Глава 23. После встречи с вдовой радужное настроение померкло, дивное майское утро растеряло всю свою прелесть

После встречи с вдовой радужное настроение померкло, дивное майское утро растеряло всю свою прелесть, не радовала молодая зелень полей. Вернувшись из короткой поездки, Анна прошла в столовую, где Василий Андреевич заканчивал поздний завтрак.

- Доброе утро, папенька, - прикоснулась она губами к сухой гладковыбритой щеке.

- Что-то нынче не в духе, Аннушка, - заметил граф, - Что-то не заладилось?

- Все в порядке, папенька. Был приказчик от Сухомлинского, осмотрел последнюю партию кож и остался вполне доволен, обещал рассчитаться на будущей неделе. На мельнице жернов заменили, мост через Илистую починили. Виделась с Александрой Платоновной поутру, она Вам шлет свои приветы и обещала заехать в гости.

- Хорошо, - кивнул головой Закревский. – Совсем я тебя замучил со своими делами.

- Что Вы! – улыбнулась Анна. – Все лучше, чем от безделья маяться.

Выпив чаю, Аня поднялась в детскую. Ники недавно проснулся и был бодр и весел. Сидя в кроватке, малыш с упоением перебирал серебряные погремушки. Мальчик радостно улыбнулся матери, и Анна, не сдержав ответной улыбки, взяла сына на руки. Любуясь сынишкой, молодая мать прошлась по комнате. Шаловливые ручки тотчас потянулись к брошке, которой была заколота косынка, прикрывавшая декольте прелестного утреннего платья.

- Что-то ты смурная нынче, - заметила Агата.

- Грех на душу взяла, - ответила Анна. – Встретила графиню Левашову и сказала, что отец Николки погиб. А может, и в самом деле так оно и есть, - грустно продолжила она. – Сил нет больше думать о том: жив ли он? Кто он? Почему я оказалась одна на берегу залива?

Вздохнув, она передала мальчика с рук на руки Агате.

- Чем больше думаю о том, тем страшнее узнать правду? А вдруг именно его отец пытался избавиться от меня? - вздрогнула она.

- Вот же ж змеюка подколодная, - пробормотала себе под нос Агата.

- Кто? – удивленно распахнула глаза Анна.

- Да вдова генеральская. Это ж ее длинный язык треплет что попало.

- Да Бог с ней, - отмахнулась Аннет. – Не ее в том вина, что я и имени своего настоящего вспомнить не могу, имени отца ребенка своего не знаю, а ведь почитай год уж прошел.

- Жив батько-то Николкин, жив, - вздохнула старая нянька.

- Откуда тебе знать о том? – вскинулась Анна. – Ежели знаешь что, то говори!

- Не ведомо мне о том, кто он, - прошелестела Агата под сердитым взглядом барышни, - вот только сердцем чую, свидитесь вы еще с ним. Дай Бог, чтобы не пожалела ты о том.

- Вот и я того боюсь… - тихо произнесла Анна.

Несмотря на то, что с утра до ночи Аннет крутилась как белка в колесе, душа маялась и ныла от постылого одиночества. Оставаясь ночью наедине с собой, она ждала и боялась снов, в которых видела его. И пусть лица его ей не дано было узреть, сердце колотилось как сумасшедшее, когда она просыпалась вся покрытая липкой испариной и с мокрыми от слез щеками. Тоска невыносимой тяжестью тянула ее в омут душевных мук, ни просвету, ни проблеска. Господи! За что мне это все?! – исступленно рыдала в подушку Анна и ждала, сама не зная чего. Но приходило утро, начинался новый день, полный забот и забывались на время, отступали ночные страхи и душевные терзания.

К концу июня у Ники прорезался первый зуб. Аня не спала всю ночь. Николка то и дело просыпался и начинал капризничать и плакать. Невозможно было унять этот плач, после полуночи поднялся жар, и, сходя с ума от беспокойства, Аннет носила его на руках, каждые четверть часа, касаясь губами пылающего лба младенца. Ворча Агата забрала у нее мальчишку.

- Что ты маешься, что изводишь себя, - отчитала она молодую мать. – Покричит и перестанет. Не иначе зубок режется.

Права оказалась старая нянька. Уже под вечер следующего дня, Аня заметила блеснувший на розовой десне белый зубок.

