За щитом

Эльфы Сильванести всегда относились к ночи с благоговением.

Эльфы Квалинести, напротив, превыше всего почитали дневной свет. Их королевством правил Беседующий-с-Солнцами. Их дома наполняли потоки солнечного света, все дела они стремились совершать при свете дня, а все важные церемонии, как, например, свадьбы, назначали на дневные часы, чтобы солнце могло благословить их.

Сильванестийцы хранили любовь к залитым звездным светом ночам.

Их правителем был Беседующий-со-Звездами. Когда-то ночь считалась благословенным временем в Сильваносте — столице их государства; она приносила звезды и навевала прекрасные сны и мечты о красоте их любимой земли.

Но однажды разразилась Война Копья, и крылья злобных драконов скрыли звездный свет. Особенно же ненавидел Сильванести один из драконов по имени Циан Кровавый Губитель. Этот зеленый дракон давно затаил ненависть к эльфам и жаждал насладиться видом их страданий. Циан мог бы погубить тысячи сильванестийцев, но он был не только коварен, но и хитер. Умирающие, конечно, испытывают страдания, но они заканчиваются с приходом смерти и забываются вскоре после того, как умершие переходят в мир иной. Циан же мечтал причинять такие страдания, облегчить которые не могло бы ничто, он жаждал приносить боль, которая длилась бы вечно.

Сивальнести в те времена правил Лорак Каладон. Будучи весьма сведущим в магии, он выяснил, какое несчастье грозит Ансалону, и отправил свой народ в дальние страны, пообещав, что сам победит Зло и защитит отечество от драконов. Лорак был уверен в своей силе, потому что втайне от всех похитил магический Глаз Дракона, который хранился в Башне Высшего Волшебства. Глаз мог подчиниться лишь тому, кто был достаточно силен и способен противостоять его колдовским силам, иначе все попытки овладеть мощью Глаза были обречены на провал. В своем высокомерии Лорак считал себя достаточно сильным, чтобы подчинить Глаз своей воле, но, едва он заглянул в него, он увидел смотревшего на него в упор дракона. Лорак был захвачен в плен.

Циан Кровавый Губитель дождался своего часа. Он явился к правителю Сильванести в Звездную Башню и застал его сидящим на троне: рука короля покоилась на хрустальном шаре. Теперь Лорак не мог выпустить Глаз Дракона и был обречен. Циан стал нашептывать несчастному королю страшный Сон о Сильванести, о гибели его любимой страны. Он шептал о том, как прекрасные деревья превращаются в уродливые, кривые, с ободранной кожей, чудовища, как эти чудовища бросаются на тех, кто когда-то любил их. В этом Сне Лорак видел гибель своих подданных, умиравших в страшных кровавых муках, на которые было невозможно смотреть без содрогания. Река Тон-Талас потекла кровью в Сне Лорака.

Между тем закончилась Война Копья. Такхизис, Владычица Тьмы, была повержена, а Циан Кровавый Губитель вынужден был оставить Сильванести. Но бежал он, испытывая радость от тайной уверенности в том, что достиг своей цели. В некогда прекрасном королевстве владычествовал страшный Сон, от которого эльфам никогда более не проснуться. Когда по окончании Войны эльфы возвратились в свою землю, то они с ужасом и скорбью увидели, что кошмарный Сон стал в их стране явью. Сон Лорака, посланный ему Цианом Кровавым Губителем, зловещим образом повлиял на жизнь Сильванести.

Эльфы вступили в борьбу со Сном и под командованием Портиоса, квалинестийского короля, они сумели одолеть его. Но заплаченная ими цена оказалась неимоверно высокой. Многие эльфы пали жертвами уродливого Сна, а когда он наконец был изгнан с их земли, то вся ее природа — прекрасные растения, добрые звери и плодородные земли — оказалась изуродованной. Медленно, с огромным трудом, эльфы терпеливо возвращали былую красоту своим лесам, изобретали новые магические средства, чтобы залечить раны и скрыть под покровом новой растительности ужасные шрамы, оставленные Сном.

Так возникло стремление все забыть. Портиос, много раз в борьбе со Сном рисковавший жизнью ради Сильванести, стал неприятен ее жителям тем, что напоминал о былых несчастьях. Он более не был их спасителем — он был чужаком, захватчиком, вторгшимся в их земли; он стал угрозой для сильванестийцев, стремившихся вернуться к прежней изоляции от остального мира. Портиос хотел вернуть их в мир, чтобы они делили его радости и печали, хотел упрочить их связи со всем королевством. С надеждой на это он женился на Эльхане Звездный Ветер, дочери Лорака. Теперь, в случае войны, эльфы не должны были чувствовать себя одинокими, ибо у них появились верные союзники.

Но сильванестийцы и знать не хотели ни о каких союзниках. Что они могут потребовать за свою помощь? Не захотят ли они поселиться в их чудесной стране? Может быть, они надумают сочетаться браком с сильванестийскими сыновьями и дочерьми и тем самым разбавить светлую эльфийскую кровь? Изоляционисты объявили Портиоса и его супругу темными эльфами, которым под угрозой смерти было запрещено появляться на родине.

