Откуда берется навоз

Прошло три месяца. Наступил теплый май 1977 года. Мы, первоклассники, радовались скорому приближению лета и предстоящим долгим каникулам.

– Лето, – наставляла нас Валентина Степановна на последних уроках, – нужно провести с пользой. Вот вы летом будете отдыхать. А для других это время года – пора тяжелого труда. Например для трудящихся наших колхозов и совхозов. У них много работы. Кто знает, чем колхозники занимаются летом?

Витя Андреев поднял руку. Витя был двоечник и всегда молчал. Поэтому Валентина Степановна обрадовалась:

– Андреев?

Витя вышел из‑за парты, собрался с мыслями и произнес:

– Летом колхозники и совхозники собирают урожай.

Валентина Степановна рассердилась.

– Какие еще “совхозники”?! Нет такого слова в русском языке! И урожай не собирают летом. Дети! Когда у нас собирают урожай?

– Осенью! – выкрикнула отличница Оля Семичастных.

– Правильно, осенью, – похвалила Валентина Степановна. – Молодец, Оленька, – и тут же бросила на Андреева гневный взгляд: – Садись, Андреев. Дети! Оля правильно сказала. Урожай собирают осенью. А летом колхозники и колхозницы сгребают сено в стога, чтобы оно сушилось, и заготавливают удобрения, навоз. А что такое навоз?

Все растерялись. Я понимал, что значит слово “навоз”, но поднять руку не решался. Все синонимы этого слова казались мне неприличными. Одноклассники тоже хранили молчание.

Миша Старостин ухмыльнулся, подмигнул мне и поднял руку. Валентина Степановна вспыхнула:

– Опусти сейчас же руку, Старостин!

– А что?

– Ничего! Говорят тебе, опусти руку! Пусть Леша Петренко нам скажет, что такое “навоз”.

Отличник Леша Петренко поднялся и, весь красный, запинаясь, произнес:

– Навоз – это такие какашки!

Мы все захохотали. Леша пытался дальше говорить, но его слова потонули в нашем гоготе.

– А ну тихо! – одернула нас Валентина Степановна. – Ничего смешного. Продолжай, Алеша! Все правильно.

– Навоз дают животные, – сказал Леша. – А колхозники используют его для того, чтобы удобрять поля.

Валентина Степановна посадила Лешу на место и начала что‑то говорить уже сама, но я ее не слушал. Я повернулся к Старостину.

– Мишка! Слушай… я не понял, как его заготавливают.

– Кого?

– Ну… навоз.

– Навоз – это говно! – уверенно сказал Старостин. – Говнецо… Так у нас во дворе говорят.

– Это я и без тебя знаю.

– Ну?

– А как его заготавливают?

– Не знаю… – тут Старостин задумался. – Ты сдавал анализ кала перед первым сентябрем?

– Сдавал.

– Наверное, так же и в колхозе. Сидят на унитазах целыми днями летом. Не все, конечно. А только специальные люди. Жирные. Вроде нашей Степановны. Сидят и какают. Только воду не спускают. Потом у каждого собирается целая коробка. Они ее вываливают в общую кучу, и на самосвал…

Пока я слушал Старостина, воображение рисовало мне очень странное зрелище сидящих в ряд на унитазах колхозников со спущенными штанами. Эта картина мне показалась сомнительной. Колхозы (нам об этом говорили) – это флагманы коммунизма. И сидеть на горшке целый день – это неправильно, не по‑ленински. Я решил поделиться своими сомнениями со Старостиным.

– Мишка?

– Ну что?

– А чего это Петренко про животных сказал? Что это они дают навоз.

– Петренко – дурак! – разозлился Старостин. – Ну как животные могут что‑то давать? У них ведь рук нет, и они глупые.

Снова “люди в голом”

В таком духе Старостин просвещал меня весь следующий год. Пролетел второй класс. Третий. Нас приняли в пионеры. Начался четвертый.

Как‑то на перемене Миша отозвал меня в сторону. Я с неохотой подошел. К тому времени он стал мне немного надоедать. Я не знаю, почему. У него появились какие‑то новые друзья во дворе. Миша мне о них постоянно рассказывал, и мне было очень скучно. Кроме того, Миша стал общаться с другими одноклассниками. Пытался их просвещать на свой лад, чего делать, конечно, не следовало.

– Чего звал? – спросил я его.

Оглянувшись по сторонам, Миша полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда стопку черно‑белых фотографий, небольших по размеру.

– Зырь сюда!

На первой фотографии я увидел улыбающуюся голую женщину. На следующей – еще одну. На других оказались и женщины, и мужчины, тоже совсем голые. Они обнимались, стояли, сидели, лежали в разных позах. У всех были радостные лица.