***

Павел вернулся в Иркутск к концу августа. Обратная дорога была куда легче, чем его путь в Петропавловск по Охотскому тракту. Остановился он вновь в доме генерал-губернатора. Увидев его Муравьев, не смог сдержать возгласа удивления при взгляде на лицо князя. Поль криво усмехнулся, и, отвечая на невысказанный вопрос, вытащил из кармана охотничьей куртки медвежий коготь на кожаном шнурке, что торжественно вручил ему Буотур, прощаясь с ним в Петропавловске.

- Вот, напоминание о собственной глупости, - спокойно произнес он.

- Бог мой, да Вы счастливец, Павел Николаевич, - пораженно произнес Николай Николаевич, - выжить после нападения медведя.

- Моя заслуга не велика, - пожал плечами Шеховской, - если бы не проводник-якут…

- Потом, потом, - опомнился Муравьев, - сначала отдых, ужин, а потом Вы нам всем расскажете.

Князя проводили в его комнату и оставили одного, предварительно поинтересовавшись не нужно ли ему еще что-нибудь. Прохор засуетился вокруг, помогая снимать пропыленную одежду.

- Я сам, - раздраженно отозвался Павел. – Воды принеси умыться с дороги и приготовь рубашку и сюртук на вечер.

Господи, как же давно он не одевался как человек благородного сословия. Шеховскому казалось, что за эти четыре месяца, что он был в пути в Петропавловск и обратно, он сросся с одеждой охотника. Павел, стянув рубаху с наслаждением плескал на себя теплой водой, растирался белым пахнущем свежестью полотенцем. Переодевшись к ужину, он заметил на письменном столе одиноко лежащий конверт. Он не заметил, как тот появился в комнате. Может, Прохор принес, - князь взял его и поднес к окну, где в свете догорающего дня прочел свое имя, выведенное на конверте твердой рукой отца. Сердце сжалось в дурном предчувствии, задрожала рука, сглотнув ком в горле, Шеховской сломал восковую печать и, развернув послание, поднес его к глазам. Отец всегда был скуп на эмоции, но, читая это письмо, Поль понял, как нелегко тому дались эти строки: «Поль, видит Бог, что я многое бы отдал, чтобы мне не пришлось писать тебе о том, но в этом состоит мой долг и я должен сообщить тебе сие прискорбное известие. Шестого мая сего года в Финском заливе было найдено тело твоей жены, мне пришлось присутствовать при опознании. Нет никаких сомнений, что это именно она. Поверь, мне очень жаль. Юлию Львовну захоронили на семейной кладбище в Павловском».

Уронив недочитанное письмо, Павел сжал ладонями виски.

- Нет! Господи, нет! Не верю! Боже, верни мне ее! – хриплый шепот сорвался с пересохших губ.

Отняв руки от лица, Павел с удивлением уставился на влагу на своих ладонях – слезы, это ж слезы. Он не помнил, когда плакал в последний раз, даже в детстве, ему едва ли не с самого младенчества внушали, что плакать это стыдно. Но сейчас ему не было стыдно, сердце рвалось от боли, перехватило дыхание. Мой Бог, я сам, сам желал ей смерти! Уж лучше бы она уехала с Левашовым. Пусть предательство, лишь бы она была жива, - Шеховской со стоном сполз по стене на пол. Не было сил подняться, не было сил выйти из этой комнаты, но его ждали к ужину.

- Прохор! – хрипло выкрикнул он.

- Чего изволите, Ваше сиятельство? – заглянул в комнату денщик.

- Водки подай! Да поживее!

Увидев барина сидящим на полу с мокрым от слез лицом, Прохор оторопел.

- Ваше сиятельство…

- Нет ее больше! Понимаешь, нет! Похоронили без меня, - добавил он.

- Так это, Павел Николаевич, коль такое дело может домой, проститься бы надо по- христиански.

- Сам знаю. Водки принеси, - уже тише добавил Поль.

