Действующие лица 2 page. – Да, это риск. Но о чем я говорю?

– Да, это риск. Но о чем я говорю? Любой, кто способен управиться с двумя такими быками, пройдет и через Воды, и через Ворота. – Он щелкнул пальцами. – Какой я молодец, что не предложил ему переодеться и не подсказал, как незаметно проникнуть в город! Не хотел бы я оскорбить такого героя.

– Никогда не оскорбляй братское сердце, – посоветовал Езак.

– Твои слова да Ангелам в уши, братуха.

Я почти услышал, как он театрально кивнул.

Сделав еще два шага, я остановился. Свел пальцы в кулак, и те стали липкими от крови Резунов на ладони; другая кисть пульсировала от боли, полная заноз, а ноги, стоило прервать ходьбу, затряслись. Я знал, что портки испачканы грязью и кровью и то же самое случилось с дублетом и безрукавкой. Можно было раздеться до рубашки, но я полагал, что на спине все равно будет кровь, уже моя собственная.

Ночью, закутавшись в плащ, я мог бы миновать патруль Крушаков, но у портовых ворот, при свете дня? С поддельным паспортом или без него – с такой наружностью меня немедленно запрут, если не хуже. А снова дожидаться ночи мне было некогда; приходилось поспешать вперед новостей, не говоря уже о том, что люди будут искать Птицеловку и Ссадину.

Что касалось бригады Петира… этот конфликт не мог радовать.

Я обернулся. Здоровяк изобразил удивление, Езак откровенно улыбнулся.

– Ладно, – сказал я. – Дайте мне чистую одежду, покажите путь в город, и я обдумаю ваше предложение.

– Вы либо принимаете его, сударь, либо не получаете ничего. Нет денег – нет спектакля.

Я выразительно посмотрел на дорогу, которой пришел.

– Если постоим здесь еще, то наш единственный спектакль будет для ребят Петира. Уведите меня с улицы, дайте чего‑нибудь пожевать, и мы потолкуем.

– Договорились! – Борода разошлась от широкой ухмылки. – Ибо «на то и звезды шлют лучи, чтоб не было беды в ночи».

Актеры. Да помогут мне Ангелы.

Мы, члены Круга, особый народ. Еще до того, как двести лет назад Исидор сколотил из нас более или менее прочное преступное сообщество, имперское дно уже веками именовало и определяло себя. За каждой аферой, каждым орудием и разновидностью преступника был закреплен особый термин. Жаргон есть у всех – у плотников, у рыбаков; у нас он тоже имеется и называется «арго» – наречие дна, позволяющее обсуждать дела быстро, просто и скрытно. Если услышите про «Жухло», которое «катает лангреты», то знайте, что речь идет об игре в подложные кости. Если малого называют «тертым Говоруном», то держитесь от него подальше, пока не «заговорил» все ваши соколики. «Спецухи» – метки, «Кидалы» – шулеры и профессиональные нобли, на них залипающие, а «шалман» – таверна, где они встречаются и делят добычу.

Актеры, напротив, болтаются где‑то между светлым миром Светляков и темной вотчиной Круга. Одинаково развлекая ноблей и чернь, Лицедеи, однако, не входят в приличное общество: у них нет постоянного места жительства, они не производят ничего ценного, живут и работают странно и как получится. Они совершенно не те, кем кажутся на подмостках; порой говорят на малопонятном языке – почти арго, и часто сочетают в себе высокое и низкое. У большинства есть некоторый опыт кентовской деятельности, что‑нибудь простенькое – шулерство или сбыт краденого (странствующие труппы могут прихватить барахло в качестве «реквизита» в одном городе и толкнуть в другом, никто и не заметит), а может статься, расширенное участие в «осуществлении» местной бандой Закона Барнарда. Но кое‑что можно утверждать наверняка: актеры не настоящие члены Круга. Они бывают обаятельны и умны, капризны и эгоцентричны, находчивы и неутомимы, но в первую очередь – ненадежны.

