Глава I. Леонард поставил на место кий и выглянул из окна бильярдной: шел дождь, улица, окаймленная мокрыми деревьями

Леонард поставил на место кий и выглянул из окна бильярдной: шел дождь, улица, окаймленная мокрыми деревьями, была почти пуста. Маркер Джо остановился рядом с ним, вертя в пальцах кубик зеленого мела.

— До чего же сыро на дворе, — сказал он. — Могли бы сыграть еще по сотне, мистер Най.

Но Наю уже не хотелось играть — не было настроения, да и стол стоял так криво, что шары проложили дорожку и неизменно катились в одну и ту же угловую лузу. На улице, в сером свете дня, несколько рабочих, забившись под брезентовый навес, пили чай у огня, пылавшего в железной печурке. Казалось, они только и делали, что пили чай, который один из них кипятил в огромном чайнике. Они разворошили мостовую еще две недели назад, но вырытая ими яма по-прежнему продолжала зиять, а вокруг грудами лежали камни, на которых стояли фонари «летучая мышь».

Зрелище этого стоического равнодушия в другое время позабавило бы Ная, но сейчас лишь еще больше обозлило его. Вот в такую примерно яму попали и они со Смитом — с той только разницей, что чай из их чайника быстро и неотвратимо вытекал.

«Ну и пусть все катится к черту», — подумал Най. Взяв на вешалке макинтош и зонт, он вышел из гостиницы и направился в редакцию: ничего другого делать не оставалось. Последний месяц они выпускали «Хронику» уже по инерции: тираж ее упал до двадцати шести тысяч, тогда как «Северный свет» расходился в семидесяти тысячах экземпляров, почти достигнув своего обычного уровня. Наю было совершенно ясно, что им никогда уже не догнать Пейджа. Большинство их служащих вернулись в Лондон, а они со Смитом еще оставались здесь, пытаясь сохранить видимость нормальной работы в несбыточной надежде на то, что, быть может, кто-нибудь купит газету. Они уже пробовали продать ее тому же Рикеби, но он и слышать об этом не хотел. В дирекции кому-то пришла в голову блестящая мысль попытаться спасти хоть какие-нибудь крохи: только, по мнению Ная, никакой надежды на это не было, да и не могло быть. Смит продолжал изображать бурную деятельность, но она становилась все более бесцельной и лихорадочной — он выдохся и сам понимал это. При таких темпах падения тиража Соммервил не долго будет с ними нянчиться, и Най со дня на день ожидал, что их обоих выгонят с треском.

Он усиленно убеждал себя, что для него это не такая уж страшная беда: все-таки он не какой-нибудь средний корреспондентишко, который со всех ног кидается выполнять любое приказание хозяина, получает гроши и почти не имеет надежды когда-либо выбиться в люди. На Флит-стрит знали его умение давать нужный материал, и хотя иной раз, быть может, и приходится срезать угол — чего тут огорчаться, если это позволяет прийти к цели раньше других. Он знал, что не лишен ума, таланта, индивидуальности, что пишет он легко и живо. Без особого труда он выучил французский и немецкий, свободно разговаривал на этих языках. Он неплохо разбирался в современном искусстве и мог не хуже иных знатоков написать бойкую статью о Пикассо, Бюффе или Модильяни. Имел он представление и о музыке и, хотя ни разу в жизни не взял ни одного урока, мог сесть за рояль и сыграть что угодно по слуху. Неплохо сражался в теннис, а на бильярде мог в любое время забить сотню шаров. При желании он умел нравиться, и, стоило ему захотеть, лишь немногие — будь то мужчина или женщина — способны были противостоять его обаянию: он, что называется, умел влезть в душу. Работая у Джохема иностранным корреспондентом в Европе, он блестяще показал себя в зарисовках из жизни международной аристократии в Сент-Морице, на мысе Антиб и в Довиле — и все благодаря своей способности проникать в такие места, как «Корвиглия-клуб», «Иден-Рок» и «Нормандия», и чувствовать себя как дома там, где любого другого корреспондента уже давно вышвырнули бы за дверь. Вот тогда-то он впервые и проявил свое удивительное умение исказить любое интервью и так преподнести слова своих жертв, что они оказывались героями «скандальчика», щекотавшего нервы читателей. А до чего же забавны были их жалкие письма с протестами, которые неизменно помещались где-нибудь в самом незаметном уголке газеты! Время от времени он шутки ради выступал с громовой статьей против какой-нибудь модной книги: надергав из контекста несколько фраз, он умудрялся настолько извратить замысел автора, что тот представал перед читателем либо мерзавцем, либо кретином. Позже, уже работая на Соммервила, в период довольно натянутых отношений между Англией и США, он с успехом использовал эти свои способности в еженедельных обзорах из Нью-Йорка и так превозносил американское процветание, что еще больше разжигал чувство горечи, владевшее тогда англичанами. Поэтому Най был уверен, что и сейчас сумеет получить назначение в Америку, пожалуй, от Мигхилла и, кстати, избежит этой чертовой английской зимы. А не то, если повезет, может удастся договориться, чтобы его послали на кинофестиваль в Канн… над этим, пожалуй, стоит поразмыслить; он завязал немало всяких связей на Ривьере, где — не без гордости вспоминал он — ему довелось интервьюировать всех знаменитостей, начиная с сестер Габор и кончая Ага-ханом. Кто-кто, а уж он-то побывал во всяких передрягах, знает дело и всегда сумеет добыть себе теплое местечко.