Прохор тут же исчез за дверью. Появившись спустя несколько минут с бутылкой и рюмкой на подносе, он поставил свою ношу на стол и помог хозяину подняться. Павел трясущейся рукой налил полную рюмку и залпом опрокинул ее в себя. Опершись руками на стол, князь вгляделся в свое отражение в зеркале. Из зеркала на него смотрело неестественно бледное лицо и только три шрама яркими пятнами выделялись на этой застывшей белой маске. Сдернув с шеи белый галстук, Павел отбросил его в сторону.

- Черный подай, - сдавленно прошептал он.

Спустя четверть часа Шеховской спустился в столовую, где его ожидали к ужину семейство Губернатора и несколько приглашенных из числа избранных.

- Николай Николаевич, можно Вас на несколько слов? – обратился к нему Павел, поздоровавшись с присутствующими.

- Конечно, Павел Николаевич, - Муравьев сделал приглашающий жест рукой и Шеховской проследовал за губернатором в его кабинет.

- Я получил письмо из дома,- начал Павел. – Отец пишет, что в мае было найдено тело моей погибшей жены. Я бы хотел просить Вас о разрешении съездить в семейное имение, чтобы иметь возможность…

- Я понимаю Вас, - медленно произнес Муравьев, заметив с каким трудом князю удается держать себя в руках и говорить с ним. – Конечно, вы должны ехать. Я распоряжусь, чтобы Вам в пути оказали всяческое содействие.

- Благодарю, - отозвался Павел.

- Павел Николаевич, примите мои соболезнования, - вздохнул Муравьев.

- Еще раз благодарю Вас. А теперь, если Вы не возражаете, я сразу после ужина буду готовиться к отъезду.

Новость о том, что князь получил из дома письмо с печальными известиями, быстро распространилась среди присутствующих. За столом было тихо: слышался только стук столовых приборов. Говорили мало и вполголоса. Павел ощущал себя не в своей тарелке, понимая, что причиной столь мрачного настроения за ужином является он сам. Вечером он надолго задержался в кабинете Муравьева, пока сам губернатор составлял доклад на высочайшее имя о ходе дел в Петропавловске. Муравьев был уверен, что англичане постараются прибрать к рукам Авачинскую бухту и сам порт и потому нужно в любой момент быть готовыми к отражению нападении неприятеля.

Отношения Англии и России день ото дня становились все прохладнее. Извечный недруг Англии – Франция в этом противостоянии заняла позиции противную российской стороне и поддерживала англичан. Английское правительство в открытую критиковало политику России на Кавказе и черноморском побережье. Со дня на день ожидали начала военных действий. В Кавказских горах Шамиль активно вербовал под свои знамена все новых и новых сторонников, не предпринимая, однако пока никаких активных действия против кавказского гарнизона.

В Петербург Шеховской приехал к концу октября. Доставив пакет с докладом на высочайшее имя в Зимний, Павел отбыл в краткосрочный отпуск в семейное имение Шеховских. Добираться из Сибири в столицу ему пришлось в самую распутицу. Дорога совершенно измотала: на середине пути, устав от бесконечной тряски в экипаже, Павел принял решение далее двигаться верхом. Несколько раз попав под проливной осенний дождь, в Петербург он прибыл совершенно больным. И если при визите к императору, он еще держался, собрав остатки сил, то стоило ему только переступить порог родного дома, как силы его совершенно оставили.

К ночи поднялся жар: Шеховского лихорадило, временами он впадал в беспамятство и тогда хриплым шепотом звал жену. Софья Андреевна провела бессонную ночь у постели сына. Княгиня украдкой плакала то и дело касаясь кончиками пальцев его обезображенной щеки, пылающего лба, вытирала выступавшую на лице испарину. В душе она ни раз уже прокляла тот день, когда ее мальчик встретился с ней. Это из-за нее он теперь был в такой плачевном состоянии: это из-за нее он уехал в Богом забытый Иркутск, из-за нее едва не погиб, встретившись один на один в тайге с голодным медведем. Боже, сколько страданий она причинила ему! – всхлипывала Софья Андреевна. Павел пролежал в постели два дня. На третий день Шеховской несмотря на то, что все еще саднило горло и голова была словно налита свинцом, отзываясь тупой мучительной болью каждый раз, когда его начинал душить кашель велел Прохору собираться в Павлово. Софья Андреевна приняла решение ехать вместе с ним. К исходу дня дорожная карета Шеховских забрызганная грязью до самого верха, въехала в ворота усадьбы. Едва разглядев в окно подъехавший экипаж, на крыльцо особняка выбежал управляющий.

