Глава 38. Второй день лета выдался жарким и солнечным

Второй день лета выдался жарким и солнечным. Юленька беспокоилась, что погода может испортить задуманное ею, но к ее великой радости на горизонте не было ни единого облачка. Торжество решено было устроить на свежем воздухе в большой парковой беседке, где с самого раннего утра суетилась прислуга, сервируя большой стол к обеду.

Утром Жюли проснулась от того, что что-то едва ощутимо коснулось ее лица. Открыв глаза, она увидела улыбающееся лицо супруга. Рядом с ней на подушке лежала только что сорванная ветвь чубушника (садовый жасмин), аромат которого кружил голову.

- С днем рождения, mon ange! – прошептал Павел и разжал руку.

Рубиновая подвеска на тонкой золотой цепочке качнулась перед ее глазами.

- Какая красота, - улыбнулась Жюли, подставляя ладошку и принимая дар. – Я непременно надену ее сегодня.

- Позволь я сам, - улыбнулся Поль.

Повернувшись к нему спиной, Жюли перебросив на грудь косу, что заплетала на ночь, дабы не спутались волнистые пряди, замерла, ощущая легкое касание его пальцев, пока он возился с застежкой, а потом, провел ладонями по ее плечам, спуская с них тонкие бретели сорочки, и губами прижался к шее. Тихо ахнув, Юленька откинулась ему на грудь. Жаркое касание сильных мужских рук, вызвало томление во всем теле, тихий стон сорвался с губ, она и охнуть не успела, как оказалась под ним.

- Поль, двери, - прошептала ему в шею, опасаясь, что войдет Таша и застанет их вот так.

Поднявшись, Павел повернул в замке ключ и на ходу стянув рубашку, вернулся к ней в постель.

- Думаю, пора подумать о том, чтобы у Николки братец али сестра появились, - прошептал, покрывая поцелуями, шею грудь, плечи.

- Уже, - прошептала Жюли, заливаясь румянцем. – Я собиралась тебе сказать.

Оторвавшись от нее, Павел сел на кровати, положил руку на пока еще плоский живот, легко поглаживая бархатистую кожу.

- Дивная моя, - прошептал чуть слышно. – Милая моя, любимая, желанная, счастье мое, - взяв в руки ее ладонь, поцеловал каждый пальчик. И таким счастьем светились в тот момент его глаза, таким теплым светом, что защипало в глазах и в носу. Крохотная слезинка выкатилась из-под ресниц и скользнула в темные кудри на виске.

- Отчего слезы? Неужели не рада? – мгновенно подобрался он.

- От счастья, mon cher, от счастья эти слезы. От счастья быть с тобой, любить тебя, видеть тебя, слышать тебя.

В двери тихо постучали.

- Барыня, Вы поднялись? – послышался голос Таши.

- Позже, - громко ответил Павел, улыбаясь жене и вновь увлекая ее в смятую постель.

К полудню стали собираться гости. Хозяйка в очаровательном муслиновом платье цвета красного вина встречала прибывших на пороге беседки. Жюли не стала надевать шляпку, украсив сложную прическу лишь веточкой чубушника, что так ярко выделялась на темных блестящих локонах.

- Проходите, господа. Прошу Вас, оставьте церемонии, - улыбнулась она отставному полковнику, их ближайшему соседу, приложившемуся к руке именинницы. За полковником последовали его супруга и сын – юноша лет восемнадцати, не более, который приветствуя хозяйку смущенно пробормотал поздравления и залился румянцем, прикоснувшись губами к изящной ручке, затянутой в кружевную митенку.

Собрались почти все, кому две седьмицы назад были отправлены приглашения из Закревского, не было только Левашовых и Вирановского. Отсутствие Михаила ее не больно-то огорчало, а вот то, что Серж, видимо, не принял ее приглашения, обидело не на шутку. В конце концов, Юленька перестала поглядывать на подъездную аллею, занимая гостей.

Михаил Алексеевич Вирановский припоздал. Увидев его на пороге беседки несколько смущенным и растерянным, таким, каким он был в вечер их знакомства, Жюли поднялась ему навстречу.

- Михаил Алексеевич, - я очень рада, что Вы решили приехать, - заметила Жюли.

- Юлия Львовна..., - запнулся Михаил, - простите, никак не могу привыкнуть. Позвольте поздравить Вас с Вашим днем рождения, и вручить сей скромный дар. – С этими словами Вирановский протянул ей плетеную корзинку, что держал в руках.

Откинув крышку, Жюли замерла.

- Боже, Поль, какая прелесть, - обернулась она к супругу, достав из корзинки пушистый белоснежный комок.

- Собака! – восторженно захлопал в ладоши Николка, протянув руки к щенку.

Передав щенка в руки сынишки, Жюли улыбнулась Мишелю:

- Благодарю, Михаил Алексеевич, за сей скромный дар, что, однако, весьма по душе мне.

- Рад был угодить, Юлия Львовна. Очень рад, - учтиво наклонил голову Вирановский и присел подле жены полковника.

Несмотря на то, что она уже и не ждала Левашовых, графская чета появилась самой последней. Извинившись за опоздание по причине того, что у коляски, в которой они ехали, сломалась ось неподалеку от Закревского, и оставшуюся часть пути им пришлось проделать пешком, Сергей и Долли преподнесли хозяйке шаль из тончайших блондов.

Отправив нескольких дворовых к месту, где осталась коляска и кучер Левашовых, Павел вернулся к столу, как раз в тот момент, когда Николенька до того возившийся с щенком, увидел графа Левашова и с громким воплем:

- Месье Бонар! – бросился тому навстречу.

Сергей рассмеялся, поймав мальчика, и невысоко подбросил вверх.

