Заговор Капитана

Регент Аскарлы наклонилась над кристаллом дальновидения, настроенным на ее союзника — аболета, вглядываясь в гладкую поверхность еще долго после того, как изображение исчезло — вместе с жизненной силой существа. Потеря аболета стала неприятным известием для иллитида, как и неудача рыбообразной твари в попытке убить и поглотить волшебницу дроу. Вестресс необходимы были силы, подчиняющиеся Лириэль Баэнре, и изучить их через вторые руки, от аболета, казалось вполне разумным подходом.

Иллитид стала свидетелем того, как Лириэль не поддалась магии аболета, и тот факт, что одна единственная дроу обладает одновременно такой силой разума и магией, интриговал ее. Она не ошиблась, предположив, что эта дроу, ее волшебство и ее магия Подземья, могут предоставить решение давно досаждавшей Вестресс проблемы.

Несмотря на всю свою силу, несмотря на мириады тайных щупальцев, так или иначе затрагивавших события на большей части Северных Земель, Вестресс утеряла связи с собственным древним наследием. Она была отверженной среди иллитидов, выброшенной из города, породившего ее, лишенной единения разумов, поддерживавшего ее сородичей. Самопровозглашенная Регент Аскарлы отчаянно стремилась восстановить контакт с другими представителями ее вида. Она пыталась прежде, не один раз. Некоторые ее попытки провалились полностью; большинство закончились успехом, по крайней мере, в расширении пределов и могущества Общества Кракена. Но одновременно с тем, как росли силы иллитида, также росло ее раздражение, и навязчивое стремление одолеть любые препятствия. Одна из неудач, тяжесть которой ощущала Вестресс, была та, кого она изгнала на Руатим.

Много лет назад, Вестресс вырвала Аскарлу из чужих рук. Проклятые создания и злобные духи населяли тогда почти превратившийся в руины город, похороненный в глубинах вод к северу от Пурпурных Скал. Самой ужасной среди них была банши, надзиравшая за утопленными сокровищами. Когда-то она была волшебницей, членом армии дроу, выступившей против эльфийского города несчетные столетия назад, и уничтоженной в свою очередь, когда потоки растопленных ледников окатили Аскарлу. Волшебница продлила свое существование за пределы смерти превратившись в банши, защищая утерянные магические сокровища города от любого претендента. Вестресс одолела банши в титаническом поединке магии, и заставила ставшую нежитью дроу бежать в неизвестное место. Так оно и оставалось долгие годы.

Потом появилась Искор, водяной дух, и экстрапланарные существа, вроде нереид, добавили Аскарле могущества. Вестресс была довольна — еще больше, когда эти же пришельцы случайно обнаружили водяные врата между подводным городом и далеким островом Руатим.

Находясь на полпути между Пурпурными Скалами и Муншае, строго к западу от Ватердипа и расположившись на пути теплой реки, двигавшейся через море на восток, от островных владений эльфов Эвермита, Руатим стал бы важным со стратегической точки зрения дополнением к ее империи. Вестресс решила добавить остров в число земель, зажатых в кулаке Общества Кракена. Но когда она попыталась послать свои армии, ее ждала встреча с давним заклятым врагом: банши, устроившей свое логово в водяных вратах.

С течением времени вместо разума у банши осталось только бездумное следование изначальной цели: она отказывалась пропускать сквозь портал любое живое существо, и тратила остатки сил, удерживая его закрытым. Не смирившаяся с поражением Вестресс быстро изменила тактику, введя в игру против Руатима своего мощного и амбициозного лусканского агента. Лишь недавно Вестресс обнаружила, что элементальные создания вроде Искор и нереид неподвластны магии банши, и добавила усилия союзников с иных планов к предстоящему завоеванию, посылая их сквозь портал с заданием тихо прореживать защитников Руатима. Однако эти переходы разъярили духа эльфийки. Вестресс тоже теряла терпение, и еще сильней стремилась к полному и окончательному уничтожению банши. Когда та, наконец, исчезнет с Руатима, и портал откроется, все армии Аскарлы хлынут сквозь него. Руатим будет принадлежать ей.

