Знакомство

Стоя опять под теплыми, а после солнца — обжигающими струями душа, Юлия смывала с себя морскую соль и думала... черт знает о чем.

Сначала, по привычке, пыталась вспоминать московские события. И ей это, конечно же, удалось — память на редкость услужливо разворачивала перед ней поступки, разговоры и события, что имели место всего несколько дней назад... Но вот, что странно — вспоминая все, как раньше, она не чувствовала того, что раньше. Горечь, обида, унижение, разочарование, отчаяние, все эти чувства, что погнали ее сюда в дурацком гордом одиночестве, — она их не чувствовала. Помнила. Но не ощущала. Они были туманны и неотчетливы, и рассеивались так же быстро, как пар, вьющийся сейчас вокруг ее тела. Похоже, ей все-таки удалось перешагнуть невидимую грань, что отделяет прошлое от будущего?!

Что ж, если так... — аминь! В прошлом, она была несчастной дурочкой, питающей кучу иллюзий, полезных для окружающих и губительных для нее самой. А значит, в будущем она и вправду — умная, рассудительная, холодная стерва, живущая лишь для удовольствия и радостей? Пожалуй, что так. Ведь, действительно, еще недавно трудно было вообразить, чтобы она могла улыбаться — просто улыбаться, без сожалений, глупых сомнений и всяких прочих мук, вспоминая прошедшую ночь.

...Юлия чуть не улеглась прямо на конверт.

В последний момент выдернула его из-под влажного живота, когда рухнула поперек кровати, обессиленная душем и мыслями. Голубоватая шершавая бумага приятного качества, без логотипов и надписей. Наверняка от «Натали-турс». Она, разумеется, не ходила на общее организационное собрание, и теперь они сообщают ей информацию об отъезде, или экскурсиях, или еще о чем-то подобном. Только она полагала, что обычно эти штуки подсовывают под дверь, а не на кровать. Впрочем, если честно, она не задумывалась об этом. Пока не раскрыла конверт.

Первая мысль была вполне логичной — это просто рекламные открытки с видами городка. Ну, точно — вот пляж, бухта, аккуратный, словно игрушечный замок на фоне заката. Ясно, подарок от отеля. И на том спасибо... но... Что такое?! Несколько глянцевых фотографий, она перебирает их все быстрее, все ближе подносит к глазам. Эта смутно знакомая фигура на берегу...

Юлия вскочила. Она стоит на коленях посреди кровати, влажное полотенце упало с бедер. Так резко задрожали руки, наверное, оттого, что сердце снова опасно ухнуло вниз и заколотилось часто-часто. Сна уже ни в одном глазу. В обоих — изумление и скользкий, необъяснимый страх... Сначала она узнала свой купальник. Только потом — себя.

Везде, на каждой из этих очень красивых, почти художественных фотографий была Юлия. Вот она вдалеке, теряется среди других полуобнаженных тел. Вот сидит, согнув ноги в коленях, и смотрит на море. Вот выпрямилась, подняла руки к волосам, вот — с сигаретой в мокрых пальцах. И последнее фото. Юлия крупным планом. Прямо профессиональный портрет. Видны даже капельки пота над верхней губой и розовые круги под глазами... и глаза. Даже не голубые, а бирюзовые. Преувеличенно яркие, каких не бывает в жизни, с застывшей солью на кончиках слипшихся ресниц. Они смотрят прямо на нее — не то испуганно, не то изумленно. А скорее — восхищенно.

Она медленно положила фотографии обратно в конверт. А конверт — на кровать, на то место, где он и лежал до этого. Будто, если все сейчас будет, как было, то она вроде как их и не видела... Она не могла смотреть на них. Хотелось. Даже очень. Но она просто не могла. Слишком беззащитной она выглядела на этих снимках. Слишком уязвимой. Возмутительно. Нельзя фотографировать не подозревающего об этом человека. Это, как подглядывать в замочную скважину. Вуайерист чертов... А если и можно — кто запретит? — то нельзя, ни в коем случае нельзя, показывать их объекту. Это уж слишком. И вообще... за каким чертом он это сделал?!

