Глава 14. Сашка сидел на топчане, всматриваясь в прикрытое темнотой ночи лицо брата

— Ты меня не отдашь?

Сашка сидел на топчане, всматриваясь в прикрытое темнотой ночи лицо брата.

— Что за вопрос? — Андрей приподнялся на локте. — Я же сказал тебе, что мы будем жить вместе!

Сашка блестел в темноте глазами. Он натянул простыню до подбородка.

— Эта тетка придет завтра опять. Она просто мечтает отдать меня в интернат!

— Ничего у нее не получится. Мы будем бороться.

— И не сдадимся?

— Ни за что!

Сашка улегся и некоторое время лежал молча, а потом вдруг спросил:

— Андрей, а ты маму совсем не помнишь?

— Ну… немного помню, — неуверенно отозвался Андрей.

Он сам не знал — правду говорит Сашке или кривит душой. Там, в закоулках памяти, что-то такое оставалось разрозненное, какие-то ощущения — прикосновение руки, неясный образ. Когда он ребенком спрашивал о ней отца, тот злился и отвечал, что не хочет о ней разговаривать. Что лучше всего вообще забыть о такой матери, которая ради мужика смогла бросить ребенка.

И Андрей перестал спрашивать. Сначала перебирал в памяти эти воспоминания как драгоценности, а потом бросил. Бесполезнее это занятие. Только себе больней сделаешь.

— А ты чем любил заниматься, когда был как я? — подкинул Сашка новый вопрос.

— Рыбалку любил, — вспомнил Андрей, глядя на блики огня, танцующие на потолке.

Юля на кухне что-то готовила. Подбрасывала дров в плиту. Который раз Голубев досадовал, что он, здоровый мужик спать улегся, а она все хлопочет. Устала с ними, а вида не показывает. Она никогда не ложится раньше двенадцати.

— В футбол гоняли, — вспомнил Андрей. — На велике тоже.

— Я тоже рыбалку люблю, — оживился Сашка. — Я тут такие места знаю! Вот ты встанешь на ноги, мы обязательно сходим! Тут одно местечко есть, возле лодочной станции, там зеркальный карп берет, ну а уж про окуня и говорить нечего.

— Сашка… — Андрей оторвал глаза от потолка и повернулся к брату. — А ты действительно думаешь, что я… смогу… Что я буду ходить?

— Конечно! — горячо воскликнул Сашка, подпрыгнув на своем топчане. — Ты сильный, ты вон какой здоровый. И гантели у нас есть. А завтра мы с тобой холодной водой начнем обливаться. А весной бегать начнем.

— Где бегать-то будем? — усмехнулся Андрей. Худые Сашкины лопатки бросали тень на стену. Как коленки у кузнечика углом.

— А по дороге. Тут по дороге хоть через весь город беги, нигде сворачивать не надо.

— Тогда, Сашка, спать давай. А то утром тетя Юля нас не добудится.

Сашка притих, а затем засопел ровно. И Андрей позавидовал его поразительной способности засыпать мгновенно. Сам он еще долго лежал, слушая шаги за стеной, пытаясь угадать движения обитающей там женщины. На кухне что-то звякнуло, затем раздался негромкий сыпучий звук. Андрей живо представил, как мягкие проворные руки женщины с коротко остриженными продолговатыми ногтями перебирают крупу, разделяя ее на две части: хорошую в одну сторону, мусор — в другую. Ему казалось, что он точно угадал: Юля перебирает гречку. То ли звук оказался четкий, граненый, как сами крупины гречки, толи еще что. У Андрея возникло непреодолимое желание подняться и выйти на кухню — проверить, правильно ли распознал звуки за стеной. Он в деталях представил свою соседку: в халатике (рукав до локтя), хлястик на спине. Представил, как она вскинет на него глаза… Что будет в этих глазах? Недоумение? Досада, что вторгся в ее уединение? Смущение?

Андрей уже приподнялся, движимый своими мыслями, он готов был двинуться в сторону кухни, но услышал завершающий звук последней горсти крупы и шум отодвигаемой табуретки. Свет в кухне погас, и шаги — мягкие, почти неслышные — удалились в комнату. Он шумно выдохнул и опустился на подушку.

Как он ни старался отвлечься, мысли его шныряли не в том направлении, куда он пытался их загнать. Они прокрадывались в темноту вслед за Юлей и заставляли Андрея фантазировать. Он заснул с мыслями о ней и под утро увидел довольно откровенный сон, который ему не дал досмотреть Сашка.