Портиос и его семья были изгнаны. Генерал Коннал возглавил страну и объявил, что не уйдет «до возвращения подлинного короля, имеющего право на престол Сильванести». Эльфы Сильванести не отозвались на мольбы их родственников-квалинестийцев о помощи в борьбе с великой драконицей Берилл и Неракскими Рыцарями. Сильванестийцы не слышали ничьих просьб о помощи. Поглощенные только своими делами, они смотрели в зеркало жизни и видели лишь собственное отражение. Случилось так, что, пока они любовались им, в Сильванести вернулся Циан Кровавый Губитель, который терзал когда-то и едва не уничтожил их родину. О его возвращении сообщили кираты, охранявшие границы страны.

— Не надо воздвигать щит! — твердили они. — Вы запрете в нашей стране ее злейшего врага!

Но их никто не слушал. Эльфы не верили слухам о возвращении Циана. Эта страшная личность принадлежала далекому прошлому, его больше не существовало, он погиб во время Последней Битвы Драконов. Почти наверняка погиб. Ведь если это было не так, почему же он до сих пор не объявился? Почему не напал на Сильванести? Эльфы так боялись внешнего мира, что Главы Семейств приняли единодушное решение возвести щит на границах королевства. Когда он наконец был воздвигнут, эльфы Сильванести могли сказать, что исполнилось их заветное желание. Они верили, что щит спасет их: укроет от глаз остального мира. Они будут в безопасности, мировое Зло окажется бессильным против них.

— Но мне кажется, что нашей стране не удалось укрыться от Зла, бродящего в мире, — говорил Ролан Сильвану. — Скорее мы заперли его у себя.

На Сильванести опустилась ночь, но Сильвана радовали сгустившиеся сумерки. Весь долгий летний день они шли лесом и преодолели много миль, пока Ролан не решил, что щит остался далеко позади и можно отдохнуть, не подвергая себя опасности. Для Сильванеша этот день был полон чудес.

Он много раз слышал, как мать с тоской, горечью и с сожалением вспоминала свою родину. Он помнил, как в детстве, в годы изгнания, когда его родители прятались с ним в какой-то пещере от подстерегавших их со всех сторон опасностей, мать часто и очень подробно рассказывала ему о Сильванести, чтобы утишить его страхи. Он мог бы закрыть глаза и увидеть перед собой не темноту, а изумрудные, серебряные и золотые краски родных лесов. В бездомных скитаниях он мог бы услышать не вой бесчисленных волков и гоблинов, а мелодичный звон колокольчиков в траве и сладкую музыку лютневого дерева.

Но образы, созданные его воображением, бледнели перед тем, что он увидел в реальности. Ему не верилось, что такая красота может существовать на земле. Целый день он провел будто во сне наяву, созерцая дивные, волшебные творения, то и дело к глазам юноши подступали слезы счастья, а сердце начинало учащенно биться от радостного волнения.

Деревья, чья прекрасная кора словно светилась серебряными мазками, возносили к небу грациозные арки ветвей, окаймленные серебристыми нитями листья сияли в солнечном свете. Широколистый кустарник обрамлял тропу, и на путников смотрели прекрасные, подобные языкам пламени цветы, которые насыщали воздух чудесным ароматом. Юноше казалось, что они идут не через огромный лес, а по ухоженному саду, в котором не может быть ни поваленных деревьев, ни сломанных ветвей, ни цепляющихся за ноги сорняков. Эльфы-Создатели Крон выращивали в своих лесах лишь самые прекрасные, самые плодоносные и самые благородные растения. Магическое искусство Создателей Крон простиралось на весь огромный лесной край вплоть до самых границ страны, где маячил щит, перед пагубным влиянием которого не могло устоять их умение. Леденящее дыхание смертоносного щита губило все живое поблизости от него.

Сгустившиеся сумерки принесли отдых глазам Сильвана. Но ночь оказалась еще более прекрасной, чем день. Звезды изливали с небес сверкающее сияние, словно бросая вызов щиту. Лепестки ночных цветов тянулись к звездам, поили воздух экзотическим благоуханием, их свечение наполняло лес серебряным туманом.

— Что вы имеете в виду? — спросил Сильван. Он не мог связать понятие Зла с той красотой, которую видели его глаза.

— Та жестокость, которую мы проявили по отношению к вашим родителям, Ваше Величество, — ответил Ролан, — то, как наш народ отблагодарил вашего отца за его помощь, более походило на предательский удар в спину, чем на признательность. Когда я узнал об этом, мне стало стыдно за то, что я рожден в Сильванести. Но час расплаты грядет. Нас заставят ответить за наш позор и бесчестие, за высокомерную изоляцию от остального мира, за то, что мы прячемся за щитом в то время, когда погибают наши братья. За такую безопасность придется заплатить жизнью.