А, кстати, что — за каким чертом? За каким чертом фотографировал? Или — за каким чертом подбросил? И, главное — как они оказались в номере?! Юлии вдруг стало страшно. Ведь дверь точно была заперта. Правда, балкон открыт... да, при чем тут балкон?! Он, слава богу, на третьем этаже.

Прежде чем выйти на балкон, она достала из шкафа с одеждой остатки вина — сейчас оно было очень кстати. Расположившись в халате за пластиковым столиком, она задумчиво резала дыню... Хм... Это такой способ ухаживания, что ли? У них, у богатых, говорят, свои привычки. В том, что он богат, Юлия не сомневалась. Никто бы не сомневался, если бы его увидел. Что ж... другого объяснения просто нет. Правда, очень странно — то, что его привлекла ее персона. С другой стороны... что странного? Антонио вот тоже трясся от одного ее вида, совершенно недопустимым образом. Южные люди. Балдеют от блондинок. От роковых — тем более.

Юлия нравилась мужчинам и знала об этом. Конечно, мужчина мужчине рознь. Но тем интереснее! Если ей доведется соблазнить этого потрясающего красавца — это станет отличной реабилитацией. Просто отменной. Это станет подтверждением... и наградой за... и началом новой счастливой жизни... Только вот — как это сделать?

Она вбежала в комнату. Скинула халат и остановилась перед зеркалом, внимательно себя разглядывая. За эти дни она стала лучше выглядеть. Кожа успела покрыться светлым золотистым загаром и уже не выглядела такой безжизненной, как в первый день. А несколько крупных веснушек на переносице сделались ярче, придавая внешности забавный девчоночий шарм.

Глядя в зеркало, Юлия облизала палец, задумчиво провела им по четким темным линиям бровей. По губам — глянцевым малиновым блеском. Подумав, даже подчернила ресницы, удлиняющей тушью. Она редко пользовалась косметикой, а на отдыхе вообще предпочитала обходиться без нее. Но ради такого случая можно и подкраситься. Яркое, как вспышка света, воспоминание о незнакомце всколыхнуло в душе целый сонм противоречивых чувств. Страх. Удивление. Недоумение. Надежда, заинтересованность, волнение и тревога... О сне не было уже и речи. «Видимо, этот отпуск не для сна! — Юлия захихикала, стоя перед зеркалом. — А для активного отдыха! Неожиданно оказался...» Но — что это?!

Какое неприятное, тревожное ощущение. Впервые в жизни Юлия так четко осознала смысл выражения «почувствовать взгляд»... Потому что именно его, она и почувствовала. Отчетливо. Чей-то пристальный взгляд, прожигающий спину...

— Ой!!

На балконе дома напротив, кто-то резко метнулся в глубину помещения. Однако не столь быстро, чтобы она не успела заметить пузатого мужика в полосатых семейных трусах! Ха-ха-ха! Вот идиотка! — хохотала Юлия, прикрываясь влажным полотенцем и задергивая штору.

Балкон напротив уже давно был девственно пуст. Но чувство сканирующего взгляда почему-то осталось.

...Солнце садилось за море. Это было ясно по тому, как медленно меняло цвет небо над низкими крышами домиков — от серо-голубого до ярко-розового.

Юлия курила, глядя на то, как пьяные от обжорства пчелы облепили сладкие остатки дыни, сочащейся липким душистым соком. Она уже начала привыкать к слишком крепким сигаретам. Они отлично сочетались с резковатой терпкостью испанского вина... Только вот с того момента, как чей-то нескромный взгляд заставил ее задернуть шторы в номере, казалось, что кто-то непрерывно смотрит на нее в упор. К вечеру на улице поднялся прохладный, довольно резкий ветер. И спина заныла опять, заставляя морщиться от боли. Стало вдруг очень неуютно... и Юлия ушла с балкона.

А что — если просто спросить у портье? О том, как он сюда попал, этот конверт? Не было бы ничего проще. Но она не знает языка. И вообще — подумают, дура какая-то русская. Может, тут так принято. Но даже если и так. Он ведь не знает, где она живет. И вообще, кто она... А вдруг — знает?! Что за бред. До чего уже додумалась... И все же.