- Сергей Александрович, - смутилась Жюли, - я не успела сказать Ники, что Вы больше не его гувернер.

- Полно, Юлия Львовна, - улыбнулся Левашов, - Уж мы-то с Николаем... Павловичем найдем общий язык.

Глядя на мужа и сына княгини Шеховской, Долли чуть прикусила губу, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Сергей никогда не говорил ей о том, какие отношения его связывают с Жюли, но столь явная демонстрация близкого знакомства была весьма похожа на то, о чем говорила ей Александра Платоновна, la tendre amiti (нежная дружба), несомненно.

Наконец, расселись за столом, отдавая должное мастерству и умению кухарки в Закревском. Поднимали тосты за здравие именинницы с пожеланием всяческих благ. Молодежь взялась обсуждать скачки, что месяц назад были в Полтаве.

- Сергей Александрович, - обратился к графу Вирановский, - я слышал, что Вы сделали неплохое приобретение после скачек.

Серж улыбнулся одними уголками губ:

- Есть такое дело.

- Вы ведь, Грома купили, - не унимался Вирановский. – Признаться честно, я и сам на него глаз положил, да Вы меня опередили.

- Хороший жеребец, - кивнул головой Левашов. – Вот думаю небольшой конный заводик завести. Служба службой, но пора и о будущем подумать. К тому же супруга моя, - тепло улыбнулся он Даше, - мою страсть к лошадям очень даже разделяет.

- Павел Николаевич, - вдруг заговорил полковник, до того в общем разговоре участия не принимавший, а не продадите ли Вы мне Буйного своего. Я ведь тоже конный заводик держу. Вот и Гром на моих конюшнях выращен был, а уж Вашему жеребцу в наших краях равного нет.

- Не могу, - улыбнулся Павел. – Мы с Буйным ни одну военную кампанию прошли. Он мне дорог очень.

- Жаль, - искренне огорчился полковник. - Гром Вашему Буйному не соперник. Уж я-то знаю, - продолжил он, отставив в сторону бокал с вином. – Вы уж простите, Ваше сиятельство что вмешиваюсь, но видел я Вас как-то поутру верхом на этом дьяволе.

Павел только усмехнулся в ответ на эту реплику.

- Господа, - оживился Вирановский, - а не устроить ли нам скачки, тогда и выясним, чей жеребец лучше.

Молодые люди с жаром принялись обсуждать эту идею, и Левашов обратил свой взгляд на Шеховского:

- Что скажете, Павел Николаевич? – обратился он к нему.

- Поль, нет, - тихо прошептала Жюли, положив ладошку поверх его руки. – Умоляю, не нужно, твоя рука...

Это был вызов в чистом виде и не принять его...

Прищурившись, Павел осторожно вытащил руку из-под ее ладошки:

- Почему бы и нет, Сергей Александрович. По дороге от Закревского в Левашовку есть прямой участок, верст эдак пять, может, шесть... Завтра утром.

- Договорились, - улыбнулся Левашов.

- А как же приз победителю? – рассмеялся Вирановский.

- Предлагаю, кубок с шампанским из рук очаровательной именинницы, - выпалил сын полковника, и тут же стушевался под пристальным взглядом князя Шеховского.

Но мысль, высказанная юношей, понравилась поклонникам молодой княгини и ее единодушно поддержали.

Обсудив все условия, вернулись к застолью. Жюли улыбаясь гостям, не могла унять тревоги, старательно скрывая ее от всех до самого вечера. Павел принял вызов и не отступится. Уж что-что, а характер своего супруга она успела изучить хорошо. Да, Поль всегда был превосходным наездником, не то, что она сама, но одно дело прокатиться утром верхом по окрестностям и совсем другое – скачки, где удержать поводья одной рукой просто немыслимо.

Ночью она попыталась было его отговорить, но Шеховской просто закрыл ей рот поцелуем, заставляя умолкнуть всякий раз, когда она пыталась заговорить о том. Проснувшись в самом дурном расположении духа, Жюли велела приготовить все для пикника, который решено было устроить на поляне неподалеку от места, где был определен конец дистанции.

Приехав на место немного раньше остальных, Жюли велела прислуге заняться обустройством пикника, а сама, отойдя к краю поляны, замерла, отвернувшись от всей этой суеты. Подойдя к жене, Павел, положил ладони ей на плечи.

- Мa cheriе, Вы сердитесь, - прошептал ей на ухо Поль, - уверяю Вас, напрасно. Я не стану попусту рисковать.

- Поль, - развернулась Жюли, - Вы с Сержем как два глупых задиристых мальчишки, ей Богу!

- Это всего лишь скачки! – развел руками Шеховской.

- Разве?! Разве Павел Николаевич?! – в гневе воскликнула она. – Ах! Оставьте меня, делайте, что хотите!

Подобрав юбки, она вернулась к столам, которые устанавливала прислуга, делая продолжение их разговора совершенно невозможным.

Вскоре появились и Левашовы, вслед за ними полковник с семейством, решивший во чтобы то не стало присутствовать, Вирановский и еще несколько молодых людей, бывших вчера в Закревском. Долли, приехавшая, как и ее супруг верхом, дождалась, когда Сергей поможет ей спешиться и подобрав длинный подол амазонки, направилась в сторону дам, устроившихся за столом. Всю ночь, мучимая неясными страхами, она не спала. Вечером она попыталась отговорить Сержа от этой глупой, по ее мнению затеи, но Левашов даже слушать ее не стал. Этой ночью он не пришел в ее спальню. Лежа одна в своей постели, она тихо роняла слезы в подушку, прислушиваясь к тому, как Серж, видимо, будучи в дурном настроении, бранил Семена в своих покоях. Тревога не покидала ее, прочно угнездившись в душе: уж она-то видела Буйного, тогда на охоте в Павлово и прекрасно понимала, что жеребец князя достойный соперник Грому, а значит, скачка будет жаркой, и кто знает какие опасности, могут подстерегать наездников.