Они остановились на отдых возле весело журчавшего ручья. Сильван был рад возможности отдохнуть: его раны опять начали причинять ему боль, хотя он не жаловался. Волнение и потрясение от внезапных перемен в его жизни лишали принца последних сил.

Ролан ненадолго отлучился и вернулся со свежей, вкусной, как нектар, водой и фруктами. Он снова обработал раны Сильвана, и его почтительность и забота были приятны молодому человеку.

«Самар швырнул бы мне какую-нибудь тряпицу и велел управляться самому», — подумал юноша.

— Возможно, Ваше Величество хотели бы поспать несколько часов, — предположил Ролан после ужина.

Сильван думал, что упадет от усталости, едва они остановятся, но ужин и краткий отдых вернули ему силы.

— Я хотел бы знать как можно больше о моей родине, — заговорил он. — Матушка, конечно, многое мне рассказывала, но то, что случилось после… после ее изгнания, осталось ей неизвестным. Вы говорили о щите. — Сильван огляделся по сторонам. От красоты местности у него захватывало дух. — Но я вполне могу понять, почему вы так стремитесь защитить эту прекрасную землю, — он указал на светившиеся стволы деревьев, на звездные лепестки цветов, сверкавших в траве, — от врагов.

— Да, Ваше Высочество. — Голос Ролана смягчился. — Некоторые считают, что никакая цена не может быть слишком высокой, когда речь идет о защите страны. Даже если это цена наших собственных жизней. Но если смерть унесет всех наших людей, то кто будет любоваться этой красотой? А если умрем мы, то лесам, я думаю, тоже не уцелеть, ибо души эльфов живут во всем, что их окружает.

— Наш народ неисчислим, как звезды небесные, — чуть иронично произнес Сильван. «Что-то Ролан становится слишком патетичным», — подумал он.

Тот поднял глаза к небу:

— Но погасите половину этих звезд, Ваше Величество, и к миру вплотную подступит тьма.

— Половину? — Сильван был поражен и даже напуган. — Не может быть, чтобы половину!

— Именно так, Ваше Величество, — ответил Ролан, сделав паузу. — Половина населения Сильванести поражена губительным недугом. — Он опять немного помолчал. — То, что я рассказываю вам об этом, может быть сочтено предательством, за которое меня ждет тяжелое наказание.

— Вас могут отправить в изгнание? — тревожно спросил Сильван. — Но это слишком жестоко! Изгнание из родной страны в неизвестные земли — такого не должно быть!

— Никаких изгнаний у нас теперь не бывает, Ваше Величество, — ответил Ролан. — Нас нельзя выслать, так как наша страна огорожена щитом и эльфам не проникнуть сквозь него. Теперь другие времена: всякий, кто плохо говорит о генерале Коннале, бесследно исчезает. И никому не известно, что случается с ними.

— О, но если это так, то почему эльфы не восстанут? — Сильван не верил тому, что слышал. — Почему они не сбросят этого Коннала и не потребуют убрать щит?

— Потому что правда известна лишь немногим. Да и те не имеют никаких доказательств, которые подтверждали бы их слова. Мы можем выступить в Звездной Башне и сказать, что генерал Коннал сошел с ума, что он до того боится окружающего мира, что скорее предпочтет увидеть нас всех мертвыми, чем вернет Сильванести свободу. Мы можем сказать все это, но Коннал тут же поднимется с места и заявит: «Все, что говорили эти люди, ложь! Ликвидируйте щит — и Неракские Рыцари ворвутся в наши прекрасные леса с топорами, великаны станут калечить деревья, а великие драконы нагрянут и сожрут нас живьем». Вот что он скажет, и можете не сомневаться, что весь народ одновременно закричит: «Спаси нас! Защити нас, дорогой генерал Коннал! Нам не к кому больше обратиться!» И на этом все закончится.

— Понимаю, — задумчиво протянул Сильван.

Ролан не сводил глаз с ближайших деревьев, пристально вглядываясь в темноту между их стволов.

— Но когда придете вы, Ваше Величество, — продолжил он, — люди вновь обретут веру. Вы — законный наследник сильванестийского престола. Но нам следует быть очень, очень осторожными. — Грустная улыбка искривила его губы. — А то как бы и вам не исчезнуть.

Тишину нарушила мелодичная трель соловья. Ролан также засвистел в ответ, и рядом с ними вынырнули из тьмы трое эльфов. Те самые, которые первыми встретили Сильвана у щита нынче утром.

Нынче утром! Подумать только, все это случилось только сегодня! Казалось, с тех пор миновали дни, недели, годы.

Ролан подошел к вновь прибывшим и обменялся с ними рукопожатием и традиционным приветственным поцелуем в щеку.

На эльфах были такие же плащи, как и на Ролане, которые маскировали их столь надежно, что даже сейчас, когда Сильван знал, где они стоят, ему было нелегко различить в темноте их фигуры.

Ролан спросил, как прошло их дежурство. Они доложили, что подле щита все спокойно, «мертвая тишина», как с грустной иронией сказал один из них. И внимание всех троих обратилось на юношу.