Есть, конечно, вариант, что он узнал ее адрес, напечатал фотографии, потрудился принести их в отель и каким-то образом подсунуть ей в номер только для того, чтобы сделать незнакомой барышне приятный бескорыстный сюрприз. Но как-никак, Юлия прожила на этом свете двадцать шесть лет. И что-то из прошлого опыта подсказывало ей, что это — не так.

А потому... А потому теперь-то, наконец, пригодится белая юбка! И топ в виде корсета, тоже белый, подчеркивающий не особенно глубокую, нежную ложбинку на груди. Она взбила волосы. Немилосердно перетравленные осветляющим порошком, они сделались такими непривычно послушными — хочешь ставь, хочешь клади. Пользуясь этим обстоятельством, она сотворила у себя на голове нечто вроде пушистого облака с острыми кончиками, торчащими задорно и трогательно во все стороны. Шея и плечи казались под этим облаком еще более хрупкими. Белые одежды, ярко-красный лак на коротких ногтях, на ногах — все те же простые вьетнамки. Надо признать — получилось довольно мило. Этакий порочный ангелочек.

Она поняла, что не ошиблась в выборе наряда, когда выходила из отеля. Портье, выглянув из-за скучной конторки, проводил ее недвусмысленным тоскливым взглядом. Возможно, еще и потому, что глаза и щеки у нее горели от нервного возбуждения. Она почему-то не сомневалась, что сейчас увидит его. Либо в холле отеля, либо у крыльца, либо в ближайшем кафе...

Его не было. И Юлия, вдруг растерявшись, присела за столик отельного бара на улице. Она все еще пребывала в приятном волнении. Вокруг толкался народ. Начиналась та самая вечерняя жизнь... И она — теперь, ожидая встречи, была в ней не так одинока, как тогда. В тот первый вечер, когда плакала в подушку.

Она заказала кофе, хотя совсем его не хотела. Если честно, она хотела выпить. И желательно, чего-нибудь покрепче вина. Но два существенных момента остановили ее. Во-первых, она что-то уж слишком много пьет в последнее время. Есть причины, ничего не скажешь, но — так и до алкоголизма недалеко. А во-вторых, и — в главных... ей нужно быть сейчас в себе. Очень в себе. Поэтому она прихлебывала слишком крепкий кофе. Бармен постарался — сидя здесь в таком виде, она явно создавала ему рекламу. И каждую минуту, секунду, она ждала увидеть это необычайное лицо. Которое уже не могла вспомнить. Как не могла и забыть.

Серо-зеленая вуаль снова, как каждый вечер, накрыла городок полупрозрачной тенью.

Уже, наверное, больше часа Юлия бродила по узким, извилистым улочкам неподалеку от замка. Рассеянно любуясь крошечными витринами частных ювелирных магазинов, резными каменными балконами, каждый из которых мог бы составить отличную декорацию к пьесам Шекспира, свежими черно-зелеными креветками, выставленными на лед у входов в ресторанчики.

От запахов жареной рыбы, чеснока, сигар и цветов, таких густых, никогда не выветривающихся с этих улиц, немного кружилась голова. Юлия шла и шла, не в силах нигде остановиться, в тонком и крепком, как шелковая нитка, самовластном трансе. Поминутно ища знакомое лицо в гуляющей толпе, вздрагивая от случайных прикосновений, толкаясь в сувенирных лавках уже без всякого понимания, зачем она это делает.

Когда ноги устали от бесконечной ходьбы, а глаза заболели от мелькания быстро сменяющихся картинок, пришлось признать, что его нигде нет. И не было. Ни в холле отеля, ни у крыльца, ни в ближайшем кафе. Ни даже в дальнем. Его не было на улицах, в магазинах, в открытых ресторанчиках на затемненной набережной. Его не было.

Сказать, что она была разочарована, нельзя... Она была рада. В глубине души, она боялась их встречи больше, чем могла себе признаться. Как нельзя сказать, что она была раздавлена. Совсем нет. Она была просто убита.

...Начиналось то синее, неуловимое, волшебное время, которое сумерки превращает в ночь.