Об этом я без устали напоминал себе, когда сидел с кружкой крепленой медовухи и слушал здоровяка, который уже заканчивал рассказ.

– И в этом, сударь, если вкратце, и состоит наше затруднение, – заключил тот.

Я посмотрел на окружавшие меня лица. Актеров была дюжина: семь мужчин и пять женщин. Большинство лучилось надеждой, некоторые вели себя осторожнее и сохраняли нейтралитет, а минимум двое испытывали сомнения. Старуха, штопавшая вывернутую наизнанку рубаху, смотрела и вовсе враждебно, если вообще удостаивала меня взгляда.

Я был склонен с ней согласиться.

Это было безумием.

Я оторвал взгляд от труппы и воззрился на человека передо мной.

– И чем я могу тут помочь?

Тобин – тот из моих знакомых, что был пошире, оказавшийся вожаком труппы – раскинул руки. Мы находились на сеновале извозчичьего двора. Тобин арендовал его как ночлежку и зал для репетиций. Мне, в честь надежды, которую я воплощал, выделили единственный стул.

Они не поняли ни кто я, ни что, а я не стал говорить. Пусть считают меня очередной Отмычкой. Это упростит дело и умерит чаяния.

– Я видел, как мягко ты шел, – молвил он. – Ты Щипач, если я в этом хоть что‑то понимаю. И никакой не друг Зануде Петиру, если я правильно рассудил. Друг вражий – враг и мне, но дай кому‑то выйти на того, кто вышел на меня, и я навеки…

– Брось этот монолог, или как ты там называешь эту дьявольщину, – вмешался я. – Если я нашпиговал сталью пару ребят Петира, то это еще не значит, что я пойду против него ради тебя.

– Говорил же, что он нас пошлет, – буркнул кто‑то сзади.

– Разве я сказал, что позвал нашего друга сразиться с мучителем? – воззвал Тобин к публике и повернулся к Езаку. – Разве я позволил хотя бы намек?

– Ни в коем случае.

– Видишь! – обратился он снова ко мне. – Ничего подобного, сударь мой. Нет, я просто прошу в обмен на нашу щедрую помощь и гостеприимство вернуть нечто, принадлежащее нам и забранное неправильно – куда там, неправедно! – Он улыбнулся улыбкой ценой в три соколика удачным вечером. – По‑моему, это сущий пустяк.

Их «щедрость» пока успела выразиться в тазе воды, чтобы я вымылся сам и промыл рассечение на спине, бинтах, чистых рубашке и куртке, а также обещании провести меня в город. Взамен они просили ощипать Зануду Петира.

Петир, похоже, расширил дело: теперь он занялся «хранением» и «страхованием» имущества, проходившего через его склады. Тобин с труппой высадились в Мутных Водах неделю назад, после выступления перед монаршим лицом в столице, которая называлась Хренапомнитьеёполис. К несчастью, большая часть их вещей, включая все пьесы, попала в руки Петира.

Реквизит можно было заменить, а костюмов наделать из утиля, но только не пьесы. Труппа собирала их годами: уникальные рукописи – подлинные и скопированные, купленные и даже краденые, все для единоправного использования труппой. Характерная роль могла кормить труппу годами, а удачная новая пьеса притягивала покровителей и даровала успех, еще сезоном раньше казавшийся недостижимым. Если актеры были слаженным, неистовым, блистательным сердцем труппы, то пьесы – ее душой. И без души труппе было не выжить.

Беда, если отбросить недавние личные счеты с Петиром, заключалась в том, что у меня не было ни времени, ни средств, чтобы вломиться к Карликовому Боссу и умыкнуть сундук, набитый бумагами. Не в смутный период, когда из Барраба летели вести о Щуре даже сию секунду, пока я сидел.

Но было не менее ясно, что Тобин не потерпит отказа, располагая тем, в чем я нуждался.

Я бросил в рот зерно ахрами. Дождался, когда оно размякло под языком, пустило сок и впиталось в кровь. Пусть попотеют, соображая, что им делать, если я откажусь. Я ощутил прилив бодрости и легкости, прислушиваясь к шарканью их ног по соломе.