— Ты допросил его, Ролан? — Этот вопрос задал один из эльфов. Он не сводил сурового и подозрительного взгляда с Сильвана.

Принц вскочил на ноги, чувствуя себя неловко. Он вежливо, как его учили, поклонился эльфам как старшим по возрасту, но тут же спросил себя, приличествует ли такое поведение наследнику престола. Это они должны были поклониться ему. И он в некотором замешательстве поглядел на Ролана.

— Я не допрашивал его, — строго ответил тот. — Мы обсуждали кое-какие дела. Да, я убежден, что он на самом деле Сильванеш, подлинный Беседующий-со-Звездами, сын Эльханы и Портиоса. Наш законный король снова с нами, он вернулся. День, которого так долго ждал наш народ, наконец настал.

Но три пары глаз изучали Сильвана, внимательно оглядывая его с ног до головы; затем эльфы снова повернулись к Ролану.

— Он может быть самозванцем, — произнес один из них.

— Уверен, что это не так. — В голосе Ролана звучала убежденность. — Я видел его мать, когда она была в этом же возрасте. Я сражался рядом с его отцом против страшного Сна. Он очень похож на них обоих, особенно на отца. Вот вы, Дринел, вы же много раз видели Портиоса. Видели еще совсем молодым. Взгляните на этого юношу. Разве вам не кажется, что он точная его копия?

Эльф внимательно изучал лицо Сильвана; юноша смело встретил его взгляд.

— Смотрите своим сердцем, Дринел, — продолжал Ролан. — Глаза могут ввести в заблуждение, но не сердце. Вы же слышали, как он говорил, когда не догадывался, что мы совсем рядом. Вы слышали его, когда он думал, что мы — солдаты из армии его матери. Он не притворяется. Я жизнью готов поручиться за это.

— Я согласен, что он очень напоминает короля, и в его глазах есть что-то от королевы, — согласился Дринел. — Но каким чудом сын Эльханы проник сквозь щит?

— Я и сам не знаю, как я проник сквозь него, — смущенно заметил Сильван. — По-моему, я просто провалился через него. Не помню. Но когда я хотел выйти обратно, щит не пропустил меня.

— Он вновь и вновь бросался на щит, — подтвердил Ролан, — потому что хотел вернуться обратно, уйти из Сильванести. Разве стал бы делать это самозванец, которому стоило таких трудов оказаться здесь? Разве стал бы самозванец признаваться в том, что сам не знает, как прошел сквозь него? Нет, он выдумал бы какую-нибудь логичную и правдоподобную историю, в которую мы могли бы поверить.

— Ты посоветовал мне смотреть сердцем, — заговорил Дринел, оглянувшись на двух других эльфов и словно посоветовавшись с ними взглядом. — Мы согласны. И хотели бы воспользоваться Правдоискателем.

— Своим недоверием ты навлечешь на нас неприятности! — Ролан был в негодовании. — Что он о нас подумает?

— Подумает, что мы осторожны и мудры, — пожал плечами Дринел. — Если ему нечего скрывать, он не станет возражать.

— Оставим это на усмотрение Сильванеша. Хотя, будь я на его месте, я бы не согласился.

— О чем вы говорите? — Недоумевающий взгляд Сильвана изучал лица собеседников. — Что такое Правдоискатель?

— Магический заговор, Ваше Величество. — Голос Ролана был грустен. — Когда-то, в незапамятные времена, эльфы могли доверять друг другу. Доверять полностью. Тогда ни один эльф не стал бы обманывать другого. Но когда пришел Сон Лорака, все изменилось. Сон породил ложные образы эльфов Сильванести, которые близкие и друзья принимали за совершенную реальность. Их можно было видеть, слышать. Эти ложные образы вовлекали тех, кто поверил в них, в различные несчастья. Муж видел зовущую его жену и, приближаясь к ней, падал с обрыва. Мать видела охваченных пламенем своих детей и бросалась в огонь, а дети исчезали — это были всего лишь фантазмы.

Мы, кираты, создали Правдоискатель, для того чтобы определять, где настоящие эльфы, а где фантазмы, где настоящая реальность, а где — порождения Сна. Фантазмы были пустыми, полыми внутри. У них не было воспоминаний, не было мыслей, не было чувств. Стоило положить руку на сердце, как мы тотчас узнавали, живое это существо или нет.

Когда Сон кончился, должна была исчезнуть и необходимость в Правдоискателе, — продолжал Ролан. — По крайней мере, мы на это надеялись. Но тщетно. Сон исчез, исчезли скрюченные, кровоточащие деревья, исчезло уродство, исказившее облик нашей родины. Но оно извратило сердца некоторых из нас, они стали такими же пустыми, как сердца созданий, порожденных Сном. Отныне эльфы начали обманывать друг друга. Новые слова вкрались в наш язык. Человеческие слова. Такие, как «недоверие», «бесчестие», «ложь». Мы теперь вынуждены пользоваться Правдоискателем при общении друг с другом, и, право, мне кажется, что чем больше мы им пользуемся, тем больше он нам нужен. — Произнося последние слова, он мрачно посмотрел на Дринела, хранившего враждебное молчание.