Поддавшись на уговоры матери, изрядно утомленный даже этой недолгой дорогой, Павел отложил поход на семейное кладбище до утра. Ночью лежа в постели, которую он не единожды в прошлом делил с женой, Поль не спал. В голове то и дело всплывали воспоминания о ней: он будто бы наяву слышал ее тихий шепот, вспоминал, как тонкие пальчики ни раз шаловливо пробегали по его обнаженной груди, как светились ее глаза, когда она улыбалась ему, как любил ее до сладкой дрожи во всем теле.

Наутро сразу после завтрака он вместе с матерью направился в небольшую церквушку, что была в имении. По его просьбе садовник принес из оранжереи десять белых роз. Поставив свечку за упокой души рабы Божьей Юлии, Павел вышел и остался на крыльце, дожидаться мать. Софья Андреевна еще некоторое время провела под образом Богородицы, прося ее о душевном спокойствии для единственного сына. Поставив свечку, княгиня несколько раз осенила себя крестным знамением, выйдя на крыльцо, она опустила на мокрое от слез лицо черную вуаль и, взяв сына под руку, вместе с ним направилась к семейному кладбищу, что находилось прямо за храмом.

Мать и сын долго стояли над могильным холмом с белым мраморным крестом. Все вокруг было усыпано опавшей листвой и только несколько могил были очищены от нее. Голые ветки деревьев качались на промозглом ветру, серые низкие тучи, казалось, задевали их вершины и рвались на маленькие клочки. Вздохнув, Шеховской положил цветы на могилу и, выпрямившись, поднял лицо к небу, словно вопрошая его о чем-то.

- Ошибки быть не могло? – тихо спросил он.

Софья Андреевна отрицательно покачала головой.

- Идем со мной, - тронула она его за рукав шинели.

Взяв его под руку, княгиня неспешно направилась к дому. Войдя в вестибюль, Софья Андреевна передала престарелому дворецкому плащ и, дождавшись, когда и Павел снимет верхнюю одежду, направилась в свой будуар. Поднявшись вслед за матерью в ее покои, Поль ждал. Княгиня подошла к письменному столу и, выдвинув один из ящиков, извлекла из него небольшую шкатулку. Открыв ее, она протянула шкатулку сыну.

Поль замер. На дне лежало жемчужное ожерелье, то самое, которое он дарил жене на Рождество.

- Это было при ней, - печально глядя на него, тихо произнесла она.

Павел вынул украшение из шкатулки и долго держал его на ладони. Подавив судорожный вздох, он положил его обратно и захлопнул крышку.

- Пусть останется у Вас, - вернул он шкатулку матери. – Не хочу вспоминать, сил больше нет.

- Как скажешь, mon cher, - вздохнула княгиня, убирая все на место.

Время, отпущенное ему, истекало. Пора было возвращаться. Накануне отъезда Шеховской зашел на конюшню. Почуяв хозяина, тихо заржал Буйный. Павел отворил денник и вошел, ласково потрепал жеребца по высокой холке.

- Прости, дружище, взять с собой не могу, - прошептал он, прижавшись изуродованной щекой к шелковистой гриве.

Закрыв глаза, он долго стоял, поглаживая бархатный нос коня. Мелькнула шальная мысль: поехать в Петербург и просить императора перевести его в Нижегородский драгунский полк, что нынче находился на Кавказе. В последнее время там было совсем неспокойно и ему вдруг захотелось быть там, где война, где свистят пули и где каждый день смерть караулит за каждым кустом в лице какого-нибудь горца, что целится прямо в сердце. Трусливо сбежать от жизни, искать и найти смерть, чтоб более уже не мучиться от того, что так невыносимо болит сердце.

Закрыв денник, Шеховской вышел из конюшни и не оглядываясь, пошел к ожидавшему его экипажу.

Князь задержался на один день в Петербурге. Заехав к Перовскому, забрал письмо для Муравьева и вечером все же решился нанести визит Горчаковым. Чета Горчаковых была дома, и Мишель несказанно рад был его визиту, уговорив остаться на ужин. Павел улыбнулся, приветствуя Полин. Молодая княгиня смущенно улыбнулась в ответ и тотчас отвела глаза от шрама изуродовавшего всю левую щеку Шеховского. Боже, какой ужас, - содрогнулась она. – Он ведь был таким красивым, а теперь… Впрочем, если смотреть на него с другой стороны, то ведь ничего и не заметно.

