Глава X. Сборы

Все покажем! Только дайтесь

В руки нам, и тут же -

Как прочнее строить тюрьмы,

Плесть нагайки туже,

Кандалы ковать, носить их

В сибирскую стужу,-

Все поймете, лишь отдайте

Родимые взгорья.

Остальное мы забрали -

И поле, и море!

Т.Г. Шевченко

Весна наступила неожиданно. Ярко засветило солнце, а через день-два уже и следов зимы не было видно. Дороги высохли, ездить стало не так опасно. Но гатиюртовцы, раньше любившие разъезжать в эту пору (сколько забот прибавлялось с приходом весны), на этот раз сидели дома. Только Хорта да еще человека два-три изредка покидали аул, остальные же словно оцепенели в ожидании какого-то чуда, хотя прекрасно понимали, что никакого чуда не будет, что многим из них придется навсегда покинуть родные места. Будущее виделось им еще более беспросветным, безысходным, не сулившим ничего хорошего, кроме новых страданий. Обглоданная кость голода не утоляет, а только усиливает его. Гатиюртовцы уже ни на что не надеялись, им словно бы стало безразлично, куда подаваться — в Турцию ли, в Сибирь ли. Что поделаешь, коли они кому-то мешают и стали лишними даже на своей собственной земле. А раз так, то и остается им только подчиняться воле Всевышнего. Более десяти семейств во главе с Шахби готовились к переселению в Турцию.

Остальные все же пока не решались примкнуть к ним: кто знает, что ждет их в чужой и незнакомой стране? А если вдруг и случится так, что в Турции окажется лучше, то успеют уехать и потом, если же нет — то и мучиться напрасно не стоит…

Мачиг был из тех, кто в своих решениях остается твердым до конца. Он первым явился к Шахби и дал свое согласие. И без промедления стал готовиться в дорогу. Первое и самое важное, что он должен был сделать, — это получить паспорт. Трудность же состояла в том, что ни сам Мачиг, ни кто-либо другой не знали, что такое паспорт вообще, где его получать, как. К счастью, все заботы по оформлению документов взял на себя Хорта. Не ради Аллаха, разумеется, а за определенную мзду: по одному туману[74]с каждой семьи. Хотя никто и не протестовал, Хорта все же не преминул разъяснить людям, зачем нужны ему эти деньги. Высоких-то чинов много — пристав, начальник округа, а в городе есть еще начальники и постарше. И каждого необходимо задобрить. Не красивыми словами, деньгами. Если же останутся какие-то копейки, то их ему, Хорте, не хватит даже на дорогу.

Мачиг верил Хорте и со свойственной ему поспешностью, словно паспорт уже лежал у него в кармане, готовился к отъезду.

Продавать ему, собственно, было и нечего: корова да бычок — вот и все его добро, с которым ему предстояло расстаться, прежде чем тронуться в путь.

Корову и бычка Мачиг пригнал на базар в Шали. До Шали было значительно ближе, но и народу там было гораздо больше — из Грузии, Осетии, Дагестана. И все приезжавшие хотели нажиться на скудном добре несчастных переселенцев. В первый день Мачиг с раннего утра до позднего вечера простоял на базаре, но так и вернулся ни с чем. Никто за корову не давал ему даже и половины ее стоимости. Как будто все сговорились между собой.

Конечно, их можно понять: хочется-то купить подешевле. Ну, а ему каково? Они-то должны видеть, что коли уж такой, как он, продает свою корову, значит все, значит, нужда довела. Он же не барышник какой-нибудь, не скупает и не перепродает втридорога. Если бы не переселение, он бы ни за какие деньги не отдал ни корову, ни бычка. Правда, скотом на базаре в Шали торговали отборным: покупателей около себя он за весь день так и не заметил. Бойко торговали грузины и дагестанцы: им было что предлагать. А он и рта не раскрыл, чтобы зазывать покупателей. Вот почему на этот раз он пошел не в Шали, а в Червленую. Здесь, правда, народу собиралось поменьше, но зато было больше надежды найти покупателя.

Из Гати-Юрта Мачиг отправился накануне. В Червленой он провел ночь у Андрея, а рано утром пришел на базар. Дорога из Гати-Юрта была долгая, скотина за это время изголодалась.

Бедный Мачиг уже и не надеялся продать их за настоящую цену.

Спасибо Андрею, от свежего сена животные приобрели к утру вполне сносный вид, и теперь Мачигу совсем не стыдно было выставлять их напоказ.

