Смерть на Тихом острове

Штиль застал нас где-то в середине архипелага. Уже темнело, острова вокруг стали едва видны. Лишь в окнах какого-то замка горели тусклые огоньки. Было тепло и тихо, из темноты до нас долетал слабый и мелодичный звук. На одном из островов играли на гитаре.

— На веслах до нашего острова долго плыть? — спросила Инга. — Я тоже буду грести.

— К утру догребем, — взглянув на неуклюжие весла, сказал я. — А лучше заночевать на воде, как позапрошлой ночью.

Возражений не было. Мы попытались опустить якорь, но до дна он не достал, тогда все вместе мы забрались в каюту. Это было не слишком удобно, но зато очень уютно. Том сразу залез в гамак, мы устроились на полу. Инга молча сделала нам бутерброды, налила из фляги холодного сладкого чая. Несколько минут мы сосредоточенно жевали хлеб с колбасой.

— А Януш — дезертир, — произнес вдруг Тимур. — Зря ты, Инга, за него вписалась…

— Мне его жалко, — упрямо сказала Инга. — Он у нас все время скучал. А ребята над ним посмеивались, даже ты, Димка.

Спорить я не стал. Над Янушем все подшучивали, говорили, к примеру, что он молчаливый потому, что ленится выучить русский. Ну, и я не отставал.

Шлюпка слегка покачивалась на воде. Это было почти незаметно, лишь пламя свечи на столе то и дело ритмично вздрагивало и отклонялось в стороны. Казалось, что колеблется один язычок пламени, в то время как каюта неподвижна. Когда перекошен весь мир, то легче признать ненормальным того, кто держится прямо…

Забравшись в свою койку, я протянул руку и затушил пальцами маленький огонек. Наступила тишина. Вахтенного на эту ночь мы, не сговариваясь, решили не оставлять.

— Спокойной ночи, — глядя в темноту, сказал я.

— Спасибо. Но ветер к утру не помешает, — сказала Инга.

Ветра не было до обеда. Мы снова загорали, купались вокруг «Дерзкого», учили Тома русскому и пытались ловить рыбу. Капитан выучил ужасно сложную фразу: «Именем Конфедерации, бросьте оружие», а Тимур поймал рыбешку в пять сантиметров. Когда безделье надоело нам окончательно, подул слабый ветерок.

Том, к нашему удивлению, не бросился поднимать парус. Мешая русские и английские слова, он объяснил, что ветер далеко не попутный, а идти галсами он умеет только на яхте, а не на «корыте с простыней». Такая характеристика «Дерзкого» принадлежала Сержану, от Тома мы ее еще не слышали. Похоже, невозможность свободно править суденышком выводила его из себя.

С полчаса «Дерзкий» раскачивался на крепчающих волнах. Это было даже обиднее, чем штиль. А потом мы заметили тучи.

Серовато-фиолетовая пелена наползала с востока. Казалось, что на небо натягивают чехол из плотной, темной материи, закрывая Острова от солнечного света. Передняя граница облаков слегка светилась багровым. Казалось, что облака горят. Конечно, это было иллюзией. Но вот дальше, под темной крышей туч, над погружающимися в сумрак островами, поблескивали вполне реальные иссиня-белые молнии. Едва слышно бормотал гром.

— Том… Будет шторм… — зачем-то сказал я.

С минуту мы стояли возле каюты, молча глядя на приближающиеся тучи. Я оперся о дощатую стенку — и почувствовал, как она прогибается. Разве можно было выходить в море на неумело починенной шлюпке? Какие мы все-таки дураки…

Самым правильным сейчас было бы вернуться назад, на четвертый остров. Увы, мы и этого не могли. Ветер неумолимо сносил нас к западу, на маленький островок, заросший невысоким темным кустарником вперемешку с редкими группами деревьев. По форме остров напоминал полумесяц, на дальнем конце которого виднелся замок — приземистый, с широкими, невысокими башнями по углам. Людей видно не было.

Мы развернули карту, которую крепнувший ветер пытался вырвать из рук, и убедились, что об этом острове нет никакой информации. Западнее было еще два островка, а за ними — океан.

Том с тревогой посмотрел на небо.

— Очень плохо. Вэри бэдли.

— Придется пристать, — пожал плечами Тимур. — Кто как думает?

Но времени на раздумья не оставалось. Мы подняли парус, и шлюпка рванулась вперед. Том скорчился у руля, насквозь мокрый и помрачневший. Если высадку на четвертый остров он воспринял как забавное приключение, то надвигающаяся буря была для него вполне реальной опасностью.