Мишель и Полин в последнее время свели всю светскую жизнь на нет. Павел тоже обратил внимание на заметно пополневший стан княгини и, оставшись наедине, Михаил с гордостью подтвердил предположение о скором отцовстве. Поль с удивлением отметил произошедшие перемены: некогда довольно грубоватый и прямолинейный Мишель буквально окружил молодую супругу непритворной заботой, он с такой нежностью и вниманием обращался с Полин, что Павел не смог сдержать улыбки при виде этой семейной идиллии. Отлегло от сердца: он опасался, что потеряет друга из-за того, что молодая супруга Михаила столь недвусмысленно проявляла свою заинтересованность к нему, но ныне все его опасения были напрасны. Не укрылось от него и то, что Полина то и дело украдкой бросает взгляды на его лицо и тут же стремится отвести глаза, но словно не может сдержать себя и снова смотрит на него. Для Шеховского такая реакция на его уродство не была чем-то новым, но все же ему было неприятно, что Полина так восприняла его. Нет, он не желал былого слепого обожания, но грустно стало от того, что любили не его, как человека со всеми его страстями и пороками, а всего лишь красивую картинку, коей было его лицо до той памятной встречи с лесным хищником.

Говорили обо всем, кроме смерти Жюли. Павел рассказывал о своем путешествии на Камчатку, о том, как столкнулся с медведем на берегу лесного озера, и что обязан жизнью проводнику-якуту. С каким-то чувством извращенного удовлетворения он продемонстрировал Полине медвежий коготь, который теперь всегда носил с собой, как напоминание о собственном легкомыслии.

Вернувшись на Сергиевскую, Павел зашел к отцу, который еще не ложился и делал вид, что поглощен чтением, на самом деле явно ожидая его.

- Доброй ночи, папенька, - входя в кабинет, произнес Поль.

- Входи, - едва заметно улыбнулся князь.

- Вы, кажется, видеть меня хотели, - присаживаясь в кресло, заметил Павел.

Шеховской - старший вздохнул.

- Я понимаю, что возможно, разговор этот не ко времени, но завтра ты снова уезжаешь, - начал князь.

- Я слушаю Вас, - нахмурился Павел, догадываясь, куда клонит отец.

- Теперь, когда уже нет никаких сомнений в том, что твоя жена…

- Оставьте, отец, - перебил его Поль. – Ей Богу, я не готов к этому разговору. Для Вас все это произошло слишком давно, для меня было вчера.

- Будь мужчиной, соберись. У тебя есть обязательства…

- Полно, папенька, - вскочил с кресла и раздраженно заходил по комнате Павел. Сдается мне, что для Вас наследник рода Шеховских столь важен, что Вы не дадите мне времени на раздумья и уже готовы подсунуть первую попавшуюся молодую кобылку с хорошей родословной. Я не племенной жеребец-производитель! У меня сердце есть и сейчас оно болит! – выкрикнул он.

- Много тебе счастья брак по любви принес? – повысил голос Николай Матвеевич.

- А брака без любви я не желаю, - устало ответил Павел. – Оставьте меня в покое – это единственное о чем я Вас прошу нынче.

- Поль, мальчик мой, поверь мне, я желаю тебе только добра. Сколько можно изводить себя? Прошу одумайся. Только от тебя зависит твое будущее. Неужели в этой жизни не осталось ничего, что тебе дорого?

- Позже, отец. Сейчас я не в состоянии говорить о будущем, коль прошлое никак не желает отпускать меня.

- Ступай. Я надеюсь, что ты поймешь меня однажды, дай Бог, чтобы поздно не было, - махнул рукой князь.

Оставшись один, Николай Матвеевич, устало откинулся в кресле. Невозможно было спокойно наблюдать, как единственный сын губит себя. Он вспомнил, каким Павел вернулся с Кавказа три года назад. Он изменился тогда, исчезла юношеская мягкость, на смену ей пришел цинизм и равнодушие к чувствам и страданиям других. Поль легко разбивал сердца и светских красавиц и дам полусвета, и это его нисколько не заботило. Сейчас он сам пал жертвой несчастной любви. Нынче его сердце разбито и нет лекарства от этой болезни, что изо дня в день подтачивает его.

