Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 17. Никто ничего не предпринимал
Толпа на улице росла. Никто ничего не предпринимал. Просто стояли и удивлялись, глазели на дыру в крыше и негромко переговаривались… ни крика, ни визга, просто негромкий говор, будто все знали, что вскоре непременно случится что‑то еще, и терпеливо ждали. Шервуд шагал из угла в угол. – Гиббс должен звонить с минуты на минуту, – сказал он, – Не знаю, отчего он замешкался. Он уже должен бы позвонить. – Может, его что‑нибудь задержало, – отозвалась Нэнси. – Может, самолет запаздывает. Или на дороге затор. Я стоял у окна и смотрел на толпу. Почти все лица хорошо мне знакомы. Это мои друзья и соседи, прежде им ничто не мешало ко мне постучаться, войти в дом и потолковать со мной. А сейчас они держатся поодаль, и смотрят, и ждут. Как будто мой дом стал клеткой, а сам я – чужой, неведомый зверь из каких‑то дальних стран. Всего лишь сутки назад я был такой же, как они, житель тихого городка Милвилла, я вырос среди этих людей, столпившихся на улице. А теперь в их глазах я – какое‑то чудовище, урод, а для некоторых, пожалуй, и похуже: что‑то зловещее, враждебное, грозящее если не их жизни, то благополучию и душевному спокойствию. Ибо Милвилл уже никогда не станет прежним… а быть может, и весь мир уже не станет прежним. Ведь даже если незримый барьер исчезнет и Цветы отвернутся от нашей Земли, нам уже не возвратиться в былую мирную и привычную колею, к успокоительной вере, будто на свете только и может существовать та жизнь, какая нам знакома, а наш способ познания и мышления – это единственно возможный и прямой путь, единственная торная дорога к истине. Жили‑были в старину людоеды, но потом их изгнали. Привидения, вампиры, оборотни и прочая нечисть тоже повывелись, им не стало места в нашей жизни: все это могло существовать лишь на туманных берегах невежества, в краю суеверий. А вот теперь мы снова впадем в невежество (только иное, чем прежде) и погрязнем в суеверии, ибо суеверие питается недостатком знания. Теперь, когда рядом замаячил другой мир – даже если его обитатели решат не вторгаться к нам или мы сами найдем способ преградить им путь, – нашу жизнь опять наводнят упыри, ведьмы и домовые. По вечерам у камелька мы пойдем судить и рядить о другом, потустороннем мире, станем из кожи вон лезть, лишь бы как‑то обосновать страх перед тем неведомым, что будет нам чудиться в его таинственных и грозных далях, и из этих наших рассуждений родятся ужасы, превосходящие все, что может таиться во всех чужих мирах. И, как некогда в старину, мы станем бояться темноты, всего, что лежит вне светлого круга, отброшенного нашим малым огоньком. Толпа на улице прибывала, подходили еще и еще люди. Вот стучит костылем по тротуару дядюшка Эндрюс, вот мамаша Джоунс в своем дурацком капоре и Чарли Хатгон – хозяин «Веселой берлоги». Тут же, в передних рядах, и мусорщик Билл Доневен, а жены его не видно… интересно, приехали ли Мирт с Джейком за их детьми? А вот и Гейб Томас, шофер грузовика, тот самый, что первым после меня наткнулся на невидимый барьер; он такой горластый и неугомонный, будто весь век прожил в Милвилле и всех и каждого тут знает с пеленок. Кто‑то шевельнулся возле меня: Нэнси. Видно, она еще раньше подошла и стала рядом. – Ты только погляди на них, – сказал я, – Нашли развлечение. Прямо цирк, сейчас начнется парад‑алле. – Они самые простые, обыкновенные люди, – сказала Нэнси. – Нельзя требовать от них слишком