Однако, несмотря на все усилия поднять свой престиж в собственных глазах, гордость Ная была уязвлена тем, что на этот раз он провалился, а главное — что верх над ним одержал такой человек, как Пейдж. С первой их встречи неприязнь Ная к владельцу «Света» непрерывно росла, а сейчас и вовсе превратилась в ненависть. Конечно, с яростью говорил он себе, если бы Смит так не церемонился, они бы в два счета одолели этого типа. Правда, идея покупки типографии, которую он подал, бумерангом ударила по ним самим — при одной этой мысли Най взвивался от злости, — и все же в принципе она была правильной. В борьбе не должно быть полумер. Тут уж надо не колеблясь ставить на карту все. А Смит никогда на это не соглашался. В конечном счете ему же больше всех и попадет. Он вообразил, что без труда добьется успеха, возлагал на успех большие надежды, думал, что это вернет ему жену; а теперь просто смешно смотреть, как он скис. За последние недели от его важного вида не осталось и следа, и, хотя он продолжал метаться в поисках выхода, достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что он сел в галошу.

Раздумывая над всем этим, Най дошел до Хлебного рынка. Перед старой ратушей на щите висела афиша, оповещавшая о концерте — первом из серии филармонических концертов, устраиваемых Пейджем для восстановления колокольни св. Марка; концерт был назначен на воскресенье, 15 сентября. Хотя Най и решил про себя, что музыканты и певцы, которых откопал Пейдж, — мелкота, второсортный сброд, однако это мало способствовало его успокоению. Он круто повернулся и, пересекая площадь, увидел Пейджа, спускавшегося со ступенек здания, где помещалась редакция «Северного света». Последнее время Най старался не сталкиваться с ним: уже один вид этого человека был ему более чем неприятен. Рядом с Пейджем шла какая-то молодая женщина. И, надо сказать, красотка: высокая, аппетитная, но не слишком пышная — словом, как раз в меру.

Даже на таком расстоянии видно было, что в ней что-то есть. На секунду Най оказался сбит с толку — кто же она такая? — но тут из подъезда вышел сын Пейджа (Най раза два видел его: эдакий высокий, длинноволосый тип, смахивающий на поэта), и женщина с улыбкой взяла его под руку. Никто из них не заметил Леонарда — он не хотел попадаться на глаза и лишь исподтишка наблюдал за ними, повернувшись вполоборота к витрине какого-то магазина, чтобы закурить. Они сели в старенькую машину Пейджа — «воксхолл» пятилетней давности, маленькую и старомодную: Най и в ней узрел какую-то нарочитую скромность.

Когда Най прибыл в редакцию, Смит, как он и предполагал, с видом занятого человека сидел за письменным столом; на самом же деле он просто строчил письмо своей Минни — Най догадался об этом по тому, с какой поспешностью Смит сунул письмо под блокнот при его появлении. За последнее время Смит до того похудел, что это бросалось в глаза: точно голодные вороны ободрали с его костей все мясо.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросил Най, бросаясь с размаху в кресло.

— Ровно ничего.

Это прозвучало почти трагично, хотя в голосе Смита все еще чувствовалась слабая надежда. Най обозлился: ему захотелось столкнуть его лбом с неумолимой действительностью…

— Что слышно от многоуважаемого Вернона?

— Ничего. — Смит несколько раз высморкался; он опять простудился. — Как бы то ни было; лучше никаких вестей, чем плохие. Вот если бы…

— …что-нибудь подвернулось, — докончил Най, передразнивая его.

Смит покраснел.

— Твоя блестящая идея не очень-то нам помогла. Откровенно говоря, попросту сели на мель.