— Вставай, Андрей! Подъем!

Андрей открыл глаза и увидел младшего брата. Сашка стоял перед ним по пояс голый, сияя улыбкой до ушей и сверкая двумя широкими, как лопаты, зубами. Андрей усилием воли подавил раздражение. Не скажешь же пацану, что тот не дал досмотреть эротический сон. Андрей улыбнулся.

— Как погода?

— Туман, — весело доложил Сашка.

— Бр-р… — поежился Андрей. — Ты действительно хочешь заставить меня обливаться в такой холод?

Сашка немедленно состроил обиженную мину.

— Я уже воды натаскал…

— Я пошутил. — Андрей рывком сбросил одеяло и спустил больную ногу на пол.

Сашка уже держал наготове костыли. Полуголые, они выбрались на крыльцо и, продираясь сквозь туман, двинулись к бане. Сашка первый добежал до места, где на скамейке уже стояли наготове ведра с водой. Вскочив на скамейку, схватил ведро.

— Вставай сюда.

Сашке нравилось опекать старшего брата, Андрей это чувствовал и подыгрывал ему. Сейчас, внутренне содрогаясь от предстоящих ощущений, Андрей безропотно встал туда, куда указывал Сашкин палец.

И в следующую секунду его обожгла лавина холодной воды, обрушившаяся сверху. Андрей матюгнулся про себя, а вслух громко и пронзительно заорал, подпрыгнув на единственной действующей ноге.

Сашка, довольный, засмеялся.

— Теперь твоя очередь, — стуча зубами, объявил Андрей.

Сашка, изображая “мороз по коже”, соскочил на траву. Андрей поднял над его головой ведро с водой. Пронзительный Сашкин визг огласил окрестности. Сашка, мокрый как котенок, забегал вокруг Андрея, не прекращая визг.

— Давай полотенца! — приказал Андрей и, получив пару цветных махровых полотенец, принялся растирать малька нещадно и тщательно.

Потом Андрей растирался сам, наблюдая, как Сашка, высоко задирая ноги, скачет по тропинке сада. Случайно взгляд упал на окно и выхватил два полусонных лица за ним — Юли и Оленьки. Обе смотрели в сад и улыбались. Андрей обернул полотенце вокруг бедер.

— Санька, домой дуй.

Санька проскакал мимо брата на крыльцо. Андрей еще некоторое время стоял в саду, делая упражнения, которые позволяла нога.

Он поднимал и опускал гантели, которые раздобыл где-то брат. Делал наклоны и потом нещадно массировал колющую мелкими иголочками ногу.

После завтрака, когда Оля стояла полностью готовая к выходу в школу, во дворе залаяла собака. Дети кинулись к окну, а Юля машинально оглянулась на Андрея. Он тоже смотрел на нее. Напряженно и выжидательно.

— Тетеньки какие-то, — сообщила Оленька.

— Это опять за мной! — Сашкино лицо выражало полное отчаяние. Он кинулся мимо брата в спальню и забился там в угол, за свой топчан.

— Я не пойду в школу, — заявила Оля.

В калитку громко стучали. Юля пошла открывать.

— Комиссия из отдела семьи и попечительства, — сухо объявила тучная женщина в пальто на синтепоне и норковом берете.

Она словно и не была здесь пару дней назад. Словно и не была знакома с обитателями этого дома. Сзади нее маячила высокая дама в кожаном пальто. У дамы было весьма недружелюбное лицо. Не дожидаясь приглашения, тучная дама плюхнулась на стул и широким жестом пригласила ту, которая в кожаном.

— Вот, Ольга Семеновна, полюбуйтесь. Так и живут. Мать с дочкой — приезжие. Солдат не прописан, родственником не является. И плюс — сбежавший из интерната несовершеннолетний подросток. Как это назвать?

— Притон, — устало, голосом, полным скорби и опыта, отозвалась кожаная.

— Здравствуйте. — Оля вышла из Сашкиной спальни. — Мам, а что такое притон?

— С каких это пор комиссии состоят из двух человек? — не удержалась Юля.

Тучная развернулась к ней всем телом.

— А вам, девушка, двоих мало? — с каким-то даже удовлетворением поинтересовалась она. Тучная окинула Юлю взглядом, полным пренебрежения и даже брезгливости. — Сейчас участковый подоспеет. Третьим будет.

Тетка в кожаном усмехнулась без улыбки.

— Оленька, беги в школу, детка, — бросила Юля дочери.