Вскочив в седло, соперники удалились к началу. Вместе с ними уехало двое молодых людей, чтобы подать сигнал к началу скачки. Не усидев на месте, Долли поднялась и, не обращая внимания на то, что пачкает в придорожной пыли подол своей нарядной амазонки, принялась ходить вдоль дороги.

- Дарья Степановна, - окликнула ее Жюли, - идите в тень, солнце уж высоко.

- Благодарю, отсюда лучше видно, - едва заметно улыбнулась Даша.

Через полчаса на дороге, вздымая тучи пыли, показались два всадника. Лошади шли корпус в корпус, ничуть не уступая друг другу, но если Шеховской придерживал Буйного, чтобы сберечь силы животного для последнего финального рывка, Левашов гнал во весь опор, понимая, что уступает сопернику. Громко заржав, Буйный шарахнулся в сторону, споткнувшись в выбоине на дороге. Отчаянно пришпорив Грома, Серж вырвался вперед на полкорпуса. Левашов легко обошел замешкавшегося соперника и первым оказался у финиша.

Разгоряченные быстрой скачкой лошади пританцовывали на месте. Спешившись, Павел легко потрепал по шее Буйного, что-то ласково и успокаивающе прошептал тому. Нервная дрожь все еще пробегала по шее животного, но он послушный руке хозяина уже присмирел и перестал перебирать длинными ногами.

Сергей легко соскочил с седла, сияя мальчишеской улыбкой и передав поводья Грома конюху, направился к тем, кто ждал окончания этой скачки.

Жюли с облегчением перевела дух, - ну вот все и закончилось.

- И все же Буйный быстрее, - хитро подмигнул полковник, поздравляя с победой графа Левашова. – Ежели не споткнулся бы, Вы бы его не обошли.

Подошел Шеховской и подал руку Сергею:

- Поздравляю, Сергей Александрович.

- Кубок с шампанским, - напомнил Вирановский.

Жюли деланно улыбнувшись, велела лакею наполнить кубок, выбранный из коллекции графа Закревского, и подать ей.

Серж принял из ее рук шампанское и поднес к губам тонкую кисть, задержав ее в своих руках, дольше принятого.

Только для тебя, - говорили его глаза.

Не стоит, - молча покачала она головой с грустной улыбкой.

Этот обмен взглядами не укрылся от Дарьи. Как долго он задержал ее ладонь в своей руке, как светились его глаза, когда смотрел на нее. Все так, как говорила Александра Платоновна. Все истинно так, la tendre amiti (нежная дружба). Закусив губу, Долли обратила свой взгляд к Павлу, что лишь хмуро глядел на застывшую у дороги пару. Отчего молчит? Отчего ни слова не скажет? Не прервет сей миг, что разрывает ей сердце в клочья. Не помня себя от терзаемой ревности и обиды, Даша, выхватив у конюха поводья своей каурой и легко взлетела в седло. Прочь, прочь отсюда! Подальше, не видеть, не слышать! Понукая лошадь, она послала ее с места в галоп, прямо через поле, как было ближе к Левашовке.

- Убьется, - прошептал Павел, глядя ей вслед. – Овражек там, не перескочить.

Вскочив в седло, он бросился следом. Расстояние между ними стремительно сокращалось, но Шеховской понимал, что ему не успеть.

- Долли! Остановись! – крикнул он ей вслед.

Но она не услышала его из-за топота копыт и ветра свистящего в ушах. Сердце стучало в груди также громко и часто, как копыта каурой по сухой пыльной земле. Лошадь, завидев овраг, взвилась на дыбы. Дарья отчаянно попыталась удержаться в дамском седле, изо всех сил цепляясь за поводья, но только сильнее заставляла волноваться животное. Сбросив всадницу, каурая успокоилась и замерла подле нее, словно извиняясь, ткнулась мордой в ее плечо. Осадив Буйного рядом с местом падения Дарьи, Павел соскочил с коня и опустился на колени рядом с ней.

- Жива, - выдохнул с облегчением, глядя в побелевшее лицо.

Небольшой куст боярышника на краю овражка смягчил падение. Даша силилась что-то сказать, но не могла издать ни звука. От силы удара об землю перехватило дыхание, с болью давался каждый вдох.

- Молчи, - поднимая ее на руки, приказал Шеховской.

Сергей сорвавшись с места, уже бежал к ним навстречу через поле. Передав ему на руки Дарью, Шеховской одарил его долгим осуждающим взглядом.

- Молите Бога, Сергей Александрович, чтобы все обошлось.

Серж ничего не сказал, только сверкнул глазами, осторожно принимая из рук князя свою супругу. Как бы ни был он встревожен, от него все же не укрылось, как схватился за левую руку Павел, чуть поморщившись от прострелившей мышцу боли.

Тут же подали коляску и послали за губернским доктором. Ехать решили в Закревское, поскольку оно было ближе Левашовки. Сергей не выпуская жену из объятий и догадываясь о причинах ее поступка, клял себя последними словами: забылся, едва увидел ее глаза, забылся настолько, что позволил тому, что так тщательно укрывал от чужих глаз ныне проступить наружу. Позволил чувству, что мучило его вырваться наружу, за один только миг счастья держать в руках ее руку, готов был душу отдать в тот момент.

Добравшись до усадьбы, Жюли распорядилась, чтобы графине Левашовой приготовили комнату, и не находя себе места от беспокойства, то и дело подходила к окну, высматривая на подъездной аллее двуколку, посланную за доктором.