Наконец я приходнулся и встал. Труппа невольно раздалась, ширя круг. Не шелохнулся только Тобин.

– Сунуться в осиное гнездо никакой не пустяк, – проговорил я медленно. – Петир хоть и в Мутных Водах, но власть. Он не оставит дверь нараспашку для гостей вроде меня – для меня особенно, если учесть, что я сделал с его людьми.

– Но ведь наверняка… – начал Тобин.

– Я не закончил. – Вскинув руку, я огляделся и обеспечил общее внимание. – Если вы дадите мне время, несколько дней или неделю, я верну вам сундук. – («С башкой Петира, в зависимости от того, кому я это поручу».) – Но прямо сейчас, за столь короткий срок, мне не справиться.

– Мы не собирались задерживаться в Водах, – озлился Тобин.

– А я не собирался смывать с себя кровянку бычар – одни Ангелы знают, сколько их было, не говоря уже о том, чтобы платить за проход в Илдрекку компании Лицедеев, однако пожалуйста. Я играю, как умею. Полагаю, вы занимаетесь тем же.

– Откуда нам знать, что ты вернешься и сдержишь слово? – произнес кто‑то сзади полным сомнения голосом.

– Вы могли сдать меня Зануде Петиру в обмен на имущество. – Я не сводил глаз с вожака. – Может, выручить и побольше, чем пьесы. Вы этого не сделали.

Тобин прищурился. Он утопил подбородок в складках, давая понять, что думал об этом и воздержался.

– Это было бы просто, но позорно, – добавил я. – Не в моих правилах забывать о таком. Вы можете поверить моему слову.

Старуха фыркнула.

– Слову вора, – буркнула она, не отрываясь от штопки.

В помещении вдруг прекратили дышать. Я больше ощутил, чем увидел, как взоры всех, кроме Тобина, метнулись сначала к старухе, а после снова ко мне.

Я медленно вздохнул и выдавил улыбку:

– Почти такому же лживому, как актерское?

Уголок ее рта дрогнул в легчайшей улыбке.

Собравшиеся расслабились.

– Значит, по рукам! – объявил Тобин. – В обмен на помощь и поддержку славный Щипач добудет наше добро не позднее седьмого дня.

Он простер руки и помог мне подняться. От резкого движения я немного поплыл, но не стал противиться. Когда я утвердился на ногах, он облапил меня другой рукой – спасибо, не тронул раны – и привлек ближе.

– Но помни, вор, – шепнул он мне на ухо, едва шевеля улыбчивыми губами. – Я доверил тебе благополучие труппы. Не сумеешь – мне по сараю, я добуду рукописи иначе, если понадобится. Но если ты подвергнешь моих людей опасности или скажешь Петиру, кто тебя послал, то я постараюсь, чтобы ты поплатился. Пусть мы братья, но у меня есть родня поближе, и у них тоже найдутся длинные ножи.

– Иного я и не ждал. – Я улыбнулся, обняв его в ответ. – Даже не было в мыслях.

Я простился с Тобином и его людьми в трех кварталах от городских стен на площади Шестнадцати Ангелов.

Верный слову, руководитель труппы беспрепятственно провел меня не только через городские ворота, но и по Мутным Водам и Нижней Гавани. Я так и не проникся необходимостью высветлить волосы золой и превратить мою эспаньолку в полноценную бороду при помощи овечьей шерсти и клея, не говоря о ходулях, которые называют «сапогами великана» и дополняются длинными портками и фальшивыми ступнями, – но был не в том положении, чтобы спорить. К тому же Тобин справедливо указал, что люди Петира будут искать чернявого коротышку с хитрыми глазами и бородкой, а вовсе не старика с негнущимися коленями, который откровенно нуждается в помощи при ходьбе. Будьте спокойны – участие в параде актеров, растянувшихся на полквартала вперед и распевавших и выделывавшихся по ходу, нисколько не задело моего самолюбия, когда речь пошла об отводе глаз от моей особы.

