на это.» В ее клитор было вдето кольцо. «Я сделала это, когда мне было пятнадцать,» - добавила она. «Чудесно,» - ответил я, испытывая явное отвращение от вида покрасневшей кожи вокруг кольца и выбритого лобка. Надев штаны, она вытащила из кармана коробочку с кокаином. «Все мои парни либо поумирали, либо сидят в тюрьме,» - сказала она, делая дорожку на крышке бачка. Я вдохнул, и мои глаза полезли на лоб: ее порошок был просто зверским. Когда слезы перестали течь из моих глаз, неоновое чудо вдруг схватило меня чуть ли не за уши и навалилось на меня всем своим серебряным телом, размазывая блестящую помаду по моим щекам. Я не мог думать ни о чем другом, кроме запаха мочи: вонь в комнате стояла такая, что я готов был блевануть. Отвращение притягивает - я всегда это знал и поэтому не удивился, когда мои пальцы полезли к ней в штаны и схватили ее за кольцо, заставив орать от боли и наслаждения. «Почему я это делаю?» - промелькнула мысль в моем затуманенном мозгу, но я уже не мог остановиться. Я просто хотел упасть в грязь. Я мог также спокойно засунуть руку в мусорный ящик и, почувствовать то же самое. Я вынул руку, вздохнул и пошел искать Мисси. Ее нигде не было. Выкатившись из бара и чувствуя себя полным дерьмом, я остановил такси. Водила, здоровый усатый мужик, оказался на редкость словоохотлив. «Ты смотрел когда-нибудь «Планету обезьян»? - поинтересовался он у меня, когда я сел рядом с ним. - Разве это не похоже на «Планету обезьян»? Кругом одни сраные ниггеры.» «О чем, черт возьми, ты говоришь?» «Посмотри вокруг.» «Юг может быть таким очаровательным,» - ответил я с отвращением, очевидно, замеченным им. «Ты пьян или обширялся?» - спросил он уже угрожающе. Я точно не помню, что сказал потом, но помню, что в моей фразе присутствовала череда словосочетаний типа: «пошел на х.уй», «жопа» и «пососи мой хуй», после чего водила остановил авто посреди дороги, дал мне по роже и выкинул вон. Я брел по улице с разбитым носом, бешено колотящимся сердцем и больной головой - комбинацией хреновых наркотиков и хорошего удара. Пройдя таким образом четверть мили, я оказался около нашего дома, но когда я отворил дверь, новые подарки уже поджидали меня: все мои кассеты были разбросаны по комнате и поцарапаны Полли, белым котом моей дорогой Мисси. Я положил ключи на тумбочку, но этот гад был уже тут как тут - моя рука была моментально расцарапана его дьявольскими когтями. Я схватил его за шкирку, не зная, какое лучше наказание придумать. Мисси, болтавшая по телефону с подружкой, бросила трубку и влетела в комнату. Я был великолепен: с разбитым носом, серебряной помадой на губах и щеках и с орущим любимым котом в руке. Все в этом доме были против меня, включая собаку, которая могла найти книгу, которую я в данный момент читал, и разорвать ее в клочья. Мое сердце продолжало безумно колотиться. Я бросился в ванную и запер дверь. Снаружи, Мисси отчетливо слышала, как меня рвало, и ее ярость несколько улеглась. Но мне было не легче. Сердце не давало мне покоя, а нервы были на пределе. От отца я унаследовал синдром Вольффа-Паркинсона-Уайта - учащенное сердцебиение, с которым, по большому счету, не следовало шутить. Я вышел из ванной чистый и прилично одетый и сказал Мисси, чтобы она отвезла меня в больницу. Лежа на койке в темной палате, я понимал как должен был себя чувствовать Брэд Стюарт. Он не был личностью, он был зависим, а это означало, что он был тем, кем никогда не хотел быть я. Он хотел, чтобы что-то держало его жизнь под контролем. Я был другим, поскольку мог остановиться. Но почему я не могу сделать это сейчас? Почему мне нужны наркотики для работы, для выступлений, для сна? Ведь я всегда считал, употребление наркотиков - это хорошо, а зависимость от них - отвратительно. Я думал об «Antichrist Superstar», который не давал мне покоя. Может я вложил в его идею слишком много личного? Может быть мои коллеги просто не до конца поняли концепцию альбома? Может быть они хотели внести в него что-нибудь свое, помимо моих идей? Может быть они старались спасти меня от самого себя? Я представлял «Antichrist Superstar» поп-альбомом, интеллектуальным, сложным и мрачным одновременно. Я хотел создать что-то классическое, подобное тем записям, на которых я вырос. Мы расходились с Трентом во многом касательно подхода к собственной музыки. Его «Downward Spiral» был об уходе в себя, о самобичевании и несчастьях. «Antichrist Superstar» подразумевался как альбом о силе, а не слабости, о силе, которая разрушает все вокруг тебя. Но сейчас все пребывало в запустении. Все, что я имел - это пять недописанных песен, полуразвалившуюся группу и медицинскую карту. Трент становился все более отчужденным ко мне как продюсер и как друг. Как-то он сказал, что нельзя записать прекрасный альбом, не потеряв кого-либо из друзей. Он был прав. Я терял людей, которые были всем для меня. Мисси, Твигги и Трент были практически моей семьей. Выйдя из больницы, я улетел в Кэнтон на свадьбу Чада. Мне было жаль, что я бросил его в этом городе; оставшись там. Чад положил себя в стандартный общеамериканский гроб: колледж, беременная подружка, свадьба. Болтая с ним, я не мог до конца объяснить ему все прелести жизни музыканта: выход на сцену перед сотнями людей, скандирующих твое имя, ночные угары с наркотиками, выпивкой, девками и прочими бесхитростными развлечениями, попытки уснуть после концерта, когда твоя грудь кровоточит от свежих порезов, а голова трещит от удара микрофонной стойкой - в тот вечер мы говорили на более приземленные темы. На свадьбе моего брата я впервые за долгое время побывал в церкви. Я пришел туда, одетый в черный костюм, красную рубашку, черный галстук и солнцезащитные очки. На меня смотрели все. Пока мое семейство читало молитвы и пело гимны, я изучал каждого из них скрупулезно и хладнокровно. Я представлял себя на месте Чада, сочетающимся браком с негритянкой или геем и наблюдающим смущение и злобу всех присутствующих. Я представлял, как на вопрос священника: «Готовы ли Вы взять эту женщину в законные жены до тех пор, пока смерть не разлучит вас?» я обливаю себя бензином и поджигаю. Я не мог представить, почему я так отличаюсь от всех этих людей. Я имел то же образование, имел те же преимущества и недостатки. Тогда же мне в голову пришли слова, которыми я решил завершить альбом: «Парень, которого ты любила - человек, которого ты боишься.» После службы мы направились к родителям Чада, а потом - к нашей бабушке. Пока гости веселились в гостиной, попивая вино и поедая крекеры, я незаметно спустился в подвал. Он практически не изменился, только исчезли макет и сумка для клизм. Я встал на кресло, и просунул руку в щель между зеркалом и перекрытием, но никаких фотографий там не было. Я открыл банки из-под краски - шестнадцатимиллиметровки оказались на месте. Я взял пару из них. Я больше не ощущал себя маленьким и напуганным в дедовском подвале. Самое смешное, что я почувствовал себя дома впервые после приезда в Кэнтон. Я чувствовал, что во мне сейчас гораздо больше общего с дедом, чем с тем подростком, который украдкой за ним шпионил. Также как и дед, я иногда носил женское белье и участвовал в сексуальных оргиях покруче, чем в его журналах типа Водного Спорта. Мой дед был уродливым, мрачным персонажем, в большей степени чудовищем, чем человеком, и я сейчас был на том же пути, что и он, я был заперт в своем подвале вместе со своими секретами и проблемами. Стоя в подвале деда, я впервые в жизни понял, что совсем одинок. Мы