На пляже, мягко освещенном прибрежными фонарями, не было ни души. Идти по песку в обуви стало неудобно, и Юлия сняла вьетнамки. Песок оказался приятно прохладным. Чувствуя, как песчинки податливо раздвигаются под напором ее ступней, она шла вдоль кромки, норовящей, подобно смешному Чикко, облизать ей щиколотки. Море мерцало серебром с красновато-рубиновыми отблесками... И шептало ей мягко и настойчиво о том, какая она идиотка. О том, как она несчастна. О том, как она одинока. Море так покойно, мирно, хладнокровно говорило ей об этом, что хотелось внимать ему бесконечно, так же покойно и хладнокровно соглашаясь с ним.

Подобрав воланы юбки, Юлия присела на одну из перевернутых лодок в дальнем конце пляжа. В сумке не нашлось сигарет. Она забыла их в номере, торопясь, как первокурсница на первое свидание. Не выпуская из рук вьетнамок, Юлия обняла колени, подтянув их к подбородку. Не отрывая глаз от разноцветного мерцания маленьких равнодушных волн, она приготовилась заплакать.

— Буэнос ночес... сеньорита.

Бархатный голос раздался слишком близко. И слишком неожиданно. Юлия вздрогнула, чуть не выронив, вьетнамки из рук.

— Вы?!!

Она всегда ненавидела такие шутки. Поэтому, когда резко обернулась, в глазах ее было непонятно чего больше — рефлекторного испуга или вполне осознанного гнева.

— Я вас напугал?

Какой у него вальяжный, высокомерный тон! Но теперь хотя бы ясно — он все-таки русскоговорящий, этот любитель дешевых эффектов. И глупых вопросов. Стал бы ты, подкрадываться ко мне сзади, во мраке вечернего пляжа, если бы не хотел напугать?

Не отвечая и не меняя позы — в основном потому, что опять одеревенела от жуткого смущения, — Юлия окинула прекрасного незнакомца по возможности безразличным взглядом.

Он стоял рядом с лодкой.

Спокойная, даже небрежная поза, руки в карманах брюк. Юлия с невольным удовольствием отметила в его одежде свой любимый стиль, сочетающий необязательность форм с комфортом и роскошью дорогих тканей. Черная приталенная рубашка навыпуск — из какого-то шелковистого материала. Может быть, это и был шелк? Широкие черные брюки из мятого льна. Загорелые босые ступни. Он спокойно ждал, когда она закончит осмотр. И когда она, медленно опустив глаза, так же медленно подняла их, встретил ее взгляд.

— Меня зовут дон Карлос, — сказал он с беглой полуулыбкой на красиво очерченных бледных губах.

— Дон?!

Юлии хотелось надеяться, что он заметит, как взметнулась вверх родинка над левой бровью. Он заметил. Улыбнулся чуть шире и, слава богу, отвел в сторону глаза цвета темного серебра.

— Простите, пережитки прошлого... Для вас, просто Карлос, сеньорита...

— Так вы — испанец? — она намеренно не спешила сообщать ему свое имя.

— Наполовину.

Он опять смотрел на нее. И она невольно чувствовала себя бабочкой под лупой коллекционера.

— Моя мать была француженкой, отец — каталонцем, — продолжал дон Карлос, видя, что она молчит. — А впрочем... — он усмехнулся довольно ядовито, — впрочем, во мне намешано много кровей... Слишком.

Он замолчал, глядя на море. Низкие облака играли оттенками — от серебристо-серого до кораллового и фиолетового. Сквозь них луна еле-еле просвечивала тусклым полукругом. А у него было такое лицо... словно он вспомнил об отце каталонце и матери француженке, которых, как она поняла, уже нет. Подумав о живых и здоровых родителях, молящихся за нее в Москве, Юлия ощутила слабый укол сочувствия.

— Но... Вы так хорошо говорите по-русски...

Она не могла скрыть удивления в голосе. У этого Карлоса, действительно, не было даже легкого акцента.

— Я говорю хорошо и по-русски — тоже... У меня масса всяческих образований! — он сверкнул белозубой улыбкой, от которой сердце заметалось как-то странно, из стороны в сторону, — у меня было достаточно досуга для их получения.