Не скрою, мне пришлось нелегко. Спроси меня на полпути, стоила ли игра свеч, и я бы ответил, что предпочел бы пробиваться с боем через Мутные Воды и половину Нижней Гавани, чем сделать еще один шаг в этих проклятых колодках. Но зато теперь я стоял на земле в родных сапогах, смыв грим в ближайшем фонтане. По‑моему, жертвы себя оправдали.

Однако при наличии выбора я все же выбрал бы бой.

– Об уговоре не забудешь? – спросил вожак, когда я убрал с лица мокрые волосы.

Поверх его плеча я глянул на небольшой отряд Крушаков, отиравшихся в тени здания; красные кушаки выдавали в них городскую стражу. Они были слишком далеко, чтобы услышать, но достаточно близко, чтобы причинить неприятности, если Тобин вздумает устроить скандал.

– Получишь ты свои пьесы, – заверил я. – Не волнуйся.

Тобин приуныл. Было ясно, что теперь он жалел о решении провести меня в Илдрекку. Журавль в небе против синицы в руке, и так далее.

– Да, конечно, – ответил он, – но я все‑таки…

Я перестал выжимать волосы и подступил к нему. Даже изобразил улыбку. Это далось непросто, так как он усомнился в моем слове. Дважды.

– Не парься, Лицедей. Я выполняю обещания.

Тобин перевел взгляд с моего рта на глаза. Увиденное его не утешило.

– Да, будем надеяться, что это так.

Я кивнул ему напоследок, вернул лоскутный плащ, которым меня укрыли, чтобы спрятать оба клинка, и удалился.

На ходу я вытягивал шею и радовался тому, что снова видел стены Илдрекки изнутри. Они нависали, вырастая из тени в солнечный свет, а темный кирпич и бежевый камень с рассветом делались красными и кремовыми. Поверх стены вдалеке что‑то сверкнуло – острие копья, шлем или доспехи, не разобрать; стену обходили дозором. Я прикинул, видно ли меня оттуда, или я выгляжу неразличимым пятнышком. Наверно, чем‑то средним, насколько можно было судить по шкурам освежеванных преступников, набитым сеном и повешенным под парапетом. Сегодня их было четыре. Две недавних, судя по кружившим воронам.

Я опустил глаза и отвернулся. Трупы служили наглядным уроком возмездия за несоблюдение имперских законов, но мне они всегда представлялись напоминанием о цене беспечности. В этом городе она оборачивалась смертью или поимкой, и я не утруждал себя мыслями о чем‑то другом.

Не это ли произошло в Баррабе? Не потерял ли я бдительности? Я так не считал, но опять же – спохватываешься, когда уже поздно. А Щур, безусловно, застал меня врасплох, так что не исключено…

Это было очередной встречей, еще одним заходом ко мне с целью умаслить авторитетных повелителей Круга. Еще одним медленным танцем слов и угроз. Будучи новоиспеченным Серым Принцем, я представлял собой неведомую потенциальную угрозу – вдвойне, ибо никто, даже сам я, не ждал моего возвышения. Но стоит убить легенду вроде Тени, дотла спалить кордон, остановить войну и надуть империю, как улица начинает видеть в тебе человека, который знает, что делает. Тебя называют Принцем. А кто поспорит с улицей? Только не я. Не Нос, которому повезло достигнуть высот. И не другие, как мне казалось, Принцы – во всяком случае, не сразу и не напрямик.

Желание оспаривать глас улиц Илдрекки проходит с опытом. Это относится к членам Круга, вдобавок не лишенным ума.

А Щур был умен. Умнее, чем я считал. В отличие от горстки других Серых Принцев, с которыми я познакомился, он предпочел не выглядеть напыщенным индюком, не нацепил маску ментора, не попытался предостеречь меня от представителей моего нового круга. Он просто предложил поговорить о делах как контрабандист с контрабандистом. И я пошел, приняв во внимание его связи не только в южной трети империи, но и в далеких королевствах. Не без опаски, разумеется, но пошел. Мне были нужны эти связи, нужна эта сеть. Без денег организацию не создашь, а ради них мне предстояло толкать не только то, что я умел, – священные реликвии.