- Поль, отчего так долго? Отчего они не едут? Где Менхель? Скажи мне, что все обойдется. Я думать боюсь, что она... - вцепившись в лацканы его сюртука, тихо плакала Жюли, пока муж гладил ее по плечам и напряженной спине, стараясь утешить.

- Все будет хорошо, ma cheriе. Все образуется, шептал он ей в волосы. – Дарья Степановна, несомненно, сильно ударилась, - говорил он, вспоминая потемневшие от боли глаза и бедное лицо, - но Господь милостив.

Врач, прибывший через два часа, осмотрел пострадавшую и попросил графа Левашова пройти с ним для конфиденциальной беседы. Спустя четверть часа, Серж бледный как полотно, вышел из кабинета князя Шеховского и направился в комнату, где поместили Дарью. Закрыв за собой двери, он опустился на колени рядом с кроватью, взяв в руки ее ладонь, прижался к ней губами.

- Прости меня, прости, милая. У нас еще будут дети, - прошептал он. – Я не знал... Зачем ты? – сглотнул он ком в горле.

Дарья повернулась к нему.

- Потому что люблю Вас, а Вы делаете мне больно.

- Я никогда больше... Обещаю, Долли, прости.

- Бог простит, Сергей Александрович, я же не могу, - отозвалась она. – Уйдите, прошу Вас.

Выйдя из спальни, Сергей тихо прикрыл за собой дверь, да так и застыл около них, не зная, куда ему идти, что делать, как сдержать, тот крик, что нынче рвался из груди. Отчего так жгло глаза, отчего так больно было дышать? Оттолкнувшись от стены, он последовал в библиотеку, которую заприметил еще, когда только собирался поговорить с доктором Менхелем. Ступив в полумрак комнаты: сумеречного света, что пытался проникнуть через окна, явно не хватало, чтобы прогнать, царивший ныне здесь сумрак, Сергей опустился в кресло, закрыв лицо руками. Он сам вот эти самыми руками разрушил то хрупкое, что в последнее время так осторожно, будто робкий росток пробивалось из-под земли, что совсем недавно возникло между ним и его женой. Разве не видел в ее глазах свет любви, нежность, только для него одного? Как вернуть теперь все это? Как, если она даже видеть его не желает? Как получить ее прощение?

Он не видел и не слышал ничего вокруг, оглушенный тем горем, что вдруг свалилось на него. Дитя, ни в чем не повинное дитя, стало жертвой его слепой страсти, что затмила ему рассудок. Как можно было потворствовать своим желаниям? Как можно было ставить под удар ту, о которой все еще печалилось сердце? Поистине, Шеховской и есть ее рыцарь, способный защитить ее от всех и даже от своего гнева, ибо только любящий человек способен сдержать свои эмоции, что так и грозили прорваться наружу, как он видел то по стиснутым зубам, по желвакам, ходившим на скулах.

Тихо отворилась дверь под рукой князя Шеховского. Неслышно ступая, Павел вошел в библиотеку, куда, как он заметил, удалился Сергей. Уж слишком долго он пробыл здесь. В полумраке комнаты он не сразу нашел его глазами. И когда глаза его привыкли к темноте, не сразу подошел, видя, как поникли широкие плечи, чуть вздрагивающие от беззвучных рыданий.

Два чувства боролись в нем ныне: развернуться и уйти, оставив того наедине со своим горем, или подойти. Вспоминая как самому было тяжело, как искал и не находил ни в чем опоры, только жалость, которую ненавидел пуще своей слабости, выбрал второе.

Опустив руку на плечо Левашова, заговорил тихо, чувствуя, как тот замер под его рукой:

- Слезы ни есть признак слабости, не нужно стыдиться их. Я и сам прошел через боль потери. Надо верить, Господь милостив, - повторил он ему слова, что совсем недавно говорил жене.

- Верить?! - поднялся Левашов. - Нет во мне веры, Павел Николаевич. Нет. Знаю, грех говорить так, но нет ее во мне нынче.

- Что Вам Менхель сказал? Стоит ли нам опасаться за жизнь супруги Вашей?

Взяв себя в руки, Левашов заговорил, избегая смотреть в глаза Шеховкому:

- Жизни Дарьи Степановны ничего не угрожает нынче. Хвала Господу, нет ни переломов, ни других увечий, только ушиблась сильно.

- Я не держу на Вас зла, Сергей Александрович, - заговорил Шеховской после некоторого молчания. – Я не ревную более, ибо проявлять ревность, значит оскорбить жену мою недоверием. Она сказала мне, что Вы для нее не более, чем друг, и я верю ей. Хорошо бы и Вам о том не забывать. Идемте, я провожу Вас в комнату, что Вам отвели, она рядом с той, где разместили Вашу супругу.

Не раздеваясь, Сергей бросился на постель, уткнувшись лицом в подушку. Семен не посмел тревожить барина, а только неуклюже потоптавшись в дверях, вздохнув прошел в пустующую гардеробную, где и устроился на небольшой кушетке. В дверь тихо постучали.

- Entrez! – резко бросил Сергей, поднимаясь с постели.

- Ее сиятельство Юлия Львовна велели Вам ужин отнести, - поклонился лакей, с трудом удержав в руках полный поднос.

- Я не голоден, - бросил Серж, желая остаться один.

Но лакей, будто не слышал его, расторопно сервировал столик.

- А это Вам Павел Николаевич велел передать, - поставив на стол графин с бренди, слуга поспешно ретировался.

Первая рюмка обожгла небо и горло. Вдохнув поглубже, Серж налил вторую. Выпил залпом и приняв решение, спешно вышел из спальни.