- Время лечит, все пройдет, - тихо пробормотал князь, беря со стола трубку, набитую табаком и закуривая.

Утром отец и сын простились так, будто не было тяжелого неприятного разговора накануне вечером. Павел улыбнулся в ответ на пожелания легкой дороги и скорейшего возвращения.

В день его отъезда в столице выпал первый снег, укрыв землю белым пушистым покрывалом, превратив деревья вдоль дороги в сказочные кружева. Прохор ворчал, что дороги нынче опять раскиснут, потому, как мороз еще не скоро ударит, а снег, что нынче все падал и падал белыми пушистыми хлопьями скоро превратится в жидкое грязное месиво под копытами лошадей, затрудняя и без того нелегкую поездку.

К Иркутску князь подъезжал уже на санях. Казенная тройка, звеня бубенцами, бодро бежала по недавно укатанному зимнику. Из печных труб столбом поднимался дым. Погода стояла ясная, морозная и безветренная. Холодное, но яркое сибирское солнце слепило глаза, отражаясь от снежного покрова. Спустившись к берегу Ангары, ямщик с гиканьем подгонял лошадей, спеша добраться до почтовой станции, где его ждал отдых и ночлег. Павел равнодушно взирал на пролетающий мимо пейзаж. Навстречу тройке попался крытый возок. Молодой возница слишком резко принял вправо и легкие санки опрокинулись.

- Останови! – Павел соскочил с саней, отбросив шубу.

Обожгло воспоминанием: вот так точно накренились и едва не опрокинулись сани в Павлово. Он вспомнил как, задыхаясь бежал к лежащей на снегу жене. Добежав до лежащего на боку возка, Шеховской рывком распахнул дверцу.

- Вы живы?! – спросил он, заглядывая внутрь.

- Живы, только немного испугались, - послышался мелодичный женский голос.

- Подсоби, - крикнул Шеховской, - налегая на край саней, чтобы поставить их на полозья. Ямщик что правил тройкой, ругая на чем свет стоит молодого испуганного кучера, что было сил налег плечом рядом с князем. Мальчишка навалился на задранные полозья с другой стороны. Общими усилиями удалось поставить возок на полозья. Павел открыл дверцу и подал руку молодой женщине.

Тонкая кисть выскользнула из беличьей муфты и утонула в его ладони. Девушка ступила на дорогу. На ее нежных щеках играл морозный румянец, пухлые губы сложились в соблазнительную улыбку.

- Бог мой, Павел Николаевич, это Вы? – удивленно воскликнула она.

- Александра Ивановна? – в свою очередь удивился Шеховской. – Покорнейше прошу простить, что невольно стал причиной сей катастрофы.

- Полно Вам, какая там катастрофа! – рассмеялась чистым звонким смехом Александра. – Легкий испуг, не более.

- Что это у Вас? – не сдержалась Сашенька и кончиками пальцев, затянутыми в тонкую лайковую перчатку, коснулась его лица.

Павел не отстранился, глядя в чистые голубые глаза.

Несчастный случай на охоте, - ответил он чуть охрипшим голосом.

- Вам, наверное, было очень больно? – сочувственно поинтересовалась Саша.

- Пустяки, больше испугался, - ответил смеясь Павел.

Молодой парнишка кучер Зариных уныло рассматривал сломанную оглоблю. Глянув на его озадаченное лицо, князь едва заметно улыбнулся.

- Сударыня, позвольте подвезти Вас, - сделал он галантный жест в сторону ожидающей его тройки.

- Благодарю, - Александра прошла к саням и, опираясь на его руку села на сидение.