много, Брэд. А ты, по–моему, требуешь слишком много. Неужели ты хочешь, чтобы те, кто здесь тебя слушал, вот так, сразу, приняли на веру каждое твое слово! – Твой отец мне поверил. – Отец – другое дело. Он человек незаурядный. И потом, он какие‑то вещи знал заранее, он мог хоть что‑то предвидеть. У него тоже был такой телефон. Ему было кое‑что известно. – Кое‑что, – повторил я, – Не очень много. – Я с ним не говорила. Не было случая поговорить с глазу на глаз. А при всех я не могла его спросить. Но я знаю, он тоже замешан в эту историю. Это опасно, Брэд? – Не думаю. Оттуда, из того мира – уж не знаю, в каком месте и в каком времени он находится, – опасность не грозит. Сейчас пока опасен не чужой мир. Вся опасность в нас самих. Мы должны что‑то решить – и решить как надо, без ошибки. – Откуда нам знать, какое решение правильное? – возразила Нэнси. – Ведь прежде ничего подобного не случалось. В том‑то и беда, подумал я. Как ни крути, что ни решай, подкрепить решение нечем, опереться не на что. С улицы донесся какой‑то крик, и я придвинулся к окну, чтоб было дальше видно. Посередине мостовой шагал Хайрам Мартин, в руке у него был телефон без диска. Нэнси тоже его заметила. – Он все‑таки возвращает тебе телефон. Забавно, вот не думала… Это Хайрам и кричал, даже не кричал, а пел – громко, насмешливо, с вызовом: – Вылезай, чертов гад! Получай свой телефон! Нэнси тихонько ахнула. Я кинулся к двери, рывком распахнул ее и вышел на крыльцо. Хайрам был уже у ворот, он больше не пел. Минуту мы стояли и смотрели друг на друга. Толпа зашумела и придвинулась ближе. Хайрам поднял аппарат высоко над головой. – На, держи! – заорал он. – Получай свой телефон, ты, гнусный… Что он там еще орал, я не расслышал – толпа взревела, заулюлюкала. Хайрам запустил в меня аппаратом. Это не мяч и не палка, бросать его несподручно, и бросок вышел неудачный. Трубка на длинном проводе отлетела в сторону. Провод взвился дугой, потом натянулся, траектория аппарата переломилась, и он грохнулся на асфальтовую дорожку на полпути между калиткой и верандой. Во все стороны брызнули осколки пластмассы. Не раздумывая и не рассчитывая, не помня себя от бешенства, я сбежал с крыльца и ринулся к калитке. Хайрам чуть попятился, я выскочил на улицу и остановился перед ним. Хватит с меня Хайрама Мартина! Я сыт им по горло! Вот уже два дня он въедается мне в печенки, баста, надоело! Ох, переломать бы ему ребра, живого места не оставить! Чтоб вовек больше не измывался надо мной! Ведь только тем и берет, наглая скотина, что вымахал с телеграфный столб и кулачищи у него как кувалды! Как когда‑то в детстве, багровая пелена упрямой ненависти застлала мне глаза. Я смотрел сквозь нее на Хайрама – конечно же, он отдубасит меня, как не раз дубасил в школьные годы… все равно, пусть отведает моих кулаков, буду лупить его с восторгом, с наслаждением, изо всех сил! Кто‑то заорал: – А ну расступись! Шире круг! Я кинулся на Хайрама, и он ударил. Ему негде и некогда было путем размахнуться, но его кулак сильно и больно ударил меня в ухо, и я пошатнулся. Хайрам тотчас ударил снова, но второй удар пришелся вкось, я даже не почувствовал боли – и на этот раз дал сдачи. Я влепил ему левой чуть повыше пояса, он скрючился от боли, и я дал ему в зубы, да так, что ожег о них костяшки пальцев, ободрал в кровь. И опять размахнулся изо всех сил, но тут невесть откуда мне на голову обрушился кулак – мне показалось, голова лопнула: в ушах зазвенело, из глаз посыпались