Регент Аскарлы резко повернулась, и скользящей походкой вышла из комнаты дальновидения, соединявшей ее с каждым уголком ее потаенной империи. В этот момент раздраженная иллитид стремилась к умиротворению своего станка. Утонченное прядение ее гобеленов — здесь она могла контролировать все.

Однако ткацкая комната оказалась уже занятой. Там стояла Шакти, изучая почти законченный гобелен на станке. Жрица посмотрела на подошедшую Вестресс.

“Интересная сцена”, заметила дроу, указывая на изображение морских эльфов, выложенных на сухой земле, извивавшихся в муках под жестоким солнцем. “Однако мне кажется, человека в том углу вчера на картине не было. Он очень похож на одного из рабов”. Время от времени, я должна есть, спокойно ответила иллитид.

Дикая вспышка полыхнула в глазах дроу. “Значит так и есть! Ты нашла способ поместить души этих… существ на свой гобелен!” Дроу потянулась в завитки волос, и достала из них стилет, четыре дюйма длиной но тонкий как игла. Она поднесла его к одному из пытаемых морских эльфов. “Можно?”

Иллитид разрешила кивком, и Шакти погрузила клинок в пряжу. Пробитый морской эльф бился и содрогался, раскрыв рот в беззвучном вопле. “Потрясающе”, прошептала дроу, ради эксперимента кольнув еще несколько раз. “За такую вещь в Мензоберранзане заплатят огромную сумму!”

Когда Руатим подпадет под власть Лускана, и твоя волшебница станет пленницей, возможно я подарю тебе его. Шакти с видимым сожалением убрала стилет, и оценивающе посмотрела на иллитида. “Что до этого, я знаю твои истинные намерения, даже если глупец Ретнор и не догадывается”, спокойно уточнила дроу. “Ты позволишь Лускану завоевать Руатим, но не править им”.

Мы довольны твоей сообразительностью, согласилась иллитид довольно искренне. Верно, мы используем Лускан. Ни к чему, если пойдут новости, что Руатим захвачен неизвестной силой, и какие-нибудь искатели приключений отследят источник вторжения к Аскарле. Нет, пусть во всем винят людей. Мы не хотим рисковать тайной этого города.

“Какую роль в этом отводится мне?” потребовала жрица. “Не пытайся отрицать — ты не стала бы удерживать меня здесь в противном случае”.

Вестресс долго разглядывала дроу, прежде чем ответить. Мы желаем наблюдать и измерить твои способности. Когда завоевание Руатима будет завершено, мы попросим Искор вернуть тебя в Мензоберранзан, чтобы Общество Кракена получило компетентную пару глаз в Подземье. Наградой за твои услуги будет информация. Развернутая сеть шпионов, воров и убийц, составляющая Общество Кракена, будет в твоем распоряжении. “Это ты уже говорила. Но что с другой частью нашей сделки? Что с Лириэль Баэнре? Она жива еще, или ты сумела убить ее?”

Ого, усмехнулась иллитид, возможно, у тебя есть способности, которые мы еще не рассматривали. Но можешь успокоиться, — волшебница живет. “Доставь ее мне живой, и я прослежу за тем, чтобы ты получила от нее нужное. Если ее разум и воля окажутся неподвластны твоей ментальной магии, я сумею раздобыть информацию с помощью мощи Ваэрауна, бога воровства. А в оплату ты покажешь мне, как делать это ”, потребовала Шакти, ткнув пальцем в ребенка-эльфа, заключенного в гобелене. Вестресс наклонила пурпурную голову в согласном кивке, и послала безмолвный мысленный вызов, заставивший пару рабов-мерроу примчаться в комнату. Она послала морских огров за пищей — сырая рыба и зеленое вино с пряностями для дроу, ежащийся от страха морской эльф для нее. Вестресс решила, что это будет совсем неплохой способ провести время — отобедать эльфийским мозгом, пытая души морских эльфов, загнанные в гобелен, и строя планы вместе с восхитительно-злобной дроу. Из их беседы уже родилась блестящая идея. Как бы она не заверяла Шакти, Вестресс ни на миг не отклонилась от своего намерения убить волшебницу, но теперь иллитиду пришло в голову, что она может добавить душу Лириэль Баэнре к коллекции пленников гобелена. Словно пойманный лич, магия дроу всегда будет в ее распоряжении. А когда Лириэль и ее волшебство станут ей не нужны, Вестресс вполне возможно отдаст законченное полотно Шакти. Жрица, несомненно, сочтет это предательством, но ей подобное наверняка привычно.