— А откуда я мог догадаться, что Пейдж вздумает выпускать этот чертов листок? От такого ханжи чего угодно можно ждать. Ей-богу, — вскипел вдруг Най, — до сих пор не забуду первую встречу с ним, когда он обрушился на нас с проповедью о священной миссии печати. Вот уж терпеть не могу этих слащавых сеятелей добра; подумаешь, благородная душа, решил создать на земле Утопию с помощью какого-то паршивого листка. Мне кажется, я знаю человеческую натуру. А газетное дело и вовсе изучил вдоль и поперек. Это такой же чертов бизнес, как и любой другой, и главное здесь — деньги и власть. Чтобы добиться этого, нужен большой тираж. А чтобы был тираж, надо давать читателям то, что они хотят читать. А что они хотят читать?.. Во всяком случае, — большинство? Им подавай что-нибудь эдакое, со смаком — разврат, скандал или сенсацию. Старик Джохем в полной мере доказал это, доведя свой «Воскресный вестник» до семи миллионов экземпляров, и все благодаря пространным судебным отчетам всяким разоблачениям. Так зачем же поднимать из-за этого шум? Люди есть люди. Я лично не вижу ничего страшного в том, что человек развлекается — пусть себе веселится, пока водородная бомба не прихлопнула нас всех. Мир все равно летит в тартарары, и никакие Пейджи и сеятели добра не спасут его.

Смит молча выслушал эту диатрибу и сказал:

— Можешь говорить что угодно, но я лично ничего не имею против Пейджа. Он славный человек.

— Даже очень, — с горечью заметил Най. — Я только что повстречался с ним. Он отлично выглядит… настоящий благодетель рода человеческого. — Он затушил сигарету. — С ним был и сынок. И какая-то бабенка.

— Молодая? Хорошенькая?

— Это слабо сказано. Красотка! Высокая, пышненькая, но не слишком, как раз в меру. Я даже на расстоянии заметил, что в ней что-то есть.

— Это жена Дэвида.

— Дэвида, — иронически повторил Най. — Э, братец, да ты говоришь о нем так, точно он твой близкий родственник.

Смиту этот разговор был явно не по душе, и он с недовольным видом принялся перекладывать на столе бумаги. А Най иронически подумал о том, что теперь, когда беда надвинулась на них вплотную, Смит снова впал в набожность. На днях, неожиданно войдя к нему в комнату, он застал своего коллегу на коленях: Смит молился в надежде, что хоть господь бог поможет ему… честное слово, даже хуже праведного Ифиэла Мигхилла, который по воскресным вечерам устраивал пение псалмов на своей даче в Сёррее.

— Почему мы до сих пор ее ни разу не видели? — спросил Най.

— Кого?

— Да эту дамочку, конечно.

— Они живут очень уединенно… в Слидоне.

— Мне она не показалась тихоней.

— О господи, давай оставим Пейджей в покое, — обрезал его Смит. — Это приличные люди.

— А я ничего не имею против них. Просто ненавижу их нутро, принципиально ненавижу.

— Вот ведь какой великий ненавистник рода человеческого.

— Я человек злой. Согласен. А пока что я иду пить пиво.

Леонард встал и, оставив Смита одного, направился в находившийся на той же улице ресторан «Виктория», где он заказал стопку шотландского виски и стакан бархатистого пива. Почему-то у него из головы не выходила жена молодого Пейджа — впрочем, что ж тут удивительного: в таком городе, как Хедлстон, и посмотреть-то не на кого, если не считать нескольких проституток, с наступлением темноты появляющихся у вокзала. Да, она произвела на него впечатление. Най все дивился, почему до сих пор ни разу не видел ее. Должно быть, молодой Пейдж держит ее взаперти: наверняка ревнивец и, конечно, влюблен в нее — это видно с первого взгляда.

Най был не очень падок до женщин. Во-первых, он не доверял им. И потом, как он деликатно выражался, у него было их столько, что они давно перестали его волновать. Поэтому, хотя он и подумал о том, что такая дамочка была бы недурна в постели, она заинтересовала его не только с этой стороны. Уж очень она не похожа на Пейджей — скорее под стать людям его типа. Он инстинктивно угадывал, что между ними есть некое сродство, нечто скрытое и совершенно неожиданное.