— Мне нечего скрывать, — отвечал Сильван. — Вы можете пользоваться вашим Правдоискателем, если вам угодно. Уверен, моя мать была бы опечалена тем, что ее народ вынужден прибегать к подобным мерам. Ей и в голову не приходило устраивать проверки тем, кто следовал за ней, равно как и они никогда не позволяли себе усомниться в ее верности данному ею обету заботиться о них.

— Видишь, Дринел, — вспыхнув, произнес Ролан, — как ты позоришь нас!

— Зато я узнаю правду, — невозмутимо отвечал тот.

— Узнаешь ли? — вопросил Ролан. — Что, если магия подведет тебя и на этот раз?

Глаза Дринела блеснули злым огнем, и он бросил на товарища разгневанный взгляд.

— Придержи свой язык, Ролан. Я еще раз напоминаю тебе, что мы ничего не знаем об этом молодом человеке.

Сильванеш молчал, не желая встревать в этот разговор, но для себя он сделал заметку на память. Вполне вероятно, что не только чародеи из армии его матери ощущали потерю магических сил.

Дринел приблизился вплотную к Сильвану, который продолжал стоять неподвижно, прямо глядя в глаза эльфа. Тот вытянул вперед левую руку — расположенную ближе к сердцу — и положил ладонь на грудь Сильвана. Прикосновение его руки было невесомым, но Сильвану показалось, что оно проникло в самую его душу.

Череда воспоминаний нахлынула на него; веселые и грустные, они поднимались со дна души, будто пробулькиваясь сквозь мысли и чувства, и текли в руку Дринела. Воспоминания об отце, суровом и непримиримом человеке, который редко улыбался и почти никогда не смеялся. О человеке, который никогда не выставлял своих чувств напоказ, никогда не говорил о своей любви к сыну, никогда не хвалил и даже, казалось, не замечал его. И вдруг в этом потоке воспоминаний особенно отчетливо мелькнуло одно — Сильван вспомнил о той ночи, когда они с матерью едва избежали смерти. Портиос сжал их обоих в объятиях, потом схватил сына на руки, прижал к сердцу и стал громко молиться по-эльфийски древним Богам, которых уже не было на Кринне. Маленький ребенок чувствовал холодные и мокрые слезы на своей щеке и не понимал, откуда они взялись, — ведь он не плакал. То были слезы его отца.

Воспоминания, исторгнутые из глубины сердца юноши, стремительным потоком вливались в ладони Дринела.

Выражение лица эльфа изменилось, в его глазах появились уважение и почтительность.

— Вы удовлетворены? — холодно спросил Сильван. Воспоминания открыли кровоточащую рану в его душе.

— Я вижу образ отца в его чертах, вижу образ матери в его сердце, — произнес Дринел. — Я заверяю вас в своей преданности, Сильванеш. И прошу других сделать то же самое.

Дринел низко поклонился, прижав руку к груди, и два других эльфа повторили его жест. Сильван поблагодарил их, но в его сознании вертелась несколько циничная мысль о том, что цена этих словоизъявлений не слишком-то высока. Когда-то эти же самые эльфы заверяли в своей преданности его мать, а сейчас Эльхана Звездный Ветер была для них лишь немногим лучше разбойника, рыскающего в лесах.

Если быть полноправным Беседующим-со-Звездами означало все время скитаться, укрываясь в могильных курганах и рискуя стать жертвой наемных убийц, то Сильван хотел бы избежать такой участи. Такая жизнь успела до смерти ему надоесть, хотя до сих пор он сам не отдавал себе в этом отчета. Сейчас он впервые говорил себе, что обижен — отчаянно, горячо, до слез — на своих родителей за то, что они обрекли его на такую жизнь.

В следующую же минуту Сильван устыдился своего гнева. Он напомнил себе, что, возможно, его мать погибла или захвачена в плен, но эта мысль странным образом лишь подогрела его обиду. Сложные чувства, к которым теперь примешивалось чувство вины, смущали его и лишали сил. Ему было необходимо время, чтобы поразмыслить над этим, время и уединение. Присутствие этих эльфов, которые глядели на него как на экспонат в музее магических фигур, мешало ему.

Эльфы продолжали стоять, и до принца дошло, что они ждут, когда он разрешит им сесть. Воспитанный при дворе (хоть и находившемся в изгнании), он мог в случае необходимости проявить свои аристократические манеры. Сильван позволил эльфам сесть, непринужденно заметил, что они, должно быть, устали, и предложил отведать фруктов и воды. Затем поднялся и извинился за то, что собирается оставить их общество и удалиться, чтобы совершить омовение.

К удивлению принца, Ролан попросил его быть осторожней и посоветовал взять с собой меч.

— Но зачем? — недоумевал юноша. — Чего здесь можно бояться? Я думал, что щит укрывает вас от любых врагов.