А до того времени, они вполне могут получать удовольствие от общества друг друга. Даже Регенту дозволительны моменты отдыха.

Ретнор был занят собственными приготовлениями. Он оставил подводную крепость, и гостил теперь во дворце короля Селгера. Оттуда он посылал сообщения лусканским кораблям, патрулировавшим северные моря, собирая силы необходимые для неожиданной атаки на Руатим.

Час близился. Оставалось последнее — уничтожить руатанских берсерков. Как только с пути исчезнут могучие воины Хольгерстеда, остров станет легкой добычей. Как бы не любил схватку Ретнор, встречаться с отрядом берсерков, защищающих свою землю, ему не хотелось совершенно. Пусть они станут жертвой предателя, пусть смерть им принесет рука родича. И если темноволосый юнец, отнявший у Ретнора руку, умрет среди них, тем лучше.

Вконец истощенная бессонными днями, сражением и долгой дорогой назад в деревню, Лириэль отправилась в дом Хрольфа, прямиком к своей кровати. Скинув тунику, она взялась за скомканные покрывала. Ее пальцы прикоснулись к чему-то маленькому, пушистому — и знакомому. Инстинктивно отдернув руку, она взялась за кинжал, и откинула покрывала острием.

Под ними устроился маленький черный паук, хорошо известной Лириэль разновидности. Крохотная отметина в виде песочных часов красного цвета говорила, что это вдова, и ядовитый укус его мог убить взрослого человека. Подземная ветвь была гораздо больше и умнее; этот выглядел растерянным и несчастным.

“Маленькая бедняжка”, ласково прошептала Лириэль. Паук не был ей опасен, — темные эльфы тесно общались с его сородичами, и обладали от природы иммунитетом к большинству паучьих ядов.

Но кто бы не подкинул паука ей в кровать, этого не знал.

Дроу рассеяно поглаживала черную спинку вдовы кончиком пальца, как руатанский ребенок мог бы приласкать щенка; паук казался странно вялым, так что Лириэль мягко подхватила хрупкое создание, и выскользнула из дома. Сначала она отнесет его в лес, чтобы он мог сплести свои ловушки и насытиться. Затем она узнает, кто хотел ее смерти, и пошлет ему ответный подарок. Обыскав комнату, примерно через час дроу достигла успеха, найдя сразу две улики: щепотку пепла на полу, и единственный вьющийся, огненного цвета волосок, чуть не затерявшийся в ярком узоре покрывал. Как она и ожидала, действовал рыжебородый курильщик трубки, первый помощник Хрольфа.

Дроу присела на краешек кровати, и задумалась. Она могла обвинить Ибна, но кто станет слушать. Она может ответить ударом на удар, но это едва ли улучшит мнение о ней у жителей деревни, и наверняка лишит ее шансов убедить упрямого шамана. И все же она не могла позволить, чтобы нападение прошло безнаказанно. Ей надо показать Ибну, что все известно, что она начеку и в готовности.

Лириэль прикрыла глаза и начала медленно читать слова жреческого заклинания, простенького, которым Лолт позволяла пользоваться даже дроу, не принадлежавшим к числу ее служительниц. Отвечая ее призыву, сотни арахнидов хлынут из всех щелей, окружив хижину, где спит Ибн. Не для атаки — она не могла подвергать опасности уязвимых и священных существ, — но всю ночь они будут плести, украшая спальню моряка слоями изящнейшей паутины.

Когда заклинание было завершено, Лириэль заползла в кровать, и почти мгновенно уснула. Последняя мысль — воображаемая картинка того, как Ибн просыпается в окружении паучьего шелка, и лихорадочно продирается сквозь него — оставила на ее губах улыбку, длившуюся еще долго после того, как она провалилась в сон без сновидений.

Лириэль проснулась следующим утром до рассвета, и резко села на кровати, охваченная ужасной уверенностью, что случилось что-то очень плохое.