Щур, безусловно, все это знал. Но ведал и большее: ему было известно, как ко мне подступиться. Потому что Щуру, как и мне, повезло.

Дело было в том, что Щур нашел меч. Меч Дегана.

Я хорошо запомнил шок, который испытал, как только Щур воздел почерневший клинок. Когда я видел этот меч в последний раз, Деган швырнул его в огонь, охвативший здание, – отправил на погребальный костер моих ошибок заодно с нашей дружбой. Ради меня он рискнул всем, во что верил и чем являлся, а я отплатил ему предательством. Казалось правильным оставить меч на месте: кто я такой, чтобы дотрагиваться до символа Дегановых потерь?

И вот он мало что в чужих руках – у Щура! И тот угрожает им мне? С намеком на то, что я был не один, когда умер Тень? Что я подрядил для этого Дегана? Что ж, это никуда не годилось. Ни его угрозы, ни то, конечно, что он при этом держал меч Дегана.

Этим клинком мне мог угрожать только один человек, и это был не Щур.

Поэтому я извлек свой и отобрал у Щура меч Дегана.

И угодил прямо в его силки.

Птицеловка, естественно, поняла это первой. Я был слишком зол, чтобы думать о последствиях; чересчур сосредоточен на мече, чтобы заботиться о нарушенной Мирной Клятве. Но Щур, как указала Птицеловка, моими стараниями уже не нуждался в мече Дегана, чтобы подкрепить свой рассказ, – он разжился кое‑чем получше. Я обнажил клинок, нарушил слово и угрожал ему смертью – то есть совершил именно то, чего мы оба поклялись не делать.

И я повелся на это не задумываясь. Щур подставил меня, а я отплатил гаду тем, что изобразил его честным Серым Принцем.

Будь оно проклято.

В конечном счете у меня не осталось выбора: я должен был извиниться. И вот, собрав моих людей и наступив на горло собственной гордости, я отправился через Барраб к месту встречи в надежде найти Щура и уладить дело.

Порядок, я нашел его – мертвым, с моим кинжалом в глазу и в окружении троих его людей, распростершихся вокруг.

После этого мне не оставалось иного выбора, как только покинуть Барраб и обогнать спешившие в Илдрекку новости. Волк, азаарский бандит и контрабандист, который провел нас через холмы, оказался в этом смысле бесценным подспорьем. Остальные подручные Щура, находившиеся в Баррабе, каким‑то образом пронюхали о наших планах, и наше путешествие оказалось опаснее, чем представлялось. Пока мы не удалились от города на приличное расстояние и не углубились в холмы, я был лишен удовольствия задуматься о местонахождении Волка во время моей встречи с Щуром и осознать, что он не показывался, пока мы не нашли трупы. При этом я помнил, что Волк хорошо разбирался в ножевом бое, а Щур был убит коротким клинком.

Впрочем, когда я это понял, было поздно: Волк уже исчез.

Дорога домой стала невыносимой из‑за нытья Птицеловки на тему «я же тебе говорила».

Я всячески старался держаться проездов и улиц Илдрекки. Кружным путем было быстрее, но я не настолько разбирался в поворотах и тупиках, чтобы вполне воспользоваться его преимуществом. Вдобавок я знал, какого рода события случаются в незнакомых переулках, и мне было некогда в них участвовать.

Я вновь задался вопросом о судьбе Птицеловки и Ссадины, не зная, живы ли Птицеловка и ее подручный. Несмотря на спешку Тобина и бдительность Езака, я наскоро обыскал соседние кварталы, включая отрезок Склизи. Я надеялся найти не столько Птицеловку, сколько горку камешков или знак, нацарапанный на стене или дверном косяке, – ее воровскую метку, которая сообщила бы мне, что та жива и пребывает на улицах. Но знаки все были не ее, а несколько субъектов, с которыми я рискнул переговорить, ничего о ней не слышали. Все, что я мог сделать, – поставить свои метки под парой‑тройкой подоконников и приладить к косяку трактирной двери пучок голубиных перьев, дабы уведомить, что я ее искал.