искры. Под коленями вдруг очутился жесткий асфальт, но я все же поднялся, и в глазах прояснилось. Ног я не чувствовал. Казалось, я пробкой плаваю и подскакиваю в воздухе. Где‑то близко, наверно в футе от меня, возникла рожа Хайрама – губы расквашены, на рубашке кровь. Я опять ударил по губам – пожалуй, не слишком сильно, я порядком выдохся. Хайрам зарычал, потом вильнул вбок, я снова кинулся на него. И тут он меня добил. Я почувствовал: падаю, валюсь на спину, почему‑то я падал очень долго. Наконец брякнулся о мостовую – она оказалась тверже, чем я думал, и это было больнее, чем удар, который сбил меня с ног. Я стал шарить вокруг, пытаясь опереться на руки и подняться. «А стоит ли хлопотать?» – мелькнула мысль. Ну встану, а он опять меня свалит. Но нет, надо подняться, надо подниматься опять и опять, покуда хватит сил. Так уж издавна повелось у нас с Хайрамом, таковы правила игры. Всякий раз, как я поднимался, он снова сбивал меня с ног, но я поднимался упрямо, до последнего дыхания, и ни разу не запросил пощады, ни разу не признал себя побежденным. И если я выдержу так до конца жизни, победителем выйду я, а не Хайрам. Но на этот раз что‑то невмочь. Не выходит. Никак не поднимусь. Быть может, пришел тот час, когда мне уже не встать? Я все шарил ладонями, ища опоры, и вдруг наткнулся на камень. Наверно, какой‑нибудь мальчишка запустил им в воробья ли, в собаку ли, или швырнул просто так, для забавы. Камень остался посреди улицы, может, он пролежал здесь не день и не два, и теперь я нащупал его правой рукой и стиснул – очень подходящий камень, так удобно поместился в кулаке. Громадная мясистая ручища опустилась с высоты, сгребла меня за грудки и рывком подняла на ноги. – Я тебе покажу! – заорал хриплый голос, – Будешь знать, как нападать на представителя порядка! Опять перед глазами плавает разбитая в кровь морда, искаженная злобой и ненавистью. Как он упивается тем, что он больше, тяжелее, сильнее меня! Я снова ощутил под собою ноги, яснее различил физиономию Хайрама, а за ним – еще стену лиц, нетерпеливо теснящуюся толпу, которая жаждет полюбоваться убийством. Сдаваться нельзя, подумал я, вспоминая наши прежние драки, я никогда не сдавался. Пока держишься на ногах, надо драться, и, если даже тебя свалили наземь и ты уже не в силах встать, все равно нельзя признавать себя побежденным. Хайрам обеими руками вцепился в меня, лицо его придвинулось вплотную. Я крепче сжал камень и размахнулся. Я размахнулся из последних сил – все, что во мне еще оставалось, я вложил в этот удар: всем корпусом от пояса вверх – и в челюсть. Голова его резко откинулась на толстой бычьей шее. Он зашатался, разжал пальцы и нескладной тряпичной куклой повалился на мостовую. Я отступил на шаг и смотрел на Хайрама сверху вниз; в голове прояснилось, я ощутил собственное тело, избитое, в ссадинах и кровоподтеках, – оно болело сплошь, болел каждый сустав и каждый мускул. Но это неважно, это пустяки: впервые за всю мою жизнь я одолел Хайрама Мартина! Я свалил его с ног, потому что у меня оказался камень – ну и что ж, наплевать! Я не искал его, просто камень подвернулся под руку и я невольно зажал его в кулаке. Я вовсе не думал пустить его в ход, но раз уж так получилось – черт с ним! Если бы я успел подумать, я, наверно, сделал бы это умышленно. Кто‑то подскочил ко мне. Том Престон. – Да неужто мы ему такое спустим?! – завизжал он, обернувшись к толпе. – Он же ударил полицейского! Камнем! Он подобрал камень! К нам