— Я уйду, а они Сашу увезут, — нахмурилась девочка. — Лучше я сегодня дома останусь.

Тетки многозначительно переглянулись. Юля взяла дочь за руку:

— Оля, отправляйся.

— Не пойду! — Олин голос начинал дрожать.

В проеме двери показался Сашка. Буркнув слова приветствия, он подошел к девочке и что-то сказал ей на ухо. Затем он взял ее за плечи и вывел в коридор. Юля в окно видела, как Сашка проводил девочку до калитки и как та, часто оглядываясь, побежала к школе.

Юля боялась смотреть на Андрея. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы уловить исходящее от него напряжение, закипавшую внутри него смуту. Скулы его покрылись легким румянцем, и по этому фону гуляли желваки.

— Где же ваш братик? Позовите его, пока не убежал, — не стараясь даже придать своему тону нормальное звучание, поинтересовалась тучная.

— На все ваши вопросы отвечу я сам, — объявил Андрей, непроизвольно собирая руку, лежащую на столе, в кулак.

— Ну что ж. — Тетки переглянулись. — Тогда ответьте нам, когда ваш ребенок пойдет в школу? Вторая четверть началась!

— Как только будут оформлены необходимые документы, — сдержанно ответил Андрей.

— Чем же он занимается у вас вместо школы? Зарабатывает? — не унималась тучная. — По электричкам милостыню просит? Или машины моет? Понятное дело, ему нужно семью кормить. Сколько здесь работающих?

Тетка картинно развернулась, словно пыталась найти кого-то еще в комнате.

Юля чувствовала себя так, словно чужие люди рылись в ее грязном белье. Несколько раз по телу уже пробежала дрожь.

— Мой брат не просит милостыню в электричках, — голосом, начинающим приобретать низкие ноты, тихо возразил Андрей. — У меня есть средства, чтобы содержать брата.

— Как вы смеете, — встряла Юля, чувствуя, как щеки начинают пылать. — Человек с войны пришел, раненый…

— А тебе, красавица, помолчать бы, — наконец заговорила высокая. — На каком основании у тебя проживают… эти двое?

— Это мои квартиранты, — отчеканила Юля.

— Квартиранты… — передразнила высокая, а тучная со свистом усмехнулась. — Совсем распустились! Детей не стесняются! Развели форменный бордель и думают, что им это с рук сойдет!

— Ну вы, полегче, — одернул Андрей. Юле кровь бросилась в голову. — Не смейте оскорблять девушку!

— Девушка! — подхватила тучная. — Девушка с ребенком! Да я смотрю, вы спелись. Обо всем договорились.

— Уходите, — опустив глаза в пол, тихо произнесла Юля. — Уходите из моего дома.

— Мы представители власти, красавица, — с ядовитой ухмылкой напомнила высокая. — И уйдем из вашего… дома… только когда посчитаем нужным.

— А вот и третий бежит, — обрадовалась тучная, Юля увидела в окно, как по дорожке к дому спускается милиционер. Кулак Андрея на столе побелел.

…Едва закончилась планерка, к подъезду местного белого дома подкатила синяя “Газель” с надписью “Телевидение”. Из машины выскочил известный каждому жителю области телеведущий с резкими чертами лица и живыми веселыми глазами, за ним, — небрежно одетый высокий оператор с хвостиком, девушка с микрофоном и еще двое — женщина с пышной шевелюрой и тонконогая девчонка в короткой кожаной юбке.

Нашествие телевидения никого в белом доме не удивило — перед выборами эта братия паслась здесь ежедневно. Перед телевизионщиками беспрепятственно распахнули все двери.

Мэр, аккуратненький, кругленький, стремительно лысеющий дядечка, радушным жестом пригласил гостей в кабинет. Те, не смущаясь, с порога принялись делать свое дело — расставляли штативы со студийным светом, искали ракурс, подключали микрофоны.

— Вы без предупреждения, — мягко пожурил ведущего действующий глава. — Могли не застать меня на месте. Предвыборная кампания, приходится выезжать на места, встречаться с людьми…

Ведущий, мило улыбаясь (что делало его лицо хитроватым), подсел к мэру и предложил:

— Давайте, Петр Ильич, очертим круг вопросов. Передача у нас серьезная. Вот, например, нас интересует: какое внимание администрация города уделяет воинам-чеченцам? То есть нашим ребятам, отслужившим в “горячих точках”?

Мэр взметнул брови вверх, в результате чего гладенький лобик покрылся складками. Он задумался.