— Ясно, — разочарованно кивнула она. Наверное, он сделал последнее пояснение для того, чтобы сгладить некоторую хвастливость первой фразы. Вроде как — извинился. Но получилось еще хуже. Юлия поджала губы с остатками малинового блеска. Мог бы и не намекать — их социальное неравенство и без того слишком бросается в глаза. Он продолжал улыбаться, будто читая на ее лице то, о чем она думала. Сознавать это было невыносимо.

— А меня зовут Юлия, — сказала она, чтобы покончить с этим моментом.

— Ю-л-и-я...

Он воспроизвел ее имя медленно, делая акцент на каждом звуке. Словно это было не имя, а набор из отдельных букв. Каждую из которых, он словно пробовал на вкус.

— Что ж... Вам подходит это имя.

Вот уж, благодарим. Она чуть не рассмеялась. Он сказал это так, будто обладал исключительным правом определять, какое имя ей подходит, а какое — нет! Было идиотское ощущение, что, поразмыслив, он милостиво разрешил ей называться Юлией.

— Вы здесь... на экскурсии?

— О, нет, что вы!

Дон Карлос рассмеялся так искренно, что она мгновенно осознала, какую ляпнула глупость. Он вдруг легко вспрыгнул на лодку рядом с ней. От этого стремительного движения открытую спину овеяло холодным ветром. И теперь она чувствовала, как кожу щекочет шелковый рукав его рубашки.

— У меня дом под Барселоной, — сообщил он, сидя у нее за спиной.

— А-а...!

— Но мне нравится проводить в этом городке пару месяцев в году... Тем более у меня тут друзья.

— Да. Я видела.

Она вспомнила умопомрачительного юношу с его не менее потрясающей подругой. В ее сознании они так и остались существами из другого мира. И, выходит, не зря. Теперь это совершенно ясно. Созданиями высшего порядка. Впрочем, как и он.

— Я тоже видел вас.

— И даже фотографировали!

— Кстати... Вам понравились снимки?

Юлия не видит его. Но знает, что он повернул к ней лицо. Легкие завитки волос на шее двигаются от его дыхания. А ее собственное дыхание мгновенно меняет ритм. Черт. Начинает не на шутку бесить то, как сильно он ее смущает.

— Больше понравилось то, как они попали в мой номер.

Он хохочет у нее за спиной. Завитки на шее разлетаются в стороны, вызывая мурашки на коже и слабость в ладонях. И это бесит ее еще больше.

— Это очень просто, — радостно объясняет он, — я подкупил горничную. Дал ей десять евро, а она взяла у меня конверт. Вот и все.

— Десять евро... — медленно повторяет Юлия, — а если бы вы захотели, чтобы она положила мне на постель бомбу — это тоже, стоило бы десять евро?

— Бомбу?

Он немного удивлен, это слышно по голосу. Видимо, не думал о таком варианте. И то, слава богу.

— Ну, в общем, да... Наверное! — кажется, эта мысль его веселит.

Юлия резко поворачивается к нему.

Сквозь белое облако у нее на голове просвечивает тусклый серебряный свет луны, так и не нашедшей сил прорваться сквозь слой облаков над морем. Ни веснушек, ни малиновых губ, ни нервного румянца на скулах ему почти не видно. Зато видны глаза без тени веселья в темных зрачках.

— А как вы узнали, где я живу?

Тоже посерьезнев вдруг, он отвечает, четко проговаривая каждое слово.

— У меня, в этом городе, много знакомых... Мне достаточно было спросить, в каком номере, какого отеля остановилась красивая девушка с рваным крылом на левой лопатке.

Он опустил насмешливый взгляд на ее татуировку. Юлия отвернулась. Маленькие равнодушные волны снова шептали ей что-то не особенно обнадеживающее.

— Юлия... — позвал он, — о чем вы думаете?

— Так...

— Так вам понравились снимки?

Она припомнила свой беззащитный вид на фотографиях. Восхищенные детские глаза, смотрящие в его камеру. Страх и волнение, испытанные в номере. И, главное — бестолковую прогулку, которая, по сути, вылилась в безуспешные поиски его. Того, кто сидел теперь рядом, позволяя себе дразнить ее.

— Не то слово, — процедила она.