Мачиг стоял на базаре не один, вместе с ним пришел и Андрей.

Как ни отговаривал его Мачиг, Андрей настоял на своем.

— Мои заботы никуда от меня не денутся, подождут, — сказал он. — А тебе без моей помощи не обойтись.

Зная, что Мачиг не приспособлен к подобного рода делам, Андрей решил продать его скотину сам. Корова, хотя и невзрачная на вид, была хорошей породы. В прежние времена за нее дали бы и тридцать рублей. Однако сегодня больше пятнадцати никто не предлагал. А вот с бычком повезло. Сразу нашелся покупатель, и они отдали бычка за двадцать три рубля. Все покупатели давали одну и ту же цену. Андрей злился.

— Пятнадцать рублей за такую корову? С ума сошли!

— Пятнадцать, и ни копейки больше!

— Премного благодарен. За такую цену постарайся купить в другом месте.

Эти же покупатели отговаривали других, тех, кто давал больше.

Подожди, мол, потерпи немного. Скоро сам отдаст ее и за десять рублей. Не тащиться же ему со своей коровой в Турцию! Кроме нас, он покупателей все равно не найдет.

Андрей слушал их и качал головой:

— Какие же вы несчастные люди! Радуетесь чужому горю.

Побойтесь Бога!

Мачиг стоял в стороне и не вмешивался. Да он и не знал, о чем там у них идет разговор. Но по мрачному лицу Андрея догадывался, что дела плохи. Стоять просто так ему было скучно, и он решил пройтись по базару: может быть, встретится кто-нибудь из знакомых. Чеченцев сюда приехало много, но почти все прибыли с берегов Терека. Мачиг долго кружил в толпе и уже стал возвращаться назад к Андрею, как вдруг увидел человека, лицо которого ему показалось знакомым. Тот тоже взглянул на него и радостно улыбнулся. Мачиг вспомнил его имя — Данча. Они виделись всего лишь раз, да и то очень давно.

— Ассалам алейкум! — воскликнул Мачиг.

— Ва алейкум салам!

Они обнялись как близкие знакомые.

— Ты зачем пожаловал сюда? — поинтересовался Мачиг.

— Купить кое-что нужно.

— Ты не торговлей ли занялся?

— Нет, я в Турцию собираюсь,

— И ты тоже? — удивился Мачиг. — А когда?

— С первой партией.

Ему показалось, что Данча шутит.

— Нет, Мачиг, к сожалению, не шучу.

Мачиг все не отпускал его руку.

— Как же так? Ведь твои друзья, Арзу, Берс, Маккал, всегда были против переселения.

Грустные глаза Данчи потемнели. Мачиг понял, что он напрасно затеял этот разговор. Не стоило лишним напоминанием бередить душу. Но и отступать уже было неудобно. Хотя, почему и не поговорить? Ведь люди при встречах делятся тем, что их больше всего волнует. А переселение в Турцию — разве сейчас это не самое главное, разве оно не волнует всех чеченцев?

— Не по своей я воле еду, Мачиг, — ответил Данча.

— Не по своей? — невольно вырвалось у Мачига. — Зачем же тогда ехать?

— Ты знаешь, наш устаз Кунта-Хаджи вынужден был переселиться в Турцию. И все мои родственники решили последовать за ним.

Я просил, умолял. Не помогло. Ослушаться же тамады рода не имею права. Да и как расстаться с родными и близкими?

— Все поедем! — зло выкрикнул безрукий чеченец. — Все до одного! Там нам уже земли выделили и дома построили. Ждут нас, не дождутся. А глупый народ еще размышляет о чем-то!

Несдержанность безрукого не понравилась Данче.

— Нет, Алха, — сказал он. — Я еду не потому. У каждого есть обязанности, долг. А ты напрасно горячишься, Алха. Едут-то не все.

— Не все… Не все… — Алха скрипнул зубами и насупился.

— На одних страху нагнали, других обманули. Мужчин нет! — заорал вдруг Алха.

Люди останавливались, прислушивались.

— Перевелись настоящие мужчины! Наши отцы умерли за эту землю.

А мы ее добровольно покидаем.

— Эй, конах, ты о чем говоришь? — вмешался стоявший неподалеку незнакомый человек. — Ты что, хочешь, чтобы здесь все с голоду поумирали? Или стали христианами?

Алха и незнакомец начали препираться друг с другом. Мачиг не стал дожидаться окончания спора, он распрощался с Данчей и вернулся к Андрею.