с Твигги сидим в студии и готовимся к записи «The Minute Of Decay». Последняя вещь, которую я понял -на самом деле я знал ее всегда выход есть. Просто я слишком ушел в себя и ослабил бдительность до такой степени, что позволил им - не людям в студии, а моей семье, моим учителям, моим врагам, всему миру - почувствовать, что они победили. Я начал петь. «Не достаточно оставить то, что любил.» Я автоматически положил перед собой горстку кокаина. «Я устал ненавидеть сегодня.» Я понимал, что абсолютно индифферентен к наркотику перед своим носом. «Я чувствую пустоту.» Что-то мокрое упало в центр кучки белого порошка. «Я чувствую минуту упадка.» Это слеза. «Я качусь вниз.» Я плакал. «Я хочу взять тебя с собой.» Я забыл, когда я плакал в последний раз. «Я качусь вниз.» Я был полностью разбит. «Ты можешь подняться в операторскую?» - донесся голос из динамика. «Прекрасно, - сказал Трент, когда я вошел. - Но нам кажется, что ты переиграл.» «Я думаю, что ты слишком поддался эмоциям, - добавил Дэйв.- Давай, попробуй еще раз, только постарайся устраивать поменьше театра. Это же не Шекспир.» «Я подумал, что...» - начал я, но осекся. Я решил, что не стоит объяснять им что-либо, несмотря на то, что Трент был моим другом. Я не хотел, чтобы они знали, насколько я подавлен. Эта ночь была необычной. Прилив человечности поглотил меня в студии, и это меня испугало. Ближе к рассвету Трент отвез меня домой, и я осторожно вошел в квартиру, боясь разбудить Мисси. Однако свет в спальне был включен, и она лежала на кровати, дрожа. Пот стекал по ее лицу, и она даже не заметила моего появления: ее глаза закатились. Я тряс ее, что-то говорил, прикладывал руку ко лбу, но Мисси не отвечала на мои старания. Я казнил себя за то, что не приехал домой раньше и не проявил должного внимания, когда днем раньше она сказала, что, похоже, заболевает гриппом, что не купил лекарства, в которых она нуждалась. Она была единственным человеком, чувства к которому я мог охарактеризовать как любовь, и потеря ее была равносильна полной потере шанса вернуться к нормальной жизни, к миру чувств и страсти, к потере шанса остаться живым самому. Я запаниковал, отчасти оттого, что даже не могу отвезти ее в больницу, поскольку машина была сломана. Так как единственным человеком, на которого я мог рассчитывать в Новом Орлеане, был Резнор, я позвонил ему, и вместе мы отвезли ее в ту самую больницу, куда она в свое время доставила меня. Мы с Трентом просидели в приемной до позднего утра. Ему не обязательно было быть там рядом со мной, но он остался, и я почувствовал, что ошибался насчет наших с ним отношений: в первый раз за последние три года я понял, что он был мне почти как брат. Пришел врач, и сказал нам, что Мисси беременна уже три месяца, и что если она решит делать аборт, нужно будет подождать, пока не пройдет грипп. Следующей ночью я снова сидел в студии и в сотый раз прослушивал рабочие миксы «Tourniquet», песни, навеянной одним из моих апокалиптических ночных кошмаров. Сперва мне казалось, что я пытаюсь понять, что в ней нужно переделать, но постепенно я начал осознавать, что просто хочу найти в ней себя. Я слушал ее снова и снова, пока окончательно не отупел до такой степени, что не только не мог решить, что в ней хорошо, а что плохо, а просто не воспринимал ее как свою вещь. Тогда я взял микрофон, включил его в компьютер, и очень тихо отстукивая по столу сигнал S.O.S., прошептал: «Это...мой...самый...уязвимый...