«Дерзкий» приближался к острову очень быстро, но на берегу пока никто не появлялся. Я напряженно вглядывался в мосты, линялыми радугами светлеющие на фоне туч. Если на них кто-то дежурил, то сейчас наверняка возвращался в замок. Не заметить нас было невозможно… Но мосты казались безжизненными.

Шлюпка дернулась, замедляя ход — киль нашего суденышка коснулся дна. Тимур перепрыгнул через борт, чтобы подтолкнуть шлюпку. Но очередная волна снова приподняла «Дерзкий» и посадила на мелководье у самого берега. Тимур побрел следом через шипящую воду.

Поправив на поясе меч, я спрыгнул на берег. Повернулся, протягивая руку Инге. Словно не замечая этого, Инга спрыгнула на берег сама. И, разумеется, угодила в воду…

Немного обиженный, я отвернулся, осматриваясь. Покрытый мелкой, неровной галькой берег. Заросли колючего, низкого кустарника метрах в пяти от воды. «Приплюснутые» башни и стены замка вдали.

— Димка, помогай! — окликнула меня Инга.

Вчетвером мы втянули шлюпку еще дальше на берег, обдирая борта о колючее каменное крошево. Том ловко закрепил веревку с якорем за большие мокрые валуны поодаль. Вернулся на «Дерзкий», принялся закреплять парус. А мы с Тимуром вскарабкались на скользкие спины валунов.

Вид был безрадостный. Каменистая, угрюмая земля. Цепкий, почти лишенный листвы кустарник. Изогнутые, искалеченные ветром деревья. И, куда ни посмотришь, — каменные глыбы вперемешку с бесформенными серыми кочками.

— Не удивлюсь, если здесь все вымерли от скуки, — спрыгивая на твердую сухую землю сказал я.

Тимур по-прежнему стоял на валуне, настороженно оглядывая окрестности. Мечи в его руках были не просто металлическими — они как будто светились голубым пламенем. Наверное, это отражались на стали клинков частые всполохи молний.

— Со скуки обычно не умирают, — хмуро сказал он. — Наоборот…

Он достал из-за пояса кинжал. Покачал его на ладони. И вдруг бросил с размаху в самую гущу кустарника.

Кинжал вонзился в одну из серых кочек. Секунду все оставалось неподвижным. А потом раздался короткий, с трудом сдерживаемый крик. Кочка дернулась, приподнялась… и отлетела в сторону. Из-под сброшенного маскировочного плаща поднялся худощавый, полуголый мальчишка. На скуластом узкоглазом лице уже не было боли. Мальчишка медленно поднял меч, словно мы стояли вблизи, и он мог до нас дотянуться. Зло улыбнулся, не отрывая глаз от Тимура… И повалился вперед, лицом на острые камни.

— Приплыли, — спрыгивая вниз, прошептал Тимур.

А вокруг, бесшумно и быстро, вскакивали другие затаившиеся бойцы. Их было шестеро — все голые до пояса, желтокожие, с мечами в руках. Двое или трое держали по два меча сразу, как Тимур. Я огляделся на шлюпку: Инга стояла у воды, растерянно глядя на происходящее, Том пятился к «Дерзкому». Шлюпка со спущенным и увязанным парусом была вытащена далеко на берег. Меньше, чем за пять минут ее на воду не спустить.

И эти минуты Тому с Ингой можем дать только мы.

— Сматывайтесь! — выхватывая меч, закричал я. Мне хотелось сказать еще очень многое. Что у нас нет никаких шансов на победу, и лучше уж сразу броситься в штормовое море. Что уход Януша действительно нас подвел. Что мне совсем не хочется умирать в драке с незнакомыми мальчишками, но сдаться теперь мы тоже не можем. И еще хотелось сказать, что не стоило Инге плыть с нами. Даже сейчас, отвернувшись, я чувствую ее за своей спиной. Но, может быть, это и к лучшему. До тех пор, пока «Дерзкий» не отойдет от берега, я не позволю себе упасть.

У меня не было времени не только все это сказать, но и обдумать как следует. Японцы — так я их мысленно окрестил — бросились на нас.