— За одним исключением, — подчеркнул Ролан. — Есть сведения, что великий дракон Циан Кровавый Губитель был — по недосмотру генерала Коннала — оставлен за щитом.

— Ба! И ты поймался на эту удочку! — насмешливо сказал Дринел. — Это всего лишь выдумка генерала, призванная запугать нас. Назови мне хоть одного эльфа, который видел бы дракона здесь! Ни одного! Но слухи живут. То его видели здесь, то его видели там. Мы охотимся и охотимся за ним, и никогда даже следа его не находим. И, что особенно интересно, Ролан, слухи о Циане начинают вновь циркулировать именно тогда, когда к Конналу в очередной раз подступают с вопросами о его достижениях в управлении страной.

— Это так, действительно, Циана никто не видел, — согласился Ролан. — Тем не менее я должен признаться, что верю в его присутствие в Сильванести. Мне довелось однажды видеть такое, чего никак иначе я объяснить не могу. Будьте осторожны, Ваше Величество. И прошу, возьмите мой меч. На всякий случай.

Сильван отказался. Припомнив, как едва не отсек ухо Самару, он постыдился сказать, что не умеет обращаться с оружием и никогда этому не учился. Вместо этого он уверил Ролана, что будет осторожен и не станет уходить слишком далеко. «Мама наверняка послала бы со мной охрану, — подумал он. В первый раз в моей жизни я свободен. Подумать только. В первый раз».

Он вымыл лицо и руки в чистом холодном ручье, провел мокрыми пальцами по волосам и долго смотрел на свое отражение в воде. Он не находил в себе сходства с отцом, и его всегда раздражало, когда об этом говорили другие. Сильван запомнил Портиоса как сдержанного, словно из железа выкованного воина, который если когда-то и умел улыбаться, давно оставил эту привычку. Его взгляд становился теплым и нежным, только когда он смотрел на Эльхану.

— Ты — король эльфов, — сказал юноша своему отражению. — Ты за один день сумел достичь того, что не удавалось твоим родителям на протяжении тридцати лет. Не удавалось… Или они просто не хотели.

Он присел на берегу ручья. Поверхность воды была подернута легкой рябью, чуть колебля отражение взошедшей луны.

— В твоих руках предмет их долгих мечтаний. Ты не особенно стремился к обладанию им, но если предлагают, то почему же не взять?

Пробежал ветерок, и отражение лица юноши в воде рассыпалось на мелкие осколки. Затем ветер утих так же внезапно, как и начался, и снова из воды на Сильвана глянуло его собственное лицо.

«Тебе придется осторожно ступать по земле. Тебе придется серьезно обдумывать все, что ты собираешься сказать, предвидеть последствия любого своего слова, любого шага. Тебя ничто не должно отвлекать…»

— Моя мать умерла, — сказал он вдруг себе и прислушался, не появилась ли в сердце боль.

Слезы хлынули у него из глаз, слезы жалости к матери, к отцу, к самому себе, одинокому, лишенному их поддержки и утешения. Но тут тоненький голосок зазвучал в его сознании: «Полно, а поддерживали ли тебя когда-либо твои родители? Когда они доверяли тебе какое-нибудь дело? Тебя держали закутанным в плотный кокон, боясь, что ты разобьешься. Судьба дала тебе шанс испытать себя. Так используй его!»

Над водой склонился куст, белые изящные цветы которого имели форму крохотных сердечек. Сильван сорвал гроздь этих цветов и стал бросать их один за другим в воду.

— Это в память моего отца, который, наверное, умер, — произнес он и кинул в ручей несколько сердечек. Падая, они опять разбили отражение на множество осколков. — Это в память моей матери, которая, должно быть, тоже умерла.

Он уронил в воду последние зажатые в руке цветы. Теперь, чувствуя себя очищенным и испытывая облегчение от пролитых слез, он мог вернуться к эльфам.

При его приближении те начали подниматься на ноги, но он попросил их не беспокоиться из-за него и не вставать. Тем, похоже, понравилась его скромность.

— Надеюсь, что мое долгое отсутствие не обеспокоило вас, — сказал он, прекрасно зная, что это не так. По их лицам он видел, что они говорили о нем. — Происшедшие со мной перемены были так значительны и совершились так внезапно, что мне потребовалось время, дабы освоиться с мыслью о них.

Эльфы понимающе склонили головы.

— Пока вы отсутствовали, мы обсуждали, как лучше предварить ваше появление в столице, Ваше Величество, — сказал Ролан.

— Вы можете рассчитывать на полную и безоговорочную поддержку киратов, Ваше Величество, — добавил Дринел.

Сильван кивком дал понять, что слушает их: мысленно он выбрал направление, в котором хотел бы вести беседу, и подумал, как этого лучше достичь. Затем он негромко спросил:

— Кто такие кираты? Мать много рассказывала мне о нашей родине, но никогда не упоминала о них.

— Она и не могла упоминать о нас, — ответил Ролан. — Ваш отец создал сословие киратов для борьбы со Сном. Кираты были теми, кто входил в леса, разыскивая участки, покоренные Сном. Они рисковали и телом, и душой, ибо, чтобы победить Сон, требовалось войти в него, стать его частью.