Мачиг уже издали стал искать то место, где была привязана его корова, надеясь в душе, что ее там уже не окажется. В просвете между рядами он заметил знакомые ввалившиеся черные бока и понял, что Андрей все это время простоял напрасно.

— Двадцать рублей за нее давали, — тяжело вздохнул Андрей. -

А ей цена, как минимум, двадцать пять.

— Отдал бы… Я же говорил, и за восемнадцать можно. Скот-то подешевел. Потом, конечно, снова цена поднимется. Но у меня же нет времени ждать.

— Для бедняка, у которого каждая копейка на счету, пять рублей — слишком большая потеря. Может, к вечеру кто-нибудь даст нам и двадцать пять.

Мачиг ничего не ответил. Он уже потерял всякую надежду выручить и восемнадцать рублей. Но чтобы не огорчать Андрея, решил ждать вечера. Временами его взгляд останавливался на паре быков, хозяин которых молча поглядывал по сторонам.

"Почему же он до сих пор не нашел покупателя? — подумал Мачиг. — У него ведь очень хорошие быки". И стал в уме прикидывать, сколько бы ему понадобилось денег, чтобы купить таких. В том, что дорога предстоит длинная, сомневаться не приходилось. Значит, в дороге быки оказались бы как нельзя кстати.

— Сколько бы ты, Мачиг, отдал за эту пару? — спросил Андрей, проследив направление его взгляда.

— Чуть пораньше их можно было бы взять рублей за сорок — сорок пять. Теперь быки подорожали, — вздохнул Мачиг. И философски заключил:- Так всегда — одного нужда заставляет продавать, другому нужда не дает купить.

— Сколько у тебя денег? — спросил вдруг Андрей.

— Из дому я взял пятнадцать рублей, за бычка мы выручили двадцать три.

— Мало!

С минуту Андрей стоял в раздумье, затем снова обратился к Мачигу.

— За сколько бы ты эту пару быков взял?

— Даже не знаю, — пожал плечами Мачиг. — Меньше чем за пятьдесят-пятьдесят пять их не отдадут.

— За эту цену ты бы их купил?

— Почему же не купить! В следующий раз они будут еще дороже.

— Тогда подойдем, поторгуемся с ним. Поторопись, — сказал Андрей, видя, что Мачиг не трогается с места. — Ими начинают интересоваться покупатели.

— Надо сначала корову продать, — растерялся Мачиг.

— Я оставляю ее себе.

Мачиг не понял. Ни жена Андрея, ни он сам даже не заикнулись о корове. Какой же смысл Андрею покупать ее?

— Видишь ли, — стал объяснять Андрей, — хотя и не дают за нее больше двадцати, но настоящая цена ей двадцать пять. Вот двадцать пять рублей я и даю тебе. Согласен?

Мачиг никак не мог прийти в себя.

— Чего молчишь? — рассмеялся Андрей. Убытка себе я не причиню.

Через месяц-другой коровы подорожают, и я верну свои деньги.

Понял? Пошли, а то пока раздумываешь, без быков останешься.

* * *

Данча и Алха, сделав кое-какие покупки, поболтав со знакомыми казаками, уже направлялись домой, когда неожиданно лицом к лицу столкнулись с полковником Белликом. Встреча их не обрадовала, хотя полковник и был необыкновенно обходителен и вежлив.

— Салам алейкум, мои кунаки-шалинцы! — с притворным радушием воскликнул он, протягивая обе руки. — Рад видеть вас!

— Радуйся, полковник, — сказал Данча, ответив на приветствие.-

Чеченцы же уходят в Турцию. Прощайте, господин Беллик!

"Слушая их, можно подумать, что они с удовольствием покидают родину. Но это далеко не так. Я их, мерзавцев, хорошо знаю.

Нужно выпытать, что же у них на уме".

Полковник пришпорил коня.

— Куда вы?

— Домой.

— Нет, так не годится, друзья мои. Я обижусь, если вы не отведаете у меня хлеб-соль.

— Баркалла. Мы должны к вечеру успеть в Илисхан-Юрт, — ответил Данча. — Ехать далеко.

— Посидим, пропустим по чарочке, — не унимался полковник. — Кони ваши за это время отдохнут. — И уловив загоревшийся взгляд Алхи, решительно добавил:- Поехали!

Продрогший на холоде Алха считал, что не будет ничего плохого, если они немного побудут у полковника и хотя бы согреются.