протолкался еще один человек, ухватил Престона за плечи, приподнял как котенка и сунул обратно в первые ряды толпы. Это был Гейб Томас. – Не лезь! – только и сказал он. – Он ударил Хайрама камнем! – вопил Престон. – Жаль, что не дубиной, – сказал Гейб. – Надо бы ему совсем башку размозжить. Хайрам зашевелился и сел. Рука его потянулась к револьверу. – Только попробуй, – сказал я. – Только тронь револьвер – и, бог свидетель, я тебя убью. Хайрам уставился на меня. Уж верно, было на что посмотреть. Он измордовал меня, исколошматил, а все‑таки я свалил его, а сам устоял на ногах. – Он ударил тебя камнем! – заверещал Престон. – Он тебя… Гейб протянул руку и спокойно, аккуратно взял Тома за глотку. Он сдавил его тощую шею, и Престон разинул рот и высунул язык. – Сказано – не лезь, – повторил Гейб. – Хайрам – представитель закона, – вмешался Чарли Хаттон. – Брэд не имел права ударить полицейского. – Слушай, друг, – отвечал ему Гейб, – барахло ваш полицейский, а никакой не представитель закона. Порядочный полицейский не станет затевать драку. Я все не сводил глаз с Хайрама, и он тоже следил за мною, но тут он отвел глаза и опустил руку. И я понял – победа за мной. Не потому, что я сильней или дрался лучше – ничего подобного, – а просто он трус: ему здорово досталось, и теперь у него уже не хватит пороху, больше он не полезет, побоится боли! И револьвера мне тоже нечего опасаться. Хайрам Мартин не посмеет убить человека в честном бою, лицом к лицу. Хайрам медленно поднялся на ноги, постоял минуту. Поднял руку, осторожно потрогал челюсть. Повернулся и пошел прочь. Толпа смотрела молча, так же молча раздалась и пропустила его, Я поглядел ему вслед, и неистовая, кровожадная радость закипела во мне. С детства он был мне враг, больше двадцати лет, – и наконец‑то я его отлупил. Правда, не в честном бою: чтобы взять верх, мне пришлось прибегнуть к запрещенному приему. Но все равно. Честно или нечестно, а я его одолел. Толпа медленно попятилась. Никто не сказал мне ни слова. И вообще никто ничего не сказал. – Видно, больше охотников нету, – заметил Гейб. – А ежели кто желает, придется иметь дело и со мной. – Спасибо, Гейб, – сказал я. – Не за что. Я ж ни черта не сделал. Я разжал пальцы, камень упал на мостовую. В тишине он загремел на всю улицу. Гейб вытащил из заднего кармана штанов большущий красный платок и шагнул ко мне. И, одной рукой придерживая мой затылок, начал вытирать мне лицо. – Эдак через месячишко у тебя опять будет вполне приличный вид, – заметил он в утешение. – Эй, Брэд! – крикнули из толпы, – Кто он таков, твой приятель? Я не увидел, кто это кричал. Кругом было полно народу. – Мистер! – заорал еще кто‑то. – Не забудьте утереть ему нос. – А ну валяй! – прогремел Гейб. – Кто там остряк‑самоучка? Выйди‑ка, покажись, сейчас я тобой подмету улицу. Мамаша Джоунс сказала громко, чтобы расслышал дядюшка Эндрюс: – Это шофер с грузовика, он разбил Брэду машину. Видно, если кто полезет драться с Брэдом, так этот малый ему задаст. – Ишь ты, хвастунишка! – закричал в ответ дядюшка Эндрюс. – Ну и хвастунишка! Вдруг я увидел Нэнси, она стояла у калитки и смотрела, и лицо у нее было такое… совсем как в детстве, когда мне приходилось вот так же драться с Хайрамом. Ей было противно. Она терпеть не могла драки, она считала, что драться – грубо и пошло. Дверь моего дома распахнулась, с крыльца сбежал Джералд Шервуд. Подбежал и схватил меня за руку: – Идем скорей! Звонит сенатор. Он ждет тебя на шоссе.
|