Другие кираты должны были охранять Создателей Крон и чародеев, стремившихся излечить лес посредством своей магии. В течение двадцати лет мы все вместе сражались за спасение нашей родины, и наконец мы достигли своей цели. Когда власть Сна была побеждена, в нас перестали нуждаться, и мы вернулись к той жизни, которую вели перед Войной. Но за время борьбы нас, киратов, связали прочные узы, более крепкие, чем узы братства. Мы сохранили их, связь между нами не прерывалась, мы обменивались новостями и другими полезными сведениями.

Вскоре после нашей победы Рыцари Такхизис вторглись на Ансалонский континент, чтобы завоевать его, и разразилась Война с Хаосом. Именно тогда генерал Коннал захватил власть в Сильванести, объясняя это тем, что только военные силы могут спасти страну от Зла, пришедшего в мир.

Война с Хаосом была выиграна, но эта победа досталась дорогой ценой. Мы лишились наших Богов, которые, как гласит легенда, оказали жителям Кринна свое последнее благодеяние — они покинули Кринн, чтобы его народы могли продолжать жить. С ними ушли и магия Солинари, и исцеляющие силы. Мы долго тосковали по Богам — Паладайну и Мишакаль, — но пришлось учиться жить без них.

Мы стали восстанавливать Сильванести. И магия вернулась к нам, магия земли, магия живых существ. Хотя Война была окончена, генерал Коннал не отказался от власти, утверждая, что теперь возникла угроза со стороны Эльханы и Портиоса — темных эльфов, якобы мечтавших отомстить своему народу.

— И вы поверили ему? — негодующе воскликнул Сильван.

— Конечно же нет. Мы знали Портиоса. Мы знали, сколь многим он пожертвовал ради нашей страны. Мы знали Эльхану и то, как она любит родину. Мы не поверили ему.

— То есть вы были на стороне моих отца и матери? — уточнил Сильван.

— Да.

— В таком случае почему вы не помогли им? — требовательно вопросил принц, его тон стал резким. — Вы были вооружены и умели прекрасно обращаться с оружием. Вы поддерживали постоянный контакт друг с другом. Мои несчастные родители томились ожиданием у границ своей родины, доверчиво полагая, что народ Сильванести восстанет против совершенной несправедливости. Но никто не восстал. Вы не восстали. Ожидания моих родителей были тщетны.

— В наше оправдание я мог бы назвать много причин, — спокойно возразил Ролан. — Мы устали сражаться. Нас страшила сама мысль о гражданской войне. Мы верили, что со временем все может быть исправлено мирными средствами. Другими словами, — он улыбнулся с еле заметной горечью, — мы спрятали головы под одеяло и притворились спящими.

— Если это утешит вас, Ваше Величество, — добавил Дринел, — то могу сказать, что мы дорого заплатили за свое бездействие. Заплатили по самой высокой цене. Но когда мы это осознали, над нашей страной уже навис щит, и стало слишком поздно. Время было упущено. Мы не могли выйти, а ваши родители не могли войти.

Внезапно Сильван все понял; мгновенное озарение снизошло на него подобно вспышке молнии. И сразу все стало отчетливо ясным, все, что смущало его в детстве, предстало перед ним в лучах яркого света.

Его мать утверждала, что ненавидит щит. На самом деле он был лишь предлогом для того, чтобы отказаться от вторжения в Сильванести. За годы, предшествовавшие сооружению щита, она могла множество раз сделать это. Они с Портиосом могли явиться во главе огромной армии в Сильванести, где их ожидала бы поддержка народа. Почему же они этого не сделали?

Стремление не пролить ни капли драгоценной эльфийской крови — вот что их останавливало. Недопустимо, чтобы эльфы убивали друг друга. Эльхана ожидала, что ее подданные придут к ней и положат сильванестийскую корону к ее ногам. Но они не пришли. Как только что сказал Ролан, они хотели спокойно спать, забыть ночные кошмары Лорака, предавшись более приятным сновидениям. Эльхана для них была тревожным набатом колокола, разгонявшим эти светлые сны.

Возведение щита, отгородившего королеву от ее страны, явилось для Эльханы облегчением, хотя она никогда не решилась бы признаться в этом даже самой себе. О да, она все сделала, чтобы попытаться его разрушить. Все, чтобы доказать всем и себе самой, как отчаянно она хочет преодолеть этот барьер и вернуться на свою родину. Она бросала на щит армии, бросалась на него собственным телом. Однако втайне, в самой глубине души, она не хотела вторгаться в Сильванести, и, возможно, поэтому все попытки штурмовать щит оказывались безуспешными.