С первой секунды боя я применил «мельницу». Прием в такой ситуации — при численном перевесе врагов — наилучший. К тому же достаточно надежный, хотя долго «мельницу» не покрутишь — руки устанут. Но продержаться мне надо было лишь пять минут. Всего лишь пять…

Нападающие разделились — трое атаковали меня, трое — Тимура. Обойти нас и напасть на шлюпку они почему-то не пытались. Считали нечестным, что ли? Я присел, стараясь ударить мечом по ногам японцев. Прием «Ветерок»… Мальчишки одновременно подпрыгнули в воздух, уходя от удара. Ладно… Я крутанулся на пятках, проделав удар повторно. За воздух не удержишься, хотя бы один из нападавших должен угодить по клинок…

За воздух держаться они не умели. Зато ухитрились сгруппироваться и перекувырнуться, и снова уберегли босые ноги от удара. Правда мой меч едва не снес им головы, но, к сожалению, «едва» на Островах не считается. Пока я разворачивался для третьего удара, мальчишки успели докрутить сальто, стать на ноги и мечами отбить удар. Едва удержав меч, я снова завертел «мельницу». Чисто машинально, потому что происходящее за моей спиной — поворачиваясь, я успел посмотреть на шлюпку — отбило у меня всякое желание сражаться.

Том не перерубал веревку якоря, не сталкивал шлюпку с камней. Он рылся в вещах, сваленных на корме. Меч он там, что ли, оставил? А Инга бежала к нам. На подмогу…

— Да уходите же! — закричал я, отбивая чей-то удар. Крикнул — и понял, что бесполезно. Они не уйдут. Так же, как не ушел бы я сам. Мы будем драться до конца — трое мальчишек и упрямая девчонка против шести обозленных гибелью товарища подростков.

Было уже почти темно, тучи накрыли нас непроницаемым серым колпаком. Лишь мертвенный свет молний выхватывал из сумрака наши неподвижные, застывшие в самых невероятных позах фигуры. Вспышка: Тимур, защищаясь одним мечом, вторым наносит удар. Раскат грома, новая молния: на Тимура по-прежнему нападают трое, но с его клинка капают, зависая в воздухе, тяжелые темные капли. Снова гром. Я улавливаю неловкое движение нападающего, пытаюсь его достать… Не получается, и я сам с трудом уворачиваюсь от смертоносного лезвия. Новая вспышка молнии: Инга уже между нами и Тимуром, и один из моих противников начинает смещаться к ней. Те, кто дрался с Тимуром, на Ингу не обратили никакого внимания. Силу каждого из нас японцы оценивали мгновенно.

Несколько молний вспыхнули одна за одной, и, словно по этой причине, события ускорили свой бег.

Удивительно отработанными движениями нападавшие на секунду остановили мой меч и подставили под удар сразу два клинка. Будь у меня еще меч, или, хотя бы, кинжал в свободной руке — им бы не поздоровилось. Но кинжал оставался за поясом… Прежде чем я успел изготовить меч для защиты, один из японцев взвился в воздух.

Это походило скорее на полет, чем на прыжок. Мальчишка словно выстрелил себя вверх, как туго сжатую отпущенную пружину. И я ничего не смог сделать.

Боли не было. Я ощутил лишь тупой удар по лицу. В ушах зазвенело, руки ослабли, но сознание оставалось ясным. Я даже ударил в ответ, ударил сильно и точно. Но на мальчишку это не произвело никакого впечатления. Еще один прыжок, и снова удар ногой. На это раз — в грудь. Я упал, ударившись затылком о камень. Теперь боль вспыхнула по всему телу. Я почувствовал, как течет по разбитому лицу кровь, услышал, как колотится в груди сердце. Выбитый из рук меч валялся где-то далеко-далеко от меня, за тысячи километров… Я видел упрямый блеск клинка, на который наступил один из японцев. Видел, как упал Тимур, то ли уворачиваясь от удара, то ли не успев увернуться. Видел, как сбивший меня каратэист берет у товарища свой меч и тянется острием ко мне. А Ингу я никак не мог разглядеть, и это казалось самым обидным. Неожиданно мелькнула мысль, что ее, наверное, не убьют. Вот только я не мог решить, хорошо это или плохо.

Занесенный меч замер над моей головой в синем свете молнии. Я закрыл глаза, потому что уворачиваться не было сил. Юный японец не колебался, он бил. Сейчас оглушительный гром разорвет небо, и в его грохоте потонет мой крик. Сейчас.

Гром ударил, но как-то странно — негромко, словно выстрелили из пистолета. На лицо брызнули капли дождя. Горячие, соленые капли…

Я раскрыл глаза. Японец, прижимая руки к груди, плавно валился на меня. На груди, под сжатыми пальцами, угадывалась маленькая круглая рана.

Я вскочил — как мне показалось, очень быстро. Обмякшее тело упало у моих ног. Вынув из его разжавшихся пальцев меч, я обернулся.

Том стоял в нескольких шагах от меня. Широко расставив ноги, вытянув руки вперед. Левой рукой он удерживал кисть правой. В правой был пистолет. Матово-черный, почти плоский, с сизой струйкой дымка, поднимающейся над дулом.