— Неужели — нет?! Если так — я безутешен. Ведь это был комплимент...

Может, она такая злая, потому что сигарет нет? А он, разумеется, не курит.

— У вас такое хобби — фотографировать туристов? Все стараются сделать красивые пейзажи, а вы — портреты?

— Не совсем.

Он соскользнул с лодки.

— Так значит, портрет все-таки — красивый?

Не дождавшись ответа, он отошел на пару шагов. И повернулся к Юлии, протягивая ей руку.

— Давайте пройдемся. Песок такой приятный.

Его волосы, сейчас совершенно серебряные — единственный светлый блик на фоне темного силуэта. Юлия, с трудом разгибая затекшие ноги, подходит к нему. Делает вид, что не замечает его раскрытой ладони. И Карлосу приходится опустить руку.

— Так все-таки — зачем было фотографировать, именно меня?

Они тихо идут по пляжу недалеко от кружевной кромки прибоя, оставляя позади таинственно мерцающий в ночной подсветке замок.

— Ну, это очевидно, — говорит он, — вы мне очень понравились и...

— И — что?

— Ничего. Мне стало интересно с вами познакомиться. К тому же...

— К тому же — что?

Он останавливается, и ей приходится остановиться тоже. И снова приходится увидеть его глаза, сейчас затемненные полумраком.

— Мне показалось, вам грустно.

Он произнес это так просто, что Юлия растерялась.

— Было так заметно? — она попыталась говорить ему в тон.

— Поверьте...

Неужели сочувствие заставило красивый рот Карлоса дернуться, сотворив на лице нечто вроде печальной улыбки?

— Поверьте, я знаю, что такое одиночество. Знаю очень хорошо.

Это не шутка! Юлия отчетливо слышит жалость в бархатном голосе. Вот только этого не хватало.

— Тогда вы, конечно, знаете, что иногда оно может быть желанным. Некоторые специально уезжают для того, чтобы...

— О, да, да, разумеется! И даже чаще всего так и есть, — он даже перебил ее, — если человек в глубине души не хочет быть один — он никогда не будет один.

Что так зацепило ее в этой фразе, заставив надолго задержаться взглядом на его шее, ровно-смуглой в расстегнутом вороте рубашки? Его вид? Тон? Или — сами слова? На что он намекал? Получается — она хочет быть одна?!

— Мне подумалось, пока я здесь — а я, как уже говорил, здесь все и всех знаю, я мог бы скрасить ваш отдых. Но если это лишнее, — бархатный голос неуловимо задрожал, отозвавшись вибрацией в спине и в сердце, — если я нарушаю желанное уединение, то...

— Нет-нет!

Черт. Слишком поспешно она это произнесла. И пожалела об этом. И закусила губу.

— То есть, я хотела сказать... — Юлия запнулась. Нет, ну, понятно, конечно, что ты — хозяин мира.

Но нельзя же вот так! Он смотрит излишне откровенно прямо в упор на ее грудь под обтягивающим топом. С другой стороны — не придерешься. Для того она и оделась именно так. Только вот... он постоянно разглядывает ее, словно она какое-то редкое животное в зоопарке — как та огромная горилла-альбинос, символ Барселоны. Или просто привык на всех так пялиться?

— Вы уже осматривали наш замок?

— Нет. Только собиралась.

— С ним связана одна легенда, довольно занятная. Если пожелаете, я вам ее расскажу.

— Мне уже вчера одну рассказали...

От его следующего вопроса, в общем, обычного, но заданного необычно вкрадчивым тоном, мороз по коже.

— И... что же вам рассказали?

Почему ей все время кажется, что над ней смеются? Что за паранойя? Потому что он слишком сильно ей нравится, вызывая комплекс неполноценности? Только и всего. Пора с этим кончать.

Преодолевая боль в спине, Юлия расправила плечи, отважно выставив вперед грудь. И прямо взглянула ему в глаза. Вряд ли он так уж смутился. Нет, конечно. Но когда ее брови иронически взлетели вверх, ему пришлось-таки быстро отвернуться к морю. Вот тебе наш ответ. Не один ты можешь воздействовать на людей отрепетированными перед зеркалом взглядами. А! Тебе, кажется, интересно узнать, что ей рассказали? Ну, и получи, фашист, гранату.