Дринел, Ролан и другие эльфы Сильванести оставались за щитом по тем же самым причинам. Щит продолжал существовать потому, что был нужен каждой из сторон. Сильванестийцы всегда более всего стремились к безопасности и старались держаться подальше от жестоких и мятежных людей, от опасных диких великанов, от гоблинов, минотавров и от драконов. Они мечтали о спокойном и беззаботном существовании среди роскоши и красот их земли. Именно поэтому мать Сильвана так стремилась найти путь на родину — ибо она тоже мечтала обрести наконец покой в теплом, уютном, богатом дворце, а не вести скитальческую жизнь, скрываясь в могильных склепах.

Сильванеш ничего не сказал, но понял, что должен делать.

— Вы клянетесь мне в своей верности. Но как я могу быть уверенным в том, что вы не оставите меня, как оставили моих родителей, едва сумрак поглотит тропинки в этом лесу?

Ролан побледнел. Глаза Дринела засверкали гневом, он хотел что-то сказать, но его спутник успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Погоди, Дринел. Сильванеш прав, когда упрекает нас, друг мой. Его Величество имеет право задать нам такой вопрос. — Ролан обратился к Сильвану: — От всей души я клянусь в свей верности и верности моей семьи Вашему Величеству. И пусть моя душа навсегда останется в этом плане бытия, если я не сдержу своего слова.

Сильван с серьезным видом кивнул. Клятва была страшной. Он перевел взгляд на Дринела и двух других киратов. Первый с мгновение колебался.

— Вы еще очень молоды, принц, — хрипло произнес он. — Сколько вам? Тридцать? По меркам нашего народа вы еще несовершеннолетний.

— Но не по меркам народа Квалинести, — возразил Сильван. — И я прошу вас подумать и об этом тоже, — добавил он, зная, как сильванестийцы не любят сравнений со своими более открытыми окружающему миру и, следовательно, более испорченными родственниками. — Я вырос не в уютном и безопасном доме в Сильванести. Мое детство прошло в лагерях, лачугах, пещерах — всюду, где моим родителям удавалось найти пристанище. Я могу по пальцам пересчитать ночи, которые мне удалось провести под крышей обычного дома в обычной постели. Дважды я был ранен в битвах. И шрамы на моем теле могут подтвердить эти слова.

Сильван не стал уточнять, что эти шрамы были получены отнюдь не в боевых сражениях. Он был ранен, когда вместе со своими телохранителями пробирался в безопасное убежище. Он вполне мог бы участвовать в сражениях, сказал он себе, если б ему дали такую возможность вместо того, чтобы мешать. Сейчас он был готов сражаться.

— Я тоже готов принести вам клятву верности, — гордо произнес он. — Своей душой я клянусь, что сделаю все возможное, чтобы сохранить трон, который по праву принадлежит мне. Я клянусь принести покой, мир и процветание моему народу. И пусть моя душа навсегда будет плененной в этом плане бытия, если я не сдержу этого слова.

Глаза Дринела внимательно смотрели в самое его сердце. И то, что они видели, удовлетворило кирата.

— Своей душой клянусь вам, Сильванеш, сын Портиоса и Эльханы, что буду хранить вам верность. И, помогая сыну, я надеюсь возместить обиды, нанесенные его родителям.

— А теперь, — сказал Ролан, — мы должны кое-что обсудить. Нам надлежит подыскать удобное, надежное и уединенное жилище для Его Величества…

— Нет, — с необычной для него твердостью возразил Сильван. — Время таиться миновало. Я — законный наследник престола. Мои притязания справедливы. Мне нечего скрывать. Если я начну таиться подобно преступнику, то меня и сочтут таковым. Если же я прибуду в Сильваност как король, я и принят буду как король.

— Это так, но опасность велика… — начал Ролан.

— Его Величество прав, мой друг. — Во время этой беседы уважение Дринела к Сильвану еще более возросло. — Он будет в меньшей опасности, если открыто заявит о своем прибытии, чем если станет скрываться. Коннал, отвечая на многочисленные вопросы о законности его правления, всегда заявлял, что будет счастлив увидеть, как сын Эльханы займет свое законное место на престоле. Он давал такие обещания с тем большей легкостью, что знал (или, вернее, думал, что знает): пока щит на месте, никакому сыну через него не проникнуть. Если Ваше Величество с триумфом войдет в столицу, люди, несомненно, будут приветствовать вас, и Конналу придется исполнить свои обещания. И в этом случае ему не удастся убрать наследника, так, как это удавалось с другими. Наш народ этого не допустит.

— В том, что ты говоришь, есть немалая доля истины, — согласился Ролан. — Но ни в коем случае не следует недооценивать Коннала. Некоторые считают его безумцем, но, даже если это и так, это чрезвычайно коварный и расчетливый безумец. Он очень опасен.

— Я тоже могу быть опасным, — сказал Сильван. — И он в этом скоро убедится.

Он изложил им свой план, и эльфам, внимательно его выслушавшим, он понравился. Было лишь предложено несколько поправок, которые юноша принял, так как здешняя обстановка была известна его собеседникам лучше. Он молча выслушал перечисление всех возможных опасностей, которые ему грозили, но не придал этому большого значения.

Сильванеш был молод, а молодость полагает, что она вечна.