Я вышел из кордона Пяти Колоколов и пересек угол Иголок. День был базарный, и я уклонился от главной площади с ее древними каменными столбами. Вместо этого я пригнулся и зашагал второстепенными улочками мимо телег с грузом шелка, шерсти и льна, не обращая внимания на оклики торговцев и их зазывал. Слабая вонь золы и несвежей мочи – следы, оставленные красильным процессом и не вполне выветрившиеся, – перебивалась более густым запахом пота людей и мулов, томившихся на летней жаре.

Я почти выбрался, когда уловил новый – кардамона и тмина с толикой цитруса, покоившийся на волне густого, дразнящего аромата жареного мяса. Желудок ответил на зов, и я осознал, что, с тех пор как покинул каик, не ел ничего, кроме пары яиц в мешочек и крепленого вина у Лицедеев.

Глотая слюну, я пошел на запах, и он привел меня к уличному торговцу, колдовавшему над грубой металлической решеткой поверх рифленой жаровни, полной углей. Он обосновался по соседству с узким переулком неподалеку от следующего перекрестка. Вокруг собралась небольшая толпа, смотревшая и ждавшая, в то время как он ловко извлекал из котелка с приправленным специями йогуртовым маринадом нарезанное кубиками мясо барашка, пронзал его тростниковым шампуром и выкладывал на решетку. Затем по готовности насаживал на острие половину молодой луковицы, быстро обжаривал и с виртуозной небрежностью подавал.

Я заказал два, прикинул и в последний миг заменил на четыре. Тот спокойно добавил мяса на гриль. Поскольку кордон был не мой и я не хотел привлекать внимание, я дождался своих шампуров, вместо того чтобы взять первую четверку готовых, как поступило бы большинство Кентов.

Держа по два шампура в каждой руке, я дошел до соседнего переулка и привалился к стене, чуть сместившись так, чтобы меч Дегана не терся о повязку. Сняв губами горячую луковку, я аккуратно положил два шампура на плошку разместившегося рядом нищего.

– Осторожно, – сказал я невнятно, лук мешал. – Горячо.

Попрошайка взглянул на подношение и неистово закивал, щерясь в улыбке. Он сотворил имперское благословение оставшимися тремя пальцами перебинтованной десницы, потом благодарно сложил ладони лодочкой. Он был воплощением жалкого нищеброда, признательного за свалившееся с неба изобилие.

Так было, пока я не посмотрел ему в глаза, где на мгновение уловил холодный расчет и жесткое сомнение, разбор плюсов и минусов, риска и шансов, обозначенных моим простым жестом. Чего мне нужно? Можно ли выклянчить еще? Не подстава ли здесь? Но все это лишь промелькнуло: нищий понял, что я смотрю – нет, вижу, – и поспешно скрыл свои чувства и отвел взгляд.

Но все равно знал, что я увидел его нутро.

Я проглотил лук и принялся за баранину, предоставив нищему смотреть в сторону и размышлять. Обугленная поверхность приятно сочеталась со сладкой влагой йогурта, пропитавшего внутреннюю часть.

Нищий потянулся и тронул шампур, но не взял.

Это была уловка. Я увидел, как другая рука скользнула в лохмотья. Нож? Дубинка с гвоздями? Или резиновая? Это было не важно. Я не собирался без надобности провоцировать Мастера‑Чернеца на его родной территории.

Я проглотил кусок и показал на пузыри у него на ноге – мерзкие, изжелта‑белые, мокнущие.

– Хорошая работа, – похвалил я. – Мыло и уксус?

Это был обычный рецепт в Сословии Увечных Сачков: намылить кожу, капнуть крепкого уксуса и щеголять «язвами».

Этот малый был не лишен известного дарования: похоже, он добавил в мыло какой‑то краситель, придав пузырям зеленоватый оттенок. Результат впечатлял.