момент.» Я перевернул вэйв-фаил задом наперед и поставил его в самое начало песни -зов, понятный только мне, и никому больше. Я рухнул в кресло и постарался упорядочить ход мыслей. Слова возникали где-то внутри меня, прочувствованные и чистые. Я удивлялся тому, как безудержная, аморальная чудовищность, которая жила во мне, начинала отмирать, освобождая путь - как предсказывал Антон ЛаВей - чему-то новому, более личному, эмоциональному, жуткому и прекрасному, сильному - Антихристу-Суперзвезде. Единственное, чего я боялся, что постоянно тревожило меня, так это предательство самого себя. Все, начиная с моих деда с бабкой, Чада, учителей в Христианской школе и моих первых девчонок, все они никогда не играли в жизни те же роли, что играли на публике. Их жизни протекали во лжи, которую они создали для самих себя. Очень редко они позволяли себе быть демонами, лицемерами и грешниками, которыми они на самом деле и были, и проклинали каждого, кто ловил их в этой игре на крючок, потому что помимо лжи есть только одна более худшая вещь - ложь показная. Я сидел в зале для посетителей женской клиники, представляя, как где-то в соседней комнате врачи при помощи своих хитроумных приспособлений уничтожают нашего нерожденного ребенка. «Хотите кофе?» - спросила молодая служащая, войдя в зал. Я поднял глаза и увидел, что она держит в руках коробочку Фолджер'с. Не отвечая, я снова уставился в пол. Я перенесся в Кэнтон, Огайо, вспомнив, как сооружал во две дома различные постройки из всевозможных подручных среде Однажды я нашел на улице большую металлическую банку из-под Фолджер'с с прогнившей бурой субстанцией внутри. Я показал ее маме, и она сказала мне, что это тухлое мясо, однако позже созналась, что это были останки утробного плода. С тех пор я не люблю кофе. Мисси боялась аборта, и я был напуган также - не столько за нее, сколько за себя. Я четко осознавал, что больше никто в этом мире не поймет и не примет меня так, как она, ни одна женщина не будет так участлива к моей музыке и к моей жизни, когда я возвращаюсь домой из студии. В ту ночь я остался с ней дома. Когда Мисси уснула, я встал с кровати и переместился в кресло. Мне было о чем подумать. Когда я в первый раз постиг состояние Антихриста-Суперзвезды, я хотел апокалипсиса, но я не понимал, что он должен быть персональным, личным явлением. В детстве я был слабым червем, маленькой тенью, старающейся найти себе место в бесконечном мире света. В конце концов, найдя это место, я принес в жертву свою человечность, если только можно назвать это беззащитное, виноватое существование человечностью. Я сбросил свою кожу, остудил эмоции и ударился в экстремальность: я бросал себя на мечи до тех пор, пока не стал понимать суть вещей. Но проходя через все пороки, я понял, что они, по большому счету, не нужны мне. Либо ложиться в могилу, либо становиться более человечным - иного пути у меня не было. После семи безумных месяцев работы (или безделья) над альбомом и жизни с Мисси я стал выбираться из кокона бесчувственности Как только наркотики отпустили меня, весь набор человеческих эмоций - слезы, любовь, ненависть, самоуважение, вина - вернулись ко мне, но не в том качестве, в каком я сталкивался с ними в последний раз. Моя слабость превратилась в силу, уродство - в красоту, апатия к миру - в желание спасти его. Я стал парадоксом. Сейчас, как никогда прежде, я стал верить в себя. Я проповедовал это всегда в своей музыке, но применил на практике только в Новом Орлеане. Был ли я предан себе раньше? На следующий день я встретился с Шоном Биваном, саунд-инженером, с которым работал еще над «Portrait Of An American Family». Мы трудились во вспомогательной студии, пока Nine Inch Nails микшировали «The Perfect Drug» к фильму Дэвида Линча «Lost Highway». Я впервые работал над песнями без кокаина и алкоголя. Я не могу сказать, что новые песни были самыми лучшими, что я написал, просто все предыдущие были о прошлом и будущем, а эти - о настоящем.

Date: 2015-07-23; view: 262; Нарушение авторских прав