Оставив Прохора заниматься сломанной оглоблей вместе с кучером Зариных, Павел устроился рядом с Александрой в санях и приказал ехать к дому дядьки Александры. По дороге Александра расспрашивала его о столичных новостях, о его поездке на Камчатку, и князь охотно отвечал ей. Сидя рядом с ней, Поль с удивлением поймал себя на мысли, что она флиртует с ним, а он отвечает ей тем же. Высадив Александру около ее дома, Шеховской направился далее к дому генерал-губернатора. Саша еще долго стояла у ворот, глядя вслед удаляющимся саням. Вздохнув, девушка открыла калитку и вошла во двор. Легко поднявшись на крыльцо, она вновь бросила взгляд в ту сторону, где находился дом генерал-губернатора. Саша знала, что князь вновь остановится у Муравьева и вряд ли надолго задержится в Иркутске.

Позже за вечерним чаем Варвара Григорьевна заметила, что племянница ее нынче витает где-то в облаках.

- Сашенька, душечка, ты замечталась что-то, - ласково попеняла она девушке. – Чай уж остыл совсем, а ты так и не притронулась к чашке. Снова о князе поди мечтаешь?

- Ах! Тетушка! Вы не представляете какой он?! Он такой! Такой! Я не знаю как сказать. У меня сердце из груди выпрыгивает, когда я вижу его.

- Пустое это, Саша, - нахмурилась Варвара Григорьевна. – Не о тебе женишок. Знаем мы этих столичных, приедут, голову заморочат, и только и след простыл.

- Он не такой, тетушка.

- К тому же сказывал Николай Николаевич, что князь вдовец, а уж как по супруге покойной убивался… Это с живой соперничать можно, а с мертвой невозможно. Помяни мое слово, выкини ты эту блажь из головы. Вон лучше на Пехтеря или на Струве внимания обрати, прекрасные молодые люди.

Саша отмахнулась от слов тетки и, отправившись спать все время, пока ее не сморил сон, вспоминала нечаянную встречу на дороге. Он придет к ним, обязательно придет. Николай Николаевич говорил, что планирует отправить Шеховского в Петровский пост, когда он вернется из столицы, и Павел Николаевич непременно к ним зайдет, чтобы захватить письма для Катеньки, которая уехала вместе с мужем на далекий и дикий Восток. Как жаль, что он так скоро уедет, но ведь зиму он поведет в Иркутске, да и потом она будет ждать его возвращения.

Добравшись до дома генерал-губернатора, Павел передал Муравьеву письма как официальные, так и личное от Перовского. Николай Николаевич расспросил его о встрече с Государем и в целом остался доволен его поездкой. О том, чем была вызвана эта поездка, говорить избегали. Как бы между прочим, Муравьев сообщил, что на будущей неделе его супруга Екатерина Николаевна, пока не начался рождественский, пост устраивает губернаторский бал и он, Муравьев, рассчитывает на то, что князь почтит сие собрание своим присутствием.

- Как приказ изволите понимать? – улыбнулся Павел.

- Ну что Вы, Павел Николаевич, исключительно пожелание прекрасной половины нашего скромного провинциального общества, - рассмеялся в ответ Муравьев.

- Ну, что ж, прекрасной половине я отказать не в силах, - улыбнулся Павел.

А теперь о делах, - уже более серьезным тоном продолжил Муравьев. - Зимой я вас в Петровский не отправлю, опасное больно путешествие, так что до весны у Вас будут иные обязанности. Я хотел бы, чтобы Вы еще в Якутск съездили, но об этом потом. Очень меня еще Камчатка беспокоит, но Завойко пишет, что после Вашего отъезда уже устранил все замечания.

- В Якутск, так в Якутск, - согласился Павел.

- Я с Вами человека отправлю, - усмехнулся Муравьев. – Ваша задача будет побольше страху нагнать на местное начальство, а уж человек мой проверит, как дела обстоят на самом деле. Воруют, - развел руками Муравьев. – Воруют, а доказать ничего не могу. Я обоз планирую по весне в Петропавловск отправить, так что вся надежда на Вас, Павел Николаевич, уж Вы там проследите, чтобы все, что было Завойко запрошено было подготовлено.

Бал в доме Губернатора для Иркутска был событием грандиозным. Александра готовилась к нему со всей тщательностью. Она надеялась, что ей удастся свидеться с Шеховским, потому как Екатерина Николаевна будучи у них в прошлую среду шепнула ей по секрету, что Павел Николаевич приглашение принял и будет присутствовать. О большем она и мечтать не смела. Господи, только увидеть его еще раз, только увидеть, закрыв глаза, - беззвучно шептала Саша.