— Леночка! — неожиданно высоким голосом позвал он секретаршу. — Принесите мне сведения по воинам из “горячих точек”. И пригласите-ка военкома!

Ведущий терпеливо улыбался. Оператор с хвостиком ждал команды. Команда была дана, и мэр начал бодро рапортовать в камеру, заглядывая в сведения, принесенные Леночкой.

— Скажите, Петр Ильич, — мягко перебил ведущий, — а какое участие мэрия принимает в судьбе демобилизованного Андрея Голубева, оставшегося после ранения нетрудоспособным? Выписанного, кстати, из госпиталя в ваши места на проживание?

В воздухе повисла пауза. На лице мэра отразилось затруднение, которое он испытывал, потея под черным глазом любопытной камеры. Наконец лицо его озарилось: в дверях возник военком.

— Вот наш военком поподробнее расскажет.

Ведущий терпеливо повторил вопрос военкому. Тот нарисовал на своем широком лбу поперечную складку и затем начал с трудом выдавливать из себя обтекаемые фразы.

— Но нас интересует судьба Андрея Голубева. Его история становится нашумевшей. Она происходит в вашем городе накануне выборов. Мало того, что Голубев перенес сложнейшую операцию и нуждается в медицинской реабилитации и физиотерапии, он встретился здесь с младшим братом, который, оставшись без родителей, скитается по детприемникам. Братья остались без жилья, без родственников…

— Прямо сериал какой-то, — попытался пошутить военком, с полуулыбкой взглянув в застывшее маской лицо главы.

Ведущий изобразил крайнее разочарование и сделал выразительный жест оператору. Тот отключил камеру.

— Ну вот… — развел руками тележурналист. — Как же так, Петр Ильич? Вся область об этом инциденте трубит, а вы не в курсе? Ничего не понимаю…

Вспотевший мэр выразительно взглянул на военкома. Тот окаменел под взглядом главы.

— Странно, — с видом крайнего огорчения продолжал ведущий.

Наташа наблюдала за ним как за великим актером. Этот Александр Королев, которого она тысячу раз видела в его программе “Поворот”, ловко заворачивал разговор куда хотел.

Мэр пока принимал все за чистую монету. Ребята вели себя очень естественно. Королев продолжал:

— Ваш соперник на выборах, предприниматель, бывший афганец, как его?..

— Сазонов, — с плохо скрываемой неприязнью, в унисон подсказали глава и военком:

— Сазонов! — с радостью подхватил Королев. — Он-то опередил вас, Петр Ильич! Каким-то образом об этой истории проведал, встретил ветерана из госпиталя, вручил новейшую немецкую коляску…

Военком что-то быстро зашептал на ухо главе администрации. Тот на глазах чернел лицом.

— Короче, сделал из чужого горя себе рекламу, — обронил Королев.

— Вот именно! — подхватил круглый и потный Петр Ильич, задетый за живое. — Мелькнуть, сделать эффектный жест — это он может. А вот кропотливая, длительная, повседневная работа с населением — это не для таких болтунов, как Сазонов. Где теперь этот Голубев? В какой помощи нуждается?

— А он здесь, в вашем городе, у чужих людей обитает вместе с малолетним братом, Петр Ильич, — скорбно подытожил Королев. — И ваши люди в настоящее время находятся у него и пытаются разлучить с братом, тем самым нанеся воину — ветерану чеченской войны глубокую моральную травму плюс к его физической. А мой шеф потребовал, чтобы к сегодняшним “Новостям” был отснят материал по Голубеву, каким бы он ни оказался. В свете программы губернатора по детям-сиротам материальчик грозит получиться скандальным…

Наташа с восхищением слушала Королева. Ну дает! Она бы сейчас балансировала между слезами и криком, а этот как бы даже мэру сочувствует! И тот весь в его власти, как марионетка.

— Какие люди? Кка-кие мои люди?! — как чайник вскипел мэр. Его лоб покрылся испариной.

— Отдел опеки или милиция, — почти весело продолжил Королев. — Кстати, мы сейчас туда. Жаль, что интервью не получилось, сами понимаете, дело такое…

— Безобразие! — Мэр решительным жестом схватил куртку и, не глядя на военкома, кинулся вслед за телевизионщиками. — Мы едем с вами. Я хочу лично разобраться в этом деле.