Убогая одежда — старый бешмет со множеством заплаток, надетый на голое тело, да такая же рваная овечья шуба — не защищали беднягу от злого ветра. Обрадованный предложением полковника, Алха не дожидаясь ответа Данчи, хлестнул коня.

— Трогай за мной. Неудобно отказываться.

— Ты с ума сошел! Пора ехать домой.

— Приедем часом позже — невелика беда.

Данча досадливо тряхнул головой, но последовал за Алхой.

Просторное помещение, куда полковник ввел гостей и где он обычно принимал посетителей, подавляло своим пышным убранством. Бессмысленное нагромождение дорогих вещей, роскошные ковры и различное оружие, начиная с турецкого ятагана и кончая кавказской шашкой, развешенное по стенам, отражали не характер края, а тягу хозяина к богатству, его неуемную жадность, безумную страсть плебея, который случайно вырвался из своего круга и стал на одну ногу с сильными мира сего. Данча, не видевший на своем веку ничего, кроме суровых красот гор да обстановки убогих хижин, был невольно ослеплен, и, цокая языком, удивленно крутил головой, оглядываясь по сторонам.

Полковник снисходительно улыбался, незаметно наблюдая за поведением гостей. Он внутренне наслаждался и своим положением, и произведенным на горцев впечатлением. Сытое лицо его сияло от удовольствия. Алхе же крупное тело полковника, втиснутое в тесный мундир, напоминало огромную пиявку, досыта насосавшуюся чужой крови. Полковник кинул взгляд на Алху, который насупившись смотрел на портрет на стене.

— Это кто? — спросил он, указывая на портрет пальцем.

— Его величество император Александр II.

— Валелай[75],- покачал головой Алха. — Зачем ему столько орденов?

— Он их заслужил.

— Все они похожи на детские черепа. С лент на них течет кровь.

Ордена дают тем, кто убивает. А сколько ты убил за этот ордул?

— спросил Алха, указывая на орден Святой Анны на шее полковника.

— Ты тоже, Алха, не ангел, — уклонился от прямого ответа полковник.

— Я убивал тех, кто пришел на мою землю, чтобы убивать наших жен и детей, делать нас рабами. Это не одно и то же. Почему ты пришел сюда убивать? Разве Бог велел ему, — Алха кивнул на портрет, — убивать нас? Мы ему ничего плохого не сделали.

— Государь требует от вас всего лишь послушания. Но вы не внемлете голосу разума. И гибнете.

В кабинет вошел солдат, неся на вытянутых руках поднос с вином и закусками.

Беллик подождал, пока он расставил на столе тарелки с едой.

Когда солдат исчез, полковник разлил вино, оглядел гостей с чуть заметной брезгливой гримасой и жестом руки пригласил их к столу.

— Все наши соседи покорились царю, — продолжил Беллик, обращаясь к Алхе. — Даже ваши соплеменники — ингуши. Только вы одни и мутите без конца воду. Шамиля еще и на свете не было, когда шейх Мансур поднял против нас почти весь Северный Кавказ. Затем Бейбулат… А зачем? Живите смирно, как ваши соседи — кабардинцы, осетинцы, черкесы, грузины, кумыки. И не надо вам будет никуда переселяться.

— Не наших предков винить за долголетнюю войну, — произнес Данча. — Винить надо жестокость царей и хакимов, их несправедливые законы. Говорят, и мышь кусается, когда ее хватают за хвост.

— Хорошо! Не будем об этом, — засмеялся Беллик. — Возьмем бокалы. Выпьем за то, чтобы вы счастливо добрались до Турции!

Данча пить вообще отказался. Алха же, наоборот, пил много.

— Ну зачем вам ехать в Турцию? Оставайтесь, — Беллик с каким-то тайным злорадством поочередно обращался то к одному, то к другому гостю. — Но… смиритесь…

— Царь нашу землю уже роздал казакам, князьям соседних народов и чеченским офицерам, — заметил Данча. — Что нам теперь здесь делать? А скоро нас и вообще обезоружат, обложат податью и мужчин заберут в солдаты.

— Вранье! Царь никогда не пойдет на такое. Он любит вас.

— Я повторяю не сплетню с базара. Так говорят уважаемые люди Чечни: Сайдулла, Алихан, Альгуло, Боташ, Хадис, муллы и хаджи.

Им нельзя не верить. Они говорят правду. А в Турции нам выделили хорошую землю. Там правоверный падишах.

— А народ? — допытывался полковник. — Народ-то как смотрит на все это?