Остановившись у дверей комнаты, за которыми была Даша, он прислонился лбом к прохладной деревянной поверхности. Глубоко вздохнул и вошел. Испуганно охнула, девушка, приставленная ходить за хворой барыней, но он лишь отослал ее прочь взмахом руки. Сам же присел в кресло у изголовья, глядя на спящую глубоким сном, после принятой настойки лаундаума Дарью. Взяв в ладони тонкую кисть, поднес ее к губам, согревая своим дыханием прохладную кожу.

- Что бы ты ни говорила, как бы не пыталась прогнать меня - я не уйду, - прошептал, поглаживая тонкое запястье. – Нас судьба свела, на все воля Божья, значит жить нужно по-божески. Коль ты мне судьбой была предначертана, нет теперь смысла роптать на нее. Я буду молить Господа о твоем скорейшем выздоровлении и о том, чтобы даровал мне чувство, о котором ты меня просила.

Он еще что-то говорил ей, ласково, нежно, просил, умолял простить его да так и уснул под утро в кресле, не выпустив ее руки из своих ладоней. Проснулся оттого, что шевельнулись тонкие пальцы, когда Даша попыталась отнять у него свою руку, глядя на него смущенно из-под ресниц.

- Как Вы себя чувствуете, ma сherie? – спросил хриплым со сна голосом.

- Лучше, - тихо отозвалась она. – Прошу Вас, пожалуйста, увезите меня домой.

- Как пожелаете, mon coeur, - прижался губами к тыльной стороне ладони. – Долли, - поглаживая тонкое запястье, глянул на нее просящим взглядом, - могу ли я надеяться на Ваше прощение.

Лицо ее тотчас окаменело:

- Не торопите меня, Сергей Александрович. Есть раны, которые заживают куда дольше, чем недуги телесные, - прошептала в ответ, отнимая у него свою ладонь. – Прошу Вас, распорядитесь об отъезде. Мне невыносимо быть здесь, под крышей этого дома.

- Не вините Юлию Львовну, - тихо проговорил Сергей. Нет ее вины перед Вами. Никогда между нами не было ничего предосудительного. Никогда не была она ко мне расположена как-то иначе, чем к другу. Я, только я повинен во всем. В том, что позволил себе мечтать, о том, чего никогда не будет.

Проводив чету Левашовых, которые решили уехать, несмотря на рекомендации доктора, остаться в Закревском, Жюли прижалась виском к плечу Павла.

- Жаль ее, - прошептала она.

- В этом есть и Ваша вина, ma сherie, - отозвался Павел. – Не нужно было поощрять его.

- Поль, для меня не существует никого кроме Вас, - заглянула она ему в лицо. – Неужели Вы сомневаетесь в том?

- Теперь уже нет, - задумчиво отозвался Павел. – Это им еще предстоит пройти через все и сберечь то, что имеют, - кивнул он в сторону отъехавшей коляски. – Но идемте в дом, погода портиться.

Ветер зашумел в кронах парковых деревьев, пронесся по небольшому садику, обрывая нежные лепестки чубушника и унося их за собой, рассыпая по скошенной траве перед домом, будто снежные хлопья. Потемнели небеса, погружая в предгрозовой сумрак усадьбу и все окрест нее. Забегала дворня, торопливо закрывая окна, что отворили с утра, дабы проветрить дом. Послышались отдаленные раскаты, смолкли щебетавшие до того птицы. Все замерло в ожидании грозного удара стихии.

- Ух хотя бы доехать успели, - вздохнула Жюли, замерев у окна, глядя на то, как первые крупные дождевые капли упали на стекло стекая по нему будто слезы.

Обняв ее за плечи, Павел увел ее от окна и усадил рядом с собой на широкий диван в кабинете.

- Все хорошо будет, ma сherie. Все хорошо, - ласково зашептал на ухо, укачивая как ребенка в своих объятьях. – Я не буду препятствовать твоей дружбе с Сергеем Александровичем, но раз, как ты говоришь, тебе жаль Долли, ты сама должна порвать с ним. Я знаю, что больно терять друзей, но то лишь во благо будет. Не привечай его более, будешь холодна с ним, и он обратит свои взоры ныне в другую сторону. Я не настаиваю, лишь прошу внять голосу разума.

- Ты прав, прав, mon сher. Как всегда, во всем прав, - отозвалась задумчиво. – Давай уедем. Нет, не в столицу, - приложила она палец к его губам, - в Ильинское, туда, где впервые увидела тебя, где впервые поняла, что жить без тебя не смогу. Не будет тебя и мне жить будет незачем.

Жюли вздрогнула, когда громовой раскат сотряс стекла в старинном особняке, и теснее прижалась к мужу, зная, что лишь рядом с ним, в его объятьях ей всегда будет тепло и покойно. Только с ним рядом сердце бьется чаще не от страха и тревоги, а от любви к нему, которой нынче так переполнена душа ее, что хочется о своей радости говорить и говорить. Но она промолчала, вдыхая тонкий привычный аромат сандала, исходивший от него, уткнувшись лбом в ямку у ключицы, чувствуя, как горяча его кожа в распахнутом вороте рубахи.

Эпилог

Закревское 1877 г.

Небольшой храм в Закревском был полон народу. От множества горящих свечей было душно. В передних радах, ближе к алтарю собралось местное дворянство. Те, кто был рангом пониже, купцы, управляющие окрестных имений, заняли места ближе к выходу и уж совсем у входа были те, кто приехал на службу вместе с господами. Внимание прихожан приковала к себе небольшая группа молодых людей почти у самого алтаря: двое статных темноволосых офицеров в мундирах преображенского полка, привлекательный светловолосый юноша в черном фраке и совсем юная девица. Шелковое платье жемчужно-серого цвета, на девушке подчеркивало стройный стан его обладательницы, изящество кроя и богатая отделка свидетельствовали о хорошем вкусе и немалой цене сего наряда.