От моих слов с него слетела всякая скорбь. Он остро и пристально уставился на меня, одновременно сунув один шампур в лохмотья и поднеся ко рту второй.

– Чем промышляешь? – осведомился он, жуя для невнятности. – Нос, Шептун или еще кто?

– Еще кто, – улыбнулся я.

– Не знаю тебя.

– Не знаешь. Я просто шел мимо.

– Ну и ступай.

– Так и сделаю. Но я отлучался. Плавал. Решил надыбать местного спеца и послушать звон.

Он впился в мясо, оторвал и глянул по сторонам. Ищет помощи или боится быть застуканным за разговором с кем не положено? Если он Ухо для местного Носа, то его общение со мной, когда уйду, чревато неприятными вопросами.

– Чем промышляешь? – повторил он. – Чего ко мне прицепился?

– Старая привычка, – ответил я честно.

Меня не было в городе больше недели, и теперь я хотел – нет, испытывал потребность! – знать, что творилось на улице. Конечно, у меня были свои связные – люди, которые выполняли мою работу, – но здесь их не было, а я не хотел тратить время на поиски.

– Мне всего‑то и нужно сориентироваться, – сказал я. – А лучше вас, Мастеров, ищеек нет.

Нищий долго смотрел на меня, затем толкнул свою плошку. Я бросил соколик и пять совушек – щедро за то, чего пока не получил. Он сгреб монеты, когда те еще плясали, и кивнул.

– По мелочи или вообще?

– Вообще. – Меня не интересовали кордонные пересуды, только городские. – Но сначала мелочь.

Он настороженно взглянул, но все же ответил кивком.

– Мне нужно узнать о некой Птицеловке Джесс, – продолжил я. – Ее не было в городе, но ночью или с утра она должна была проскользнуть. Невысокая, светлая. Горластая, когда злая.

– Из Круга?

Я кивнул.

– О невысокой злой женщине, горластой или нет, ничего не слыхать. – Нищий помотал головой.

– Как насчет типа с кликухой Ссадина?

– Тоже невысокий и горлопан? – На лице нищего появилась кислая мина.

– Все наоборот.

– Ничего.

Я подумал. Рискованно, но…

– Есть еще азаариец с погонялом…

– Я думал, тебе нужны общие новости, – перебил нищий, – а не дневная сводка приездов и отъездов. – Он снова побарабанил по плошке. – За бюллетень отдельно. Подумай хорошенько, чего ты хочешь.

– Ладно, – махнул я рукой. Пошлю людей, когда вернусь на дружескую территорию. – Давай вообще.

Нищий снял с шампура очередной кусок и принялся жевать, изучая меня. Прикидывая. Я притворился, что мне наплевать, и покусывал голый шампур.

– Щур мертв, – сообщил он наконец.

Я не подавился, но было близко к тому. Мне удалось обойтись кашлем, после чего я сглотнул и переспросил:

– Что?

– Щур. Серый Принц. Я слышал, его убили где‑то на юге.

Уже? Так быстро? Я думал, что у меня есть еще минимум день даже после задержки, вызванной Занудой Петиром и Воровскими Воротами.

– Когда? – спросил я.

Должно быть, все только начиналось, и я был на переднем крае волны.

– Не знаю. Думаю, недавно. Иначе это не стало бы свежей новостью.

– Нет, – поправил я. – Не когда замочили Щура, а когда ты узнал?

– Хм.

Он уставился на улицу. Пальцы правой руки – даже те, которые были скрючены и скрыты под грязным бинтом, – зашевелились, отсчитывая часы.

– Четыре.

– Часа? – Я медленно выдохнул.

– Дня.

Дня? Это было невозможно. Четыре дня назад Щур был еще жив. Во имя Ангелов – я сам говорил с ним третьего дня!

– Ты уверен?

– В том, что Щур мертв, или в том, что узнал четыре дня назад?

– В том и другом.