— Эх, Беллик, Беллик, — грустно вздохнул Данча, — кому охота покидать родину и могилы предков? Но бедному приходится делать только то, что решит русский царь, — жить или умереть.

Алха в разговор не вступал. Он молча пил, не обращая внимания на хозяина, но одновременно прислушивался к тому, о чем говорилось за столом. Лицо его приобрело землистый оттенок, а глаза постепенно налились кровью. Он скрипнул зубами и с размаху ударил кулаком по столу. Задребезжала посуда.

Недопитый хозяином бокал опрокинулся, и вино расплескалось по скатерти. В кабинет вбежал солдат. Но Беллик движением руки показал ему на стол: убери!

"Ослы длинноухие, — в сердцах выругался он про себя, вытирая платком обрызганный вином мундир. — Разве с ними можно по-хорошему? Скоты!"

Данча посмотрел на товарища, взглядом упрекая его за несдержанность.

— Разве так ведет себя гость в чужом доме? — как можно спокойнее проговорил Беллик, хотя спокойствие это давалось ему нелегко.

— Разве это я в чужом доме? — взмахнув своей единственной правой рукой, выкрикнул Алха. — Нет, господин Беллик, это ты в чужом доме! Это я здесь хозяин, а ты — гость! Непрошеный гость! И ты еще собираешься учить меня, горца, как вести себя?

— Он вплотную приблизил к полковнику свое лицо, и тот подался назад. — А кто лишил меня руки, научил пить водку, а потом и вовсе пустил по миру? Посмотри на меня! Кто сделал меня нищим?

Данча с силой дернул его.

— Нет, Данча! Ты же видел, как эта свинья обрадовалась, когда мы сказали, что уходим в Турцию. Они хотят выгнать нас. Но не бывать тому! Слышишь, полковник, мы не уйдем в Турцию и не пустим тех, кто собирается туда! Это наша родина, наша земля, здесь похоронены наши предки. Нас осталось мало, очень мало, но мы еще в силах скрестить с вами сабли.

Полковник едва сдерживал радость: "Наконец-то, голубчик.

Этого-то я и ждал от вас. Значит, хотите повторить сороковой год? Хорошо! Я еще посижу с вами немного ради приличия, а потом и выпровожу. Нужно срочно написать донесение Лорис-Меликову. Они готовят восстание. Это несомненно. Сами выболтали, дикари".

Данча вновь резко дернул Алху, и тот умолк.

Над столом повисла тяжелая, напряженная тишина.

— Россия огромна, — нарушил ее полковник. — И она не нуждается в ваших землях. Царь беспокоится о вашем будущем и желает вам только добра. Если вы не станете подчиняться нашим законам, нашим порядкам, то здесь никогда не будет ни свободы, ни покоя.

— Подчиняться вашим законам? — прохрипел Алха. — Это еще хуже, чем переселение в Турцию. Нет, не мы пришли на вашу землю. Мы даже не знаем, где она находится, так что уходите вы. Тогда у нас появится свобода и вернется покой.

— Я одно хочу сказать тебе, Алха, — проникновенным голосом произнес Беллик. — Когда-то, триста лет тому назад, казанские татары точно так же возмущались, когда Иван Грозный покорял их. Разоружать татар было не менее трудно, чем вас. И они тоже считали, что это равносильно смерти. А сегодня? Они даже забыли, как стрелять из ружья. И вам не нужно оружие. Живите мирно, а от врагов защитим вас мы.

Алха вскипел:

— Мы не женщины, чтобы нас защищать! Мы сами умеем это делать.

Мы еще скрестим с вами наши шашки. Он хотел сказать что-то еще, но Данча перебил:

— Беллик-сардар[76], не слушайте Алху. Он пьян. Возможно, мы тоже будем в положении казанских татар, будем отдавать своих детей в солдаты, туда, где заставляют есть свинину, — сказал Данча с грустью. И решительно добавил:- Но это случится не теперь, когда край, данный нам Богом, будет им же у нас и отнят, а мы из мусульман превратимся в христиан. Так вот, чем дойти до такого позора, лучше уж жить в Турции.

Данча поблагодарил Беллика за гостеприимство, встал и поднял Алху, который еле держался на ногах. Данча вывел его на улицу и с трудом усадил на коня. Они шагом выехали из Червленой. В предвечерней тишине еще долго слышался гортанный голос опьяневшего Алхи, который грозил расправиться и с русской армией, и с чеченцами, которые согласились на переселение в Турцию. Теперь угрюмый Данча даже не пытался унять разбушевавшегося товарища.