- Гости столичные пожаловали, - тихо шепнула Александра Платоновна, полуобернувшись к двум девушкам, стоящим подле нее.

- Эти-то? - бросила быстрый взгляд в сторону алтаря одна из девушек. Синие глаза мельком окинули туалет столичной барышни, пошитый по последней моде, и трех молодых людей, что эту барышню сопровождали, чуть задержавшись на одном из них.

- Давненько господа Шеховские нас своим присутствием не баловали, - улыбнулась Александра Платоновна, заметив интерес, проявленный ее подопечной к старшему сыну четы Шеховских. – Николя-то красавец, весь в батюшку своего, - тихо заметила она.

- Ничего особенного, - возразила Ирина Сергеевна, еще раз мельком окинув взглядом высокую статную фигуру офицера. – Вы тетушка, очевидно, совсем зрением слабы стали, - поддела она свою патронессу.

- Ирэн, - смущенно пробормотала Николь, - зачем ты так?

Ирина возмущено фыркнула и одарила насмешливым взглядом воспитанницу своего отца:

- А тебе я смотрю, Николай Павлович приглянулся, - усмехнулась она и глаза ее вновь помимо воли скользнули по четкому профилю Шеховского. – Да только не по тебе шесток-то будет, ma bonne (моя милая). Chaque mariée pour son mari d'être né (Всякая невеста для своего жениха родиться), - заметила она и резко отвернулась, так, что медово-рыжие локоны из-под эшарпа едва не стеганули Николь по лицу.

- А ну-ка придержите ка языки, барышни, - шикнула на них Александра Платоновна. - В Божьем доме как-никак. Оставьте на потом ваши ссоры.

- Да мы и не сорились, ma chère tante (моя дорогая тетушка), - улыбнулась Ирина, повернувшись к Николь.

На деле Александра Платоновна не была Ирине ни тетушкой, ни бабкой. После смерти матери Ирины семь лет назад Сергей Александрович граф Левашов, призрев былую неприязнь, обратился к своей мачехе с просьбой переехать в Левашовку с тем, чтобы присматривать за его дочерью Ириной, и воспитанницей Николь. Александра Платоновна с радостью взяла на себя роль патронессы и относилась к этой роли весьма щепетильно.

Сергей долго был безутешен после трагичной и нелепой гибели красавицы жены. Во время зимней охоты, что была устроена на волков, резавших скот в деревнях близ усадьбы, лошадь графини, попав копытом в небольшую ямку, припорошенную недавно выпавшим снегом, сломала ногу и, упав, придавила всадницу. После смерти супруги Серж так больше и не женился. Вспоминая те времена, когда отец, спустя два года после смерти матушки, привел в дом молодую супругу, и как сложились его отношения с мачехой, как ненавидел ее, думая, что она вытеснила из памяти родителя образ горячо любимой маменьки, Левашов не стал обрекать дочь на подобную судьбу, считая, что с Александрой Платоновной общий язык ей будет найти куда проще, чем с женщиной, которую он введет в дом своей женою. Поговаривали о громких les passions de l'amour (любовное увлечение) Левашова в столице, но в имение к дочери, он возвращался неизменно один.

Сергей Александрович безмерно баловал рано оставшуюся без матери Ирочку: любой каприз барышни исполнялся тотчас, но так было до тех пор, пока в их доме не появилась пятнадцатилетняя Николь.

История Николь была весьма туманной. Говорили, что граф Левашов когда-то был хорошо знаком с ее родителями и даже бывал у них в Париже, в те времена, когда являлся служащим дипмиссии во Франции.

Отец Николь Антуан де Брюйер погиб в сентябре 1870 года во время волнений в Париже, ее мать – очаровательная и хрупкая Колетт ненадолго пережила своего супруга. Простудившись в ноябре того же года, она скончалась от воспаления легких, успев перед смертью попросить своего поверенного отправить их единственную дочь в Россию к графу Левашову. Почему именно к Левашову, о том не знал никто кроме самого графа, который после того, как прочитал последнее и единственное письмо madam де Брюйер к нему, тотчас сжег его, но девочку принял в своем доме без возражений и относился к ней с отеческой заботой и любовью.

С тех пор, Сергей в равной степени уделял внимание обеим девушкам. Ирина, вынужденная делить внимание горячо любимого родителя с его воспитанницей, поначалу оказала Николь не слишком теплый прием, но потом, видя, что ее мелочные придирки к девушке, только безмерно огорчают папеньку, смирилась. Со временем, Николь стала членом их маленькой семьи. Позабыв былые обиды, Ирина давно стала считать ее близкой подругой, делилась девичьими секретами, доверяла сердечные тайны. Но отчего-то в этот раз, стоило ей заподозрить Ники в том, что ее вниманием завладел заезжий офицер, в душе проснулась былая злость, захотелось уколоть, да побольнее, напомнив той, кто она есть.

Попытавшись улыбкой смягчить только что произнесенные злые обидные слова, Ира нащупала руку Николь и слегка сжала пальцы, как бы прося прощения за эту нежданную вспышку. Николь ответила на пожатие, хотя так и не сумела скрыть от Ирэн, блеска слез в огромных зеленых глазах.

Катиш, скучающим взглядом обвела провинциальное общество и склонилась к брату.

- Василь, к чему скажи было ехать в эту глушь на Рождество? – капризно протянула она.

- Это, Екатерина Павловна, Вы у Николя спрашивайте, - усмехнулся Василий. – Вот он, пожалуй, не скучает, - перехватил он взгляд брата, направленный на очаровательное миниатюрное создание, рядом с рыжеволосой красавицей, завладевшей вниманием самого Василия.