Потом она услышала — традиционную песню-речитатив, провожавшую дух убитого в ожидавшую послежизнь. В незнакомые слова, перечислявшие происхождение, вплелось имя, известное ей, имя глубоко запечатленное в ее сердце.

Дроу сбросила одеяло и выскочила из хижины, не думая об одежде или оружии. В одной тунике она бросилась на тоскливые звуки погребальной песни, в центр деревни, где печальная группа собралась вокруг большого, безжизненного тела. Лириэль отметила знакомый, глубокий голос поющего шамана — так похожий на его мертвого родича — и группу рыбаков, все еще одетых в грубые башмаки и передники, которые они одевали каждым утром, прежде чем приступить к работе. Среди них стояла Дагмар, с угрюмым лицом, бледная как смерть. Некоторые из женщин тихо плакали; юная родственница Хрольфа выглядела так, словно слез в ней уже не осталось.

Вопль бесконечного горя прорвался сквозь мрачный напев шамана. Смутно, словно сквозь туман, Лириэль поняла, что этот новый голос принадлежит ей.

Не думая, ничего не осознавая, она очутилась на коленях рядом с Хрольфом. Она пригладила его мокрые, растрепанные волосы, подняла холодную руку, прижав ее к своей щеке. Она застонала, высокий, пронзительный напев, слышанный ею в тоннелях у Скуллпорта, когда последователи Эйлистраи — Темной Девы, богини дроу, покровительствовавшей песне и охоте, оплакивали товарищей, павших в бою.

Песня Ульфа прервалась и стихла, шаман умолк перед лицом потери глубже его собственной. Он смотрел, как стенает док-альфар, раскачиваясь в ритм своей жуткой песни. Ее горе было тем более ужасно, лишенное слез, и странные золотые глаза горели на темной коже. Рядом со стоическим спокойствием северян, со сдержанным плачем их женщин, безумное оплакивание эльфийки казалось почти пугающим в своем напряжении. Но оно было несомненно искренне, и Ульф стоял в почтительном молчании, почти благодарный, что Хрольф был столь любим.

Шаман испытывал еще и признательность за запоздалое прозрение в потерянном родиче, которое маленькая дроу подарила ему. Он и Хрольф были сыновьями братьев-близнецов, и росли вместе. Родной брат не мог бы стать ему ближе, но Ульф никогда не понимал родича, особенно его юношескую — и чуть не ставшую роковой — страсть к эльфийской женщине. Ульф пришел в ужас, когда Хрольф принял темную эльфийку как свою дочь. Неожиданно он увидел, почему.

Они были странно похожи, пиратский капитан и маленькая волшебница дроу — оба свободные и непокорные, от природы ощущавшие жизнь во всей ее полноте, как северянам обычно доступно было только в схватке. Даже в горе эльфийка была свободна от условностей, каким был всю свою жизнь Хрольф. Такое прощание пришлось бы пирату по душе. Спустя несколько мгновений шаман взмахом попросил рыбаков разойтись, и, подойдя, опустил ладонь на плечо ушедшей в себя дроу. “Я лишился друга и родича”, сказал он мягко, “но вижу, что ты потеряла отца. Эта земля больше не чужая тебе; часть твоего сердца навеки останется на Руатиме”.

Дроу кивнула; подсознательно она поняла, что это правда. Она сражалась, защищая руатанскую деревню от сахуагинов, но смерть Хрольфа привязала ее к острову как не могло бы ничто иное. Только раз прежде Лириэль познала такое всеподавляющее ощущение опустошенности и потери. Она едва вышла из младенческого возраста, когда Громф Баэнре, ее родитель-дроу, приказал убить ее мать, чтобы получить полный контроль над одаренной дочерью.

“Руны не достаются легко, даже богам”, серьезно сказал Ульф, следуя ее мыслям. “Цена всегда высока, и несомненно станет еще выше, прежде чем ты достигнешь цели. Ты все еще хочешь учиться?” Огненные глаза Лириэль поднялись на лицо шамана. “Ты спрашиваешь меня об этом?” переспросила она. “Хрольф мертв. Я добуду знания, чтобы найти причину — и силы, чтобы отомстить — будешь ли ты учить меня, или нет”.

Ответ удовлетворил сурового шамана. “Значит, мы начнем”.