Глава 22. Это случилось в начале холодного, промозглого февраля

Это случилось в начале холодного, промозглого февраля. Юрка пропал. Его не было больше двух недель. Критический срок приближался. То был не только критический срок отсутствия Юрки.

У Шурочки героин заканчивался, вот ещё что. Всё, что оставил Юрка, неумолимо приближалось к концу. И героин, и деньги. Правда, была ещё отчимская стипендия, так сказать. Но на неё надо было тянуть – неизвестно, сколько времени…

Шурочке было плохо. Уже несколько дней ей приходилось делить свой грамм пополам. И всё равно – из глаз периодически текли слёзы, есть совершенно не хотелось, то в холод кидало, то в жар. Плохо было Шурочке, но она держалась. Она тянула до двадцатого дня. Такой был уговор, и Шурочка не хотела его нарушать.

И на двадцатый день – Юрка не появился. Вечером девятнадцатого дня Шурочка вколола себе последнюю половинку.

С утра ей уже было плохо, и она едва дождалась вечера, чтобы поехать в ночной клуб. Хорошо, что хоть деньги догадалась взять с собой. Ей пришлось заплатить за входной билет.

Сквозь ревущую толпу Шурочка с трудом пробилась к барной стойке. Её начали скручивать тошнота и боль в животе. Докричаться до бармена не было сил.

К ней склонился парень, сосед.

– Ломает? – спросил он.

– Кажется, да, – еле‑еле ответила Шурочка.

– Кажется! Первый раз, что ли? Тебе надо?

– Мне нужен бармен Вовчик. Знаешь, как его найти?

– О! Он в подсобке. Если ты ничего не путаешь, то я тебя провожу. Но, только если ты ничего не путаешь. А то – бедная будешь.

– Я не путаю. Проводи.

Шурочка шла за парнем по какой‑то лестнице вниз. Потом они шли по тёмному коридору. Около одной из дверей парень остановился, и явно условно, постучал в дверь.

Из открытых дверей вырвалось облако такого запаха…

Шурочку чуть не стошнило.

– Что надо? – спросил их мужик, открывший дверь.

– Вот, к Вовчику просится…

– Ты? – мужик смерил Шурочку опытным взглядом. – Ты кто, стрекоза?

Как ни плохо было Шурочке, но она ещё смогла внутренне усмехнуться на ту «стрекозу».

– Я – от «мотылька», – сказала Шурочка.

– А! Я тебя жду. Входи. А ты, Мотя, шуруй отсюда! – мужик грубо оттолкнул парня, который сунулся было вслед за Шурочкой.

Мужик повёл Шурочку по коридору, потом через большую комнату. В комнате было много народу. Но все они… или сидели, привалясь к стенам, или лежали… Все были под «кайфом».

Но как же ужасно было видеть это со стороны…

– Где Юра? – спросила Шурочка мужика, когда они прошли через ужасную комнату и оказались в закутке – некоем подобии отдельного кабинета. Шурочку начало колотить, зуб на зуб не попадал. Текли слёзы, текло из носа.

– Ломает? – спросил мужик.

– Да. Где Юра?

– Вот ты какая… Юрка предупреждал, что ты придёшь недели через две, не раньше, если…

– Где он?

– Взяли его. Его менты взяли. Одна сука его заложила. И его повязали, с двумя чеками. Короче, с одним граммом взяли. Остальное он скинул, наверное.

– Боже мой… – только и могла произнести Шурочка. – Боже мой… Он где? Где сидит?

– Он в сизо, в Бутырке.

– А навещать его можно? Передачи какие‑нибудь носить?

– Сходи, там узнаешь.

Шурочке казалось, что она сейчас закричит. Закричит, завоет, а потом умрёт. У неё снова начались схватки в животе, и начало сводить челюсти.

– Боже… Боже… Как же так? А сколько ему могут дать?

– А это зависит от того, как он откупиться сможет.

– Как откупиться?

– Точно, ты не догоняешь. Сколько бабок за него ментам дадут.

– Кто даст?

– Ну, кто… родители. Или ты, например. Или он сам.

– У него нет денег. А с родителями он в ссоре. А тогда как, если без денег?

– Тогда это зависит от того, как он колоться будет. Конечно, много не дадут. Первый раз. Как его менты расколют – столько и получит, чтоб ты поняла. Кого заложит.

– Юрка никого не предаст, – простучала зубами Шурочка.

– Да… – протянул мужик. – Как знать, как знать. Однако – ты мне нравишься. Ломает, а ты не просишь. Вот тебе, возьми.

Мужик вытащил из ящика стола три больших чека и шприц.

– Иди, ширнись. Здесь в каждом – по грамму. Можешь прямо здесь, со всеми. Больше я тебе ничем помочь не могу. Но если будет совсем плохо – приходи. Тогда мы с тобой поговорим по‑другому.

– Спасибо, – стуча зубами, сказала Шурочка мужику. Как ей плохо ни было, но упасть здесь, в этом подвале…

– Я… здесь не буду… поеду домой. Я доеду…? – это Шурочка произнесла почти шёпотом.

– Ну‑ну. Мотылёк‑то знал, какую стрекозу выбирать, – усмехнулся мужик. – Можешь терпеть – терпи. Хозяин – барин.

– А где мне брать? Покупать где?

– Бабки есть – подвалишь к тому хмырю, что тебя привёл. Запомнила его?

– Да. А если… если вы о Юрке что‑нибудь узнаете? Как вы меня найдёте?

– Ладно, стрекоза, уговорила. Я предупрежу в баре. А ты зайди дней через десять. Если что будет, тебе скажут. Всё, иди. Давай, давай. А то ты сейчас дёргаться начнёшь.

И Шурочка встала, зажав чеки в кулаке.

Когда она пробегала по комнате, наполненной людьми, лежащими и сидящими в разных позах, ей показалось, что она увидела Настю.

Нет, показалось… Показалось.