Возмущение погнало его вперед. Он обогнал телевизионную группу, к нему присоединился военком. Душа главы Вишневого жаждала свободного уха, которое с готовностью предоставил военком. Тот терпеливо и подобострастно выслушал все, что мэр думает о нем лично, о военкомате, о своих подчиненных и о работе местного ОВД, о работе “этих жирных баб” из отдела семьи, о начальнике милиции, которого он хотел снять еще в прошлом году, но оставил, поскольку тому год до пенсии, дал доработать…

Мэр рьяно матерился всю дорогу, вплоть до улицы Станционной, куда привела их “Волгу” синяя “Газель”.

Во дворе Юлиного дома бешено лаяла охрипшая собака.

Телевизионщики высыпали из “Газели” и кинулись к забору как группа захвата — и вовремя.

На крыльце шла борьба. Две внушительные женщины тащили по дорожке упирающегося пацана. Малец рьяно сопротивлялся — визжал, кусался и царапался. Все это действо хладнокровно наблюдала, сидя на заборе, соседская девчонка.

— Не снимать! — попытался приказать мэр своим невнушительным голосом, но его никто не услышал.

Королев и Наташа кинулись к женщинам.

— Телевидение, — объявил Королев, — представьтесь, пожалуйста.

Мэр махнул рукой на баб — интуиция гнала его в дом.

Наташа рванула за ним, а следом за ней — Лерка. В доме Юли Скачковой царил погром — слышались звуки борьбы. Возле стола валялись костыли. Андрей с милиционером катались по полу, оба красные, с перекошенными от эмоций лицами.

Юля стояла у стены, лицо ее слилось с фоном побелки.

— Прекратить! — взвизгнул мэр.

Подоспевший военком бросился разнимать дерущихся. Но ему понадобилась помощь, и ее оказал Королев. Дерущихся оттащили друг от друга. Оба борца тяжело дышали и выглядели не лучшим образом.

— Успокойся, Юль. Вот видишь, все обошлось, мы успели, — приговаривала Наташа, силясь привести подругу в чувство. — Мы успели.

Но та, обведя взглядом собравшихся, стала молча пробираться к выходу, словно ей не хватало воздуха. Она вылетела на крыльцо и сразу наткнулась на детей.

Потрепанный Сашка “зализывал раны”, а соседская Маринка кормила его сушеной малиной. Юля в изнеможении опустилась на крыльцо.

— Теть Юль, малину будете? — Маринка протянула ей горсть.

Юля молча взяла у девочки ягоды и принялась жевать. Теток из комиссии и след простыл. Даже не верилось, что в этой тишине сада только что разыгрывалась настоящая драма. Примерно через полчаса на крыльцо вышли оператор и девушка из съемочной группы, а за ними — глава города.

Пока оператор осматривал фасад дома, мэр подошел к Юле и участливо спросил:

— Вы хозяйка?

Юля кивнула.

— Работаете? — столь же участливо продолжил он, но Юля ответить не успела, поскольку оператор уже нашел фон и позвал мэра.

Глава огляделся и, заметив Сашку с Маринкой, подмигнул им и пригласил сниматься вместе с ним. Маринка моментально прилипла к мэру, а Сашку пришлось уговаривать. Девушка из съемочной группы долго втолковывала, что передача поможет им с братом. Только после этого он подошел к крыльцу, на фоне которого с серьезным видом стоял глава города и корчила рожи в камеру остроносая Маринка. Получилась копия картины “Ленин и дети”.

Девушка прицепила главе на пиджак микрофон и сама повернулась в камеру.

— Город Вишневый, — начала она, — самый обычный провинциальный городок Среднего Поволжья. История, о которой мы хотим рассказать, тоже обычная. Солдат вернулся с войны… За время, пока он воевал, его маленький брат осиротел и стал беспризорником. Волею судьбы братья встретились. Теперь только от нас с вами, окружающих людей, будет зависеть то, как сложится их жизнь. К судьбе этой семьи не оказался безучастным ныне действующий глава администрации города Петр Ильич Бесчастных.

Интервью с мэром шло гладко — он говорил как по писаному, обещая всяческую поддержку и защиту этому дому, заодно вспомнил, что делается в городе для таких детей, как Сашка. В частности, про реабилитационный центр.

— Я там была, — немедленно встряла Маринка. — Меня там наголо обрили и платье отняли теть-Марусино!

В гладкой беседе вышла заминка.

— Ты тоже сирота? — подставила ей микрофон ведущая.

— Нет, я с другой мамой теперь живу и Вовиком. А родная мать пьет и кушать нам не дает. Нас с сестрой взяли в семью, а Славика — нет, потому что он маленький.