Чем объяснить это смутное, странное ощущение? Он все снова и снова задавал себе этот вопрос и не мог найти на него ответ. Он вспомнил, правда, — хоть это и не могло служить разгадкой, — что однажды уже испытал нечто подобное. Как-то вечером, много лет назад, когда он был еще совсем зеленым молодым репортером, только начинавшим свою карьеру на Флит-стрит, он пошел с приятелями пообедать. Все изрядно выпили, и, когда, расставшись с ними, он направился к себе, на Пикадилли, его подцепила проститутка. Они пошли в Гайд-парк, было темным-темно, и он почти не видел ее лица. Десять лет спустя, входя в автобус на Виктория-стейшн, он столкнулся вдруг с какой-то женщиной. На секунду-другую взгляды их встретились, оба узнали друг друга, и он понял — не столько потому, что вспомнил ее, сколько по какому-то внутреннему ощущению, — что перед ним та самая незнакомка, с которой он был тогда близок.

Если бы Леонарду дали такое задание, он мог бы написать занятную статейку на две колонки о Фрейде и его теории, однако Най никогда не был силен в психологии, и к тому же он отлично знал, что ни разу в жизни и полсловом не обменялся с женой молодого Пейджа, а тем более и пальцем не дотронулся до нее. Но почему-то встреча с ней вызвала в нем то же самое ощущение, какое он испытал тогда, на ступеньке автобуса, — ощущение, что при каких-то обстоятельствах, не очень для него благоприятных, он видел ее раньше. Он пытался убедить себя, что это просто фантазия. Должно быть, он видел ее, когда она приезжала в Хедлстон за покупками, — ее образ запечатлелся у него где-то в глубине сознания, и теперь она представляется ему давней знакомой. И все же… все же он не был в этом убежден. Неуверенность начинала уже действовать ему на нервы, но тут в ресторан вошел Смит. Най молча смотрел, как он подошел к столику, сел, снял шляпу и вытер капли дождя на затылке.

— Никаких вызовов нет, — сказал он, — вот я и решил присоединиться к тебе. Питер сидит у телефона. В редакции холодно сегодня.

— Выпьешь?

— Пожалуй, да. — Он нервно облизнул губы.

Най наблюдал за ним. Он уже давно ждал этого. Он знал Смита… Видел его насквозь. Знал, что этот человек строгих правил, этот добрый христианин сдает, когда приходит беда. Вино для Смита было ядом, и потом, после каждой попойки совесть не давала ему покоя. Но дважды на памяти Леонарда он напивался до чертиков — не ради веселья, а просто потому, что иначе не мог. В Австралии, потеряв работу в «Мельбурнском эхе», он запил на целых три месяца. Два года назад, в то лето, когда от него ушла жена, он провел весь свой отпуск в одном брикстонском ресторане и чуть не дошел до белой горячки. Вот почему Наю любопытно было посмотреть, что же будет на этот раз.

— Ты что пьешь? — спросил Смит.

— Виски и пиво.

— Ну, а я… — Он кисло улыбнулся. — Я выпью медового эля.

«Еще держишься, дружище, — подумал Леонард. — Ну ничего, конец все равно будет тот же».

Они долго молчали. Дождь барабанил в окна. В зале было пусто. У стойки двое мужчин спорили о том, как закончится в субботу футбольный матч: каждый ссылался на таблицу первенства, опубликованную в мигхилловском «Глобусе», в которой ни тот, ни другой не мог разобраться. Най попытался переключить свои мысли на Канн: ему так хотелось попасть в число обозревателей кинофестиваля, — но из этого ничего не получилось, и он снова принялся думать все о том же.

— Послушай, Смит, — сказал он наконец. — Ты, возможно, удивишься, но я считаю, что мы должны пойти на этот концерт.

— На какой еще концерт?

— На благотворительный, который устраивает Пейдж в субботу.

Смит вытаращил глаза на своего коллегу: Най сидел в накинутом на плечи пальто, глубоко уйдя в кресло.

— Ты шутишь!

— Не уверен. Но я за то, чтобы пойти.

— Почему?

— Да просто так, пришла в голову одна идея.

— Ох, уж эти твои идеи! — Он мрачно глянул на Ная и одним глотком осушил стакан с элем. — Последняя была просто изумительна.

Най не собирался затевать ссору по этому поводу. Он выжидал, зная, что Смит не вытерпит и попытается выяснить, что у него на уме.

— Так в чем же все-таки дело?

— Мне кажется, — не без едкой иронии заметил Най, — что нам не мешало бы побывать в обществе этих милых людей. Ты ведь из тех, кто любит вращаться в свете. И потом, не убираться же нам из города втихомолку. Давай в последний раз покрасуемся на людях и отбудем с шиком. Ты можешь достать билеты?

Смит неуверенно посмотрел на него.

— Думаю, что да.

— Прекрасно. Постарайся добыть места поближе.

И прежде чем Смит успел задать новый вопрос, Леонард встал, заплатил по счету и вышел.

Date: 2015-07-22; view: 295; Нарушение авторских прав