Фотографии не произвели на меня особого впечатления. У нас дома было много толстых альбомов с репродукциями, на которых попадались голые люди. В основном почему‑то женщины. И еще в Эрмитаже мне показывали статуи древнегреческих богов, богинь и героев, изображенных абсолютно голыми. Я тогда спросил взрослых, почему в древней Греции все так ходили. И мне объяснили, что в Древней Греции было очень жарко и одежды не требовалось. Так что Миша в тот раз ничего нового мне не открыл. К тому же люди на его фотографиях мне показались не очень красивыми. Впрочем, их радостные лица полностью компенсировали в моем представлении этот недостаток. Раз они улыбаются, радуются, думал я, значит это – хорошие, добрые люди. И не важно, что голые. Никому ничего плохого ведь они не сделают.

– Ну как тебе?

Я пожал плечами:

– Так себе…

Тут прозвенел звонок. Миша сунул фотографии в карман, мы побежали на урок, и я тут же забыл об этих картинках.

Дня через три моей маме позвонила наша классная руководительница и сказала, что в классе произошло “чепе” и что маме нужно в ближайший четверг придти на внеочередное родительское собрание.

Мама не на шутку встревожилась. Повесив трубку, она тут же позвала меня. Я в этот момент сидел на кухне и слушал радио.

– Андрюша! Иди‑ка сюда!

Я поднялся и зашел в комнату.

– Что там у вас в школе произошло?

“Тебе не все равно? ” – подумал я. К четвертому году школа так мне надоела, что я старался не думать о ней хотя бы дома. Но ничего не получалось. Едва я переступал порог нашей квартиры, меня тут же с пристрастием допрашивали о том, “что было в школе”. Я обычно отмалчивался или старался отвечать односложно.

– Тебе не все равно? – спросил я маму.

– Не смей дерзить! – крикнула мама. – Вот папа вернется…

Такой поворот дел меня никак не устраивал, поэтому я решил пойти на мелкие уступки и всем видом выразил готовность отвечать.

– Я спрашиваю, что случилось в школе? – повторила она сухо.

Я понятия не имел, что ей нужно:

– Не знаю…

– Вы опять нахулиганили?

– Нет…

– Тогда что случилось? Почему мне звонит Клавдия Васильевна?

– Не знаю…

– Ладно, – сказала мама. – В четверг все сама выясню.

Наступил четверг.

Я вернулся из школы, пообедал и сделал уроки. Потом я планировал посмотреть мультики по телевизору, но папа усадил меня играть с ним в шахматы. Эту игру я ненавидел.

Скоро раздался звонок в дверь. Я открыл. Вошла мама с тяжелыми сумками.

– В магазин заскочила, – сказала она и, снимая сапоги, добавила: – Была я на этом родительском собрании… Скажи‑ка, Миша Старостин тебе ничего не показывал?

– Нет…

– Фотографии какие‑нибудь?

– Что за фотографии? – вмешался папа.

И тут я вспомнил:

– Вообще‑то показывал. Ерунда это…

Воцарилось молчание. Я понял, что мама ждет от меня еще каких‑нибудь слов.

– О чем вообще речь? – снова вмешался папа.

– Представляешь, Леня, – мама вдруг заговорила очень торопливо и сбивчиво. – Представляешь… Старостин, хулиган этот, принес в школу, – тут она понизила голос, – порнографию. Настоящую. Принес и стал показывать ребятам. Дети дома рассказали родителям, и те сразу побежали в школу к Клавдии Васильевне жаловаться. Мама Бори Анисимова заявила, что ее Боря пришел из школы и заявил, будто Миша показал ему “мужские” и “женские” фотографии. То же самое Саша Гурьев и Антон Скачков. И другие… Все мамы встают и возмущаются. Просят принять меры. Меня спрашивают: “Верочка! Вам Андрюша что‑нибудь рассказывал?” А я сижу, как дура, и ничего понять не могу. Начинаю что‑то мямлить. Говорю, что первый раз слышу… А мне мама Оли Семичастных заявляет: “Старостин всем показывал эти карточки. И Андрею тоже. Они ведь друзья… Этот Старостин и ваш…”

Пока она говорила, отец смотрел на меня с интересом и даже, как мне показалось, с некоторым уважением. Потом он остановил маму:

– Ладно, Верочка, не заводись! Ну и гусь у нас вырос. Болтун болтуном. А когда надо, клещами из него ничего не вытянешь. Давай садись, в шахматы доиграем.

– Подожди ты со своими шахматами, – не сдавалась мама. – Тут серьезное дело… Пойдем на кухню.

Они заперлись на кухне и долго о чем‑то спорили. Я включил телевизор и стал смотреть мультики.

Date: 2015-07-11; view: 375; Нарушение авторских прав