– Насчет того, что его замочили… – Нищий пожал плечами. – Улица гудела, я поверил. А в первый раз услышал… да, четыре дня как.

Мать‑перемать! Бессмыслица. Кто объявил его мертвым до того, как он умер?

Я сглотнул, не желая задавать следующий вопрос, но выбора не было.

– Кто его кончил?

– Новый Принц, Переулочник. Называл себя Дротом, что ли. Наверно, не терпится сделать имя.

Нищий покачал головой и не заметил моей гримасы на последнем прозвище, которое навесило на меня дно. Переулочник? Да неужели? Это было немногим лучше последнего, что я слышал перед отъездом, – меч Тени. Тьфу!

– Кто тебе сказал?

– Что? – вздрогнул нищий.

– Ты слышал.

– Отвали.

Понятная реакция. Он не знал меня, и это означало, что я перешел границы. Будь у нас общее прошлое, сиди он у меня на приколе полгода или год, я мог бы спросить об источниках и рассчитывать на ответ. Но обойтись немногим больше угроз и дармового завтрака?

Но мне все равно придется выяснить.

– Добро, – согласился я. – Давай так: не говори кто, скажи только где. Назови кордон, откуда это поползло, а дальше я разберусь.

– Пошел ты, Нос! Хочешь докопаться – рой сам.

Неправильный ответ.

Я был на корточках, он сидел. Мне не составило труда развернуться и навалиться коленями на его таз и бедро, прижав к земле. Не менее просто было врезать ему локтем в челюсть.

Его башка мотнулась от удара, смягчив отдачу, и правая рука взлетела. В ней был дорогой, отлично заточенный кинжал, который устремился ко мне. И замер.

Конец моего шампура первым уперся ему в горло. Я чувствовал под деревянным острием вкрадчивое биение шейной жилы. На шампуре осталось два куска баранины.

Мы так и устроились, взирая друг на друга: его нога была прижата моим весом, корпус привалился к стене, мой деревянный шампур приставлен к его шее.

– Будь умницей, – посоветовал я.

Он сделал вдох, глотнул и опустил свой клинок. Я ослабил нажим.

– Отлично, – произнес я, дыша прерывисто. – Расклад такой: я не хочу с тобой ссориться, не говоря о твоих братьях и сестрах…

– Слишком поздно.

– Но смирюсь с этим, если мне придется пойти на грубость ради кое‑каких сведений. Мне не нужны твои лучшие шептуны, и я не прошу никого выслеживать. Мне нужно только выяснить, где ты услышал звон и где его услышали твои звонари.

– Зачем?

– Затем, что бо́льшую часть времени я продолжаю зваться Дротом.

Глаза нищего расширились.

– Теперь ты знаешь, на кого натравить свою гильдию, если захочешь. Последнее, что мне сейчас нужно, – разборки с илдрекканскими Мастерами‑Чернецами, но ты видишь, в каком я положении. Мне нужно выяснить, как далеко это расползлось и откуда пошло.

Он кивнул.

– Где ты об этом услышал? – спросил я.

– Пошло из Ржавых Вод, как я понимаю. И может быть, еще из кордона Каменной Арки.

Я выругался. Мне приходилось действовать из Каменной Арки, когда она соседствовала с центром старой территории Никко. Теперь этот кордон поделила пара паханов. Один из них владел и Ржавыми Водами.

Шатун.

Мы не ладили с Шатуном, даже когда оба ходили под Никко, и в этом была ирония, ибо в итоге мы оба предали Туза. В нашу последнюю встречу Шатун катался по мостовой, выблевывая кишки, – в основном потому, что я пнул его в пах. Но по заслугам, так как до этого он приставил к моему горлу клинок.

С тех пор он ухитрился отчекрыжить приличную территорию и набрать достаточно быков, чтобы стать Тузом в своем праве. Да, я взлетел еще выше, но существует ступень, на которой можно загасить человека только за то, что он тебя раздражает. К несчастью, Шатун достиг этой ступени. На сегодняшний день.

Date: 2015-07-11; view: 264; Нарушение авторских прав