Лицо Маринки неожиданно разъехалось в разные стороны, из глаз брызнули слезы. Она выразительно шмыгнула носом и отлипла от мэра.

Юля увела Маринку к собачьей будке, где усталая от лая псина наблюдала за происходящим, положив мудрую голову на лапы. Псина подняла морду только тогда, когда из дома вышли потрепанный милиционер и красный как свекла военком.

Вероятно, военкому все же пришлось дать интервью. Они, пригнувшись, как в кинотеатре во время сеанса, протрусили к калитке, а там разбежались в разные стороны. Мэр тоже уехал, предварительно поинтересовавшись у Юли, запаслась ли она на зиму дровами. Убежала и Маринка, а Юля с Сашкой отправились в школу забирать Олю с продленки.

В доме все еще шли съемки, но о камере и притулившемся в углу операторе, казалось, все забыли. Оба ведущих хлебали на кухне, вчерашний борщ, а Наташа сидела в кресле напротив Андрея. Они тихо беседовали.

В голландке потрескивали березовые поленья, от нее шел ровный тягучий жар. Съемочную группу разморило, никто особо не вслушивался в тихий разговор Наташи и Андрея. Никто, кроме Лерки. Она сидела одна в ранних сумерках Юлиной спальни, с ногами забравшись в старое кресло и обратившись в слух.

— А из еды чего хотелось больше всего? — спрашивала Наташа вполголоса.

— Картошки хотелось. Я до сих пор лапшу не могу есть, — улыбнулся Андрей. — И варенья наелся на всю оставшуюся жизнь. Входим в селение, дома пустые, а погреба — полные этого варенья… У нас такого не варят. Айва там всякая, алыча, инжир…

— А плакать приходилось?

Андрей опустил голову. Лерка вытянула шею.

— В Грозном месяц плакал, — вскинул Андрей на Наташу серые глаза. — Месяц хоронил друзей — одного за другим. Всех похоронил. А сам вот — жив остался.

— А какой день на войне тебе особенно врезался в память? — спросила Наташа.

Андрей посмотрел на нее со странной улыбкой, от которой у Лерки мороз пробежал по спине.

— В тот день я охранял блокпост. День был солнечный, спокойный. Смотришь на траву, цветы эти… Днем тоже стреляли, но меньше, а как сумерки лягут — из-за каждого угла буквально. Дежурить я должен был день — двенадцать часов. Ночью смена. А к нам накануне пополнение привезли. Зелень. Один парнишка хохмач такой, еще не успел сообразить, куда попал, все анекдоты травил, прикалывался. Ну, знаете, есть такие, глаза детские, рот до ушей… И вот — мне на обед идти, этого пацана приводят за меня постоять. На полчаса, кухня рядом. Он еще что-то сострил насчет армейской пайки. Я пообедал, возвращаюсь на пост, а этого пацана убили. Он мертвый лежит на том месте, где я должен был стоять. У него на лице улыбка. Он так и не успел сообразить — куда попал. У меня так его лицо, и отпечаталась в мозгах. Почему? Я даже не помню, как его звали…

Андрей замолчал, стало особенно слышно, как шумит пламя в печке.

Народ задумчиво молчал. Ведущие, оказывается, давно сидели на полу, у ног оператора, и тоже слушали этот неспешный разговор.

— Твой брат Саша признался, что каждую субботу ездил в церковь и ставил свечку за твое здоровье перед иконой “Нечаянная радость”, — вспомнила Наташа. — Ты веришь в силу молитвы?

— В Сашкины молитвы нельзя не поверить, — улыбнулся Андрей.

Вернулась Юля с детьми. Сашка с Олей уселись в уголке, стали перешептываться. Вскоре из их угла стал доноситься смех — Сашка рассказывал Оле дневное происшествие как забавное приключение. Детям было весело. На середину комнаты был выставлен стол, который быстро заставили вареной картошкой, изрезанным тонко салом, квашеной капустой и ядреными, с запахом укропа, солеными огурцами. Позвали водителя! Тот, видимо, привыкший на своей работе к разному, не ворчал и не подгонял телевизионщиков. А те вдруг разом расслабились, загалдели, стали в деталях вспоминать, как они “сделали” этого мэра, этих теток из комиссии и мента и вообще всех победили.

А Наташа еще несколько раз успела перехватить взгляды Андрея, будто невзначай брошенные на Юлю. Увлеченная своим открытием, Наташа совершенно упустила из вида собственную дочь. А Лерка и не прятала своих взглядов — она во все глаза пялилась на Андрея.