- Ты часом не знаешь, кто это? – указал он глазами на рыжеволосую.

Катиш пожала точеными плечиками и отвернулась, сделав вид, что внимает словам батюшки, совершающего богослужение.

Василь, не сводил глаз с девушки, которая, казалось, их вовсе и не замечала, тогда как остальные девицы, присутствовавшие на службе, нет-нет, да и бросали украдкой взгляды в их сторону.

Вторым офицером в их компании был князь Алексей Горчаков, который равнодушно взирал поверх голов прихожан на все происходящее. Алексею одному из их компании было ведомо, отчего Николай вдруг сорвался из столицы, посреди сезона и предложил поехать в Закревское. Le coeur brisé (Разбитое сердце) было тому причиной.

В их тесном кругу Николай всегда был заводилой и всегда с самого детства верховодил во всех их забавах и эскападах. За ним слепо следовали и младший брат, и сестра, да и сам Алексей часто ловил себя на том, что ведом им. Тогда идея показалась всем им весьма привлекательной. Уехать под Полтаву, с тем, чтобы встретить Рождество и Новый год без присмотра со стороны старшего поколения, показалось чем-то новым, сулящим новые приключений. Юлия Львовна была весьма недовольна этим, но препятствовать не стала. Поговорив с супругом, который не усмотрел в этом ничего предосудительного, она, строго настрого наказав сыновьям приглядывать за своенравной Катиш, скрипя сердцем согласилась.

Павел Николаевич накануне отъезда имел долгую беседу с сыном. Он понимал, что неспроста, Николай так стремился оказаться подальше от столицы в самый разгар сезона, но на все его вопросы сын неизменно отвечал, что просто желал бы отдохнуть от светской жизни. Павлу так и не удалось выяснить причину столь необычного для Николя желания, и он отступил, понимая, что возможно, еще не пришло то время, когда сын сам пожелает открыться ему.

Ирина чуть скосив глаза, так, чтобы не поворачивать головы, еще раз оглядела столичную молодежь.

- Тетушка, а кто тот высокий, рядом с Шеховскими? – поинтересовалась она.

- Кузен Николя и Василя, князь Горчаков, - тихо ответила Александра Платоновна.

- Откуда Вы все про них знаете? - удивленно вздернула бровь Ирина.

- Мне ли это семейство не знать, - усмехнулась Александра Платоновна. – Когда-то батюшка твой был весьма дружен с Шеховскими, это потом уже они перестали отношения поддерживать, из-за маменьки твоей Дарьи Степановны, царствие ей небесное, - перекрестилась Александра Платоновна.

- А что случилось тогда? Почему отец перестал дружбу с ними водить?

- Да не упомню я уже, давно это было, - уклончиво ответила генеральша, опуская глаза и поправляя кружевные манжеты платья. Дела давно минувших дней, - вздохнула про себя Александра Платоновна, - к чему Иринке знать о том. Долго маменька ее, не могла простить Сергею Александровичу его былого увлечения княгиней Шеховской, слишком долго, граф даже было отчаялся уже совсем вернуть расположение супруги. Так было до тех пор, пока Шеховские не оставили Закревское. Пятнадцать лет отмерил им Господь и эти пятнадцать лет стали самыми счастливыми в жизни Сергея. А Шеховские, покинув Закревское, перебрались в одно из семейных имений, где-то в Липецком уезде, Ильинское, кажется, уж потом в столицу воротились, после смерти Николая Матвеевича.

Ирина вновь украдкой посмотрела туда, где в отблеске свечей сверкали золотые погоны на темно-зеленом мундире князя Николая. Темная слегка вьющаяся прядь падала на высокий лоб, скрывая от всех в тени выражение глаз. Словно ощутив чей-то пристальный взгляд, князь чуть повернул голову. Встретившись с ним глазами, Ирина судорожно перевела дух, и отвернулась. Сердце колотилось где-то в горле, щеки пылали пунцовым румянцем. Разозлившись на себя за столь явно выказанный интерес к красавцу-офицеру, она, слегка оттолкнув Николь, поспешила выйти из храма, чтобы вдохнуть свежего воздуха и унять бешено стучащее в груди сердце.

Тут же к ней подбежал лакей, помогая надеть роскошную соболью шубку. Прислонившись к перилам, Ира несколько раз глубоко вдохнула морозный воздух, так что даже закашлялась от холода, что проник в горло, но так и не унял тот пожар, что бушевал в груди. Никогда с ней прежде не случалось ничего подобного: закололо в груди, ноги вдруг сделались ватными, закружилась голова. Но отчего глядел на нее с такой неприязнью? Будто провинилась она в чем перед ним? Окончилась служба, и прихожане заторопились покинуть душное помещение храма. Ира сошла с крыльца, чтобы не мешать выходящим и направилась к саням, что прислуга уже подогнала к церковному двору. Николь и Александра Платоновна шли позади нее. Тихий возглас Ники, заставил ее остановиться. Медленно обернувшись, она едва не скрипнула зубами с досады: Николай Шеховской, подобрав оброненную девушкой перчатку, с улыбкой вернул ее хозяйке. Этот быстрый обмен взглядами был столь короток, что, пожалуй, никто и не заметил бы вспыхнувших румянцем щек француженки и ответной улыбки его сиятельства, кроме Ирэн.