— Да так... — Юлия равнодушно пожала тонкими плечами, — замануха для туристов.

Довольная этой маленькой, сомнительной победой, она кокетливо подняла руки к волосам, якобы поправить прическу... Да сколько можно пялиться на ее тело?! Он даже голову наклонил немного вбок, чтобы лучше разглядеть. За эти последние дни она похудела, что немудрено. И теперь юбка, вместо того чтобы держаться на талии, сползла на бедра... Ну, это, дружок, уже хамство, Юлия отпрянула от его руки, которая почти легла на одно из них. Он вскинул серые глаза.

— Где вы ударились?

Ах... вот в чем дело. Оказывается, он всего лишь заметил ее жуткий синяк, чернеющий на светлой коже.

— А-а... Н-да. Ударилась... Я вообще довольно неловкая.

— Я понял.

Что ты там понял, интересно?

Облака за это время стали гуще. Серые массы полностью затянули луну. На пляже стало совсем темно.

— Пойдемте, погуляем по замку? Сегодня подходящая погода для этого...

Ветер становится холоднее и резче. Он точно издевается. Вот эта непроглядная темень и духота, навалившаяся на берег из-за облачной подушки, — это подходящая погода для ночных прогулок с самонадеянными незнакомцами?!

Почему она бесится? Ведь сама же хотела попытаться его соблазнить... Потому, что он подходит еще на шаг? И, кажется, сейчас ее обнимет? Или потому, что вместо этого, он только проводит ладонью по кончикам белых волос, слипшихся от геля, словно ощупывает шерстку редкого зверька?

— Там очень красиво... Обещаю, вы не пожалеете.

Верю! Еще бы. Как можно об этом пожалеть... Хочешь позабавиться с бедной овечкой? Еще не понял, что нарвался на женщину-вамп? Тебе и невдомек — это ведь только несчастным исковерканным мальчикам, она отдается бесплатно и с удовольствием. А богатым дяденькам, да еще таким привлекательным и самоуверенным, как ты...

— Сколько сейчас времени? — вдруг спросила она. Дон Карлос взглянул не на часы. И даже не на мобильный. А почему-то в небо.

— Совсем немного, — ответил он, отводя взгляд от пепельных облаков, — без четверти девять или около того...

— Мне нужно идти.

Несколько секунд он молчит, словно не веря тому, что услышал. Потом восклицает, чуть ли не радостно:

— А! Так значит, у меня уже есть соперник?!

Он кажется удивленным. Видимо, обычно такого не бывает? Наверное, даже не предполагал ничего подобного — судя по наглой недоверчивой ухмылке.

Ну, что ж. Все когда-то случается впервые. «Тем более что ты — прав!» — Юлия хищно сверкнула глазами, вдруг вспомнив о жадных, соленых губах Антонио.

— М-м... нет. Просто меня сегодня пригласили на ужин одни люди...

— Нельзя отказаться?

Боже, как хочется. Если бы ты только знал, как хочется именно этого! Хорошо, что ты не знаешь.

— Они очень милые. Работают в агентстве «Трамонтана» и...

— Вас пригласили на ужин в «Трамонтане»?!

— Вы их знаете?

Он равнодушно пожимает плечами.

— Немного... Совсем немного.

Говоря это, Карлос индифферентно разглядывает уже совсем темное море.

— Не хочется опаздывать...

— Ну, что ж.

Он отступает на шаг, как бы давая ей дорогу к выходу с пляжа. Видно, что он удивлен. И заинтригован. Или даже... задет?

— Извините...

Вот черт! Она уже чувствует себя виноватой. Да, далеко ей до коварной соблазнительницы. Учиться, учиться и еще раз учиться. А пока... Пока она может лишь отказать себе в удовольствии. Теша себя иллюзией, что отказывает ему.

— Я не могу их подвести.

— Ничего. Может быть... так лучше.

Он поднимает руку в знак прощания. Или — прощения? И растворяется в темноте безлунной ночи так быстро и бесшумно, словно его и не было.

Date: 2015-07-11; view: 382; Нарушение авторских прав