Не иначе как специально перчатку обронила, - злилась Ира на Николь. Злость ее мгновенно сменилась обидой. - Ей первой красавице в уезде предпочли эту мышь серую – француженку. Оттого и горячо стало глазам вдруг, что слезы обожгли их. Отвернувшись, Ирина быстро отерла мокрые щеки рукавом шубы. Ненавижу! – вдруг полыхнуло в душе. – Ненавижу! Обоих ненавижу! Так больно стало дышать, ком обиды и горечи все рос, ширился в ее груди. Захотелось вдруг увидеть его у своих ног, таким же слепо влюбленным, готовым на любую глупость, как и все ее уездные поклонники, что за одну благосклонную улыбку или взгляд, горы готовы были своротить. Все сделаю, а у моих ног ползать будет, - обернулась она, пристально глядя на Шеховского, что в этот самым момент представлялся Николь и Александре Платоновне. Следом за Николаем подошли Василь, Алексей и та девушка, что была с ними. Девица лишь высокомерно кивнула на приветствие Александры Платоновны. Ирина мгновенно почувствовала в ней некую заносчивость и гордыню, уверенность в собственной привлекательности, оттого и вспыхнула в ней мгновенно неприязнь к этой столичной красавице, что так снисходительно улыбалась, отмечая вызванный ей интерес среди молодых людей, пришедших на Рождественскую службу.

Собрав в кулак всю свою волю, Ира подошла ко всей компании и ослепительно улыбнулась.

- Господа, позвольте представить Вам графиню Левашову Ирину Сергеевну, - мягко произнесла Александра Платоновна, но от Ирины не укрылся немой укор во взоре патронессы.

- Очень приятно, - склонился над ее рукой светловолосый Василь. – Василий Павлович. А эти двое господ мой брат Николай Павлович, - указал он на Николя, - и мой кузен Алексей Михайлович Горчаков. Позвольте представить Вам, Ирина Сергеевна, - протянул он руку к сестре, взяв ее за запястье, - моя сестра Екатерина Павловна. Сестра, - облегченно выдохнула Ирэн, и улыбка ее обращенная к Екатерине Павловне в мгновение ока потеплела.

Когда с представлениями было покончено, Ирине в голову вдруг пришла шальная мысль.

- Господа, я понимаю, что у Вас, возможно, уже свои планы имеются, но, пользуясь случаем, хотела бы пригласить Вас всех к нам в Левашовку на скромный провинциальный бал по случаю Нового года. Мы с папенькой будем очень рады Вас видеть.

Николай недоуменно вздернул бровь, но промолчал. Растерявшийся Василь едва заметно улыбнулся, оглянувшись на брата.

- Мы будем, Ирина Сергеевна. Непременно будем, - заверил он ее.

Попрощавшись, молодежь поспешила к своим саням, оставив Александру Платоновну и двух девиц во дворе храма.

- Вы, дурно поступили, Ирина Сергеевна, - заговорила Александра Платоновна, называя ее на «Вы», так бывало всякий раз, когда Ира чем-то вызывала ее недовольство. – Вы не должны были приглашать, не спросив позволения на то у Вашего батюшки.

- Папенька не будет возражать, - отрезала Ира, смерив свою патронессу высокомерным взглядом. – Нежели думаете, откажет он мне, ma chère tante? (моя дорогая тетушка).

Николь лишь скромно потупила взор, не одобряя поступка Ирины, но в тоже время, радуясь в душе, что у нее будет еще одна возможность увидеться с князем.

Выйдя из церкви вместе с Александрой Платоновной, которую взволновало внезапное бегство Ирэн, Николь попыталась надеть перчатки и удержать в руках муфту одновременно. Тонкая лайковая перчатка выскользнула из руки и упала на утоптанный множеством ног снег. Николь оглянулась в поисках их лакея, чтобы просить того поднять перчатку, потому как модное узкое пальто не позволяло ей нагнуться, и тихо вскрикнула, когда мужчина, в офицерской шинели шагнул к ним из темноты и склонившись к ее ногам, поднял сей предмет туалета.

Задержав ненадолго перчатку в своей руке, Николай, чуть склонив голову, вернул ее растерявшейся девушке и с улыбкой обратился к Александре Платоновне:

- Madam, позвольте представиться Вам и Вашей очаровательной спутнице, князь Николай Павлович Шеховской.

Именно в этот момент Ирина обернулась, раздосадованная задержкой.

Теперь же глядя как алеют щеки Николь, как украдкой она поглядывает на Шеховского, Ирина едва ногой не топнула от досады, но сдержала раздражение до того самого момента, когда столичные гости простились с ними и отправились к своим саням.

Василь вместе с сестрой отъехал в первых санях, а Николай все еще стоял на морозе и задумчиво смотрел на церковный двор, где в этот самый момент усаживалась в сани Николь.

- Combattre le feu avec le feu. (Клин клином вышибают), - тихо заметил Алексей.

- Возможно, mon ami, возможно, - улыбнулся в ответ Шеховской.

- А как тебе графиня Левашова?

Лицо Николая тотчас окаменело.

- Не дурна собой, да дурно воспитана, - отозвался он.

- Мне показалось, или Василь уже пал жертвой ее чар? – улыбнулся Алексей.

- Придется предостеречь братца от роковых ошибок. Уж мне-то хорошо знаком сей вид красавиц. За ангельской внешностью скрывается отнюдь не доброе сердце и милый нрав, - усмехнулся Николай, натягивая перчатки и присаживаясь в сани, вслед за Алексеем.

Вздохнув Горчаков, проводил глазами сани Левашовых и вновь обернулся к Николаю:

- Le Seigneur nous a commandé de pardonner les injures. (Господь завещал нам прощать обиды), - тихо проговорил он. – Тем более в такой день.

- Обиды, mon ami, обиды, заметь, не оскорбление, - зло ответил Николай. – Нет в моем сердце прощения предательству, и не будет никогда.

[1] Министр внутренних дел Российской Империи 1841-1852 гг.